Текст книги "На исходе ночи"

Автор книги: Евгений Габуния

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

– Я ведь тоже отец, и у меня есть дочь, понимаю наше горе, – мягко сказал Аурел. – Что и говорить, беда… Так уж случилось… Может, у вас есть подозрение на кого-нибудь? Кто мог это сделать?

– Кто? Кабы знала, горло бы перегрызла тому злыдню. Не знаю, а наговаривать не хочу. И так добрые люди, спасибо им, помогают, особенно соседи Краусы. Мы и ночуем у них теперь, дома оставаться ночью страшно. И поминки Петя предложил у них справлять, у них двор побольше. Он уже готовит столы…

– Подожди минутку, Эва, – остановил жену хозяин, – дай и мне сказать. Вот товарищ интересуется нашими подозрениями. Я вам так скажу: в таком страшном деле подозревать нам некого, это верно. И что люди помогают – тоже верно. Когда Роза исчезла – вся улица ее искала. Ну и, конечно, соседи. Краус Петя просто с ног сбился. Но не об этом хочу сказать. На третий день после пропажи дочки пришли к нам двое парней, не здешние. Вежливые такие, участливые. Говорят, мы, мол, из милиции, можем помочь разыскать девочку, есть кое-какие сведения. Но что-то на сотрудников милиции они не были похожи. Попросил показать удостоверения, а они в ответ: выходной у нас сегодня, а в выходной удостоверения, значит, отбирают. Поговорили еще немного и ушли.

Кауш и Будников переглянулись, а Эвелина сказала с упреком:

– Вот всегда ты так, Карл. Люди хотели помочь, а ты их в чем-то подозреваешь, симпатичные такие ребята…

– А приметы этих симпатичных не помните? – спросил Будников.

– Помню, что одеты были по-городскому, в синих брюках этих самых, жинсы называются.

– Джинсы сейчас вся молодежь носит. Выглядели как эти ребята?

– Один – высокий, волосы светлые, а лицо загорелое, интересный; другой – пониже, плотный такой, чернявый, и шрам на щеке. Он еще рассказывал, откуда этот шрам взялся. Вступил, говорит, в схватку с двумя бандитами, вот и поранили.

– Неизвестно еще, в какой схватке его поранили, – проворчал муж.

– Скажите, эти двое ничего у вас не просили? – продолжал расспрашивать подполковник.

Супруги задумались. Наконец Зоммер сказал:

– Прямо ничего не просили, но намекали, что для розыска потребуются кое-какие расходы. Сказали, еще зайдут.

– Вряд ли, но если появятся, обязательно дайте знать участковому. Договорились?

– Не было ли раньше случаев, когда девочка исчезала из дома? – спросил Кауш.

– Было однажды, – вспомнила Эвелина. – Два года назад пошла Розочка на елку в школу и не вернулась. Мы повсюду искали. Пришла утром и говорит, что ночевала у подружки. Мы ее крепко поругали. С тех пор ничего подобного не было. Очень она послушная была девочка.

– Вот что я скажу… – раздался чуть хриплый старческий голос молча сидевшей до того матери Эвелины.

Она говорила быстро, сбивчиво, с сильным немецким акцентом. Однако можно было понять, что некий Хельмицкий, живущий на одной улице с Зоммерами, грозился расправиться с их детьми за то, что они водят пастись коз в его огород. Надрал даже уши внуку. Все село знает, что Захар Хельмицкий горький пьяница, свою жену избивает, причем сапогами. Этот человек на все способен…

Кауш, как мог, успокоил старую женщину, заверив ее, что Хельмицким обязательно займутся, а потом попросил показать тетради Розы. Эта просьба весьма удивила Эвелину.

– Вы, кажется, не верите, что Розочка хорошо училась. – В ее голосе звучала обида. – Пожалуйста… – Она достала из шкафа толстую пачку. – Ни одной «тройки» нет.

Аккуратная женщина, любящая мать, она хранила тетради дочери за все четыре года ее учения в школе. Немного смущенный, Аурел объяснил:

– Да нет, что вы, нам совсем для другого нужно. – Он раскрыл лежащую сверху тетрадь и прочитал написанное знакомым детским почерком: «12 мая. Классная Работа. Экскурсия в лес…» Достал из портфеля кулечек, обнаруженный на месте преступления:

– Может быть, вы знаете, зачем Роза свернула этот кулечек?

Мать сразу узнала почерк дочери и тревожно спросила:

– Откуда это у вас?

– Нашли… там…

Никто на вопрос следователя ответить не мог. Попросив фотокарточку девочки (разумеется, не ту, что лежала на столе, а поменьше) и захватив с собой несколько тетрадей и кое-какие вещи из ее одежды, оперативники распрощались с семейством.

ВЕЕР

Густые южные сумерки опустились на Покровку. Огромная рыжая луна лила свой холодный ровный свет на пустынную улицу Лиманную и стоящих возле черной «Волги» четверых людей. Будников взглянул на часы.

– Смотрите, начало девятого, а уже темно.

– Осень скоро, Алексей Христофорович, – отозвался Кауш. – Рано темнеть стало… – И без перехода предложил: – Поговорить бы надо, да и поужинать не мешает. С утра на ногах.

Молчавший до того Поята встрепенулся. Он как будто ждал этих слов.

– Ко мне, пожалуйста, гостями будете. Поужинаем, заодно и поговорим. Я недалеко живу.

Приглашение было сразу принято.

Услышав шум мотора, на высокое крыльцо выбежала женщина. Открывая калитку, Степан крикнул:

– Принимай гостей, Мария!

– Заходите, милости просим, – отвечала Мария, – у меня уже все готово. – Невольно она выдала «тайну» мужа.

«А лейтенант-то, оказывается, каков, – мелькнуло в голове у Кауша. – Заранее предупредил жену, а делает вид, что все само собой получилось».

Мария оказалась молодой, полноватой для своего возраста женщиной. Широко улыбаясь, она, проводила гостей на веранду и исчезла. Извинившись, вышел и лейтенант, а через минуту появился с запотевшим графином красного вина. Поставив его на почетное место в центр стола, он с гордостью сказал:

– Домашнее, сам давил. Не то, что этот «штапель», будь он неладен. Многие им стали увлекаться у нас в селе. Вместо литра настоящего вина гонят три, а кому оно нужно – только пьяницам: ничего в нем нет, одни градусы. «Бормотухой» еще его называют. И мне работы с этими штапельщиками добавляется, ведь дела эти наказуемы.

Рассуждая, Степан не забыл наполнить густой, почти черной жидкостью граненые стаканы. Все явственно ощутили легкий аромат земляники, присущий только молдавской «Лидии». И вино, и ужин – все показалось необычайно вкусным горожанам, привыкшим к мороженому мясу и прозаической «ветчинно-рубленой».

– Итак, это только начало, – заговорил Кауш. – Главное – впереди. Вопросов много. Давайте думать…

– Может, залетный преступник? – высказал предположение Сидоренко. – Заезжего народу сейчас полно: лето, разгар сезона, Днестр под боком.

– Не исключено, – согласился Будников. – Но скорее всего – свой, местный, причем знакомый девочки.

– Почему обязательно знакомый? – удивился Поята.

– Да потому, что с другим в заросли такая девочка, как она, не пошла бы. Вы же слышали, что о ней говорили родители.

– Положим, родители могли и перехвалить дочку, и их можно понять, – уточнил Кауш. – Однако я того же мнения.

– Но вы же сами, товарищ подполковник, сказали, что Розу не обязательно убили там, где ее нашли, – возразил Сидоренко.

– Говорил, не отрицаю, но даже если это так, то все равно убийца хорошо знает об этом проломе и зарослях за стеной. Не случайно он труп там спрятал.

– А вот это сомнительно, – покачал головой Аурел. – Зачем ему перетаскивать труп? Должен был понимать, что его могут заметить. И, кроме того, чтобы скрыть следы, он скорее всего зарыл бы его в землю.

– Торопился, вот и не зарыл. Или спугнул кто… – продолжал развивать свою версию Будников. – И лопата для этого нужна – землю рыть. Он что, с собой ее таскал, лопату? Надо подробно расспросить трактористов, сторожей. Всех, кто работает на том участке.

– Не мешает, – кивнул Кауш. – И очень важно установить, кто и где в последний раз видел девочку живой.

– Заболел этот тракторист, я уже докладывал, – виноватым видом произнес Степан. – А до других руки не дошли еще.

– Ничего, дойдут, – подбодрил его Кауш и продолжал: – Обратите внимание: Роза, девочка послушная и исполнительная, не выполняет поручения матери и неожиданно исчезает из дома. Почему?

– Была какая-то причина, – глубокомысленно заметил Сидоренко.

– Вы правы, товарищ старший лейтенант, – улыбнулся Аурел, – спасибо за информацию. Я и говорю, что причина была. Но какая – вот в чем вопрос.

– Позвал кто-нибудь. Может, этот самый… – Сидоренко не договорил, но все поняли, кого он имел в виду.

– У меня тоже было такое предположение, – сказал подполковник. – Подчеркиваю – было раньше, до знакомства с ее родителями. Судя по тому, как ее характеризуют, она должна была предупредить об уходе мать. И никто не видел возле дома посторонних. Не по радио же ее вызвали.

– Именно, вызвали, – подхватил Кауш. – Вызвали… – повторил он в раздумье. – Назначили встречу заранее, накануне, и она ушла незаметно. Видимо, была причина скрывать от матери цель ухода. Сдается мне, что ответ содержится в этом кулечке, хотя он и пустой.

– Товарищ следователь, а как же записки, которые нашли там? – спросил Поята. – О них что, забыли?

– Не забыли, участковый, я их оставил напоследок, на закуску, как говорится.

– Положим, на закуску найдется кое-что повкуснее, – пошутил хозяин.

– Давайте о записках, – продолжал Кауш. – Как они попали на место происшествия? Их мог потерять преступник, и тогда это не кто иной, как Пысларь. Или они оказались там случайно, но и в этом случае следы ведут к Пысларю. Надо слесаря разработать досконально…

– И начать именно с этих записок, – добавил Будников.

– Вот мы с вами, если не возражаете, и займемся Пысларем, а также узнаем побольше о девочке. Сидоренко с Поятой пусть отрабатывают версию залетных гастролеров и допросят трактористов и сторожей. Встречаемся завтра в восемнадцать в сельсовете. Пока все. Есть вопросы, предложения?

– У меня есть, если позволите, – сказал подполковник. – Как известно, Розу хоронят завтра, родители говорили. Думаю, не помешает, чтобы там были и наши люди. По опыту знаю, на похоронах, поминках всплывает кое-что любопытное.

– Так что, неужели нам идти на похороны? – удивился Степан Поята. – Неудобно вроде.

– Вам, конечно, неудобно, – согласился Будников, – не спорю. А вот вашим активистам-дружинникам очень даже удобно. Никто внимания не обратит.

– Ясно, товарищ подполковник, будет сделано.

Все понимали, что работа предстоит большая и трудная и делать ее надо скоро. Подобно распахнутому вееру, свой поиск оперативники направили в разные стороны. И, образно говоря, ветру, поднятому этим веером, предстояло провеять судьбу многих людей, прежде чем среди половы путаницы, подозрений и заблуждений блеснет золотое зерно истины.

Тепло поблагодарив Степана с женой за хлеб-соль, гости стали прощаться. Поята разлил ароматную «Лидию».

– На дорогу сам бог велел. – Он поднял свой стакан.

– Не знаю, как бог, с ним пока дела не имел, а вот врачи не велят. Печень, – отказался Будников. – Вы на меня, старика, не смотрите, ваше дело молодое.

Кауш и Сидоренко не заставили себя долго упрашивать. Доброе домашнее вино расслабляло, снимало усталость напряженного дня. Поята стал было уговаривать подполковника остаться: завтра все равно приезжать в Покровку, места в доме достаточно. Однако Будников вежливо отказался, сославшись на то, что надо позвонить домой: сегодня должны были объявить результаты конкурса в мединститут, куда поступал его сын Сергей.

– Хотел на юридический, но в последний момент передумал, – не то с огорчением, не то с радостью пояснил он.

Конечно, подполковник мог позвонить и из дома Пояты. Просто он предпочитал останавливаться в гостиницах в своих частых командировках.

Была уже ночь, когда Кауш поднялся на свой пятый этаж. Лифт уже работал; он вышел из душной, пропахшей духами и многими другими запахами кабины и приятно поразился: лестничную площадку заливал яркий свет. «Неужели соседи вкрутили наконец лампочку?» Аурел открыл своим ключом дверь и шагнул в прихожую. Вероника подозрительно потянула носом.

– Где это вы пропадаете, господин комиссар? Дочки спрашивает, почему папы второй день нет, а я не знаю, что отвечать… Ты разве в командировке? Ничего как будто о ней не говорил.

– В командировке… вроде…

Вероника больше ни о чем не стала расспрашивать и поставила на огонь чайник. Потом принесла на кухню надорванный конверт с письмом от матери мужа. В семье тайна переписки не соблюдалась, письма вскрывали и читали независимо от того, кому они были адресованы. С наслаждением прихлебывая горячий чай, Аурел спросил:

– Что пишет мама?

– Как обычно, сообщает сельские новости, на поясницу жалуется, спрашивает, когда приедешь. Обещал же.

– Когда приеду? – переспросил, а вернее, спросил самого себя Кауш. – Не знаю, видимо, не очень скоро.

Аурел пил чай, пытаясь вникнуть в рассказ жены о ее школьных делах: учебный год на носу, а ремонт школы еще не закончен; в седьмом классе, где она классный руководитель, не хватает учебников по русскому языку, ее предмету, а завуча это совсем не волнует… Аурел кивал головой, соглашался, что это непорядок, говорил, что все образуется. Но мысли его были далеко.

ДОПРОС

Возле приземистого одноэтажного дома с выцветшим на жарком солнце красным флагом, несмотря на ранний час, уже толпился народ. А в тесный кабинетик председателя сельсовета набилось столько посетителей, что Кауш и Будников в нерешительности остановились в дверях. Петр Семенович Гудым сидел за столом, покрытым зеленым, в чернильных пятнах, сукном и терпеливо втолковывал стоящему перед ним пожилому колхознику:

– Не могу я тебе дать такую справку, мош Игнат. Понимаешь, не могу. Не обижайся. У тебя сколько кустов винограда? Сорок. А ты хочешь, чтобы я указал шестьдесят. Да меня с работы снимут и выговор еще влепят!

Однако дед не уходил, мял в руках кепку и тяжело топтался возле председательского стола. Гудым поднял голову и увидел в дверях Кауша и Будникова.

– Проходите, не стесняйтесь, – громко пригласил он их, может быть, радуясь не столько гостям, сколько удачному поводу избавиться от настырного моша Игната.

– Привет Советской власти! – как со старым знакомым поздоровался с Гудымом Аурел. – Познакомьтесь, это товарищ из Кишинева. – Он представил Будникова, не называя должности.

С председателем Покровского сельсовета следователю приходилось сталкиваться не один раз по работе. И всегда он встречал с его стороны понимание и поддержку.

– Петр Семенович, дело есть, – тихо произнес Кауш, наклоняясь к его столу. Гудым громко объявил:

– Товарищи, прием окончен! Временно, конечно.

Сельчане неохотно покидали кабинет.

Гудым, еще находясь под впечатлением разговора с мошем Игнатом, объяснил:

– Вот, просят справки о наличии виноградников, без них заготконтора вино не принимает. Я, конечно, указываю, сколько кустов фактически, а они требуют – пиши больше. Все ради «штапеля», будь он неладен. А не дашь справку – обида.

Он бы еще долго говорил о наболевшем, если бы Кауш не прервал председателя:

– Петр Семенович, мы по другому вопросу, а к «штапелю» вернемся позже.

– Догадываюсь, зачем пожаловали. Откровенно говоря, ожидал вас раньше увидеть. Ведь вы в селе уже второй день, верно?

– Верно, Петр Семенович, вы все знаете. Да некогда было… Дела…

– Ну и как дела продвигаются?

Любопытство председателя было отнюдь не праздным. Убийство Розы Зоммер буквально потрясло Покровку. Поползли слухи, один другого страшнее и невероятнее, и не только в этом, но и в окрестных селах, и даже в Заднестровске. Говорили, что убили еще трех девочек, и все они якобы были одеты, как и Роза, в белые платья в голубой горошек. Стоило какой-нибудь проказнице заиграться с подружками, как мать ее начинала бить тревогу: пропала дочка. Но было и кое-что посерьезнее.

– Дошло до нас, понимаете, такое… – понизив голос, озабоченно сказал Гудым. – Кто, мол, будет искать убийцу немецкой девочки, кому она нужна. Только подлец может такое придумать, подлец и провокатор.

Петр Семенович Гудым лучше, чем кто-либо другой, знал, что эти разговоры ни на чем не основаны. Он хотя и был родом из других мест, но жил и работал в Покровке многие годы. Сначала председателем колхоза, а потом, когда стало сдавать сердце, уступил беспокойную должность молодому заместителю. Сельчане избрали уважаемого в Покровке человека, строгого и справедливого, председателем сельсовета.

– У нас как: молдаванин или русский, украинец или немец, болгарин или цыган – все одно, никакой тебе разницы. Одно требуется – работай честно, веди себя достойно, нация – дело десятое. А немцев, я вам скажу, у нас уважают. Трудолюбивые, аккуратные, исполнительные… Да вы и сами знаете, Аурел Филиппович, – обратился он непосредственно к Каушу, – не первый раз в нашем селе.

Кауш все это, действительно, знал и понял, что эта маленькая речь председателя была обращена не столько к нему, сколько к товарищу из центра – Будникову, который внимательно слушал председателя. Когда Гудым кончил, следователь сказал:

– У нас к вам просьба, Петр Семенович. Хотим поработать… Не отведете ли под «штаб-квартиру» ту комнатку?.. – Он имел в виду небольшую комнатку в конце коридора, которая днем обычно пустовала и предназначалась для учебы сельсоветского актива и приема избирателей. В этой комнате обычно и размещалась его «штаб-квартира», когда ему приходилось бывать по делам в Покровке.

– Сделайте одолжение, Аурел Филиппович, располагайтесь как дома. Может, еще какая помощь нужна? Все сделаем.

– Пока ничего особенного, только, пожалуй, дежурный по сельсовету нам может понадобиться. Он на месте?

– Здесь бадя Георге, куда он денется.

– Вот и отлично, а сейчас мы вас внимательно слушаем, Петр Семенович. Расскажите, пожалуйста, о Викторе Матвеевиче Пысларе. Что это за человек?

Гудым удивленно взглянул на Кауша.

– О Пысларе? А почему вдруг о нем?

– Есть такая необходимость, Петр Семенович, как говорят – служебная… Только объективно.

Последнее добавление Кауш сделал не случайно. Он знал, что довольно часто руководители на запрос следствия дают отрицательные характеристики своим работникам, рассуждая так: раз этим человеком заинтересовалась милиция или прокуратура, то это неспроста, честный гражданин в их поле зрения не попадет. Ничего, кроме вреда, такой подход не приносил.

Гудым раздумывал недолго. Своих односельчан он знал хорошо, не хуже участкового Пояты. Петр Семенович познакомился с Пысларем, когда тот после войны работал в Заднестровской МТС трактористом и комбайнером. Работал на совесть, и потому ему вскоре доверили бригаду механизаторов, а потом назначили механиком. Одно плохо – стал выпивать. Это и толкнуло Пысларя на преступление: не хватило денег на водку, и он взял со склада запасные части, продал их за бесценок. Был суд, механика приговорили к длительному сроку заключения, но освободили досрочно из-за болезни легких. Вернулся Пысларь в родные места, однако в колхозе (МТС к тому времени уже упразднили) работать не захотел, хотя и звал его председатель: механики были очень нужны. Походил по селу, осмотрелся и подался в город, слесарем в жэк устроился, а жить стал здесь, в Покровке. Как выразился Гудым, «от села отошел, а к городу не пристал». Сначала крепился, но потом запил пуще прежнего. Видно, что-то надломилось в его душе, или заключение подействовало, Петр Семенович не мог точно сказать.

Следователь и подполковник выслушали этот рассказ, не перебивая, изредка делая пометки в блокнотах. Будников спросил:

– Пысларь и в самом деле свой дом недавно ремонтировал?

– Сделал ремонт наконец, а то смотреть страшно было на его развалюху. Все говорил – руки не доходят. А до чего другого – так доходят. Сельсовет помог ему с лесоматериалами и прочим. Что-нибудь не так? – забеспокоился председатель. – Мы все по закону выписали… лес этот.

– Не волнуйтесь, Петр Семенович, – успокоил Гудыма Кауш, – здесь дело совсем другое. Вы не знаете, где сейчас Виктор Пысларь, на работе или дома?

– Как не знать, вчера только встретил его возле магазина. Он там часто околачивается. Сказал, что в отпуске. Может, послать за ним бадю Георге? Вижу, вы им очень интересуетесь.

– Попозже… А пока попросите его сходить за учительницей, Брянцевой Ниной Алексеевной. Он ведь должен знать, где она живет?

– Как же не знать. Нина Алексеевна человек известный, заслуженная учительница.

– И скажите еще, пусть поищет участкового Пояту.

Нина Алексеевна оказалась именно такой, какой любят изображать старых заслуженных учительниц пожилые киноактрисы: подтянутая, строгая, в очках; седые волосы стянуты в смешной пучок на затылке.

…Роза училась у нее с первого класса. Девочка на редкость старательная, да и способная, аккуратная, она была одной из лучших учениц. После уроков никогда не оставалась поиграть, как другие дети, сразу уходила домой, говорила, что мама будет волноваться. Немного замкнутая, она стеснялась незнакомых людей, к чужим никогда не подходила.

Показания учительницы совпали с показаниями родителей. В конце беседы Кауш достал из портфеля листок тетради и показал его Брянцевой. Она близоруко сощурилась, поднесла его к глазам.

– Роза писала, а исправления мои. Откуда это у вас? – невольно вырвалось у нее.

– Мы нашли листок на месте преступления. Из него был свернут кулечек. Нам важно знать, зачем он понадобился девочке. Возможно, вы и раньше у нее видели такие кулечки?

– Нет, раньше никогда не видела… А в кулечек она хотела что-то положить, наверное.

– Само собой разумеется, для этого и делают кулечки. Но что именно?

Этого учительница не знала.

Заглянул Петр Семенович и сказал, что дежурный нигде не может разыскать Пояту, хотя все село обошел. Когда дверь за председателем закрылась, Будников с хитроватой усмешкой обратился к Каушу:

– А я ведь догадываюсь, Аурел Филиппович, зачем вам понадобился лейтенант, – для обыска. Да ведь и я могу произвести его, в свое время приходилось.

– Так то в свое время, Алексей Христофорович, а сейчас вам этим заниматься вроде неудобно.

– Очень даже удобно. У нас ведь как: если собака след не берет – сам ищи. Служба такая. А Пояту отвлекать не стоит, пусть занимается своим делом.

– Ну что ж, – согласился Кауш, – дело, как говорится, хозяйское. А теперь пора нам встретиться с Пысларем. Столько о нем узнали, что просто не терпится лично познакомиться. И вам – тоже, я так почему-то думаю.

Будников улыбнулся:

– Вы совершенно правы, давно мечтал побеседовать откровенно с Виктором Матвеевичем. Боюсь только, что светской беседы, как пишут в книгах, у нас не получится.

Минут через тридцать раздался осторожный стук в дверь. Слегка наклонив голову, как бы опасаясь задеть верхнюю перекладину проема, медленно вошел высокий худой человек и остановился в нерешительности посредине комнаты. Кауш попросил его подойти поближе, предложил стул. Человек осторожно присел и оглянулся по сторонам.

– Пысларь Виктор Матвеевич? – на всякий случай осведомился следователь, вглядываясь в его худое, плохо выбритое лицо с нездоровой, серой кожей.

Несмотря на погожий летний день, посетитель был одет в старый, неопределенного цвета, пиджак.

– Он самый, – хрипловатым голосом негромко, но, как показалось Каушу, с оттенком вызова отвечал Пысларь и замолк, ожидая, очевидно, продолжения.

– У нас к вам, Виктор Матвеевич, такой вопрос: вы ремонтировали недавно свой дом?

– Да, ремонтировал, крыша прохудилась… А в чем дело?

– А лес где достали?

– Как где? – снова удивился Пысларь. – На лесоторговой базе в городе. Петр Семенович помог, спасибо ему. Так что все законно. У меня и документы есть. Могу показать, они дома лежат…

– Пока не надо. А где записки, которые вам дал Гаврилов насчет леса?

– Дома, где же еще. Я и без них, записок этих, все достал. Не нужны оказались.

– Хорошо, – вступил в беседу Будников, – сходите домой и принесите. А мы подождем, Виктор Матвеевич.

Пысларь не возвращался довольно долго. Следователь уже было забеспокоился, но подполковник с уверенностью сказал:

– Придет, деваться ему некуда.

Действительно, вскоре снова раздался осторожный стук в дверь. Пысларь еще на ходу растерянно развел своими длинными худыми руками.

– Все перерыл, нигде нет этих самых записок… Носил их во внутреннем кармане пиджака… вот этого самого, потом, помню, положил их на стол в кухне. Затерял, видно, где-то…

Будников и Кауш внимательно наблюдали за выражением его изможденного болезнью и алкоголем лица, но оно ничего, кроме растерянности, не выражало. Аурел достал из портфеля записки, о которых шла речь.

– Эти?

Пысларь долго рассматривал их и наконец удивленно подтвердил:

– Эти самые. Откуда они у вас, если, конечно, не секрет?

– Не секрет, Виктор Матвеевич, не секрет, – спокойно пояснил Аурел. – Эти записки обнаружены на месте убийства Розы Зоммер. Как они там оказались?

В глубоко сидящих, отливающих нездоровым блеском глазах слесаря отразился не испуг даже, а панический ужас. Чтобы его скрыть, он стал тупо рассматривать лежащие перед ним клочки грубой бумаги, потом вытащил из кармана пачку «Ляны» и, не спрашивая разрешения, закурил. Все молчали. Пысларь что-то тяжело обдумывал. Наконец, неприятно двигая острым кадыком на длинной жилистой шее, выдавил:

– Объяснить не могу…

– Ну что ж, Виктор Матвеевич, – сказал Кауш, – начнем по порядку: место и год рождения, национальность, семейное положение, место работы… были ли судимы и если да, то за что…

Пысларь, не поднимая головы, спросил:

– Это что, допрос?

– Да, гражданин Пысларь, допрос, – подтвердил Будников.

Кауш от неожиданности чуть не вздрогнул: столько в голосе подполковника, человека добродушного и уравновешенного, как считал он, было жесткости. Пысларь еще ниже склонил голову с остатками седых волос.

Он отвечал на вопросы, следователь заносил показания в протокол. Когда дошли до вопроса о судимости, Пысларь замялся. Потом сокрушенно заговорил:

– Чего уж там, пишите, как есть, все равно узнаете. Дали десять лет, давно это было, когда я механиком в эмтээсе работал. Послал одного знакомого человека к кладовщику купить запчасти, – туманно пояснил он. – Однако уж сколько лет прошло…

– В самом деле, давно, – согласился Кауш, – вернемся к сегодняшнему дню. Расскажите, где были, что делали 16 августа, только поподробнее.

– Где мне еще быть, на работе был. Вообще я должен был с 16-го, с понедельника значит, в отпуск идти, но тут неожиданно слесарь наш, Миша Порецкий, путевку получил, горячую какую-то, меня инженер Гаврилов и попросил еще поработать – дел, говорит, много, жалобы идут. Согласился. Мне ведь вес равно, когда в отпуск. Пришел в контору в восемь часов, техник говорит: пойдешь во двор дома № 89, на Колхозной улице, там уборная засорилась. Прихожу, открываю люк, вижу – все забито, одному не справиться, да и не обязан я один такую работу делать. Вернулся в контору и высказался технику, Махаринец его фамилия, хороший такой парень. Смотрю, Миша в контору заходит…

– Какой Миша? – уточнил Будников.

– Ну Миша этот самый, Порецкий.

– Вы только что сказали, что он получил горящую путевку и ушел в отпуск.

– Я сказал, что он получил путевку, правильно, но что он уехал, не говорил, – возразил Пысларь своим тихим голосом и кашлянул. Кашель был сухой, слабый, типичный для легочного больного. – С 17-го у Миши отпуск, он работал последний день.

– Продолжайте.

– Пришел, значит, Миша, а техник ему: пойдешь поработаешь с Пысларем. Со мной, стало быть. Тот, конечно, заартачился: завтра, мол, в отпуск иду, надо собраться, и все такое. Однако куда денешься, на работе ведь. Пошли мы с ним в дом по Второй Парковой, 30, квартира 5. Там еще старушка была, мать хозяина, что ли…

– А как фамилия самого хозяина?

– Как же, помню, Червинский. Отремонтировали канализацию в ванной – трубы текли. Потом зашли в соседний дом, на углу, по улице Труда, 294. Там в двенадцатой квартире, где Фокша живет, – бачок не работал…

– А кто дома был?

– Женщина какая-то, хозяйка, верно. Потом сам хозяин пришел. Пригласил еще нас пообедать. Сделали свое дело и вернулись в контору. Часа три уже было. Отпускные получили, зашли в магазин, я выпил стакан поды, а Миша – сока томатного. Потом он говорит: «Есть возможность зашибить живую копейку Недалеко, по улице Молодежной, 151, новый дом сдали. Один из жильцов, квартира 23, попросил добавить батареи. Холодно, говорит, зимой будет». Ну пошли, до семи вкалывали, купил я четыре буханки хлеба – и домой. – Замолчав, слесарь выжидательно взглянул на Будникова и Кауша.

– Скажите, Пысларь, – задал вопрос Кауш, – как вы добирались в тот день на работу?

– Обыкновенно, как всегда. До автобусной остановки пешком, а дальше на автобусе.

– А кого из знакомых встретили по дороге? Ведь не вы один ездите в город на работу.

– Конечно, не один, а кого встретил – не помню. Может, и были знакомые.

– Сколько у вас, Пысларь, пиджаков? – спросил Будников.

– Чего, чего? – изумился слесарь.

Удивился необычному вопросу и Кауш, но вида, естественно, не подал.

– Сколько пиджаков, спрашиваю, неужели не понятно?

– Да два всего, – смущенно пояснил Пысларь. – Один – который на мне, а другой по праздникам одеваю.

– А в чем вы были 16 августа?

Пысларь молчал долго, потом растерянно ответил:

– Не припоминаю.

– Не кажется ли вам странным, гражданин Пысларь, – сказал Будников, – такое: вы помните фамилии жильцов, номера домов и квартир, в которых работали в тот понедельник, вы даже помните, что пили в магазине именно минеральную воду, в чем я очень сомневаюсь, это после отпускных-то! А кого встретили из знакомых по дороге – не помните, во что были одеты – тоже не помните. Чем объяснить такую забывчивость?

– Говорю – не помню, значит не помню. – В голосе слесаря можно было уловить раздражение. – А почему – не знаю. Память, видно, ослабла.

– Вы знакомы с Карлом Зоммером? – продолжал допрос Кауш.

– Знаком, конечно, мы ведь соседи, на работу вместе ездим.

– А дочку его, Розу, знаете?

– В лицо, верно, знаю… знал, а так нет.

– Выражайтесь яснее, Пысларь! – взорвался подполковник. – Вас спрашивают, знали вы Розу Зоммер или не знали. Да или нет?

Пысларь испуганно поднял свои неестественно блестящие глаза на Будникова.

– Розу не знал, их много, детей этих, по улице бегает.

– Ну хорошо, – вмешался Кауш, – оставим пока это. А сейчас, Виктор Матвеевич, мы пойдем к вам в гости. Не возражаете?

– В гости? – удивился Пысларь. – Я вас вроде не приглашал.

– А мы так, без приглашения. Обыск у вас делать, Виктор Матвеевич.

Пысларь снова задумался, что-то припоминая, и наконец с усмешкой промолвил:

– А этот самый, как его… ордер у вас есть?

– Ордера у нас нет, Виктор Матвеевич, а вот постановление прокурора о производстве обыска имеется. Вот оно, ознакомьтесь. Ордера же были давно, когда вы в МТС работали. Отстаете от жизни, гражданин.

Гудым с удивлением увидел, что все трое вышли из здания сельсовета, однако ничего спросить не решился. Пысларь шел немного впереди, как бы показывая дорогу, или, возможно, потому, что считал себя уже арестованным.