Текст книги "Архип (СИ)"

Автор книги: Евгений Чернышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Типун те на язык! Не помирал поп. Просто болен был тяжело...

– Ну так тот?

– Да тот-тот...

– А чо он делает?

– Не знаю, может клад ищет? Я такое видел в городе ходят с палочкой, золото чуят...

– Ты говори да не заговаривайся, откуда у Мишки золото-то? У него и медяка-то не было...

– Ну воду, может... Или еще чего...

– Какую воду, совсем умом поехал?

– А ну тихо, нашел что-то...

И вправду, Архип, после очередного, то ли десятого, то ли одиннадцатого круга по избе, замер столбом в середине комнате+ы. Палочка в его руках заметно даже для сторонних наблюдателей подрагивала, словно птица, клюющая зернышки, указывая на печь. Колдун сбросил тулуп и, ругаясь на чем свет стоит, по локоть обеими руками зарылся в давно уж остывшую золу. Через некоторое время тщетных поисков, он удовлетворенно вскрикнул и вытащил из печи что-то небольшое размером в пару кулаков. С ним он выскочил на улицу, растолкав недостаточно расторопно расступающихся зевак, и принялся яростно оттирать снегом. Закончив, откинулся на крыльцо, и выдал очередной матерный загиб. Те, кто набрались смелости, заглянуть ему через плечо, в удивлении и ужасе ахали. На снегу лежало маленькое тельце. Человекоподобное с двумя ручками и ножками, но непропорционально большой головой с совершенно кошачьей мордочкой, покрытое когда-то густой, а теперь скрученной от печного жара, с проплешинами шерстью.

– Архип, кто это? – глухим от потрясения голосом спросил Игнат.

– Это, дорогой мой, тот, кто погиб защищая ребенка Ялки. Домовой это.

Часть вторая. Глава 12

Весь последующий день Архип провел с головой погрузившись в беготню. Он самолично посетил каждый двор, каждую хату, где еще оставались малые дети, а таковых в деревне было предостаточно, поскольку далеко не у каждой семьи были родственники, способные приютить в соседних деревнях, или тем более Чернореченске, да и не каждый решится отправлять жену на сносях или совсем уж мелкого зимой в дальнюю дорогу. И в каждом таком доме доме он подолгу говорил с женщинами, объясняя им способ защититься неведомой от опасности:

– У ног втыкаешь ножницы, вот так, смотри, – увещевал колдун, с размаху вгоняя в плетеный бортик зыбки рекомый инструмент. – Веретенный камень под подушку, – открепив от веретна прялки камень-утяжелитель, специальный с высверленным отверстием в середине, он клал его у головы младенца. – Только камень должен быть старый. Ежели старого нет, или его лишь пару лет как пользуешь, иди к соседкам, сули им что хочешь, договаривайся как угодно, но хочешь ребенка спасти – добудь. Теперь веник. Которым хату метут. Все равно какой. Главное, чтобы использованный был. Под зыбку кидай и пусть лежит. Понятно? И домового прикормите. Да лучшее, что есть выкладывайте. На него главная надежда. Он и шуганет, ежели надо, и подножку врагу подставит.

Женщины кивали и безропотно бросались выполнять все указания. Пререкаться никто и не думал, хотя вопросами заваливали, что называется, мама не горюй. Отчасти так происходило из-за того, что перепуганные и измученные тревогами крестьяне были готовы хвататься за любую соломинку. Ну и потому, что слова колдуна, пусть и человека не совсем случайного, но все-таки чужого, не рудянкинского, подкреплялись стоящими за его спиной помещиком и кузнецом, людьми всем известными, нужными и уважаемыми. Игнат так тот вообще после страшной находки в сгоревшем доме, ходил за Архипом по пятам. Сильно, видать, впечатлился мужик увиденным.

Дело было непростое и небыстрое, дворов с малыми детьми в деревне было предостаточно, да и в каждом не одна баба, а все соседи сбегутся. И всем страшно, а ну как нечисть на других детей перекинется. Тех, что постарше. А кто-то и вообще с посторонними вопросами приставал: как бородавки свести, как супругу мужскую силу вернуть, как волосы выпавшие в обрат вырастить и прочая сейчас неважная ерунда. В какой-то момент так одолели Архипа, что пришлось кузнецу даже народ силой расталкивать. Никаких увещеваний не понимали. Но сделали, справились, никакого без совета, без помощи не оставили.Пока суд да дело, солнце окончательно скрылось за горизонтом. Благо в одном из дворов, благодарная за добрые вести хозяйка накормила гостей до отвалу, а то так бы и маялись голодные до самого ужина.

По окончанию обхода Игнат отправился к семье, но обещался явиться на помощь по первому же зову. Вообще, Архипу показалось, что дюжий кузнец, не смотря на печальные обстоятельства знакомства, воспринял новое дело, разбавляющее размеренный и откровенно скучный ремесленный быт, волнующим приключением и отказываться от него теперь не собирался.

– Архип Семеныч, – спросил Пантелеймон мрачно разглядывая клочок бумаги.– А что такое мы хоть ловим-то?

Дело было уже серьезно за полночь, помещик и колдун, сразу после позднего ужина, разогнали домашних по комнатам, а сами остались на кухне составлять план поимки таинственнного лиходея. Точнее, составлял-то Архип, который несколько часов что-то искал в своих многочисленных записях, высчитывал, прикидывал и записывал на небольшой листок желтой оберточной бумаги, а Пантелеймон откровенно скучал и клевал носом. Но вот, наконец, колдун разбудил задремавшего уже товарища и торжественно вручил ему написанный калиграфическим почерком список из более чем десятка крайне странных вещей.

– Ловим мы с тобой, Пантелеймон Аркадьевич, Жихаря, – солидно ответствовал он. – Это нечисть такая. Дальний родственник домового или банника, но только больше, сильнее и злокозненнее. Гадит, где только дотянется, скотину мучает, кошек давит, соленья портит, а ежели в бане поселится, обожает дверь подпереть, да печку до красна раскалить, чтоб народ угорел поболе. Урод, в общем.

– И детей ворует?

– Да, были описаны такие случаи, но, как правило, не по своей воле. Видишь ли, Пантелеймон Аркадьевич, жихарь – скотинка трусливая, но при том крайне глупая, в отличие от того же домового, поэтому легко ведется на обман и уговоры. Самому ему младенцы без надобности, человечину он не ест, подменышей не оставляет, колдовством, для коего могут быть потребны такие ужасные жертвоприношения не владеет. А вот поддаться на посулы какой-нибудь кикиморы или богинки, да им украсть – запросто. Да и простые смертные ведьмы с колдунами его услугами не брезгуют. Сам понимаешь, мало ли дряни какой, и живой, и немертвой белый свет коптят? Всегда найдется кому с ним на злодеяние сговорится. В общем, ежели кто ему чего ценного посулит, то он и детей ворует, и даже дома с хозяивами сжигает.

– А почему ты решил, что это он, Архип Семеныч? Ты не думай, я в твоем знании не сумлеваюсь, просто интерес берет, ведь не видели ничего толком.

– Для того, кто знает, как смотреть, Пантелеймон Аркадьевич, видели достаточно. Жихарь с домовым постоянно на ножах, потому как завидует ему за то, что того кормят и привечают люди, за то, что у него крыша над головой есть, за то, что домовой хозяйственный и рукастый, а жихарь только и может, что ломать да в запустение приводить. И во всех домах, где были украдены дети, нет домовых. Прибил жихарь их, к гадалке не ходи, чтобы не мешали, да и просто из злобы. Далее во всех домах кража были связаны с печкой. В твоем доме дите на кухне умыкнули, Авдотья видела открытый огонь, да и в Ялкином доме пожар с открытой печки начался. Ну и труп домового он там спрятал. А жихарь он к огню сродство имеет, скозь пламя в свою нору ходит. Это, что по крупному. Я там еще кой-какие мелочи подметил, но растекаться мыслью не буду. Просто поверь – некому больше это сделать, я уверен.

Барин покачал головой:

– Чудны твои рассуждения. Но я, ежели честно, до вчерашнего дня и домовых-то считал выдумками стариков, тебе лучше знать, видимо. Ишь как оно... А домовые они хорошие?

– Они разные, Пантелеймон, – вздохнул Архип и посмотрел на отблески огня из догорающей еще печи. – Как люди почти. Понимаешь, вот нежить, те кто родился, жил и помер, они вот однозначно злющие от натуры своей, Упырь какой или Стржига, они ж ни о чем думать не могут, только о крови человечьей да убийстве. А нечисть, ну это те, кто никогда не рождался божьим образом, они просто другие. Мыслят по-другому, ценят совсем иное, то, что тебе кажется ужасным, например, человеческое мясо есть, для них вообще не вопрос. Но они разные бывают. Как и мы. Есть злее, есть добрее. Вот как наш жихарь. Он же в деревне, наверняка, годами жил, ежели не столетиями. Может он в Рудянке еще раньше твоего деда появился. Жил себе не тужил, никому на глаза не попадался. Ну покусывал за гузно скот ночами по подклетам да стайкам, инструменты кузнеца да плотника местами путал, воду по полу из ведер разливал, да мужикам в шайки кипятка подливал. Озорничал, в общем, но вреда особого никому не причинял.А тут вот случилось что-то. То ль сам озлился, то ль подговорил его кто. Так и с домовым. Ежели ты с ним в мире живешь, он тебе и подметет, и уложит, и дом от более мелких приживал охоронит. А ну как разобидится? Он же тоже дом спалить с горяча может.

Помещик снова одурело помотал головой. Сказанное колдуном не укладывалось в его голове. Чтобы окончательно не утонуть в размышлениях о сущности домашней нечисти он вернулся к насущным проблемам:

– А детей-то скраденных мы найдем, Архип Семеныч?

– Не знаю, Пантелеймон Аркадьевич, не знаю. С одной стороны дети долдны быть еще у него. Слыхал от прислуги, что у тебя ночами коров кто-то доит?

– Ну да, Марфа что-то аткое говорила. Правда, я думал, глупость это, разве нет?

– Не думаю. Думаю, что как раз жихарь это. Детям кормить сцеживает.

– То есть ты думаешь, что они еще живы?

– Не знаю, Пантелеймон Аркадьевич. Мне кажется, что сам жихарь детям смерти не желает, хотел бы, прям в зыбке задушил, но, как и любая нечисть, он сам нерожденный и что с младенцами делать не представляет. Как бы с дуру не загубил. Ну и зачем-то он их собирает же. Ежели отдать кому, то отдал ли уже? Или все еще нет? Уж очень много неизвестного в этом деле.

– Так ловить надо поскорее?! – Помещик поднялся с полным решимости выражением лица, словно он был готов отправиться на поиски прямо сей же час, на ночь глядя.

– Спешка только при ловле блох потребна, Пантелеймон Аркадьевич, – грустно улыбнулся Архип.– Одно неверное движение и убежит аспид, затаится. Ни детей не найдем, ни его не словим. Надо аккуратно ловушку расставить и его в нее заманить. И вот для того мне потребно все описанное в листе.

Пантелеймон в очередной раз пробежался глазами записку.

– Все найду, Архип Семеныч, раз уж надобно, – уверенно сказал он, и поднялся с лавки. А сейчас пойдем спать, утро вечера мудреннее.

На том и порешили. По прикидкам Архипа до момента, наилучшего для расстановки задуманной ловушки требовалось еще несколько дней, учитывая время последней кражи. И это время он использовал по полной. Большую часть дня он проводил в кузне, где под строгим руководством руководством крайне воодушевленный необычной задачей Игнат вместе с зятем, забросив прочие дела, без устали ковали холодное железо. Металл, не знавший горна и тигеля всегда был первейшим средством от сверхъестественного. Работа была тяжелейшая, так как без прогрева упрямый материал поддавался человечьему усердию и силе крайне неохотно. Но поддавался.

Авдотья тоже не пожелала оставаться к общему делу безучастной и, собрав неравнодушных женщин, без устали шила и кромсала крайне странное одеяние, из ткани и кожи, принесенной Пантелеем. С готовым вариантом она без устали бегала к Архипу. И не раз распарывала и перешивала все, когда тот оказывался работой недоволен. Сам Архип выглядел так, что краше в гроб кладут. После дневных трудов в кузне или со швеями, он просиживал в выделенной ему комнате, зачитывая заговоры над результатом общих усилий и нередко засыпал прям за столом на куче тряпья.

Время шло. Удивительная работа, которую никому мало того, что не показывали, так и вообще говорить запретили, приближалась к ведомому только колдуну окончанию, когда наконец-то произошло новое похищение. Точнее, его первая по-настоящему неудачная попытка.

Ближе к обеду, в кузницу вбежала простоволосая, не смотря на солидный на улице морозец, перепуганная русая молодка. Покрутив растрепанной головой, она в полутьме и чаде мастерской с трудом отыскала склонившегося над какой-то отливающей металлом конструкцией колдуна и бросилась к тому.

– Дядь Архип, дядь Архип. Пойдем, скорее...

– Что базланишь, егоза? – перебил девицу скривившийся от ее ора кузнец, у которого от усталости и постоянного звона уже болела голова.

– Там... Там... Там... кровища там! – не успокаивалась девушка, хотя и не сразу смогла подобрать слово, чтобы объяснить свои переживания.

– Какая кровь? Где? Кто ранен? – встрепенулся уже Архип и внутренне напрягся, ожидая самого худшего. Вдруг он где-то просчитался , и теперь за его ошибку опять будет платить невинный.

– Да никто, дядь Архип, – раздраженно ответила молодка. – Просто кровь везде!

– Да говори ж ты по-человьему, – взъярился кузнец и тряхнул косноязычную девицу за плечо. Да так, что та испуганно вскрикнула. – Из-за тебя сейчас от удара сляжем все.

– Да, дядь Игнать, сейчас, – девушка всхлипнула и съежилась. Но, видать, так сильно распирало ее желаение рассказать о случившемся, тут же пришла в себя и начала рассказывать боле еобстоятельно. – Меня мамка сегодня с обеда к Маньке послали. За дитем, этим, ее присмотреть, пока она, спать будет или мужу снедать готовить, не знаю, чо она там хотела. Я же мамке за Митькой помогала, знаю все, умею, я вообще молодец, так мамка говорит, – заметив нетерпение на лицах слушателей слегка смутилась. – В общем я шла-шла, по дороге девок встретила, с ними поболтала. Но я не специально, Манька, не та, что с ребенком, а подруга моя, она такая болтуха. Даж шатуна голодного заболтать сможет. Так мамка говорит... Ай! дя Игнать, больно же! – в очередной раз не сдержавший нрав кузнец, отвесил молодке смачного подзатыльника. На удивление помогло и больше девушка уже не отвлекалась. – Ну так вот, я чуяла, что опоздаю, и что мамка мне за то отсыпет соли, поэтому бегла, что было сил. И во двор, и в избу влетела без стука. А там страсть такая... Манька у зыбки дрыхнет прям на лавке, а вокруг кровища... И зыбка в кровище, и пол в кровище, и стены в кровище, как будто свинью резали, все в кровище, – в этом моменте девушка начала интенсивно размахивать руками, показывая, насколько все было "в кровище". – Я как увидала, так сразу в крик. Орала сама, как резаная. Маньку разбудила, соседки все на крик сбежались. И тоже как увидели кровищу, так орать давай. И вот. Я ору, Манька орет, соседки орут. И мы все орем. Страшно, вот. А потом, а потом Манька мелкого своего из зыбки достала, смотрит, он тоже весь в кровище, но, вроде, цел. Даже царапины нет. Ну мы и смекнули тогда, что это не младенца кровь, а убивца. Который Ялку убив то есть. И давай искать его. Исдох, думали. Не даром же все в кровище вокруг. Искали, искали, не нашли. Только у печи у самой нашли вот это, – она развернула подол и показала измазанные чем-то красным ножници и разломленный напополам округлый камень с дыркой посередине – веретянное грузило. – Вот.

Архип удовлетворенно кивнул, вытащил из кармана калач, которые каждый день исправно таскал с помещичьей кухни, отдал девке вместе с наказом:

– Возвращайся к Маньке. Кровь можете вытереть. Все веротите как было, ножницы в ноги ребенку воткните веретенной камень другой добудьте, у соседей спросите, наверняка найдете, в голову. Ты молодец. Бегом теперь назад. За дитем смотрите, не думаю, что он снова решится на наподение, но чем черт не шутит.

Когда за вестницей закрылась дверь, он удовлетворенно покачал головой и вновь вернулся к своему верстаку.

– Мне нечего там делать, Игнат, – ответил он на невысказанный вопрос кузнеца. – Все идет так, как должно. Даже быстрее, чем я ожидал. Видимо похитителю есть нужда торопиться. А значит, есть она и нам. К делу.

И снова в кузне закипела работа.

Закончить ее успели в срок. Аккурат к тому моменту, как жихарь угодил во вторую ловушку. Дело было поздним вечером, когда Архип дочитывал последние заговоры над странным свертком, над которым трудился всю последнюю седьмицу, по большому счету, работа уже была закончена, просто он все время что-то поправлял, дошлифовывал, когда в дверь в его, а точнее старшего сына хозяина, комнату, неуверенно постучал один из дворовых Пантелея. Прибежавший парнишка рассказал, что его младшего братишку пытались украсть, и мать его просить колдуна прибыть – осмотреть место происшествия. Поскольку спешить больше нужды не было, колдун решил семью мальчишки уважить.

Матерью его, и, соответственно, несостоявшейся жертвы была дородная матрона, разменявшая уже пятый десяток, чуть постарше самого Архипа – мать и бабушка многочисленного семейства из доброго десятка парней и девок разного возраста, точнее из-за суеты в доме определить возможным не представлялось. Женщина она оказалась в силу жизненного опыта рассудительная и опытная, а потому следы никому трогать не позволила. По ее словам за младшим сыном должна была следить одна из дочерей, которая по малолетству своей обязанностью пренебрегла и умудрилась сбежать играть с сестрами. Но Господь миловал и устроенная Архипом ловушка сработала лучше некуда. Настолько, что неведомый грабитель основательно поранился. Конечно, ни о какой "кровище" на полу или стенах речи и быть не могло, для такого и во взрослом мужике не найдется крови, не то, что в нечисти до колена ростом, но пятна и впрямь были солидные, вызывавшие даже оперделенное беспокойство, не сдохла бы тварюга раньше положенного, а то ведь и детей похищенных не найдешь без него. Следы вели от детской зыбки к печи с отодвинутой заслонкой. Жихарь, получив отлуп, убегал лучше всего известным ему способом.

После этого случая Архип окончательно убедился, что пора настала.

Часть вторая. Глава 13

В просторной полутемной горенке, освещаемой лишь потрескивающей горящим жиром лучиной в светце да сполохами сухих березовых дров за заслонкой печи, сидела молодая женщина. Длинные русые волосы, убранные в толстую тугую косу, украшенную яркими лентами, опускались по ее спине до самого пола. Ночная рубаха, сделанная из хорошего светленного полотна, была вышита красными узорами. Пальцы ее, тонкие и ловкие, невесомыми бабочками порхали над прялкой и выходящей из нее нитью. Девушка, слегка улыбалась, погруженная в свои мысли и даже что-то тихонько напевала. Рядом с ней, слегка покачиваясь от дуновения ветра или легких касаний, свисала детская зыбка, из которого доносилось мерное детское посапывание, и девушка то и дело с умилением поглядывала внутрь. В одном из бортов зыбки, у самых ног ребенка торчали воткнутые в плетеный борт длинные ножницы. Иногда девушка вытаскивала эти ножницы, чтобы отрезать нить, но каждый раз тщательно устанавливала обратно.

Час пролетал за часом, одна лучина в светце заменялась другой, движение молодки замедлялись, она все чаще останавливала свое занятие и клевала носом. И вот, в один из таких моментов, вместо того, чтобы поместить ножницы на место, она выронила их из разжавшихся рук на пол. Голова ее упала на грудь, а спина совершенно сгорбилась. Дыхание ее стало ровным, морщинки на лице разгладились. Очередная лучина догорела до конца и последние угольки ее с легким плеском упали в поставленные под светец плошки с водой, но никто не спешил менять их, девушка, измученная ночным бдением, еще и не первым в длинной череде, обессиленно спала. Прогорела и почти погасла печь и комната погрузилась в полную темень.

Первое время в горнице ничего не менялось, но потом печная заслонка с легким шуршанием отодвинулась в сторону и из топки высунулась небольшая, вдвое меньше человечьей, голова с мерзкой, покрытой редким с проседью кручавым волосом, кошкоподобной мордой. Оглядев, погрузившуюся во мрак комнату, очевидно, что темнота не была преградой для его зеленых глаз с вертикальными зрачками, и убедившись в отсутствии какого-либо намека на опасность, пришелец ловко выбрался наружу целиком. Ростика он был небольшого, чуть больше пятилетнего ребенка, но при этом руки и ноги были перевиты узлами мышц, а круглое выступающее брюшко его было тугим, словно наполненный бурдюк. Был он гол, а курчавая шесть, столь же редкая, как и на морде, никоим образом не прикрывали тонкую пергаментную кожу, пронизываемую мириадами темных вен. А еще неизвестное существо было полностью лишено пупка и мужского, как и женского, впрочем, срама.

Выбравшись из печи, чудик начал медленно, по-кошачьи крадучись, осторожно двигаться в сторону детской люльки и спящей у оной молодки. Сделав каждый шаг, он надолго замирал, прислушиваясь. Но все было тихо. Дом спал. Спала и девушка. Шаг, другой, третий. Наконец, убедившись, что никто не помешает, жихарь, а это был, конечно же он, осмелел, и остаток пути прошел уже спокойным, слегка развязным шагом. Остановившись под зыбкой, и с гаденькой ухмылкой покосившись на лежащие около веника ножницы, нечисть одним ловким движением запрыгнула на плетеный борт зыбки, даже не побеспокоив ее излишне, хотя и весу в нем должно было быть весьма изрядно. Там, уже в шаге от цели жихарь снова что-то заподозрил и вновь затаился, прислушиваясь к окружающему миру, и, что немаловажно, к дыханию ребенка в колыбели. Чем-то не нравился ему этот малыш, от него исходил какой-то странный, едва уловимый запах. И тут мать громко всхлипнула и зашевелилась, просыпаясь. Взволнованный жихарь, отбросив сомнения, прыгнул вперед, выхватывая ребенка из пеленок. Ночную тишину разорвал высокий крик.

– Я уж думал это трусливое ничтожество никогда не решится, – пробормотал Архип сбрасывая заговор невидимости с дальнего самого темного угла и открывая уютно устроившихся там на охапке сена себя и Пантелеймона Аркадьевича, помещика, мужчину крупного и солидного. Правда выглядел сейчас он совершенно не подобающе своему высокому статусу: растрепанный, в край ошарашенный, с сеном, застрявшим в волосах.

Оба они подошли к лавке и один с брезгливой неприязнью, а второй с нескрываемым любопытством, посмотрели на истошно верещавшего жихаря, кубарем катающегося по полу в обнимку с железным болванчиком отдаленно напоминающим младенца.

– Чего это с ним? – спросил помещик, задумчиво почесывая макушку.

Архип тем временем наклонился к крепко спящей, не смотря на творящийся бедлам, а совершенно одуревшая от страха нечисть к тому моменту докатилась до печки, опрокинула ведро с золой, развалило поленницу дров и теперь нардывно завывало где-то в куче березовой щепы, и прошептал девушке на ухо несколько слов.

– Ой, дядь А... , – встрепенулась было Марфа – дворовая девка Пантелеймона, а роль нерадивой матери после длительных уговоров и посуленных подарков удалось из всей челяди уговорить только ее, но тут же осеклась, увидев жихаря. – Мамочки! – только и успела вымолвить девка перед тем, как грохнуться в обморок на руки колдуну.

Тот, не долго думая, отвесил вопящему дурниной жихарю солидный пинок. Исключительно со злобы, без какой-либо особой на то нужды.

– Это существо, Пантелеймон Аркадьевич, – заговорил он менторским тоном, с большой аккуратностью укладывая лишившуюся чувств девушку на лавку, – Очень не любит Холодное железо, который над достойный кузнец с большим усилием производил последнюю неделю. Жжет оно его. Верное средство, да, уродец?

– А почему тогда он его не бросит?

– Да он бы и рад, но на болване лежат сильные чары, для этого ничтожества непреодолимые. Влип он, словно кур в ощип.

Закончив с девушкой, Архип подошел к жихарю, уже переставшему надрывно орать и теперь только издававшему жалобные стоны и разметал в стороны дрова.

– Ну что, нечисть, говорить будем? – добродушно спросил он. Уродец в ответ только лишь злобно оскалился. – Я надеялся на этот ответ, – ничуть не смутившись, ответствовал Архип, вытаскивая из своей котомки соль.

– А... а давай сделку, человек, ты меня отпускаешь, я все тебе скажу, на все вопросы отвечу? Но сперва отпусти! – затараторил жихарь, опасливо косясь на холщовый мешочек.

– Отпущу, конечно, зачем же ты мне нужен? Кормить тебя еще... – благодушно закивал головой Архип из щепоти медленно посыпая солью покрытую редкими волосюшками макушку нечистого. От кожи пошел едва заметный дымок.

– Ты чо творишь, верзила?! – противно заверещал жихарь и попытался откатиться, но тяжелый железный истукан мешал ему и увернуться не удалось. – Жжется же!!!

– Терпи, казак, атаманом будешь, – Архип зачерпнул из сумки уже полную горсть, перекатил пытаемого на спину и начал с усердием втирать соль в спину. Жихарь вопил, извивался, стараясь отползти от мучителя, но рука того была тверда, а железный болван слишком тяжел и массивен. Едкий сладковатый дымок, поднимающийся от буквально заживо слазившей кожи наполнял помещение и Пантелеймон, наблюдавший за зрелищем со стороны, вид имел откровенно зеленоватый, словно из последних сил сдерживал позывы дурноты. Тем не менее, вмешиваться в расспросы Архипа он не собирался, поскольку даже при всей своей христианской доброте и мягкости характера помнил, за что существо подвергается эдаким терзаниям.

– Хватит!!! Хватит!!! Остановись!!! За что?! Я же ничего не сделал?!

– Не сделал... не сделал... – увещевал, не прекращая свою экзекуцию, Архип. Измазанной в крови рукой он зачерпывал все новые и новые пригоршни из мешка, и одну за другой втирал их в спину нечистому. С того уже кусками слазило мясо, в некоторых местах белели кости, а от запаха паленой плоти в горенке почти невозможно было дышать. Если бы на месте жихаря был человек, то с такими ранами его можно было уже заколачивать в гроб, но нечисть куда более крепка на этот счет, и продолжала вполне себе живенько верещать. – А дети, вместимо, сами себя из люлек крали? Слыхал, Пантелеймон Аркадьевич, какое чудо у тебя в деревне происходило?

– Оставь!!! – уже не вопил, а рыдал жихарь. – Я , Я твоих щенков крал!!! Но я не виноват!!

– Конечно не виноват, – мягко согласился Архип, полирую кровавой солевой кашицей лопаточную кость. – Разве ж когда ваш брат в чем виновен? Все другие...

– Да! Другие!!! – визжал жихарь, брызжа слюной. Уж насколько крепка была тварь, но очевидно, что и ее проняло. – Твои щенки живы! Отдам! Только остановись!!! – слезы бежали по его пухлым кошачьим щекам и смешивались с взбившейся вокруг клыкастой пасти кровавой пеной. – Остановись!!! Всех отдам!!!

– Конечно отдашь, куда ж ты денешься? – колдун перестал дурачиться и теперь голос его звенел сталью. – Они живы?

– Живы, живы!!! Чем хочешь молю, остановись! Мне сказали им жизнь сохранить.

– Кто сказал?

– Не скажу, не могу, колдун!!! Меня ж за то с шерстью сожрет!!

Архип оценивающе посмотрел на спину жихаря, на торчащие наружу лопатки и хребет, на огромную лужу крови, натекшую под поленницу и решил пока отложить выяснение таинственного хозяина. А то еще окочурится, не дай Бог, детей точно не найти будет.

– Ну не можешь и не можешь, – успокоил он хныкающую нечисть. – К детям отведешь, – указал он, поднимаясь и дергая за шкирку свою добычу.

– Отведу, – не стал артачиться тот. – Только сквозь огонь надобно, – сделал он робкую попытку схитрить. Обманщик из него, признаться, был еще худший, чем вор. Даже если бы Архип не знал об огненной сущности этого сорта нечисти, то точно заподозрил бы неладное по одному лишь глуповатому выражению надежды на кошачьего морде.

Хмыкнув, колдун смачно приложил жихаря пинком по уже начинающей подживать, нечисть была намного более живучая, чем люди, и заживало на ней все быстрее, чем на собаке, буквально на глазах, ране.

– За что? – снова заверещала жертва.

– А чтоб за глупца меня не держал, – улыбнулся Архип. – Давай, вставай, сыть волчья. Веди, меня. А то прибью тебя и вся недолга.

– Как же детишки? – жалостливо спросил жихарь. – без меня ты их ни за что не найдешь.

Ишь ты, подумал колдун, торговаться вздумал. И снова отвесил пинок, от которого залитый кровью коротышка, вместе с железным младенцем, к которому был прикован, улетел к двери.

– Запомни, нечисть, – наставительным тоном заговорил он. – Ежели ты возомнил себя самым умным тут, и считаешь, что сможешь торговаться со мной на их жизни, – очередной удар ноги, спустил обездвиженного жихаря с лестницы в подклет. Раздался кромкий вопль и слышимый даже с такого расстояния треск.

– Я не могу ходить!!! – верещал жихарь, катаясь по земляному полу, левая нога была неестественно вывернута в суставе.

– Кончай прикидываться, – безжалостно выдавил сквозь зубы Архип. Он подхватил нечисть за вывернутую конечность и сильно встряхнул, возвращая сустав ее на место. От очередного вопля у стоявшего рядом Пантелеймона заложило уши. – Еще хочешь? – уже рычал Архип, заглядывая в глаза нечистому. Он полностью игнорировал непритворный страх на лице своего спутника. Помещик явно не ожидал такого запредельного накала жестокости от добродушного, хотя и весьма неприятного характером колдуна, и напридумывал уже себе всякого. Но нечисть – не человек, она не боится смерти. Слишком долго топчут они свет, даже у простенького домового жизнь измеряется сотнями лет, а какие-нибудь водяные, так те вообще век меряют эпохами, успевают устать от существования, да и знают они, что именно их ждет после смерти. Не верят, а именно знают. Они – дети первозданных сил, и просто переродятся вновь. А вот пытки... Страдания перед смертью, звериная злоба, неоправданная жестокость ради самой жестокости, только этим их и можно пронять.

– Нет... Не надо, молю... – прохныкал жихарь.

– Тогда ты прямо сейчас возьмешь и отведешь нас в свое убежище. И если дети выживут, то ты сдохнешь чисто и быстро. Я даю тебе в этом слово. А если мне хоть что-то не понравится... Есть у меня знакомый поп, так он тебя по моей просьбе окрестит.

Жихарь побледнел, глаза его в ужасе выпучились, а рот широко раскрылся.Да, нечисть не очень боялась смерти. Но только потому, что знала, что ее ждет за порогом. А еще она знала, что после крещения обретет душу и станет почти человеком. А уж что ждет после смерти человека жихарь уже не знал. И неизвестности этой страшился пуще любой пытки.

– Ты меня понял? – расплывшись в самой добродушной своей улыбке, спросил Архип. Жихарь судорожно закивал. – Тогда веди. И больше без представлений.

Дальнейшее прошло как по маслу. Подавленный и перепуганный до потери всяческой воли к сопротивлению нечистый провел мужчин к старой заброшенной избе на краю поселка, не смотря на собачий холод и ночное время, он, шагая босыми ногами по голому снегу, обнимая железного болвана, казалось, не испытывал никаких неудобств. Более того, следовавшим за ним приходилось даже напрягаться, чтобы успеть за пружинистой походкой его коротеньких, на первый взгляд, ножек. Поскольку руки у жихаря были накрепко приклеены к железному болвану, разгребать сугроб у двери пришлось Архипу и Пантелеймону. Ну да, жихарь ходил тайными тропами, ведомыми только его народцу, а значит дверями не пользовался. В пустой светлице, среди пыли и грязи, чернел открытый люк погреба, куда нечистый и нырнул.