Текст книги "Архип (СИ)"

Автор книги: Евгений Чернышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Часть третья. Глава 20

– Ну здравствуй, высокоуважаемый собрат мой по ремеслу, – мерзко заскрипел мертвец, не переставая приветливо улыбаться. – Рад, что я не ошибся ни в оценке твоих компетенций, ни в пределах твоего любопытства, ибо при отсутствии одного из них мы бы так и не встретились. В благословенной Голштинии был я известен как Альберт Густав фон Бреннон, и я от всей души рад представившейся возможности познакомиться с тобой.

Архип остолбенел. Признаться, он ожидал от этого ритуала практически чего угодно, но только не приглашения на светскую беседу. Удивляло и полнейшее отсутствие в тоне собеседника даже на малую толику высокомерия или насмешки, словно и не в ловушку над изувеченным трупом он угодил, а всего лишь на кружку кофе в один из модных салонов.

– А вас, я уже выведал, прозывают в этих краях Архипом. Уж не обессудьте, милый друг, я достаточно давно веду за вами наблюдение, – это точно, теперь Архип узнал ощущение, вызываемое взглядом мертвеца. За последние полгода он несколько раз попадал по пристальное внимание, ощущавшееся совершенно также. – И не слишком верю, что именно этим пейзанским именем наградили вас при рождении родители. Наверняка, псевдоним.

Архип пока не отвечал, стараясь получить по полной от излишне разговорчивого собеседника. Иностранец. Причем понятно не столько по имени, его станется и выдумать, но по самой структуре речи. Излишне витиевато. Но при этом язык без костей, разглагольствует, как на родном. Акцента почти и не заметно, так, слегка смягчает согласные, но не настолько, чтоб прям резало слух.

– Но кто в этих диких краях может осудить волшебника, знающего благороднейшее искусство общения с покойными, от желания скрыть свое имя? – не останавливаясь продолжал Альберт Густав. – Дикий народ – дикие нравы. Кстати, коллега, весьма интересна мне выраженная вами словесная форма призыва! Признаться никогда таковой не слыхал. Не подскажете, где такому великолепию обучают? В Лейпциге? Не похоже, что у них, что в Лейдене с латынью всегда проблемы были, больше на греческий напирали. Альтдорф или Вюрцбург? Нет? Молчите? Ну что ж, ваше право, выпытывать не стану... – хохотнул он.

Магическому искусству Архип, которого, в прочем, тогда звали совершенно иначе, обучался в Санкт-Петербурге. В Большом Императорском Коллегии Волшебств и Таинств Институте, уж почти век как завоевавшем право считаться одним из самых престижных учебных заведений старушки-Европы. И то, что собеседник Архипа не упомянул его – самый очевидный в этих краях источник, говорило о нем многое.

– Ох знал бы ты, любезный, коллега, – кажется, мертвецу вообще было все равно, отвечают ли ему, достаточно было, чтобы слушали. – Какие неописуемые бездны лет пронеслись с тех пор, как мне приходилось вот так вот запросто пообщаться с образованным человеком. Ведь в этой глуши одни дикари, да верный Игнаций... Ээх, только он один и был моей отдушиной...

– Ты – личер, – Архип перебил словесные излияния иностранца, вспомнив старогерманское слово, которым именовали невероятно редкий тип нежити.

– А? Что? – удивленно и, как показалось Архипу, слегка наигранно, часто заморгал глазами тот.

– Личер, – повторил колдун пристально смотря в глаза Еремея Саблина, сквозь которые, словно сквозь цветные стекляшки, на него смотрел тот, кто наименовал себя, как Альберт Густав Фон Бреннан. – Чернокнижник,добровольно решивший променять бессмертную душу на посмертное существование в виде нежити... Никогда не думал, что встречусь с таковым вживую.

Мертвец посерьезнел. Дурашливая добродушная улыбка сошла с бледных губ, глаза потемнели, а тон перестал походить на сетования старика.

– И ты, деревенский колдун на самом краю ойкумены, – и снова в словах его не чувствовалось желание оскорбить, скорее, наоборот, в тоне его сквозило восхищение. – Сумел догадаться до этого лишь после нескольких минут общения через мертвеца? Учитывая, что последний известный мне успешных обряд личефикации произошел во времена турецкого нашествия. Воистину Архип, либо ты чародей от Господа, ну или Дьявола, тут уж не знаю, кто из двоих приложил длань к твоему рождению, либо мне стоить склонить голову перед твоими учителями.

– Что тебе надо, герр Бреннан? – прямо спросил Архип. Все еще ожидая подвоха, он так и не мог понять в чем заключался смысл ловушки. А в том, что сейчас он угодил в ловушку, колдун не сомневался ни на мгновение.

– Архип, – медленно, с большими паузами, словно тщательно обдумывая каждое слово, начал личер. – Я понимаю, что ты испытываешь определенную привязанность и, возможно даже считаешь себя ответственным за жизнь пейзан данной волости, а потому мы с тобой естественным образом оказались по разную сторону орудийного прицела. Но я бы очень не хотел, чтобы наше противостояние становилось личным делом. Понимаешь меня?

Архип медленно кивнул. Доверять словам чернокнижника, превратившего себя в живой труп? Боже упаси от такой глупости! Но что-то ж надо сделать, иначе они так до Второго Пришествия в этом амбаре просидят.

– И именно поэтому, достопочтимый Архип, я никоим образом не угрожаю дорогой твоему сердцу крестьянке...

Архип вздрогнул и, наконец все понял. Бреннан просто тянул время. Отвлекал колдуна, пока его слуги должны были пробраться в его дом.

– Чтоб тебе черви яйца отгрызли, – зарычал он, пытаясь вырваться. Куда там, незаконченный ритуал держал крепко. Так, что не получалось двинуть даже пальцем.

– Прости, Архип, – грустно прокомментировал эти попытки Альберт Густав. Вполне искренне, кстати, словно бы ему и вправду было жаль возникшего недопонимания. – Я гаранти...

Архип уже его не слышал. Отчаявшись освободиться силой, он призвал на помощь свое самое могучее оружие – Слово. Наверное, он мог бы придумать и лучший способ, но тревога за близких всегда была плохим советчиком. Повинуясь воле колдуна, голова Еремея исчезла во вспышке ослепительно белого огня. Слово вышло очень неудачно: мало того, что пламенем призванной шаровой молнии опалило ладони, так еще и отдачей от самого заклинания в кровь разбило губы и, кажется, свернуло на бок нос. Вообще, откат от произношения Слов был всегда и зависел он от того, насколько правильно ты его произносил. И ежели подготовиться правильно, настроить дыхание и размять язык. В общем, это было не важно, поскольку у Архипа на это не было ни времени, ни желания. А была необходимость действовать стремительно.

Ругаясь по чем свет стоит, колдун поднялся с колен и бросился к двери, на ходу шепча заговоры, усмиряющие боль и останавливающие кровь. Уж в чем-чем, а в этом деле в деревне он поднаторел изрядно. Даже больше, чем ему самому бы хотелось. На столпившихся на улице и о чем-то возбужденно галдящих крестьян вид вывалившегося из амбара колдуна, залитого кровью, из носа хлестало словно из забитой свиньи, и перематывающего какими-то окровавленными тряпками руки произвел подавляющее впечатление. Все они, словно единое живое существо, отшатнулись подальше от мнимой опасности, а дюжий мужик, жарко о чем-то споривший со старостой и попом замолчал, и принял вид испуганный и смущенный, словно у побитой собаки.

– Мишка! Вон! – зарычал на него Архип. Он не имел никакого желания цацкаться с кем-либо, и названный предпочел за благо раствориться в толпе.

– Семен! – выскочивший, словно черт из табакерки, молчаливый охотник, не раз выручавший колдуна, встал рядом со старостой. – Андрей, бегом домой за ружьями. По дороге еще мужиков соберите, сколько сможете, главное, делайте быстро. И к моему дому.

– Там? – начал было Григорий, но Архип его перебил:

– Там смерть. Злая и серая. Надеюсь, что волк один и я его прибью сам. Но ежели нет, мне нужна гарантия, что ни одна мохнатая тварь оттуда не уйдет. Понятно? – мужики кивнули. – Мне нужна лошадь! Ты! – снова повысил он голос. Теперь под горячую руку попал один из зевак, до сих пор не слезший с коня. И такую оторопь наводил на окружающих расхристанный колдун с бешено вращающимися в орбитах глазами, что мужик предпочел не дожидаться второго окрика, а просто уступил Архипу седло.

Гнал он коня так, как никогда прежде, не взирая ни на ледяной ветер в лицо, ни на еле успевающих разбегаться селян. Которых на улице было на удивление предостаточно. Видимо, опоздавшие тащились к амбарам за новостями и, чего уж греха таить, хоть каким-то но развлечением. Жизнь в деревне, особенно в длинные зимние месяцы никогда не отличалась обилием разнообразия. А тут хоть и ужасы, а все ж таки. У поворота на лесную тропу, ведущую к его дому колдун лихо, прям на ходу спрыгнул с коня, но не удержался и лицом улетел в сугроб. Выбравшись и кое-как отряхнув лицо, в несколько широких прыжков колдун добежал до дома и сходу почуял неладное. Оно и немуджрено было, ведь красное окно, выходившее в сторону деревни было выбито, а на земле перед ним валялась стеклянная бутыль. Бутыль из-под вина, которое меньше часа назад перед самым его уходом Дарья вытаскивала из шкафа. Снег у горлышка бутылки окрасился в темно-бордовый, но, слава Богу, крови ни на осколках стекла, ни на будтылке не было. Из избы тем времемен доносилась какая-то невнятная возня.

Не смотря на тревогу за близких и желание как можно быстрее защитить их, Архип и не подумал амором влетать внутрь, а несколько минут провел на пороге, восстанавливая дыхание и приводя в норму растревоженный рассудок. Хорош же будет спаситель, который из-за волнения не сможет произнести ни одного заклинания или ударить оружием в цель. Несколько глубоких вдохов и выдохов и вот сердце перестало трепыхаться о прутья реберной клетки перепуганной птицей, а разум более-менее очистился, вернулась трезвость восприятия. Рука удобно легла на рукоять топора.

"Снова ты?" – почти не испытывая удивления мысленно спросил Архип, разглядывая видавшее виды топорище и выщербленное, покрытое ржавчиной лезвие. -"Ну что ж, сегодня отказываться от предложенной помощи не буду." – и с этими мыслями, перехватив оружие поудобнее он распахнул дверь.

В светлице его встретил полнейший разгром. Стол и лавки были перевернуты, всюду разбросано постельное белье и скатерти, битая посуда. Из разбитого окна успело намести немало снега, который, тут же растаяв, наделал на полу неслабых рахмеров лужи. С замершим сердцем Архип увидел на полу еще и следу крови. Ни женщин, ни нападавших, казалось, не было видно, но из дальней комнаты доносилось... Доносилось негромкое рычание, больше всего напоминающее отдаленные громовые раскаты.

– Дарья, Айрат! – позвал Архип, привлекая к себе внимание. Таиться все равно смысла не было никакого, ведь тот, кто, как подозревал колдун, устроил весь этот беспорядок, обладал слухом и нюхом несравнимо лучшим, чем человеческие, и давно уже знал, что в квартиру вошел новый игрок. Ну а идти, крадучись, по горнице, то и дело норовя споткнуться о разбросанную утварь, было крайне сомнительной идеей. Пусть лучше уж напавший выйдет сам навстречу, прямо под удар.

Рассчет оправдался. Из-за двери в дальнюю комнату, а где ему еще было прятаться в пятистенке, не за печкой же, медленно выбрался серый волчище размером с приличного теленка. Огромная зубастая тварь, чья серая кожа была покрыта густой жесткой шерстью, а необычно осмысленный для животного взгляд не оставлял ни малейшего сомнения в том, что это был волк-оборотень. В левом боку зверюги, аккурат на три пальца за мускулистой передней лапой торчал загнанный по самую рукоять кухонный нож. Иное животное, скорее всего, уже давно бы изхдохло, поскольку железка обязана была пронзить сердце, но эти порождения проклятий были способны и не на такие чудеса. Все-таки их создавал не божий промысел, но злая воля чернокнижника. К ужасу колдуна, в зубах волк за шкирку тащил бесчувственную, по крайней мере Архип надеялся, что она просто без сознания, Айрат. Увидев хозяина волк, не разжимая пасти глухо зарычал. Сощурив желтые глаза он буквально вперился в сжатое в правой руке волшебника оружие и опасливо попятился, пока не уперся задом в стену.

– Хозяин хочет! – прогавкал он, не выпуская, впрочем девичье тело из хватки. Волчья пасть и так далеко не лучший ораторский инструмент, а уж забитая скомканной одеждой тем паче, поэтому звучало это, скорее, как "Хаж-жяин", и о смысле приходилось только догадываться. – Его! Уйди!

– А бычьего инструмента на воротник твой хозяин не хочет? – в приступе бесшабашной решимости оскалился Архип и неожиданно даже для самого себя ударил Словом. В этот раз он был готов куда лучше, чем в амбаре, и удар получился на загляденье. Шар белого огня размером с человеческую голову материализовался точнехонько над хребтом твари, выжигая серую шерсть и расплескивая вокруг звериную плоть и кровь. От неожиданности волк разжал пасть, позволяя девичьему телу рухнуть к ногам, то есть лапам. Он выгнулся дугой и, закинув башку вверх, болезненно завыл. Момент был настолько удачным, что Архип не смог удержаться, и с места, как стоял, метнул топор в зверюгу. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что в случае промаха оставался практически безоружным – даже в лучшие годы его сил бы не хватило, чтобы произнести и пяти слов в день, уж очень непростое это дело, разговаривать Языком Творения, а уж сейчас вряд ли осилил бы и три, но успех нужно было развивать любой ценой. Иначе волк мог опомниться, а пасти его хватило, чтоб перекусить колдуна пополам. К сожалению, он просчитался, и волк, заметив бросок, с легкостью отскочил в сторону. Ненамного но достаточно, чтобы топор его не зацепил. Точнее не зацепил бы, будь это обычный инструмент из дерева и железа. Но странный топор, который Архип забрал с тела погибшего в лесу пьяницы, чьих детей он спас от лесного чудища, в очередной раз продемонстрировал свои невероятные, если не сказать, невозможные свойства. Нет, он не изменил траекторию, не увеличился в размерах, казалось с ним вообще не произошло ничего необычного. Но вот только лезвие, которое мгновение назад, казалось, проходило в доброй пяди от волчьей шкуры, при следующем обороте неожиданно вонзилось в нее по самый обух. Монстр оглужительно заревел и закрутился волчком в бесплотных попытках выдрать застрявшее в боку лезвие. Архип уже собрался было запустить в него очередным огненным шаром, но неожиданно в двери за его спиной увидел перепуганное женское лицо. С одной стороны Архип испытал облегчение, все-таки за судьбу полюбовницы, не смотря на заверения иностранного колдуна, он переживал весьма изрядно с другой же она стояла на линии атаки и промах мог обойтись слишком дорого. А добивать зверя было необходимо. В три длинных прыжка преодолев остававшееся до оборотня расстояние, Архип замахнулся пустой рукой, словно бы сжимавшей рукоять топора. На мгновение промелькнула паническая мысль о том, что сейчас неоднократно прежде проверенное свойство топора не сработает и он окажется лицом к лицу с полутораметровым в холке волком без оружия и надежды на победу. Но в ладонь удобно и привычно легла потертая, слегка скользкая от пролитой крови потертая рукоять.

Волк замер, недоуменно глядя на бок, из которого только что исчезло раздражавшая его железка, но прежде, чем он сумел что-либо предпринять или хотя бы осознать происходящее, Архип ударил. Целился он в оголенный огненным Словом звериный хребет, поскольку в другом месте пробить толстенную шкуру и шубу серой шерсти могло оказаться непросто. А тут вот они, белеют среди опаленной раны несколько позвонков. Как раз точнехонько между двумя из них и пришелся удар топора. Лезвие вошло глубоко, буквально перерубив животному хребет. Задние ноги подкосились и издав, скорее удивленный, чем озлобленный или испуганный вой, волк рухнул на бок. Архип облегченно выдохнул, почувствовав близкую победу... И тут же был сурово наказан за самоуверенность. Все-таки оборотень всегда остается оборотнем и даже израненный и лишенный подвижности, он все еще оставался чертовски опасен. С оглушительным клацаньем зубов, волчья пасть сомкнулась на лодыжке колдуна, разрывая плоть и дробя кость. Ослепленный чудовищной болью, Архип не смог удержаться на ногах и рухнул прямо на своего противника. Вслепую шаря по мокрой от пролитой крови шкуре зверя в надежде найти хоть какую-то опору, Архип нащупал рукоять ножа. Выдернув оный, и перехватив его поудобнее, он, все еще одуревший от раздирающей ногу боли, начал остервенело наносить колющие удары куда попало, ругаясь почем свет стоит. Ругани его вторили душераздирающие вопли убиваемого оборотня.

Крик стоял оглушительный. Настолько, что Архип даже не сразу осознал в какой-то момент, что кричит охрипшим голосом уже только он один. Его враг, истерзанной и изуродованной бездыханной тушей распростерся под ним, и не думая, впрочем, разжимать своих огромных челюстей. Благо с этим делом легко справился услужливо прыгнувший в руку колдуна топор. Вставив его, словно рычаг, и надавив всем весом, попутно выломав пару зубов, сумел вытащить ногу из капкана.

– Архипушка, – дрожащим голосом проговорила вышедшая из спальни Дарья. Архип в очередной раз невольно восхитился смелостью и внутренней силой это прекрасной женщины. Казалось бы, только что такой ужас пережила, а уже тут как тут, схватила с пола какую-то то ли скатерть, то ли простыню, рвет на бинты. Дрожжит, как осиновый лист, руки ходуном ходят, но старается.

– Все в порядке, душа моя, – попытался он успокоить ее и поцеловал в лоб. Естественно, измазав в крови. Судя по всему, он вообще весь был вымазан волчьей кровью. – Надо бы приблуду осмотреть, – проговорил он, с благодарностью принимая от Дарьи свою сумку и ткань для перевязки.

С трудом вытащив девицу из-под трупа волка, Архип все еще не мог даже подняться, она поднесла поднятый с полу осколок зеркала и поднесла к губам девушки, проверяя дыхание. В этот момент в светлицу ввалились вооруженные мужики.

Часть Третья. Глава 21

– Страшный ты все-таки человек, Архип Семенович – ошарашенно пробормотал староста, присаживаясь к сосредоточенно посасыващему трубку трубку Архипу. – В жизни бы не подумал, что на такое способен, – он кивнул в сторону двух охотников, кряхтя, вытаскивающих из дверей Архиповой избы здоровенного пудов на шесть мертвого волка. – Такую зверюгу в одиночку в клочья изрубил, – Выглядело животное и вправду страшно. Все изрезано, исполосовано, залито черной кровью, в спине огромная прожженная дыра, да такая, что было видно ребра и перерубленный надвое позвоночник. Сам колдун, впрочем, выглядел не намного лучше, расхристанный, всклокоченный, измазанный с головы до ног кровью, левая штанина разорвана в клочья, из-под которых выглядывают мокрые насквозь окровавленные бинты. – А ты говорил, не волколак это...

– И сейчас повторю – не волколак, – упрямо и зло сверкнув глазами, перебил Архип. – Я тебя селом управлять не учу, вот и ты со своим рылом в калашный ряд не суйся.

Разговор этот происходил на лавке, в палисаднике перед архиповой избой, куда мужики выбрались, покуда селяне, вызвавшиеся помочь увечному, а сил залечить раненную в недавней схватке с оборотнем ногу пока у колдуна просто не было, приводили его жилье в порядок. Желающих помочь оказалось на удивление много. Кто-то помогал убирать дом, кто-то заделывал выбитое в пылу схватки окно. Натащили утвари взамен разбитой, бабы деревенские стайкой вились вокруг Дарьи с Айрат, татарской подопечной Архипа, так и норовя то ли спать уложить, то ли в баню утащить мыться. Обе Архиповых женщины, кстати, на удивление легко пережили нападение зверя, отделавшись исключительно испугом да не особо значительными царапинами. И если жизнь Дарьи дохлый немец Архипу гарантировал, то вот с татрской приблудой все было не так уж просто... Еще и слова оборотня о том, что у колдуна есть нечто, принадлежавшее его "хозяину". Неужто черноглазая красотка с личером этим, Густавом Альбертом, как он себя назвал, как-то связана? Ни на беглую служанку, ни, тем более, на сообщницу не тянет, уж больно простодушная она, родители от всего света оберегали, вырос натуральный тепличный цветок. Может заложная? Отец продал за какую-то услугу? От того и лицом так пригожа, заложные, говорят, красивые всегда. Кроме того, она ж в первый раз как-то пережила нападение волков на свой хутор, пусть и порчей заразилась. Слишком много вопросов, а ответов так мало, что хоть на стенку с воем лезь.

– Архип Семеныч, а с этим что делать? – мужики тем временем свалили волчью тушу около поленницы и в ожидании указаний восхищенными глазами уставились на колдуна.

Оба были молодые и еще романтичные, так что к вечеру по селу, а как только к весне сойдет снег, так и по всей волости, пойдут слухи о том, как ИХ, капустинский колдун голыми руками стаю оборотней на куски порвал. Да, Архипа не то, чтобы сильно в селе любили, образ деятельности никогда не нравился, но уважали. Полезен он был народу, а заслугу просто народ помнил. Да и вообще, он же СВОЙ, с их села. А потому его доблесть – повод гордиться всей округе. Да и пусть. Архипу с того не убудет, а народу все развлечение. Пусть лучше удалью гордятся, чем колья точат и факелы готовят, как то в других деревнях бывает. Правда от одного до другого буквально пара шагов.

Ворча и ругаясь по чем свет стоит, Архип, опираясь на забор, приподнялся. Андрей, староста тут же подставил старому товарищу плечо:

– Да ж не учить тебя лезу Архип Семеныч, не серчай, – слегка сконфуженно полученным отлупом, миролюбиво проговорил он. – Просто непонятное дело, сам же не ребенок. Мне ж на сходе поперед людьми ответ держать надобно, а что я им скажу, коли сам ни бельмеса ни понимаю? Сказочку про белого быка не расскажешь...

– Ай... – в сердцах махнул рукой колдун и пустился в объяснения. Он не слишком-то любил читать лекции о природе нечисти и нежити, но народ его окружал любопытный, да и, что уж говорить, староста деревенский прав, ему перед общиной ответ держать. А там спросят по первое число. И про трупы в общинном амбаре, и про волка в избе у Архипа. – Не волколак это, Андрей Семеныч, – повторил он уже спокойным менторским тоном. – Волколак – он проклятый, но проклятие его имеет природное сродство. Рождено силами древними, которые до нас еще были, до того, как Церковь Святая пришла. И на природные силы же оно завязано.

– Это как так?

– Обращается он только на полнолуние, никогда не нападет на людей без нужды, а чаще просто в лес сбежать норовит.

– А как же тогда тот, что...

– Охотился он. Говорю ж, волколак, он не злой. Просто мы, люди, для него добыча. А главное... – он тяжело вздохнул, вставая над телом и грустно оглядывая то, во что превратился несчастный Трофим Афанасьевич Хитрый, последний оставшийся в живых мальчишка с хутора, третьего дня разгромленного нападением волков. – А главное, после смерти проклятие его спадает и жертва всегда становится обратно человеком.

– Но Трофим – то не обратился, – задумчиво почесывая редкую бороду, отозвался один из помощников, которые, развесив уши больше, чем у иного чабака, слушали беседу мужиков.

– Ты смотри, Андрей Семеныч, а ведь у нас тут с тобой царь Соломон, никак выискался, – съязвил Архип, недовольный тем, что его перебили. – Как думаешь, ему шапка не жмет с таким умищем-то? Царицу Савскую где оставил, герой легенд? Ладно, – снова махнул он рукой, видя, что сконфуженный мужик под землю готов от смущения провалиться. – Не перебивай только больше. А то чирей тебе на седалище наколдую, будешь месяц за столом только стоя обедать, да на животе спасть, – мужик облегченно хохотнул, распознав шутку. И вправду неглупый попался, иной бы за чистую монету принял.– Так о чем, бишь, я? А, вот. Значит, Трофим обратно не обернулся. А значит не волколак он. Оборотень, да, проклятый, да, но не волколак.

– А кто ж тогда?

– Видится мне, что это то, что турки зовут Гульябани. Бес, черт то есть, да не простой, а особо паскудной породы, который в человеческое тело вселяется, в зверя его превращает.

– Как черт? Прям из Ада?

– Из него самого. Ада, Геенны, Преисподней, как хочешь называй. Опытный чернокнижник может такую погань призвать и в человека вселить. А ежели правильно все сделать, то еще и к себе привязать, как собаку.Тот слова поперек вякнуть не может, верой и правдой служит, все прихоти выполняет. Да не трясись ты, черт не сильно страшный. Тупой и кровожадный, но не более того.

– И он вот так в любого может... Это... вселиться?

– Нет, – покачал головой Архип. – Слава Господу, не в каждого. Пока человеческая душа сопротивляется, бесу в нее никогда не подселиться. Нужно добровольное согласие, причем полное и безоговорочное, просто так обманом выманить "да!" не получится, малейшее сомнение и человек духа вытолкнет. Я так думаю, Трофим, бедолага от страха слегка в уме помутился. Шутка ли сперва трупы соседей, татарвы, насмотрелся ужасов, а когда увидал, как оборотни его семью терзают, совсем сдал. Вот тут-то ему колдун беса и подослал, обещавшего защиту и сокрытие.

– А что ж нам делать, Архип Семеныч? Как с бесами справиться-то?

– Бесы, Андрей, они – полбеды. Слуги. Сильные да ловкие, но все ж и булата, и свинца боятся. А вот хозяин их, тот птица поважнее будет. Тот, что приказчика Дарьиного терзал, тот, что управляет одержимыми волками. О нем думать надо, его ловить.

– А как ловить-то, Архип Семенович, – всплеснув руками, воскликнул староста. – не по лесам же за ним по колено в сугробах бегать? А до весны он нас со свету сживет же! Да и весной как быть? Леса большие, а охотников мало, облаву даже не устроить.

– А вот на этот счет, друг мой, – криво усмехнулся колдун. – У меня есть кой-какие задумки. Видится мне, что есть у меня нечто, что чернокнижнику тому по зарез надобно. Настолько, что он ни перед чем не остановится, – о том, что он подозревал, что не "что" это, а "кто", Архип оповещать даже старосту не собирался. И так у девки жизнь не сахар, а тут вообще непонятно, что народ со страшу учудить вздумает. В прошлый раз чуть ли с костра ее стащил. – Так что не гоже мне за ним бегать, пущай сам приходит, а там уж я с него за все и спрошу...

Конец зимы в том году выдался суровым сверх всяческой меры, словно зимушка, предчувствуя свой скорый конец, решила напоследок отвести душу и накуролеситься в волю, наметать людям полное лукошко неприятностей. Почитай с родительской субботы и аж до самого Великого Поста не было ни единого дня спокойного. С утра и до вечера завывала метель, ярилась пурга, да давил непривычный по этому времени года трескучий мороз. Народ по здравому размышлению дальше собственного двора носа высунуть не смел, там ведь и заблудиться в такой круговерти немудрено было. Деревни, казалось, опустели, даже собак и тех попрятали пос тайкам, чтоб не околели как цуцики.

А ежели таковая лють творилась в деревнях, то уж что было говорить по поводу отдаленных хуторов да выселок. Несладко пришлось там народу, ох несладко. Сугробы стояли по самый верхний край забора, а то и вообще избы, что поприземистее, по конек крыши заметало. Но как могли, справлялись. Люди русские, они вообще с чем угодно справится могут. Особливо, ежели заранее должным образом подготовятся, а не проваляются по лужкам все лето. А эти не первый год на земле жили, ко всему готовились заранее, знали силу северной природы и ее суровый да капризный норов. Дома, по большей части, у всех были двухэтажные с просторным подклетом, где и скотину на зиму спрятать можно, и дровяник сложить, и погреб вырыть, да и нужду справить, коль прижмет. А ежели все у тебя под одной крышей, то и шастать-то праздности ради по морозу да ветру нужды особой-то и нет. С утра дела все сделай, двор от снега разгреби, а то, если запустить в пургу-то, так потом из окон на улицу выходить придется, да сиди себе в горенке, иванчай с медком потягивай, шей-вяжи-плотничай в удовольствие, да слушай как за запертыми ставнями ветер воет. Повоет да перестанет, не впервой, весна, вон, уже на пятки наступает.

Вот и крошечный хуторок в один дом, на выселках, приютившийся на крутом берегу Черной, в доброй версте от летнего тракта на Чернореченск, ныне, ясное дело, заметенного, не то, чтобы особо бедствовал. Двое жителей его: высокий худощавый мужчина средних лет с выражением вечного недовольства на вытянутом лице и ловкая, подвижная, словно лань, смуглолицая девка небывалой красоты, большую часть времени проводили в небольшом тереме, коротая вынужденное затворничество за учеными делами. В том смысле, что мужик постоянно чему-то девку обучал. То счету, то письму, а то и вообще разговорам на резком и рваном языке, каком-то из немецких, вместимо. Располагался их терем над невысоким, едва на пару вершков выше коровьей холки, подклетом, где обустроен был вместительный скотный двор, с горницей соединенный специальным проходом, так что не приходилось выбираться на улицу даже ради того, чтоб справить хозяйство. Даже баня, шутка ли, и до той сенями проход был организован. Выходила-то наружу только одна девка. Но каждый вечер. В любую пургу или вьюгу, кутаясь в овечий тулуп, она выбиралась из дома и долго бродила по внутренней стороне забора, справляя какие-то со стороны не особо понятные ритуалы в разных, но каждый день одних и тех же, частях забора.

Вот и сегодня она, замотавшись в меховую шаль так, что открытыми оставались одни лишь сверкающие в свете керосиновой лампы огромные чернявые глазищи, пробивалась сквозь яростно завывающую вьюгу. Не то, чтоб в этой снежной круговерти от лампы был хоть какой-то прок, все больше слепым котенком приходилось тыкаться, уж больно плотным был танец снежных хлопьев, но с фонарем в руках оно было спокойнее. Так уж устроен человек, с огнем в руках он себя увереннее чувствует.

Медленно и осторожно передвигалась она по двору. Сперва от крыльца до ближайшей стены. Той, что углом примыкала к дому. Там в самом уголке, в укромном местечке, чтоб ветром случайно, не дай Господь, не сорвало, висел небольшой, не больше девичьего кулачка оберег: несколько кусочком волчьего меха, обернутые железной проволокой. Архип, волей случая и по воле Провидения ставший татарской сиротинке прочти что опекуном, объяснял ей как-то, что стоит только любому волку, обычному или колдовскому, подойти к этой вещице ближе чем на пяток шагов, как в него тут же ударит самая настоящая молния. А ежели он за пять ударов сердца не уберется подальше, то прилетит вторая. А потом и третья. И бить оно будет до тех пор, пока зверюга либо не издохнет, либо не сбежит, либо амулет всю силу не потратит. А потратит он ее, по словам того же Архипа ох как не скоро. Колдун расстарался и заполнил его аж на столько молний, сколько пальцев на десяти руках человека, когда одному волку даже трех или четырех должно хватить, чтобы обуглиться.