Текст книги "Архип (СИ)"

Автор книги: Евгений Чернышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Часть первая.Глава 4

По левую сторону, примерно в десятке шагов, из леса вывалился донельзя расхристанный мужичонка с ржавым топором в руках. К превеликому своему удивлению Архип узнал в мужике Никифора, нерадивого отца несчастных детишек. Совершенно непонятно, как этот ничтожный пьянчужка, не каждый раз способный без приключений добраться до отхожего места в собственном дворе, умудрился пройти сквозь полный опасностей древний лес, но факт оставался фактом. На краю поляны стоял и растерянно крутил заклохтанной головой именно он.

Архип сделал было несколько шагов в сторону вышедшего, не от большого человеколюбия, просто надо было остановить дурака прежде, чем он натворит глупостей, но не успел. Первым Никифора заметили дети. Младший, едва ли разменявший пятую весну при виде отца противно заверещал "Тятя!!!" – и разрыдался. Видимо, от облегчения. Второй – слегка постарше и от того попонятливее, поспешил закрыть не понимающему ничего брату рот, но этим только привлек большее внимание верлиоки. Косматый громила, выпрямился во весь свой двухсаженный рост и уже заметил непрошеного гостя, коему, судя по раззявленной ухмылке очень обрадовался. Подхватив массивный деревянный костыль, верлиока радостно захромал в сторону Никифора. Не смотря на устрашающую внешность и огромный рост, верлиока был хромым, а потому двигался очень медленно, и сбежать от него у нормального человека особого труда бы не вызвало. Собственно, чего-то такого Архип от Никифора и ждал. Того, что пьянчужка испугается и бросится обратно в тайгу. А там, если он окажется столь же удачливым, как и раньше, глядишь, доберется домой, и будет потом рассказывать за стаканом браги, как доблестно сражался за собственных детей, очередному жалостливому крестьянину.

Но пьяница удивил колдуна. Вместо того, чтоб спасать собственную жизнь, он, замахнувшись своим убогим оружием, с ревом способным сделать честь любому берсеркеру, бросился навстречу уродливой громадине. Верлиока приветствовал это взрывом гулкого хохота. Больше всего на свете гигант любил вкусно пожрать да вволю подраться. Желательно с противником, который серьезного сопротивления оказать не сможет. Такова вот особенность его природы. Будучи одним из сильнейших среди простейшей лесной нечисти, верлиока был до безобразия трусоват, обижал только тех кто слабее и только тогда, когда точно не мог получить сдачи. Вот и сейчас великан пошел на хитрость: когда до сшибки оставалось едва ли десяток шагов, он неожиданно швырнул костыль, словно биту для городков, под ноги человеку. Никифор, к чести его, заметил подвох и попытался спастись – что есть мочи подпрыгнул вверх, поджимая ноги. Но слишком уж малым было расстояние и стремительным и неожиданным оказался бросок. Да, толстенная палка, по сути, кое-как обструганный ствол березы-пятилетки, не перебила ему колени, но подсекла, заставив потерять равновесие и полететь кувырком прямо под ноги победно улюлюкающему верлиоке. Тот замахнулся деревянной ногой и, словно при игре в шалагу, мощно ударил незадачливого воителя в живот. Удар оказался поистине чудовищным, Никифора оторвало от земли и подкинуло на несколько локтей вверх. Вращаясь волчком, несчастный отлетел обратно к самой кромке леса и с оглушительным треском ломаемых костей врезался в ель. Подобрав костыль, верлиока дурашливой походкой подошел к едва шевелящему и постанывающему Никифору, широко замахнулся и несколько раз обрушил бревно прямо на голову несчастному пьянице, расплескивая ее малопривлекательным кровавым месивом по покрытой пожухлой осенней травой лесной почве. От душераздирающего крика бедных детей, на глазах которых погиб последний родитель, сердце Архипа пропустило несколько ударов, а руки сами сжались в кулаки. Но он прекрасно понимал, что силой совладать с верлиокой был не способен. Против грубой мощи колдовство, как правило, бессильно.

Верлиока находился уже почти на расстоянии вытянутой руки и Архип не был уверен, что его чародейская маскировка способна выдержать пристальный взгляд настолько сильного чудовища, поскольку не на таких она создавалась. Потихоньку уйти, пока не заметили? Мысль смалодушничать появилась лишь на короткое мгновение и тут же была с позором изгнана, все-таки есть в жизни каждого человека вещи, которые никак нельзя совершить, если потом хочешь смотреть в глаза собственному отражению. И, словно услышав его мысли, чудовище заводило заросшей рожей по сторонам, шумно принюхиваясь и подслеповато щюря единственный выпученный глаз. Архип сбросил с плеч зачарованный платок и сделал шаг вперед, при этом вежливо в пояс кланяясь:

– Здравь будь, верлиока – батюшка.

– ОХ, ТЫ НЕЛАДЕН! – подпрыгнул от неожиданности великан. Голос его был настолько низким, что, казалось, вызывал вибрацию во внутренних органах. – ТЫ ОТКУДОВА ВЗЯЛСЯ? ТОЖЕ СИЛОЙ ПОМЕРЯТЬСЯ ЖЕЛАЕШЬ?

– Ни в коем случае, батюшка, – еще раз поклонился Архип, демонстрируя глубочайшее почтение, но не раболепие. Все-таки перегибать не стоило. Верлиока был чудовищем простоватым, но не окончательно безмозглым, а потому излишнюю фальшь мог и заметить. – Я по лесу гулял, травушку собирал, о тебе от омутинника услышал, а потому решил отправиться – почтение засвидетельствовать. Соседи все-таки.

– СОСЕДИ? – верлиока казался озадаченным. Он задумчиво почесал косматую голову окровавленным концом костыля. – А ТЫ КТО ТАКОЙ ТОГДА? И ЧЬИХ БУДЕШЬ?

– Да Архипом меня кличут, батюшка, – Архип старался выглядеть расслабленным, но излишне близко не подходил, мало ли какая мысль может появиться в этой огромной голове. – Колдун я местный. Из деревни за речушкой.

– КОЛДУН? – удивлению верлиоки не было предела. – ЧЕРНЫЙ ЧТО ЛИ? А ЧЕМ ДОКАЖЕШЬ?

– Чернее некуда, батюшка, – заверил Архип со всей серьезностью. – А докажу я это тайным знаком, который все колдуны знают. Наверняка, он тебе известен, – и сложил пальцы особо хитрым образом, надеясь на болезненное самомнение чудовища, который не признается, что никаких тайных знаков не знает. Да и откуда ему знать то, чего никогда и не существовало. Кому вообще такая глупость могла понадобиться?

Получилось именно так, как он и надеялся. Верлиока с важным видом наклонился, тщательно осмотрел и зачем-то даже обнюхал подставленный ему кулак, а потом, всем своим видом выражая полное удовлетворение от осмотра, кивнул в сторону избы.

– НУ ПОШЛИ, СОСЕДУШКА, – пробасил он, поворачиваясь к колдуну спиной. Но по напряженной позе Архип распознал немудреную хитрость, чудовище было настороже, готовое в любой момент ответить на подлый удар в спину. Именно поэтому Архип даже не пошевелился, рисковать без надежды на успех он не собирался. – СЕЙЧАС УЖИН ВАРИТЬ БУДУ. ДВУХ МОЛОКОСОСОВ ПОЙМАЛ, КАК РАЗ ПОЖРЕМ ВВОЛЮ.

Архип не уставал кланяться даже спине..

– Спасибо батюшка, – осторожно начал он. С одной стороны, надо было как-то усыпить бдительность верлиоки и выиграть время для спасения детей. Если он сейчас их пустит в котел, спасать будет некого. – С удовольствием приму твое приглашение. Давно человечинкой не потчевали меня. Только вот разумно ли это?

– ЧТО?!!– взревел великан разворачиваясь "на каблуках", единственный глаз его буквально горел от подозрений, а костыль в руке был занесен для удара. – ТЫ ЧТО, ПЕРЕЧИТЬ МНЕ ВЗДУМАЛ?

– Да что ты, батюшка!!! – делано замахал руками Архип. – Да разве ж я посмею? Каким бы гостем я был, если б хозяину указывать взялся?! – верлиока настороженно кивнул и слегка опустил костыль, Архип подумал, а было ли это очередной проверкой от считающего себя умным чудовища, хотя гнев с лица не ушел полностью. – Просто, батюшка, зачем переводить свежее мясо, когда у тебя уже почти готовое есть? – он указал пальцем на обезглавленного Никифора. – Похуже, конечно, но ежели сегодня не съесть, то завтра мыши да воронье растащат. Да и протухнет же , ночи-то теплые еще.

Волосатый лоб чудовища покрылся сетью морщин, отражая напряженную мысленную работу. Верлиока несколько раз перевел взгляд с тела на клетку с детьми, что-то мучительно прикидывая, а потом пробормотав еле слышно "Переводить на него еще...самому попосля больше достанется", схватил тело пьяницы за ногу и, ни слова ни говоря, захромал к огромному разделочному столу, стоявшему у крыльца. Незаметно выдохнувший с облегчением Архип с плелся следом. Освободить детей из лап лесного чудовища – идея, конечно, благородная, и посыпать голову пеплом за собственную порывистость колдун не собирался. Он принял решение попытаться, и был твердо уверен в правильности выбора. Но от этой уверенности задача как-то вывести верлиоку из строя проще не становилось. Отравить? Так у него в сумке нет яда такой мощи. Верлиока здоровее любого медведя будет. Зачаровать? А чем? Вряд ли великан станет благосклонно взирать на колдуна, бегающего вокруг и распевающего странные песни. Верлиока не семи пядей во лбу, но догадается, что с гостем что-то неладно. Да и для всяких сложных ритуалов призыва и пленения сильной нечисти требуются разные специальные ингридиенты, которых сейчас просто нет. Значит и колдовство отпадает. Можно было бы дождаться, пока он уснет, да попробовать прибить чем потяжелее. Но опять-таки, не факт, что сразу получится, да и омутинника удалось заставить дать обещание ждать только до заката. Потом придется другим путем, неизвестным да необследованным уходить. Да и что-то мало верится, что верлиока спокойно дрыхнуть ляжет при чужаке в избе. В лучшем случае запрет куда, а в худшем прибьет, как натешится.

Возле места, если так можно сказать, схватки Архип наклонился и медленным движением подобрал топор. Держал он его максимально расслаблено, за топорище, чтобы гневливый хозяин не учуял опасности. Как верлиока умеет разбираться с опасностями, колдун уже видел, и на себе проверять не собирался. На первый взгляд, обычный топор, ржавый старый, на топорище едва держится. И как он тут с чаще леса вообще очутился? Решив, разобраться с этим позже, Архип заткнул его за пояс, а сам бросился догонять хозяина.

Возле дома к которому верлиока тащил обезглавленное тело, стоял массивный стол из грубо обтесанных и сколоченных на деревянные гвозди досок. По многочисленным ржавым пятнам и подтекам глубоко въевшимся в потемневшую уже древесину, можно было понять, что именно на нем великан готовит пищу. А, ежели сопоставить его состояние со словами омутинника, что объявился верлиока в лесу сравнительно недавно... В общем, покушать верлиока был не дурак.

Хозяин с легкость забросил человеческое тело на разделочный стол и вытащил из стоящего рядом чурбака железный тесак размером с добрую абордажную саблю. Не обращая внимания на душераздирающие рыдания несчастных сирот в расположенной неподалеку клетки, верлиока принялся деловито свежевать Никифора. А дети, окончательно растерявшие остатки надежды рыдали, не жалея глоток. Архип нисколько их не осуждал, мальчишки имели право и на скорбь, и на страх. Но, во-первых, побаивался, что они в припадках себе повредят, а, во-вторых, слегка опасался, что их состояние как-то может помешать его планам. Буде такие, конечно, у него появятся. Поэтому он решил от греха подальше детей усыпить при первой же возможности.

Верлиока занимался разделкой умело и, если забыть, что то, что под его ножом то, что совсем недавно было живым человеком, Архип мог назвать его действия даже красивыми. Ловко отделив кисти и ступни и сделав несколько коротких надрезов, он одним ловким движением содрал с человеческого тела кожу. Подвесив труп за стоящий рядом столб он все также умело вынул и разложил по отдельным кадкам внутренности – сердце, перечень, легкие, видимо тоже имел на них свои планы. И все это практически не испачкав в крови одежду.

– ЭЙ, ГОСТЬ, – распорядился он, споласкивая руки в воде из стоящей рядом бочке и доставая из кармана трубку. – УМАЯЛСЯ Я ЧЕГО-ТО, ПОДСОБИ-КА, ПОРУБАЙ МЯСКО.

– Конечно, батюшка, – самой своей мерзкой улыбкой оскалился верлиоке колдун, и вытащил топор. – Это я в миг.

Если судить здраво, осквернение мертвого тела находилось в списке грехов, в которых можно было обвинить Архипа, далеко не на первом месте, поэтому сам он не ожидал той бури эмоций, что у него вызвала эта грязная монотонная работа. Видимо, сказались долгие годы спокойной размеренной жизни вкупе с задушевными разговорами, которые любил разводить захаживавший то за зельями, то за десятиной, а то и просто пропустить втайне от попадьи кружку браги, церковник. А может то, что делать это приходилось под обезумевшими от ужаса взглядами детей несчастной жертвы, которые на примере отца уже прекрасно понимали, какую судьбу уготовил им косматый душегуб. Как бы то ни было, но Архипу стоило немалых трудов сдержать волну праведного гнева и обуздать желание приласкать этим самым топором макушку великана. Он жаждал жаждал мести. За несчастного пьяницу, которого сейчас, словно свинью на бойне, рубили на мелкие куски, за его детей, натерпевшихся страху сверх всяческой меры и уже не факт, что способных сохранить рассудок. И, что уж греха таить, за себя. За тот стыд, который он сейчас испытывал.

Удар, другой, третий, отложить топор в сторону, зачерпнуть лопатой истекающее кровью мясо и сбросить в стоящий рядом котел с водой. И снова за топор. Мерзкая и грязная, но несложная и однообразная работа оставляла достаточно времени для размышлений и, наблюдая за тем, как курит верлиока Архип начал, кажется, придумывать план.

– ХВАТИТ, ЧЕЛОВЕК, – верлиока, наконец, поднялся со ступенек и отряхнулся. – НАМ С ТОБОЙ ПОВЕЧЕРЯТЬ ХВАТИТ. ОСТАЛЬНОЕ Я НА ЛЕДНИК ОТНЕСУ, А ТЫ ПОКА ОЧАГ ЗАПАЛИ, – и он кивнул в сторону разложенного под котлом хвороста.

– Хорошо, батюшка, – привычно поклонился Архип, пряча облегченную улыбку. У него было время. Едва великан скрылся с остатками тела Никифора, он плеснул под котел воспламеняющейся смеси из одного из своих пузырьков, и, тем самым выиграв время, бросился готовить сюрприз "гостеприимному" хозяину. Перво-наперво бросил в детей невесомой пылью – молотой сон-травой. Пусть поспят. И сами здоровее будут, и под ногами мешаться не станут. Под крыльцо закопал редкий деревянный гребень, между перилами натянул веревку, слабенько так, а в просторной полутемной избе, прямо по полу около печи рассыпал несколько гвоздей. Самых обычных, откованных деревенским кузнецом. Потом, снова воспользовавшись горючей смесью, запалил печь в избе, а в полный еще на треть флакон влил из другого пузырька травяную настойку. Сильный запах пряных трав по его расчету должен был обмануть верлиоку, перебив собою дух куреного земляного масла.

Колдун едва успел управиться, как увидел медленно бредущую от леса фигуру.

– Батюшка, – не давая великану даже открыть рта, встретил того Архип. – Вижу, умаялся ты сверх меры. Позволь я нам есть изготовлю. У меня и травки есть особые, их в мясо добавлю, обещаю, это кушанье ты на всю жизнь запомнишь.

И, не дожидаясь разрешения, кинулся помешивать варево. Верлиока тяжело опустился на крыльцо и с превеликим интересом наблюдал за суетящимся колдуном, разведшим около котла бурную деятельность. Архип постоянно что-то помешивал, доставал из сумки то горсть какого-то белого порошка, то пучок трав, то какие-то сушеные то ли грибы, то ли овощи. И все это он бросал в котел, каждый раз сопровождая разнообразными прибаутками, вызывавших у утратившего всяческую бдительность лесного чудища взрывы добродушного громогласного хохота. Издалека могло показаться, что около лесной избушки собрались пара друзей, посидеть, отдохнуть от опостылевшей домашней рутины, может быть даже раздавить по ковшу чего-нибудь согревающего. Пасторальная идиллическая картина. Ежели позабыть, что именно варилось в котле.

И вот, наконец, незадолго за заката, когда солнце уже почти касалось вершин столетних деревьев, колдун завершил свое священнодействие и торжественно поднес одноглазому великану последнюю пробу. Приняв выпученный в крайнем удивлении глаз и невнятное восхищенное мычание того за высшую похвалу своей стряпне, он с легкостью, неожиданной для столь сухощавой фигуры, подхватил котел и поволок его в избу.

Часть Первая. Глава 5

И пока верлиока, кряхтя, поднимался со ступенек да, тяжело переваливаясь, хромал в избу, Архип уже все подготовил по высшему разряду. Котел закинул на печь, на массивный стол сметал две тарелки с аппетитно дымящимся мясом – в ту что поболее, с горкой, для хозяина, под его богатырские стати, в ту что поменьше, пара небольших кусочков – для себя.

– Не побрезгуй, батюшка, – промолвил Архип, взбираясь на придвинутый к столу ящик. Верлиока жил бобылем и потому имел у стола только одну лавку. – Отведай.

От тарелки вкусно пахло вареной свежаниной. Травы, которыми сдабривал варево при готовке колдун и темный настой, которым щедро приправил уже при подаче, распространяли настолько густой одуряющий запах, что рот великана вопреки любому размышлению, наполнился слюной. Не заставляя себя долго упрашивать, он бросился к столу и схватил прямо руками самый большой кусок. Яростно рыча, великан запихал его в рот. Обжигаясь и давясь раскаленным, словно вышедшее из горнила железо, мясом, обливаясь пряным тягучим соусом, пачкая в нем и в вытекающем ижиру спутанную неухоженную бородищу, одноглазый громила шумно дышал, отплевывался и оглушительно чавкал, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень удовольствия.

Когда тарелка опустела больше чем на половину и верлиока утолил свой голод достаточно, чтобы вспомнить, что он за столом не один, ноздри его защекотал еще один непривычный аромат. Он с удивлением отвел свой единственный глаз от тарелки и уставился на уже закончившего трапезу человека. Архип, расслабленно развалившись на сундуке, с полуприкрытыми глазами посасывал резную деревянную трубку, выпуская густые облака белесого дыма. И густой землистый запах этого табака, сладковатый и насыщенный, настолько же отличался от привычной верлиоке копеечной северной махорки, которой ему удавалось изредка разжиться от незадачливых торговцев да путешественников, насколько свежая родниковая водица отличается от тухлой болотной жижи. Архип, словно почувствовав взгляд хозяина приоткрыл глаза и тепло улыбнулся чудовищу:

– Угостить табачком, батюшка? Давай трубку, набью тебе. Не трава нашенская сушеная, не лапти молотые, с югов, из Турции самой доставленное!

Верлиока не имел никакого представление, что это за такие "турции" и где они находятся, но он табачка оттуда отказываться даже и не подумал, а сразу протянул инструмент колдуну. И снова на глазах чудовища начало разыгрываться то ли какое-то священнодействие, то ли чародейский ритуал. Архип вытащил из сумки пакет с мелкомолотым черным порошком и жестяную банку с табаком и принялся укладывать их в люльку слоями вперемешку, тщательнейшим образом утрамбовывая пальцем каждый слой.

– Так вкуснее будет. Поверь, батюшка, – уверенно ответил он на удивленный взгляд чудовища.

В какой-то момент верлиоке надоело ждать, он выхватил трубку у гостя и засунул в рот. Из очага он достал лучину и, ткнув в табак, глубоко затянулся. Последней осмысленной мыслью чудовища было удивление от того, что на губах его гостя змеится победная злая ухмылка. А потом люлька трубки с громким шипением разлетелась снопом белых искр.

Яркая вспышка ослепила единственный выпученный глаз, хлопья горящего табака опали на одежду и бороду и те мгновенно вспыхнули чадящим пламенем. Из-за нечистоплотности верлиоки, горючий состав из приготовленного в алхимическом тигеле земляного масла, который хитрющий колдун смешал с травяным соусом, пропитал и волосы, и одежду, а горел он очень хорошо. Верлиока вскочил, выплюнул трубку и что есть мочи заорал, выбросив изо рта столб огня, словно заправский Змей Горыныч из всяких былин. Все тот же состав, проглоченный во время еды, тонкой горючей пленкой растекся по пасти и глотке чудовища, и нескольких искр, проглоченных в момент взрыва трубки, оказалось достаточно, чтобы воспламенить его. Истошно вереща, верлиока бросился к двери, намереваясь, видимо, нырнуть в стоящую около крыльца огромную бочку с водой, но Архип вскинул руку и произнес Слово. Магия Слов, настоящая, всамделишная волшба, почти позабытая, не деревенские заговоры. И рассыпанные по полу гвозди послушные его воле зашевелились, встали на шляпки остриями вверх. Гвозди были не совсем обычные, хоть и не несли в себе никаких чар. Просто откованы они были из самородного железа, не не познав ни тигля плавильщика, ни горна кузнеца. Холодное железо, первейшее средство против сякой нечисти. Единственный его недостаток – уж очень плохо поддается волшебству. Только самое древнее и мощное могло с ним совладать. На один из таких гвоздей верлиока и наступил своею здоровой ногой. Взревев еще раз, гигант оступился и, словно подрубленное дерево рухнул, головой разворотив очаг и опрокинув на себя все еще кипящий котел. Рев неожиданно оборвался. Гигант замер, то ли от боли, то ли от силы удара лишившись сознания.

Архип медленно поднялся с сундука и подошел к распростертому врагу. Выглядел тот ужасно – волосы на голове и роже практически полностью сгорели, кожа была покрыта многочисленными волдырями и ожогами – единственный глаз то ли от огня, то ли от крутого кипятка лопнул, словно перезрелая тыква, и почти вытек, руки, лицо и плечи были покрыты страшными волдырями от ожогов. Но пламя от воды потухло. А главное, верлиока был все еще жив – грудь его тяжело, порывисто и неровно, но явственно вздымалась. Убить такое чудовище было очень непросто, поэтому Архип поспешил убраться подальше. Дверь он подпер костылем, прошептал несколько строчек над закопанным у порога гребнем а потом бросился освобождать детей. Мальчишки все так же крепко спали, не добудиться, и сейчас, это было только на руку. Некогда было тратить время, чтобы их успокаивать и объяснять что от них требуется. Оставшимся от Никифора топором Архип снес замок, закинул одного на левое, а второго на правое плечо, благо те были худющими и жилистый Архип почти не замечал их веса, и помчался в лес.

Уже на опушке Архип услышал тяжелые удары в дверь избы. Верлиока пришел в себя и теперь собирался выбраться, этот лоб расшибет, но отомстит обидчику. Архип ни на секунду не обманывал себя, он понимал, что не смотря на хромоногость, верлиока бегать умел быстрее оленя, ведь был существом сверхъестественным. Да и без глаз следа колдуна он не потеряет, по нюху, что ли. Оставалось надеяться только на скорость собственных ног и то, что слепой монстр будет передвигаться значительно медленнее. Мысли эти прервал треск сносимой с петель двери и очередной вопль ярости, когда верлиока угодил в очередную приготовленную для него ловушку. До заката оставалось уже немного времени, а до озера, где все еще должен был ждать омутинник, еще более трети версты и Архип побежал, что было сил.

На берег колдун выскочил спустя чуть больше, чем четверть часа, сопровождаемый звуками близкой погони. Верлиока, не смотря на раны и собственную слепоту, и не думал оставлять жертву в покое, и с упорством безумного кабана ломился сквозь лес. Позади только и слышались, что оглушительный треск ломаемых столетних деревьев, да яростные вопли обезумевшего от боли и ярости чудовища. Речной дух терпеливо ждал на условленном месте, хотя и выглядел слегка обеспокоенным.

– Знатно разгневал ты его, человек, – удивленно покачал он головой. – Чую, потом он на мне отыграется, бросить бы тебя здесь...-не смотря на угрожающий тон и смысл своих слов, все тот же мокрый плотик омутинник подогнал. Он поклялся. Причем тем образом, который не мог никоим образом нарушить.

Архип запрыгнул на доски и устало скинул детей рядом. Хоть и невесомые поначалу, после стремительной погони теперь они оттягивали руки не меньше, чем мельничные жернова. Плот тут же отчалил от берега и со скоростью щуки помчался на другую сторону заводи.

– Так не жди, – Архип все еще не мог восстановить дыхание и мог говорить только короткими рубленными фразами. – Ты здесь хозяин. Утопи его... и делов-то.

– Утопи? – неуверенно засмеялся бес. – Думаешь, я не пробовал? Силен, аспид, сверх всякой меры. Чуть меня в прошлый раз на куски не разовал.

– Так то раньше, – продолжи увещевать Архип. – А теперь я его серьезно подранил. Слепой он теперича и уставший. Любо-дорого будет.

И, подтверждая его слова, из леса, кувырком выкатился верлиока. Выглядел он еще хуже, чем в хижине. Волдыри и ожоги, оставленные огнем и кипящей водой били разодраны в клочья, по плечам, груди и штанам, пачкая все, текла мерзкая желтоватая сукровица, из опухшей пустой глазницы, наверняка причиняя сильнейшую боль, торчали несколько веток и, вроде бы, осколков кости, все открытые части тела, не затронутые огнем, покрывали многочисленные синяки и ссадины, лишенная бороды и волос одуловатая рожа казалась еще более уродливой, а из перекошенной пасти с кривыми редкими желтыми зубами в стороны разлетались комья алой пены. Подняться у великана получилось только с третьего раза, первые два, неуклюже вывернутая деревянная нога предательски уходила в сторону, и он падал харей прямо в грязь, оглашая округу очередным яростным воплем. На третий же он сообразил проползти по мокрой глине до ближайшего кустарника и кое-как выпрямиться, держась за него. Архип поймал задумчивый взгляд омутинника.

– Это твой шанс, второго может и не быть, – с видом змея-искусителя, промолвил он.

Тем временем верлиока неохотно вошел в реку. Ступал он опасливо и осторожно, все еще чувствуя близость обидчика, но ощущая определенную неуверенность в непривычной для себя стихии. Сердце колдуна сжалось, если речная нечисть струсит, если пропустил верлиоку, ведь данная клятва не препятствовала ему сделать это... Даже если удастся добежать до деревни, в чем Архип глубоко сомневался, он тоже был до крайности измучен, сколько народу поляжет прежде, чем сумеют добить чудовищную тварь?

Плот мягко ткнулся носом в заросший травой берег, а верлиока зашел в воду уже почти до груди, когда из воды вытянулась тонкая синюшная рука, схватившая великана за одежду. Потом вторая, потом третья. Архип, боясь поверить в удачу повернулся к омутиннику. Теперь уже по распухшим синюшным губам речной нечисти змеилась победная улыбка.

– Солнце почти село, колдун, – кивнул он на длиннющие тени. – Уходи, пока я занят. Потом таким добрым не буду.

Архип вежливо, без намека на насмешку, в пояс поклонился нечисти, подхватил детей за штаны и спрыгнул на берег. Позади в реке все усиливалась возня, громкие плески перемежался рычанием верлиоки. Поднявшись на горку, вверх от реки, в сравнительной безопасности, Архип обернулся и увидел незабываемое зрелище. Слепой израненный великан судорожно дергался, продолжая упорно брести вперед. Он находился уже по грудь в воде и мог только неуклюже отбиваться от тянущихся рук, хватавших за одежду, за обрывки кожи, дергавших и норовивших уронить, затянуть под воду. Пока что речным обитателям не удалось хоть сколько-нибудь серьезно замедлить верлиоку, они только раздаражали его. Видя это омутинник сжавшись и вытянувшись, словно щука, разогнался и с глухим стуков врезался гиганту в грудь. Тот покачнулся и медленно завалился назад, погружаясь в омут под злобный булькающий хохот.

Не собираясь ждать очевидной развязки, Архип закинул детей на плечи и укрылся платком:

В траве, где шепчет ветер,

Крадусь я неслышим...

Дальнейшее путешествие было пусть не очень быстрым, все-таки телесное и душевное напряжение давало о себе знать, изматывая человека, но прошло практически без приключений. Единственное, что беспокоило Архипа – вернувшийся и даже, кажется, ставший еще более внимательным странный взгляд. То самое ощущение чужого скрытого наблюдение который преследовал его с самого первого применения своих колдовских способностей в этом лесу. Но поскольку при этом смотрящий, кем бы он ни был, никоим образом себя не выдавал, препятствий чинить не собирался, Архип просто отложил его загадку в долгий ящик , сосредоточившись на более насущной задаче – спасении детей. Сложно им, наверное, придется, теперь совсем без отца... Хотя, если подумать, каким пропащим был человеком Никифор, может, и лучше кто их возьмет. Деревенские сирот никогда не бросали. Во-первых так или иначе все друг другу были родичами в общине, пусть и седьмой водой на киселе, а во-вторых... А во-вторых свободные руки в хозяйстве всем были нужны.

На берегу реки Архипа ожидало, такое ощущение, что население всех ближайших деревень и хуторов скопом. Мужики, бабы, дети, все толпились, галдели и опасливо косились на лес. Палили костры, Архип очень надеялся, что не из тех дров, что были заготовлены по его просьбе. Детей-то он спас, но Нечисть уже почуяла и пометила их, а значит покоя им не будет более никогда и нигде. Или найдут сами или приманят. А в худшем случае вообще сами в нежить обратятся. Мало ли какие росточки в их душах засели. Нужен был непростой и достаточно опасный ритуал.

Забывшись в своих мыслях, Архип перешел реку как есть, под чарами личины, и сперва даже не понял испуганных криков баб. А потом сообразил, что все они видели круги на воде от человечьих ног, Воду, ее ведь не обманешь, как и Землю, они видят не мышь, но человека. А значит и следы от него остаются человеческие. Видя, что мужики посмелее стали хвататься за колья и факелы, Архип сдернул покрывало, явивишись перед миром во всей красе – разгвазданный, забрызганный кровью, с двумя бездыханными телами детей на плечах.

Мужики вздрогнули. В толпе кто-то вскрикнул и запричитал.

– Цыц!!! – рявкнул Архип, не давая начаться всеобщему гомону.– Василий! Андрей! – позвал он, и удовлетвоернно кивнул, когда помощники выскочили, словно бесы из табакерки, имя третьего он так и не удосужился спросить. – Все заготовили? – совместный кивок. – Тогда, Василий, хватай детей, и народу побольше. Лучше баб. Тащите их к глине, – несколько человек, мужчин и женщин, не дожидаясь оклика сами вышли из людской кучи и с великой осторожностью приняли у колдуна его все еще крепко спящую ношу. – Детей раздеть, обмазать глиной с головы до ног, так чтоб ни одного пятнышка кожи не проступало. Чем гуще тем лучше. Торопитесь, времени у нас мало. Как закончите, туда несите, к кострам. Андрей, клади два костра и разжигай. Да не скупись! Гореть должно так, чтоб в аду жарко стало. Понял? Давай, брат, вперед время не терпит. Семен? – молчаливый охотник неслышно выскользнул из темноты и протянул горсть перьев. Архип их придирчиво осмотрел в неверном свете костров и, убедившись в том, что Бирюк умеет исполнять требуемое так, как никто другой, с чувством отблагодарил его. – Найди двенадцать мужиков, друг. Пусть возьмут двенадцать ведер и встанут у костров, у каждого по шесть. Сам между ними встань, приготовься, дам первый сигнал – пусть трое воду в костры льют, дам второй – на детей, понял? Ну там поймешь, когда дело станется. А теперь все, идите, мне подготовиться надо.