Текст книги "Архип (СИ)"

Автор книги: Евгений Чернышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Скинув забрызганную кровью одежду, Архип по-быстрому ополоснулся в реке и накинул легкую рубаху почти до колен. Смену одежды он всегда носил в своей казавшейся со стороны бездонной сумке. Первостихии, к которым он собирался обращаться с довольно специфическими просьбами всегда были древними, капризными и непредсказуемыми сущностями. А потому уважение к ним стоило выражать в том числе и во внешнем виде. Там же в стопке бумажных листов, скрепленных суровой ниткой, на которых каждый квадратный вершок был покрыт словами, рисунками и символами, нашелся нужный заговор. Не совсем то, что нужно, все-таки, к такой ситуации заранее подготовиться было никак нельзя, но Архип, как и любой, связанный с колдовским искусством, был достаточно неплох в импровизации. Приходилось выдумывать.

Весело затрещав хворостом в отдалении затрещали костры. И эти тоже справились с задачей выше всяких похвал. Кострища сложили огромные с хороший стол, хворост и дерево приволокли сухое, занялось быстро, горело ярко и жарко. Архип медленно вышел в круг света и мельком глянул на принесенных сюда же детей. На первый взгляд, все было сделано выше всяких похвал. Жирная рыжая глина покрывала детские тела, которые держали по двое крепких мужиков, густым и толстым слоем. Указав мужикам встать в нужные места, и отбросив посторонние мысли, Архив закинул голову и громким, гулким голосом завел тягучий речитатив.

О мать-земля, услышь меня

Жизнь забери, что впредь дала.

Медленно, полностью подчиняясь ритму заговора, он начал движение от самого края освещенного кострами пространства по крутой спирали, центром которой были измазанные глиной детские тела. И с каждым шагом, каждым слогом, казалось, земля под ногами тихонько вздрагивала.

И вместе с ней возьми с собой,

Все зло, что вьется над главой.

Лица державших детей мужиков исказились суеверным страхом. Любой из них в тот момент готов был поклясться, что после последних слов тела у них в руках потяжелели на добрый пуд, а глина стала настолько холодной, что заломило руки. Но разжать руки, отступить и покрыть себя вечным позором на глазах у односельчан они и не подумали. Правда, когда Архип отдал жестом сигнал бросать детей в огонь, выполнили они это как-то излишне быстро и рьяно. Но кто мог бы их винить в этом?

Отец-огонь, ты гой еси,

Жар в сердце юном погаси.

Брошенные тела рухнули в центр ярко пылающих костров, разметав тучи сверкающих искр. Но вместо того, чтобы разлететься по ветру или погаснуть на земле, искры эти закружились медленно пульсирующим в такт словам Архипа облаком.

И пусть во тьме, утратят след,

Все те, кто мне алкают бед.

Короткий взмах руки и Семен, и в правду, все понял, отправил шестерых мужиков с ведрами плеснуть ведра в костры, по трое на каждый.

Сестра – водица, кровь мою,

Всю без остатка отдаю,

Те, кто стояли близко увидели, что выливавшаяся из ведер в огонь вода была непривычно вязкой, словно сливки или... кровь. И цвет ее в неверном свете костров казался слишком уж темно-алым.

И с нею пусть уйдет во плес,

И тать, и самый ярый бес!

Вопреки ожиданиям, вода не загасила костры и даже не уменьшила их жар. Да и сама она не взметнулась в небо облаками едкого пара, а словно бы просто прошла сквозь огонь, не повредив ему. Архип выхватил из кармана горсть перьев и швырнул и их следом

О, ветер – детской брат поры,

Мое дыханье забери,

Откуда-то с севера налетел порыв ветра. Мощный и холодный, продирающий до самых костей, он, правда, даже и не думал беспокоить вздымавшееся уже до уровня верхушек деревьев пламя.

За ним умчатся в край иной,

Кто по пятам идут за мной.

После этих строк Архип, уже стоящий около гигантских костров, седлал еще один шаг вперед, прыгнув в первый, не переставая вещать.

Отец – огонь, услышь мой зов,

И разожги во мраке вновь,

Прежде чем затих первый испуганный крик, он выскочил обратно, живой и невредимый, держащий в руках крупный ком спекшейся глины, в которой только с большим трудом можно было признать человеческую фигуру. Бросив свою ношу на траву, Архип нырнул во второй.

Двух душ пылающих огни,

То что забрал, отец, верни.

И вот уже на траве лежат, источая жар две фигуры, а колдун падает перед ними на колени. Рубаха его тлела, в многочисленные прорехи видно, что волосы на груди, руках и даже срамном месте от жара свернулись в комочки, но кожа была чистой, без следа ожогов. Наклонившись над первым куском глины, Архип поднял к небу, сложенный «замком» кулаки.

О мать-земля, и хлеб, и соль,

Прошу, родиться вновь позволь

С силой он обрушил на глиняный кокон могучий удар. Настолько сильный, что тот лопнул, разлетевшись мелкими острыми осколками. Даже посек кого-то из деревенских, неосмотрительно подошедших слишком близко.

Тому, кто ускользнул за край,

Что забрала, прошу, отдай!!

Новый удар и еще одна оболочка разлетелась на куски. Теперь зеваки могли рассмотреть ребенка, что был в ней заключен. Зрелище обожженного, покрытого черной коркой из прожарившейся кожи и плоти, сквозь частые трещины в которой вытекает сукровица, тела, оказалось для кого-то чрезмерным, раздали крики ужаса и звуки рвоты. Архип и не думал отвлекаться на всю эту мелочь, он наклонился к лицу несчастного, к тому месту, где сквозь прогоревшую плоть были видны казавшиеся на фоне черноты неестественно белыми зубы.

О ветер, славный добрый брат ,

Чей нрав суров, горда чья стать,

Он сильно дунул в изуродованный рот ребенка, и в то же мгновение тот хрипло болезненно вдохнул. Если можно назвать вырвавшийся из его горла болезненный булькающий звук дыханием. А Архип уже повернулся к следующему несчастному.

Дыханье – самой жизни суть,

Срок что отнял, пришел вернуть!

И ситуация повторилась. Только теперь ребенок издал что-то отдаленно напоминающее стон.

Сестра-вода, отринув тлен,

Верни же кровь в каналы вен,

Архип взмахнул руками подзывая оставшихся водоносцев. Те, не менее перепуганные, чем остальные соседи, сперва не поняли знака, но Семен отвесил ближайшему оплеуху и все зашевелились.

Что унесла река пора,

Отдать, любезная сестра!

И, повинуясь жесту колдуна, мужчины, опрокинули ведра на изуродованные тела детей. По три на каждого. И в очередной раз случилось невиданное: от мальчишек в воздух поднялись столбы пара. Словно воду вылили на раскаленный металл. И пара было значительно больше, чем могли дать шесть ведер – всю округу заволокло тяжелым, теплым паром. И в воцарившейся за тем глухой белесой мгле напряженным крещендо, словно последний удар молота по шляпке гвоздя, разнеслось «Аминь!!!».

Когда туман ушел к реке, а потом и ниже по течению, пораженные до невозможности люди увидели, что на земле лежали двое совершенно здоровых, хотя и полностью лишившиеся волос дети. Кожа их была красной, словно после хорошей бани. А рядом, что называется "на четырех костях", стоял, опершись о землю Архип. Он тяжело дышал и потеряно качал головой, но тоже, кажется, был вполне цел. К мальчикам тут же бросились женщины и давай кутать, вытирать, Архипа же подхватили сразу несколько крепких рук. Кто-то сунул ему в рот горлышко бурдюка. Архип машинально выпил и закашлялся. Горькая обжигающая жидкость, казалось, могла дать фору недавнему костру. Она обжигала рот и внутренности, отгоняя прочь усталость и прочищая укутавший разум туман.

– Бесы тебя дери, ядрено как, – выдохнул он. И тут же, словно опасаясь, что отберут, присосался к меху еще раз.

Мужики облегченно заржали, кажется, о состоянии колдуна они переживали весьма искренне.

– Жив Архип, очухается! Тащи его в дом. Никифора надо найти, весть сказать. Где он? – загомонили вокруг.

– Мертв Никифор, – нехотя проговорил Архип, и хотя голос его был слаб, но заставил замолчать всех, даже гомонящих около детей баб. – В лес пошел. Детей спасать. Там, – он кивнул в сторону своей одежды и с удивлением обнаружил лежащий поверх одежды старый ржавый топор. -Его кровь. Все, что осталось.

– Непутевый был мужик, – проговорил какой-то старик, стягивая шапку с головы. – Но помер кровинку свою спасая. По чести похороны справим. Заслужил.

– Да, заслужил, – ответил Архип и снова приник к бурдюку, стараясь отбить запах варящейся в котле человечины.

Часть первая. Глава 6

Отбрехаться от гостеприимных жителей Ночной удалось далеко не сразу. Не отпускали до тех пор, пока буквально каждый сельчанин не заявился к дому Василия, где Архипа оставили ночевать, чтобы тем или иным образом выразить колдуну свою признательность. Даже привычная опасливость по отношению к роду его деятельности отступили куда-то на задний план. И по старой деревенской традиции, приходили они не с пустыми руками. Нет, ничего действительно ценного, вещей или, не дай Бог, денег, они не несли, боялись обидеть подозрением в корысти, а вот еды или выпивки... В общем, к вечеру второго дня Архип сам себе напоминал прилично откормленного к осени хряка. Ну так и не смог отказать никому, и от каждого каравая, каждого куска солонины, каждой запеченной, специально для тебя забили курочку, Архипушка, не обижай бабушку, старался откусить хотя бы кусочек. А из каждого принесенного бутыля сделать по глотку. И, признаваться, это было чертовски приятно.

Когда-то давно, когда он только приехал сюда, в глушь, уж пятнадцать с гаком лет назад, он не особо-то старался влиться в местный мир. Жил на отшибе, пугал озорников, сам же распускал про себя пугающие слухи. Его устраивало подобное спокойное и размеренное существование, да и происхождение ккупе с прежними увлениями его способствовали определенному высокомерию. Не любил дворянин по роду, да еще и ученый всяким древнейшим премудростям, по одному слову которого принимались плясать польку демоны из глубин Геенны, простой люд. Презирал его. И народ отвечал ему, разговаривающему с каждым через губу, тем же. Но четыре года назад пришла большая беда. По губернии безжалостной косой прошлась холера. В Чернореченске целые кварталы заколачивали досками, чтоб сдержать болезнь, по волостям под корень вымирали деревни деревни. А в Крапивинской общине даже нового кладбища копать не пришлось. И все от мала до велика знали, чья это заслуга. Архип с самоотверженностью, удивившей даже его самого, без покоя и сна варил зелья и выхаживал больных. Детей и стариков, баб или мужиков, зажиточных и нищих, чьим имуществом была только последняя рубаха, Архип помогал каждому. Больше месяца он просто жил в огромном амбаре спешно переделанном под госпиталь. Надорвался тогда знатно, сам после мора слег на месяц в постель, но справился, сотни, ежели не тысячи Костлявой не отдал. Не за прибыток старался и даже не за благодарность. Не нужна она была ему. Привык уже за годы нелюдимым быть. Просто что-то повернулось в его душе. Понял, что должен. И от того до глубины души поразился, когда крестьяне отплатили ему по чести. Его, хворого и бессознательного взяла на постой Дарья, вдовая купчиха, обоих сыновей которой спас в тот год от смерти. А деревенские мужики, пока он без сил был, порешали на вече, да снесли его старый плохонький домик, который кое-как сварганил еще в первый год жизни в Крапивине, да отгрохали ему хоромы, сделавшие бы честь и иному барину. Поправили забор, стайки, выкопали новый колодец. Коновязь справили. Бабы в порядок привели его аптекарский огород. А уж про то, какие разносолы ему каждый день таскало благодарное деревенское бабье и говорить не стоило. Кормили на убой, лучшим, что было. И вот тогда Архип впервые поймал себя на мысли, что ему нравятся эти люди.

А потом отца Петра, старого и сварливого священника, принявшего некогда на себя ответственность за приблудного колдуна, сменил Григорий. Ни на золотник не лучше предыдущего характером, но, не смотря на разменянный пятый десяток, еще и истово верящий. За что уже не раз пострадавший, но все равно понимания и умения закрывать, гед надобно рот, не наживший. А еще намертво вбивший себе в тупую башку, что Архип вот-вот готов раскаяться, надо лишь его подтолкнуть. Сколько копий было сломлено в полуночных яростных, до хрипа, и даже, чего греха таить, до кровавой юшки, теологических спорах за стаканом браги, уж и не счесть. И опять, не смотря на всю язвительность и насмешливость Архипа, он проникся уважением к этому уверенному в своем деле, достойному по всем статьям человеку, который не только от прочих требовал соблюдения поста с заповедями, но и сам их чтил паче живота.

И последним ударом, расколовшим броню нелюдимости стала Дарья. Все еще ослепительно красивая, не смотря на двух детей да каторжный труд по умножению оставшегося от мужа имущества, и при этом дьявольски умная баба. Она ж почти год обхаживала колдуна. Даже дело общее с ним завела, естественно не в ущерб себе, не девка поди, глупости из-за влюбленности творить, лишь бы чаще ему глаза мозолить. И ведь добилась своего, охомутала, окрутила. Да так быстро и ловко, что Архип и оглянуться не успел, как пошли разговоры, что вот старший на ноги встанет, наследство отца в руки окончательно возьмет и она к нему на хозяйство с концами и переедет. Собственно, и возражать-то особой охоты он не имел. Прикипел, привык, захотелось остепениться. А как баба у него завелась, как поп в проповедях перестал клеймить колдуна сатанинским отродьем, как зелья его в лавках появились, так и народ к Архипу своим ходом потянулся. Со своими простыми бедами и горестями. У кого корова слегла, кто с лихорадкой слег после того, как воды грязной на охоте хлебнул. А кто из города и болезнь срамную приволок. Все к Архипу шли. И многим, хоть и не всем, всем вообще никто помочь не может, даже Господь, он помогал. Кому зельем, кому чарами, а кому и просто добрым словом.

Вот тогда и понял Архип, что обычная человеческая благодарность стали приносить ему удовольствие. Нет, он не перестал быть сварливым и язвительным, не перестал ругаться, хамить и богохульничать. Но куда чаще замечал за собой стремление делать добрые дела. Даже в ущерб себе. Вот что мешало ему в этот раз не лезть на рожон? Ведь будь верлиока чуть умней своего костыля, он бы ему башку запросто открутил. Чем думал, на что надеялся? Бес его знает. Захотелось в героя поиграться. Но даже сейчас Архип честно себе признавался, что даже зная, с чем ему придется столкнуть, все равно пошел бы в лес. Ну не мог он послупить иначе, а значит нечего себя за безрассудство поедом есть. Не первая глупость в его жизни и, даст тот, кто за ним присматривает, не последняя.

С такими мыслями Архип раскладывал богатые гостинцы в переметную суму. Много их было. Мясо, овощи, соленья, выпивка, яблоки, варенье, выпечка патока, мед дикий, мед домашний. Не поскупились местные спасителя отблагодарить. Вроде и не всем помог, а только детей пьяницы вытащил, а вот... каждый чего мог отсыпал. Удивительные люди.

Дети, к слову, в себя пришли, но пока только и могли, что в кровати лежать, ни ноги, ни руки не слушались. Помнили они произошедшее очень смутно и только в общих чертах. Словно случилось оно не вчера, а годы назад. И смерть отца приняли настолько же. Поплакали, конечно, но без излишнего. Оно и к лучшему, глядишь, переживут проще горе. Забрал их к себе Андрей. Тот тощий мужик, что вызывался с колдуном в лес идти. Его с Марфой , женой, значит, Господь своими детьми не наградил, так уж получилось, так она в приемышей вцепилась, мол, не отдам никому, сами воспитаем. Андрей спорить не стал, не дурак, поди, супротив хозяйки в таком деле перечить. Да и видно было, что он сам не против, детей поняньчить самому хотелось. Ну пусть, подумал Архип, всем лучше будет. У Андрея дом ладный и хозяйство хорошее, мальчишкам всяко сытнее будет чем у отца-пьяницы, земля ему пухом.

Никифора схоронили по-быстрому. Поп, не смотря на вмещающееся не в каждую дверь пузо, всегда был легок на подъем, а потому примчался еще в ночь. Утром же за деревней на скромном погосте и справили обряд. Поскольку тела не было, то обошлись без гроба. Выкопали ямку, сложили залитую кровью одежду да поставили крест. Ну и Архип, когда никто не видел, прикопал в той же могиле два куска вареного мяса. Кем бы он прежде ни был, и какой бы грех в своей жизни не совершал, но есть человечину не собирался, а потому тогда в лесной избушке просто спрятал в сумку, едва отвернулся великан. Как жил Никифор непутево, подумал он тогда, там и помер. И похоронены от него были только пара кусков вырезки с южными травами.

В общем, тронулся он только утром третьего дня. Ехать пришлось одному. Григорий с Семеном ушли еще вчера, первый валил все на то, что ему троих крестить еще надобно до воскресения, а второй... А второй ничего не сказал, просто как-то зашел, подал руку, да отправился по своим охотничьим делам. Тронулся Архип с первыми петухами, едва дорогу можнос тало разобрать. Гнать лошадь он не собирался, не было в том нужды, а добраться до дому хотел к обеду. Делать было особо нечего, и он все размышлял над произошедшим. Над верлиокой, которому тут делать было совершенно нечего, о скотине эта так далеко на востоке, у самого Пояса, отродясь не слышали. Они ближе к морю встречались, на Псковщине, а то и южнее. Что могло его сюда привести? Да и взгляд тот... Кто ж в тайге такой сильный да любопытный завелся, что сквозь морок смотреть может? И, главное, каковы его намерения? Ээх, слишком много вопросов терзали разум Архипа, мешая ему наслаждаться, возможно, последними теплыми осенними днями, перед грядущей мокроступицей.

За тяжелыми мыслями Архип и не заметил, как добрался до Крапивина. Село встретило колдуна привычным шумом: ревом, воем и гоготанием скотины, людскими голосами, да задорным детским смехом. Еще до околицы за его лошадью увязалась стайка шпаны обоих полов, довольно нагло выпрашивавшая у "дядьки колдуна" превратить кого-нибудь в лягуху. Причем жертву для этого предлагали на перебой, устроив основательный галдеж. От шантрапы, впрочем, удалось откупиться калачом из гостинцев. Архип их не жалел, все равно до сладкого был не шибко охотч, да и не съесть одному такие запасы.

По пути он заехал к кузнецу, заказал у него хладнокованных гвоздей взамен использованных. Тот поумрямился конечно, не любил он таким путем ковать, уж очень муторно было, но хорошая оплата и старый-добрый магарыч помогли переубедить. Дело, впрочем, было небыстрое, а потому сговорились на следующий месяц.

Заехал Архип и к старосте, поведал как и что было, ничего не утаил. Таков был его уговор еще с прежним, отцом нынешнего. Тот тоже крепко над произошедшим задумался и даже предложил в город весточку кинуть, чтоб кого из Коллегии послали, разобраться подсобили. Архип такое решение одобрил и помог письмо то написать. Староста был человеком образованным, читал бегло, с арихметикой дружил, да и сам писал так что любой приказчик обзавидуется, но все-таки перед размашистым почти каллиграфическим почерком колдуна испытывал детский восторг, и при любом поводе подряжал того на это дело. Полюбоваться чтобы.

Там же и пообедали, а под шумок Архип сгрудил Ангелине Сидоровне, крепко сбитой смешливой старостиной женушке, добрую половину привезенного из Ночной. Все равно лошадь оставлял, а на своем горду не особо потаскаешь. Остальное, по большей части сладкое, он планировал раздать Дарьиным сыновьям. Он к парням в отцы, конечно, не набивался, но при случае подкупом не брезговал. Мало ли как жизнь извернется, глядишь и пригодится.

Собственно, к Дарье, а точнее в ее лавку, он и отправился следом. Тем более, что находилась она аккурат по пути от деревенского центра с церковью да старостиным домом, и его околицей. Саму купчиху не застал, в лавке всем распоряжался Мишка, молодой, только женихаться задумал, но ухватистый, весь в отца с матерью пошел, парень. Мишка Архипа не то, чтобы любил, вроде даже ревновал к матери слегка, хотя отлично помнил кому был обязан жизнью, а потому всегда был безукоризненно учтив и предупредителен. Да и цену на товар слегка скинуть никогда не гнушался. С благодарностью приняв гостинцы и торжественно пообещав угостить брата, он рассказал, что матушка сразу после обеда отправилась в новый амбар, где приказчики никак не могли обмерить недавно завезенные из Чернореченска ткани. Делов там на пару часов, а оттуда она уже обещала заглянуть к Архипу. Видать, прознала уже от кого-то, что полюбовник в село вернулся. Оно и не удивительно, село хоть и большое, но народ вечно шлындает да трепется почем зря. Быстрей любой царской почты новости разносит.

По прикиндке обоих эти "пара часов" как раз вот-вот должны были закончиться, а потому колдун поспешил до дому. Негоже заставлять зазнобу ждать дольше необходимого. Так и оказалось. Еще у коновязи, специально сделанной у начала тропы к его избе, он увидел Варьку, Дарьину кобылу, легко опознаваемую по дамскому седлу. Кроме Дарьи из баб верхом на лошади во всей общине никто и не ездил. Во-первых сбруя стоила немалых денег, а уж обучение так и вообще в копеечку вылетало, а во-вторых у женщин и времени-то особо на все эти модные штуки не было. Не по-мужски ж, ноги враскоряку, им ездить? Несолидно как-то, засмеют. Кто хотел, те телеги использовали, там-то невелика премудрость была. А вот купчихе по роду деятельности нужно было быть везде и всюду, иначе можно выгоду упустить, потому и пришлось раскошелиться сперва на седло, а потом и на учителя. Архип помнил, как Матвей, муж ее, молодой жене аж из города на месяц учителя специального привозил. Мужик умный был, не просто грелку в постель готовил, а опору и подмогу в любом деле. В том числе и купеческом. И оправдались его вложения стократ, как Матвея шестого года тати на тракте зарезали, так жена по малолетству наследника ничего не порастратила, а, наоборот, еще и расширила дело.

Дарью Архип увидел испуганно мнущейся около завалинки. И это сразу колдуну не понравилось. Купчиха никогда излищней робкостью не отличалась, и, хотя и без необходимости не лезла в рабочую часть хором, где хранились всякие алхимические да колдовские принадлежности, то в остальной части чувствовала себя полноценной хозяйкой. А когда, увидев своего мужчину, она бегом бросилась к нему по тропе, сердце его вообще пропустило удар.

– Что случилось, ладушка моя? – нахмурился Архип обнимая дрожащую подругу. Он знал, что купчиха как-то встречалась на дороге с медведем, а потому недоумевал что же так могло напугать женщину.

– Архипушка, там страсть какая-то в светлице завелась, – она зарылась колдуну в грудь. – Черная, словно грех. Дышит, глазами без счета смотрит.

– Страсть? – с недоумением Архип слегка отстранил зазнобу и посмотрел ей в глаза. Нет, не шутила она. – Подожди-ка здесь.

Порывшись в сумке, Архип вынул оттуда серебрянный крест, уже не раз сослуживший ему добрую службу, и медленно вступил в избу. В сенях было, на первый взгляд спокойно, даже непонятно, что могло так напугать Дарью, женщину, в принципе, не из мнительных. А потом он услышал. Хриплое, мерное дыхание, доносящееся из-за запертой двери в светлицу. Архип приставил ржавый топор, мешавший открыть дверь, к косяку и вошел в жилую часть избы. И тут же в безмовлном ужасе уставился на творящееся там. Стол и большая часть пола в комнате были покрыты черной колышащейся массой совершенно неописуемо мерзкого вида, напоминавшей непомерно разросшуюся плесеть иссиня-черного цвета. Напоминавшей бы, ели б не не мириады черненьких паучиих глазок не мигающе смотрящих на вошедшего.

– Господи Боже, что же ты за дрянь? – потрясенно пробормотал обычно не слишком жалующий распятого на кресте Архип и больше по наитию, чем до зравому размышлению, тыкнул сжатым в руке крестом в ближайший отросток. Глазастая плесень , как бы чудовищно неправдоподобно это не звучало, сделала неуверенную попытку отползти от божьего знака, но двигалась она слишком медленно и неуклюже. При соприкосновении с крестом субстанция, чем бы она не являлась начинала корчится, сжиматься, а после вообще осыпалась черной пылью. Одно радует – христианских символов дрянь все-таки боялась, а значит бороться с ней можно. Но откуда же она взялась?

Еще раз внимательно осмотрев комнату, Архип приметил, что расползлась эта дрянь не совсем равномерно, около стены, выглядывающей наружу, уже почти до середины окна добралась, а вот с другой, что во двор смотрит, еще и на две трети пол не закрыла. Предположив, что ползет она во все стороны одинаково, колдун без труда определил источник. Ии оказался стол, покрытый дрянью гуще всего. Обычный пустой стол, на котором выделялось несколько "холмиков". Холмиков? Кружки! Конечно! Кружки, в которые он пытался собрать частицу порчи, что могли навести на ту девку, что с отцом приходила...

– Господи Иисусе, – в ужасе повторил Архип снова, когда понял ЧЕМ на самом деле является эта "плесень". Обыкновенная проявленная порча, простейший ритуал, известный самой захудалой деревенской гадалке. Только обычно в итоге получается слегка почерневший яичный желток, а здесь...

А потом сердце его камнем рухнуло вниз. Если лишь крошечная частица порчи за три дня сумела разрастись на целую комнату, то что же происходит с самой Агнией? А он ведь не поверил, старый дурак, вонючей мазью от них отделался. От ощущения надвигающейся чудовищной опасности Архип заскрипел зубами и пулей вылетел на улицу.

– Дарья! – перепугавшаяся пуще прежнего от его дикого взгляда купчиха, замерла словно кролик перед удавом. – Мне нужна твоя помощь. Я заберу твою лошадь, надобно торопиться любой ценой. Ты бегом мчи к старосте, скажи, что на Медовом беда. Пусть соберет мужиков пять-шесть покрепче да посмелее, да с пищалями, и туда двигает. Потом к Григорию мчи, что угодно ему сули, скажи, что десять рублей на приход отдам и сам на исповедь приду. Но он должен пойти с этими мужиками. Сам, во всем облачении, с просфорой и святой водой, да торопись, сердце мое, прошу, чую дурное там деется!