Текст книги "Архип (СИ)"

Автор книги: Евгений Чернышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Часть первая. Глава 8

– Что это такое, Архип, во имя Господа? Что за чудище? – спросил кто-то из охотников, крестясь. – И как оно стало... стало мальчишкой?

– Мяцкай это, Даниил. Татары, те что за Поясом живут, говорят что такое получается, ежели человек не принявший Господа и при том не очень добрый чего-то истово желает, да так что ни перед чем не остановится, он может стать Мяцкаем. Или Убыром. Для этого человек должен повстречать злобного духа. Лучше всего, если это будет дух черного колдуна, но сойдет любой, главное, чтоб злобный был сверх меры, да сильный. И человек этот должен быть достаточно глуп, чтобы заключить с ним сделку. Человек отдает колдуну свое тело, а тот в обмен, исполняет его желание, – Архип наклонился над мальчишкой и аккуратно отодвинул его левую руку в сторону. Там, чуть жиже подмышечной впадинs на уровне сердца он увидел глубокую, размером с кулак, застарелую дыру. – Через вот эту дыру дух забирается внутрь и начинает жрать человечье сердце. А как до последнего кусочка съест, превращает доверившегося ему глупца в это... – он неопределенно кивнул головой, имея в виду того, чем совсем не давно был юноша. – Чудовище, не способное погибнуть ни от стали, ни от свинца. Да и огня с водой не боящееся. Татарва верит, что его изнать только мулла может, да еще не простой, а знающий особый ритуал. У нас тут магометан не то, чтобы богато, но, как оказалось, крещение господне тоже работает.

– А откуда он тут взялся? – вступил в разговор другой охотник.

– Да с ярмарки, – за Архипа ответил другой охотник. – Они на Купалу приезжали, помнишь? Там были цыгане, я видел. Правда, этого не запомнил.

Колдун согласно кивнул.

– Думается мне, что цыганенок увидел пасечникову дочку, и сразу заболел ей. Цыгане ребята горячие, страстные, – Архип грустно вздохнул и закрыл мальчишке остекленевшие в смерти глаза. – Так как они любить никто не умеет. Отбился от своих тут остался. Сидел в кустах, следил за ней, может, умыкнуть хотел, у них ведь издавна так принято.

– А дух? Духа злого где взял?

– А вот это, Даниил, я и сам хотел бы знать. Ежели в б в округе кто-то такой сильный был, мы б все давно знали. По кровавому следу, хотя б.

– Господи Иисусе, Архип, Святой отец, – дрожащим голосом позвал один из мужиков, отошедший в сторону истерзанной жертвы мяцкая, на которую остальные по молчаливому уговору старались даже не смотреть. Слишком уж жутким было зрелище. – А девка-то, спаси ее Господь, жива.

Архип шел к дереву, в корнях которой выродок, управлявший телом цыганенка смастерил себе ложе, со страхом, какого не помнил за собой уже давно. Тело девушки было изуродовано и истерзано до невозможности– губ и левой щели просто не существовало, сквозь чудовищные раны можно было рассмотреть зубы и останки вырванного с корнем языка, левый глаз вытек, горло и плечи напоминали сплошное месиво, левая грудь была разодрана в безобразные лохмотья, а на месте правой зияла рана до ребер. А уж то, что находилось ниже пояса... Архип помнил мужскую стать распухшего чудовища и даже не хотел думать о том, что такой инструмент творил с нежным девичьим телом. Но вопреки всему девушка и вправду была еще жива. И даже в каком-то роде, в сознании. Ее единственный взгляд, бешено вращался в глазнице, а хриплые стоны, вырывающиеся сквозь раны в горле, минуя рот, были короткими и достаточно ритмичными, чтобы напоминать слова. Наклонившись, Архип поймал ее взгляд, больше всего страшась увидеть там обвинение, но встретил одно лишь безумие. Боль и горе сломали несчастную, несчастную девушку, лишив ее разума.

– Господи боже, Архип, – Григорий был бледнее первого снега. – Она.. она...

– Она жива, – голос колдуна чуть было не дал петуха. Чтобы вернуть власть над ним, потребовалось несколько ударов сердца. – Но она уже мало что понимает, отец.

– Господи, всемилостивый, – перекрестился тот. Пятеро охотников, стоявших полукругом машинально повторили этот жест. – Ее можно спасти.

Архип отвел глаза. В груди его полыхал огонь, а глаза нестерпимо жгло.

– Значит наш долг окончить ее мучения, – колдун вздрогнул и посмотрел на известного всем весельчака и любителя выпить отца Григория. На лицах стоящих вокруг мужиков отразился страх. – А что вы предлагаете? – всплеснул руками священник. – Оставить ее так? На поживу волкам? Или погрузить в мешок что осталось и тащить в деревню? Проявить к ней милосердие – наш долг, – глядя в нерешительные лица, священник в сердцах сплюнул и протянул руку Семену. – Дай нож, я сам сделаю, что должно.

– Охолони, Григорий, – спокойно остановил его Архип. – Это моя вина. А значит и мне за нее отвечать.

– Ты не... – Архип не разобрал, кто это говорил, но прервал его взмахом руки.

– Я, да. Не потому, что не могу вылечить. Это не под силу никому. Но ее отец приводил ко мне третьего дня. Говорил, что ее преследуют, что она видит кого-то недоброго, – из сумы Архип вытащил несколько стеклянных бутыльков и смешал в одном их содержимое. – Я тогда посмеялся. Думал, разыгрывает меня или отца обманывает, полюбовника скрывая, – яростным рывками колдун взбалтывал стекляшку, пока внутренности его не приобрели равномерный темно-зеленый оттенок. – Дал ей шутиху. Мазь – вонючку. А оно вот как вышло...

Колдун наклонился над телом Агнии Матвеевны и влил содержимое напрямую в горло, поскольку щек и губ у девушки уже не существовало. Она немного захрипела, но сразу затихла, едва только зелье начало действовать. В малых объемах оно просто утихомиривало боль, в таких же, что сейчас дал девушке Архип, должно было погрузить жертву в последний сон. Мягко и милосердно отнять жизнь.

– Богом клянусь, не знаю, смог бы я ее спасти. Я ж тогда не ведал, с чем столкнусь, глядишь лежал бы сейчас рядом с пасечником, – он покачал головой и погладил девушку по волосам, стараясь, не затронуть ни одну из ее многочисленных ран. – А, глядишь, и спас бы и ее, и братьев, да и отца с матерью.

Некоторое время они молчали, стоя у тела изуродованной молодой девушки, пока та несколько раз судорожно не вздохнула и, более не приходя в сознание тихо скончалась. Архип наклонился и нежно, совсем по-отцовски, поцеловал ее в лоб.

– Пойдемте, мужики, – сказал он. – Ночь близко, а у нас еще много дел.

После краткой отходной, прочитанной Григорием, мужчины приступили к скорбной, но необходимой работе. Мертвый скот стащили к лесу, когда у дома появятся новые хозяева еще неведомо, а от тухлой мертвечины избу очищать врагу не пожелаешь. Себе брать мясо, погрызенное мяцкаем по молчаливому уговору никто не стал, побрезговали.В хозяйстве пасечника взяли телегу, куда впрягли одну из лошадей, на которых приехали охотники, благо деревенские клячи одинаково были приучены ходить и под седлом и в упряжи, в эту телегу на настеленное сено сложили тела несчастной семьи и их убийцы. Бросать цыганенка в лесу тоже не стали, во-первых он все-таки стал Архиповым крестником, а во-вторых, зачем деревне новый заложный мертвец? Итак едва с одним разобрались.

Ехали в Крапивино молча, каждый в своих думах, и только Архип постоянно крутил головой, стараясь понять, откуда взялся пристальный взор, без устали буравящий ему спину.

Схоронили Тихоновых в положенный день, все по по чести. И община не оставила, да и родственники у них по округе имелись. Поминки справили шумные и людные, до утра народ гудел, медовухой поминая нелюдимого и скорого, как на кулак, так и на подарок Матвея, его красавицу-жену, да детей. А Архип с Семеном и Григорием в уголке помянули и Игната. Ибо негоже отправлять человека в последний путь без последнего слова. На утро народ разошелся. Кто хотел горевать – отгоревали, но жизнь в этих местах и так непроста, а смерть часта и обыденна, что вечно предаваться скорби люд не привык. А то так и жить-то некогда будет.

На Медовый хутор хозяин нашелся быстро – кто-то из молодых да ранних, из дальней родни, тоже сын пасечника в том роду этим промыслом многие занимались. Парень только обженился, отцы еще дом справить не успели. Поскольку и с пчеловодством был знаком, а как деревне без воска да меда, и не чужой покойному был, то со старостой сговорились быстро. Для успокоения новых жильцов дом освятил Григорий, да Архип навтыкал у ограды, отгоняющих нечисть да нежить вешек, да молодые и въехали. И потянулась в деревне обычная жизнь.

Часть вторая. Глава 9

Темной ночью деревенской улице шла девушка. Совсем еще юная, тонкая, словно тростиночка, и нежная, как лепесток кувшинки, она, мечтательно полуприкрыв длиннющими ресницами черные, цвета угля глаза, запрокинув вверх голову, безостановочно кружилась, словно танцуя ведомый лишь ей одной танец. И волосы ее, опускавшиеся ниже пояса, столь густые, что заставили вы любую раскрасавицу от зависти подавиться собственными вышитыми черевичками, метались вокруг ее тонкого стана русым ураганом. Белая рубаха ее до пят от танца часто вздымалась вверх, открывая босые стройные ножки, с кожей белой, словно снег, по которому с мелодичным хрустом они ступали, а крупные хлопья, касавшиеся полных, неестественно алых губ и не думали таять, ибо в девушке той больше не было ни малой толики человеческого тепла. Девушка двигалась по улице и в окружающих домах трусливо скулили матерые волкодавы, стараясь забиться в самый дальний угол конуры, волновались лошади и коровы, а люди неспокойно ворочались в своих кроватях, мучимые самыми ужасными кошмарами. Она продолжала танцевать, а в домах по ее пути прокисало молоко и начинали без удержу беситься крысы. Девушка была упырем, чудовищем, алчущим чужой крови и жизни, хищником, вышедшим на охоту за теми, кто был дороже всех ей при жизни.

Она прошла почти до самого конца улицы, остановившись у последнего в левом ряду справного дома. Замерев перед ним, мило наклонив голову набок, словно прислушиваясь к чему-то, постояла несколько мгновений, а потом сделала первый осторожный шаг к калитке. Неожиданно девушка замерла и стала неуверенно смотреть себе под ноги, словно выискивая что-то мелкое, рассыпанное в снегу. Она уже слышала там за тонкой деревянной перегородкой биение горячих сердец, чувствовала запах родной крови, единственной вещи, которая была способна хоть на мгновение прогнать леденящий холод, сковавший ее чрево. Всей сущностью своей она тянулась туда, в тепло, к людям, к еде... Но какая-то неведомая сила мешала ей пройти. Наконец, она увидела их – маковые зернышки, которыми щедро был усыпан весь снег перед ее ногами. С тихим, полным ярости стоном, упыриха рухнула на колени и принялась неистово ползать по снегу, стараясь сложить в подол каждое мельчайшее черное семечко. Но время шло, а количество семян, и не думало уменьшаться. За каждым поднятым находилось два новых и, казалось, что этому не будет конца. Девушка отчаянно торопилась, чувствуя, как истекает отпущенное ей время, как приближается рассвет, как в недрах курятников уже заворочались, просыпаясь, петухи, намереваясь огласить округу своими премерзкими криками. Да, осенние ночи куда длиннее летних, но и маковых зерен было страсть как много. Слишком много для одной перепуганной девушки. В какой-то момент она, неуклюже подскользнувшись на натоптанном и накатанном снегу, потеряла равновесие, рассыпав уже собранный мак обратно. От обиды и несправедливости судьбы, девушке хотелось заплакать, но мертвые глаза не могли родить ни слезинки, как мертвая земля не родит зеленого ростка, и все, что осталось упырихе – взвыть от бессильной ярости, еще больше перепугав окружающую живность, но не людей, ибо попавшие под ее чары люди продолжали спасть тяжелым и беспокойным, полным кошмаров сном. Наконец, когда на востоке небо уже начало краситься серым, она, в сердцах бросив бессмысленное занятие, бегом бросилась по своим следам обратно. И совсем не заметила, как из соседнего переулка выскочила и с удивительной для такого маленького существа скоростью побежала ей вдогонку маленькая серая мышь. Девушка выскочила из деревни, одним ловким прыжком перескочив через частокол, молнией пронеслась по заснеженным полям и еле-еле успела юркнуть в крупный, заснеженный овраг, когда со стороны жилья, наконец, заголосили петухи.

Архип скинул с плеч свой верный зачарованный платок и вытер выступивший на лбу пот.

– Ух, загнала, окаянная, – устало, но с чувством внутреннего удовлетворения, пробормотал он с безопасного расстояния оглядывая распадок, петухи петухами, а в таких делах он предпочитал действовать наверняка. Пусть покрепче уснет нежить, тогда и за подмогой пойти можно будет.

В том году снег в окрестностях Крапивина улегся достаточно рано, в самом начале октября. Некоторые уважаемые старики, конечно, говорили, что такого никогда не было, и все это дурной знак. Но другие, не менее уважаемые, и не менее старики, как правило, достаточно веско возражали им, что вот двадцать, или тридцать, а то и сорок, в зависимости от возраста говорившего, лет назад снег выпадал вообще в июле, а морозы были такие, что слюна замерзала, пока летит. Молодые слушали да посмеивались, мол, старики на то и старики, чтоб мериться худостью памяти да богатством воображения, о том насколько раньше трава была зеленее, а морозы морознее. Но даже самые отъявленные скалозубы сходились во мнении, что зима в этом году выдалась необычно ранняя и с самого начала необычно же холодная.

Костяная старуха с приходом холодов тоже оживилась и еще до святок собрала богатую жатву. Сперва, почти одновременно пропали трое: девка на выданье заблудилась в буране на Дмитриевской Субботе, да двое мальчишек отправились на лед рыбачить на Луку, да провалились в воду. Не девку, ни пацанов так и не нашли. А потом на Григория Зимоуказателя к праотцам отправился и отец первой жертвы – старый, но еще весьма крепкий мужик. Пред смертью он занемог, и болезнь была столь стремительна, что даже не успели дождаться Архипа. Колдун-то, едва первый крепкий лед встал, в Чернореченск уехал по делам своим.Надобно было в Коллегию отчитаться да письма вверительные от Старосты и сельского священника отвезти, хоть с преступления его годы прошли, но государева служба порядок да учет любит, а от колдунов черных любой пакости ожидать можно, спуску им давать нельзя, да попутно хотел он закупить материалы всякие, которые приказчикам местной купчихи по статусу никто не продавал.

Двух недель не пробыл в городе Архип, а Феофан, отец девки, стало быть, зачах, словно подрубленное дерево. Умом тронулся перед смертью, все говорил, что дочка его навещает ночами, разговаривает с ним, за собой на тот свет манит. С каждым днем слабел мужик. Родственники в лавку, где разные настои Архипом сваренные продавались, бегали, но что бы не брали, чем бы лечить не пытались, но ничего не помогало и в итоге на седьмой день лихоманки, он, бедолага, и помер.

Сперва к Архипу никто, конечно, не поехал, ну помер мужик, да и помер, что колдуна зазря тревожить, еще в жабу обратит. Но вот когда та же беда началась и со старшим сыном и наследником почившего, опомнились, засуетились, кинулись на поклон. Ох тот и ругался, конечно. Страшен был, последними словами поносил, даже глаз младшему подбить норовил, благо Дарья, зазноба его рядом оказалась, утихомирила до греха не дошло.

Закончив костерить родственников больного, Архипа наказал тем собрать по деревне маковых зерен не менее фунта, а сам бросился в местную церковь. Влетел туда ураганом, выгнал всех прихожан да о чем-то несколько часов спорил со священником, отцом Григорием. Вездесущие мальчишки, что в щели да окна незаметно подглядывали, потом рассказывали, что спор жаркий у них вышел. Под конец Архип даже схватил попа за бороду и таким неуважительным образом уволок в погреб при церквушке, где на старом леднике по обычаю всю зиму тела, предназначенные для погребения хранили. Вышел священник оттуда всклокоченный и бледный. А после с Архипом и Миханей, местным дурачком, подвязавшимся у церкви могилы копать, они на дворе костер распалили, да какие-то свертки в нем сожгли. Но что то были за свертки и зачем Архип со священником ругался, про то никто так и не проведал.

Под вечер, закончив с делами, колдун самолично запер в доме больного все двери и окна, кроме одной, обмазал их всякими мазями, а перед единственной не запертой высыпал весь мак. Накинул платок, прошептал заговор, потеплее укутался да принялся ждать. Ждать пришлось долго. Чуть не уснул. Особенно, когда упыриха заявилась. Сильна, стерва, оказалась, на всю улицу морок навела, все уснули от младенцев до глубоких стариков. И прохода даже искать не стала, сразу амором через главную поперла. Сильна и неопытна. И откуда такая только взялась в Крапивине? Ведь недавно только преставилась. В общем, попереть-то она поперла, но против сути своей не осилила. Не может упырь в дом, перед которым мак рассыпан, пройти, пока весь до последнего зернышка не соберет. Но та опять удивила Архипа, так яро за дело взялась, что в какой-то момент тот обеспокоился, что успеет до утра все собрать. Пришлось рискнуть и немножко снег под ногами заговорить-заморозить. Сработало как нельзя лучше, упырица подскользнулась, упала, рассыпала все, а потом и вовсе бросилась на свое лежбище. Да так резво, что не угонишься. Благо, торопилась, следы заметать не стала, а босая девичья ступня на снежном насте она издалека заметна.

К полудню к распадку Архип пригнал помощников, мужиков крепких и бывалых. Больного и родственников его не трогал, поскольку знал, что упырем стала их погибшая в мороз сестра, пожалел чувства. Мужики пришли с топорами да вилами, некоторые по его просьбе приволокли хвороста. Пришел и Григорий, сам вызвался. Девку вытащили из распадка на солнечный день.

– Красива, – удивленно пробормотал Тихон, один из соседей усопшей. – Это она, Архип но и не она, вроде.

– Это как? – с ехидцей поинтересовался колдун, он взял Тихона чтобы точно девку опознать.

– Ну, понимаешь... – замялся тот. – Машка она девка, конечно, хорошенькая была, но не больше, нежели другие молодки, понимаешь?

– А теперь глаз не ответи? – Тихон судорожно кивнул. – Понимаю, Тихон, – уже без улыбки подтвердил Архип. – Упырицы они все дьявольски красивыми становятся. Такова их натура. Чтобы мужиков соблазнять да жрать.

Тихон и остальные переглянулись и передернули плечами.

– Архип, а ты уверен, что она того... – пробормотал кто-то. – Вроде ж только спит.

– Ага, спит, – съязвил Архип. – На улице сопля в носу замерзает, а она в одной рубахе на снегу спит. Сам-то думай, что воротишь.

Говоривший стушевался. И вправду, на снегу лежала едва одетая девица, и выглядела так, словно спит на печи на хорошей перине.

– Ладно, не бери в голову, – сжалился Архип. – Упырь он тем и страшен, что на человека до крайности похож, в сомнения вводит. Но вот смотри, – колдун наклонился и раздвинул полные алые губы. Все отшатнулись. Зубы девки не были человеческими. Скорее они напоминали волчьи клыки. – Ладно, мужики, что воду в ступе толочь, дело надо делать.

И снова принялся командовать. Из принесенного хвороста сложили костер, на него уложили все еще мирно спящую девушку, Архип заточил кусочек осины и киянкой в несколько умелых ударов вогнал его под левую грудь. И вот когда кол пронзил девицу на сквозь та преобразилась. От былой ослепительной красоты не осталось и следа, кожа в мгновение ока ссохлась, глаза ввалились, волосы осыпались на хворост, обнажив покрытую струпьями лысину. А главное, упыриха проснулась и яростно завыла. И реву этому неожиданно ответили. Откуда-то издалека. Десяток волков где-то за околицей принялись яростно рвать глотки, вторя кровососке. Мужики испуганно попятились, крестясь, а колдун выругавшись: "Вот зараза!" – выхватил у одного из помощников палёмку и одним ловким ударом снес упырихе голову. Рев прекратился, затих и вой, но даже отсеченная голова не перестала яростно зыркать на окружающих выпученными глазами, а когда ее попробовали поднять, даже попыталась смельчака укусить. Пришлось закидывать на костер ее с помощью лопаты.

Упыриху спалили до тла. Огонь всегда был вернейшим средством против любой нечисти и лишь он один давал уверенность, что никто и ничто более честной люд не побеспокоит. Отец Григорий прочел отходную, все-таки до смерти Марья была обычной деревенской девушкой и, сложись судьба ее иначе, прожила обычную добрую жизнь.

По окончании действа, на которое к тому моменту сбежалась добрая треть села, и не в тягость же им было переться по морозу, к Архипе подошел Тимоха – младший из сыновей Старосты.

– Дя Архип, тя тата чо-то кликает, – промямлил он с набитым ртом. И где он умудрился пирог утащить? – Грит люди важнецкие к те приехали, дело есть...