Текст книги "Архип (СИ)"

Автор книги: Евгений Чернышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Некоторое время ничего не происходило, и Архип просто стоял, ощущая невероятную глупость ситуации. В нем даже появилось сомнение, а не тронулся ли он рассудком от тяжелых испытаний? Но нет, наконец эмоции, исходящие от топора потихоньку начали меняться. Теперь в них появилось ответное удивление и какая-то заинтересованность.

– Ладно, посчитаем, что это было согласие, – с облегчением выдохнул Архип. – Я хочу прибить Бреннона не меньше тебя. Достал в край уже. Но чтобы добиться этого мне надо сохранять холодную голову и самоконтроль. Иначе весь мой план вылетит в трубу. И я вместе с ним. А немец заполучит тебя и, в конце-концов останется в выигрыше. Ты же этого не хочешь?

Часть четвертая. Глава 31

Путь до таинственной поляны оказался на удивление небыстрым. Не смотря на то, что тропа и не собиралась как-то петлять, а конец ее в виде возвышающейся горки просматривался чуть ли не с самого места схватки с менквами, Архипу пришлось добрый час топать ногами прежде, чем он выбрался на открытое пространство. Казалось, будто бы тропа удлинялась от каждого его шага и пришлось поторопиться, чтобы расстояние хоть как-то сокращалось. Подготовил эту защиту фон Бреннон или это было некое свойство самого ритуального места сходу колдун бы не ответил, да и не до того ему было, поскольку открывшая картина поражала и даже, в какой-то мере восхищала.

Поляна, а точнее, небольшой холм, незначительно возвышающий над окружающим ландшафтом, но все-таки ниже верхушек деревьев, отчего совершенно не просматривался издалека, был совершенно и неприятно лыс. Ни дерева, ни травинки, ни даже какой-нибудь захудалой палки куста, ничего кроме спекшейся, хотя всего пару дней назад прошел ливень, потрескавшейся мертвой золисто-серой почвы. На верхушке холма располагался массивный каменный алтарь, кажется, некогда вырезанный из цельного куска темного камня в форме неглубокой чаши. Был он расколот пополам, по поверхности змеились многочисленные трещины и виднелись подпалины. Но при всем при этом алтарь тот излучал настолько густую и мощную ауру злобы, ненависти, разложения и смерти, что казалось, будто ложкой можно черпать и намазывать на хлеб. Становилось понятно, что дурное предчувствие, охватывавшее любого, посмевшего зайти в деревню было всего лишь легким отражением истинного Зла, засевшего здесь в этом самом камне. Архип поежился представив, насколько же чудовищные ритуалы проводились на нем, каким кровожадным духам или божкам возносились молитвы, раз одна память о них настолько искажала окружающую действительность. А потом он увидел Бреннона и, не смотря на все свое самообладание, не смотря на весь накопленный опыт, вынужден был зажать рукой рот, чтобы не закричать от ужаса и омерзения.

У алтаря, скрестив на высокой груди изящные руки стояло тело. Когда-то оно несомненно принадлежало женщине и по знакомому дорогому костюму для верховой езды, Архип с уверенностью мог предположить, что принадлежало оно Наталье, подруге и сообщнице по не самым безобидным шалостям молодости. Точнее утверждать он бы не взялся, поскольку у тела напрочь отсутствовала голова. Точнее, отсутствовала голова законной, так сказать, этого тела хозяйки. Вместо нее из обрубка шеи, из месива лоскутов кожи, ошметков мяса и запекшийся крови торчал то ли штырь, то ли палка, на которую была насажена засохшая человеческая голова. Лысая, покрытая посеревшей от времени задубевшей кожей, натянутой настолько, что тонкие губы скалились в бесконечной усмешке во все тридцать два, или сколько их там уже осталось, гнилых зуба, а бесцветные глаза, казалось, намеревались выскочить из орбит.

Но самым ужасным было то, что эта нелепая конструкция, этот уродливый богопротивный кадавр был жив. Точнее, он несомненно был так же мертв, как и камень, к которому Альберт Густав фон Бреннон, немертвый чернокнижник, привалился, но продолжал ходить, разговаривать и с осуждением сверлить бельмами своих чудовищных буркал вышедшего ему на встречу колдуна.

– Любезный, Архип Семенович, – шипящий голос чернокнижника сочился радушием. – Ну вот мы с вами наконец-то, и встретились, так сказать, во плоти. Хоть большую часть этой плоти вы, наверняка, знаете и без моего участи, – он издал серию странных кашляющих звуков, в которых только при очень большом желании можно было распознать смех. – Надеюсь, вы на меня не в обиде? К сожалению, ваша прекрасная знакомая оказалась на редкость высокомерной стервой и, увидав мое плачевное состояние, – личер сделал в некотором роде даже комичный жест, если забыть об обстоятельствах, указывая на собственную голову. – Возомнила будто бы ей не составить труда доставить меня к собственным руководителям без спроса. Пришлось ее прихлопнуть. Благо это было не слишком сложно, ведь уверившись в собственном превосходстве, она совершенно утратила осторожность.Ну а телом я решил воспользоваться в своих целях. Благо, ей оно больше не пригодится. Искренне надеюсь, что вы на меня не в обиде, дорогой друг...

– А мальчишка? – с трудом справившись с эмоциями, перебил его бесконечные излияния Архип. Помимо собственной ярости ему приходилось иметь дело еще и с всепоглощающей ненавистью, исходящей от зажатого в руке топора. Не смотря на данное совсем недавно обещание, ну или того, что колдун за обещание принял, сейчас таинственный артефакт буквально захлебывался в желании любой ценой изрубить личера на самые мелкие кусочки, до которых только смог дотянуться. И противиться этому было ох, как непросто.

– Мальчишка? – фон Бреннон прервал сеанс самолюбования, и недоуменно уставился на Архипа.

– Ну да, мальчишка. Смазливый такой, за Натальей все хвостиком таскался, козырял постоянно – нарочито пренебрежительным тоном уточнил колдун. Такую манеру поведения он выбрал специально, чтобы выбить личера из колеи. Тот слишком сильно рассчитывал на произведенный надругательством над телом столичной волшебницы эффект. И Архип, оправившись от первого шока, не собирался давать ему это преимущество.

– Я... Я его в яму посадил пока, – Альберт Карлович выглядел слегка сбитым с толку. – Вдруг потребуется еще... Ну это... как тело...– Он махнул влево и Архип увидел шагах в сорока на закат лежащую прямо в траве плотную деревянную крышку, придавленную, здоровенным камнем, скорее всего, отколовшимся от постамента чащи.

– Понимаю. – колдун покивал. – Тяжко тебе, Альберт Карлович жив... существуется последнее время. Ни ручек, ни ножек, только остается, что колобком кататься, – растянул губы в показном добродушии он. Где-то внизу зашелся в злобном хохоте ... топор.

– Павел Тихонович, – неожиданно личер перевел немигающий взгляд жутких выпученных глаз с лица Архипа куда-то влево и вниз. И тон его стал наставительно-покровительственным, но при этом слегка потеплел. – Негоже так откровенно злорадствовать бедственному положению старика. Тем более, что оно, во многом является плодом ваших трудов. А ведь я вам ничего дурного не делал и желал одного лишь добра.

Архипу потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что мертвый колдун не только обращается к зажатому в его руке топору, но и чувствует излучаемые последним эмоции. А потом до него дошло, что он назвал имя. Человеческое имя. А значит внутри топора заключена живая душа. Ненависть, излучаемая топором, точнее заключенном в нем рудознатцем Павлом Тихоновичем, автором дневника, вот и узнал имя, Господи прости, уже физически обжигала.

– И все-таки, дорогой мой друг, – принялся, кажется, полностью позабыв об Архипе, увещевать чернокнижник. – Ваш гнев несправедлив. Я понимаю, что заточение в неодушевленном предмете не очень похоже на эдемские кущи, но, в конце-то концов, ведь не я же заставлял вас расстраивать мои планы. Ежели б вы не привели к моему порогу разъяренное быдло, сердечный мой друг, ежели б не полезли прямо в середину ритуала, то вам и не пришлось становиться моим Стражем.

Страж, причем именно с большой буквы, прерванный ритуал, личификация, необъяснимые особенности топора, как оружия, при полнейшем отсутствии каких бы то ни было чар, и многое другое, не настолько явное, но явно увязанное в единый клубок. Все это бешеным водоворотом закружилось в голове Архипа, подняв с самого дна памяти полузабытые уже за ненужностью знания, добытые в запрещенных томах, по нерадивости и незнанию таившихся в дальних закоулках общественных и частных библиотек Петербурга. Закружилось, завертелось, перемешалось, пока неожиданно не сложилось в удивительно стройную и объясняющую абсолютно все картину.

– Филактерий, – не отдавая себе отчета, негромко проговорил он. У живой природы есть свои законы. И самым непреложным из них является смертность всего сущего. И не существует в тварном мире силы, способной изменить этот порядок вещей.Но человек не даром изворотливостью и хитростью добился звания царя природы. Там, где отступала сила, всегда можно найти обходной путь. Сложный и извилистый, но, тем не менее вполне действенный. Алчущие вечной жизни колдуны отделяли собственную душу из тела, ведь ежели нет души, то и умирать нечему, и помещали ее в особый амулет – филактерий. А чтобы дополнительно укрыть ее от взгляда костлявой, маскировали другой душой, называемой Стражем.Со временем душа-Страж ослабевала, истончалась и поглощалась более сильной душой чернокнижников, сливаясь с ней в новую, не записанную в учетные книги судеб. Новую душу, которая никогда не была рождена, а значит не должна была и умирать. По крайней мере, примерно так описывалось в древних трактатах, прочитанных Архипом в юности. К сожалению, или к счастью, учитывая на какие злодеяния приходилось идти дабы добыть нужные для ритуала, все это оставалось не более, чем теорией, ведь за всю историю достоверно было описано не более трех личеров, причем все они были уничтожены почти сразу же вовремя подоспевшими мстителями.

Фон Бреннон, естественно это услышал и рожа его болезненно скривилась в гримасе, видимо, должной изображать крайнюю степень досады.

– Догадался, значит? – медленно проговорил чернокнижник пристально разглядывая Архипа.– Признаться, вы поражаете меня, Архип Семенович. Такая блестящая эрудиция и на таких задворках, – он сокрушенно покачал головой, причем та неловкого движения чуть было не соскочила с палки, пришлось даже поправлять рукой. – Да и я сам хорош. Распустил язык, сам же и подсказал.Досадно, досадно... Ну да сделанного не воротишь, – встрепенулся он, и от дурного предчувствия по спине колдуна мурашки устроили натуральный забег. – Ничего ен поделаешь, – сложив руки в сложный символ, личер неожиданного громко произнес, явно завершая заранее подготовленную заклинательную форму. – Gelidum mortis Tactum.

На Архипа, казалось, стопудовым кулаком обрушилось само небо. Не успев ни защититься, ни увернуться, да что там, даже не пикнув, он распластался на земле и единственное, что мог слышать – лихорадочное биение собственного, захлебывающегося в неподъемных усилиях сердца. Трещали кости, сминалась плоть, никакими усилиями не удавалось протолкнуть в съежившиеся до размера грецкого ореха легкие хотя бы крошечную толику воздуха, левый глаз заволокло густым кровавым туманом, сознание тускнело, намереваясь навсегда оставить своего нерадивого хозяина. Но, не смотря ни на что Архип не собирался сдаваться.

Да, сейчас он не мог пошевелить даже мельчайшим своим членом, и не было дыхания, чтобы произнести хотя бы простейший заговор, но некоторые заранее подготовленные чары можно было задействовать одним лишь велением воли. А уж чего-чего, а воли у колдуна хватило бы на троих. Воли и в очередной раз вскипевшей в душе ярости. Желания оборвать паршивому мертвяку уши, поскольку больше все равно ничего не осталось. Повинуясь мысленному приказу хозяина на левом запястья с тихим мелодичным звоном лопнул небольшой бронзовый бубенец. И звон этот, заметался по лысой поляне, многократно отражаясь от земли, деревьев и, кажется, самого неба. И каждым таким отражением он только усиливался, креп, набирал мощи, пока, наконец, не превратился в звенящую мириадами голосов бурю, с легкостью разметавшую сковавшую колдуна магию и далеко отшвырнувшую бренноновского кадавра куда-то в чащу, после чего, выполнив свою задачу, наконец, затихла.

К сожалению, чернокнижник, в силу мертвой своей природы, пришел в себя значительно раньше, и пока Архип еле-еле поднялся на ноги, уже выбрался из густого подлеска и, злобно скалясь, достаточно споро ковылял навстречу. Попутно Бреннон размахивал руками и сипло распевал вирши на латыни, готовя очередную ворожбу. Действительно, что такое для живого мертвеца пара сломанных костей, ведь все равно тело его двигалось, повинуясь одной лишь черной магии? Так, досадная неприятность. А вот Архип был пока еще вполне живым человеком и первое столкновение перенес куда хуже. У него отчаянно кружилась голова, звенело в ушах, из носа и ушей стекали теплые струйки, но не хотелось даже проверять, чтоб не расстраиваться лишний раз, а рот был полон кровавой слюны.

"Нет уж, второго такого удара я точно не переживу, с этим однозначно надобно что-то делать,"– грустно подумал колдун и попытался перехватить инициативу в свои руки. Вытащив из сумки горсть мелких черных семечек, он что было сил дунул на них, направляя крошечное облачко в сторону живого мертвеца. Тот даже не прервался, просто слегка взмахнул левой рукой, сметая плывующие в его сторону чары.

– Вы разочаровываете меня, Архип, что это еще за шаманские фокусы? – и опять сложил руки в уже знакомом Архипу жесте. – Gelidum mortis Tactum, – прогремел его, как бы странно это не звучало, шепот над поляной.

Но на этот раз Архип был готов и за мгновение до того, как темная сила расплющила его о слежавшуюся землю, резко кувыркнулся в сторону. Его, конечно, задело, но чуть слабее. Достаточно, чтоб не отдать Богу душу. Голова опять кружилась, а сердце снова ударило канкан. Рухнувшего на колени колдуна болезненно с кровью вырвало. Все-таки чернокнижник был чудовищно силен. С таким не забалуешь.

– Я не желаю вашей гибели, Архип, – неожиданно успокаивающе зашипел Бреннон, хромая в сторону колдуна. – Вы мне, в конце-концов, нравитесь. Отдайте то, что вам не принадлежит, и уходите. Даю слово, что не трону вас.

Где-то в душе колдуна подняло голову отчаяние и желание отступить. Ну право слово, на кого он поднимает руку? На чернокнижника с трехсотлетним опытом? На чародея, наверное, забывшего больше, чем сам Архип успел выучить за неполные четыре десятка лет жизни? На единственного за тысячу лет, кому удалось довести до конца процесс личификации? Да он же в два присеста его чуть киселем по поляне не размазал. А теперь стоит и ухмыляется.

– Не переживайте, Архип Семенович, – продолжал увещевать Бреннон, – вы сделали все, что в ваших силах, и никто не узнает о том...

О чем там никто не должен был узнать, дослушивать Архип не собирался. Вместо этого он яростно замотал головой, прогоняя непрошенные мысли и буквально выплюнул в личера Словом. Не смотря на куртуазные манеры и показное дружелюбие, Бреннон был нежитью. А перед нежитью нельзя показывать слабость, в этом она не далеко ушла от дикого зверья. Пока ты силен, пока она тебя боится, она будет тебя слушаться. Но стоит только дать слабину, показать слабость, и все – сожрет. Да, Бреннон был сильнее Архипа, все-таки сказывалась разница в уровне, но и у него было кое-что способное удивить. Волна магической силы, порожденная Истинной Речью оторвала чернокнижника от земли, смяла, скрутила, словно мягкую глину и с громким влажным шлепком размазала о стоящие на краю поляны деревья. К сожалению, и сам Архип получил так, что мама не горюй. Язык Творения, как его еще называли, всегда был особенным родом чародейства, не похожим ни на что иное и недоступным большей части посвященных. Более того, этот сорт магии единственный не требовал даже обладания сродством к магическим энергиям, обладая силой сам по себе. Достаточно было просто суметь произнести нужную последовательность звуков. Но, конечно же, все это давалось не просто так. Слова требовалось произносить с идеальной точностью и верностью. И вовсе не потому, что иначе волшебства не случится, нет. Просто получиться может совсем не так, как хотелось бы незадачливому чародею. А многие бы смогли с идеальной точностью воспроизвести все обертона и переливы речи, чуждой любому из существующих на земле языков и настолько древней, что даже во времена Аккада считалась легендой? От мистического удара голова Архипа с треском запрокинулась назад, треск разлетающихся в крошку зубов был так оглушителен, что показался громовым раскатом, а ослепительно яркая вспышка боли надолго выбила из разума любые другие мысли. Почувствовав под щекой шершавую поверхность иссохшей земли, он погрузился в блаженное беспамятство.

Часть четвертая. Глава 32

Сперва вернулась боль. Болело, кажется, все, что только могло болеть в теле, и даже немного того что болеть, по идее, не должно. Болела грудь, с трудом и хрипом вздымавшаяся в попытках хлебнуть воздуха. Болела челюсть, опухшие губы, да и вообще весь рот, заполненный солоноватой юшкой и осколками костей. Бобел живот, болела кожа, господь свидетель, даже волосы и те добавляли во всеобщую какофонию боли свой небольшой, но вполне весомый вклад. Но больше всего отчего-то болела правая рука, плечо которой то и дело пронзали резкие яростные вспышки, словно бы кто-то пытался эту руку из сустава выломать. Потом, постепенно и неуверено начало возвращаться сознание и Архип понял, что за руку и вправду кто-то яростно тянет. Да так сильно, что при каждом из рывков измученное тело его довольно ощутимо сдвигается и скребет многострадальной колдунской мордой по твердой и шершавой, словно шлифовальная шкурка, земле.

Величайшим усилием Архип разлепил веки и обнаружил, что на улице уже царила глубочайшая ночь, и луна давно перебралась за зенит, а значит в бессознательном состоянии он провалялся не меньше нескольких часов. Издав пару хриплых стонов, он сумел-таки повернуть голову, попутно, кажется, расцарапав ту часть лица, что по какому-то недоразумению до сих пор оставалось целой. И сразу же встретился поймал практически лишенный от ужаса взгляд молодого дворянина. Как бишь там его звали? Владимир? Александр? Да и бес бы с ним. В общем, спутником ныне покойной столичной волшебницы. Мальчишка этот выпучив глаза не хуже самого Альберта фон Бреннона, и тихонько поскуливая, яростно пытался вырвать из правой руки Архипа зажатый мертвой хваткой топор. Пытался настолько упорно и яро, что, судя по боли, давно уже выбил как из плечевого, так и локтевого сустава. Да и как бы жилы не пообрывал, а то совсем рука не слушалась. Как еще с корнем не выдрал, непонятно. Особой злобы на глупого мальчишку колдун не испытывал. Видно было, что не по своей воле тот делал. Лицо перепуганное, губы искусаны до мяса, по подбородку слюна вперемешку с кровью текут, движения деревянные, неуклюжие, словно на ярмарке куклой на веревочках неумеха-скоморох управляет. Единственное, что по-настоящему удивляло, так это то, что топор к руке, словно бы прилип. Никакими силами не удается Владимиру, или, может быть Евстафию, Бог его ведает, даже одного пальца разжать. А он, судя по крови на топорище пытался... Зубами грыз, что ли?

Колдун осторожно, внимательно прислушиваясь к ощущениям, раскрыл рот и выплюнул забившую рот массу. К его большому счастью, челюсть вполне себе слушалась. Значит не сломана. Правда, вместо половины передних зубов только острые осколки, Но с этой проблемой при желании так или наче справиться можно. В крайнем случае новые отрастит, колдун он или нет, в конце-то концов. А вот с рукой такой фокус уже вряд ли пройдет.

– Ну и чего ты делаешь, дурень? – прошепелявил он. Не то, чтобы, он надеялся вот так сходу образумить мальчишку, ежели б влияние Бреннона было таким слабым, то он и сам бы уже давно выпутался. Но ничего другого ему и не оставалось. Сил на борьбу самому не было.

– Я... Я... Я не могу!!!! – навзрыд завыл тот. Будто только и дожидался, пока слушатель в чувство придет.– Он меня заставил...

– Чо орешь, дурниной? – поморщился колдун. Истерика дворянчика резала уши. – Ты волшебник или корм собачий? Не учили вас там в институтах как от чужого контроля освобождаться что ли?

– Я пробовал!!! – не переставал голосить тот. – Он слишком силен!!!

– Отставить истерику! – постарался рявкнуть Архип, получилось не очень внушительно, но на столичного волшебника, кажется, подействовало. Наконец, сумев хоть немного взять себя в руки, тот прикрыл глаза и попытался выровнять дыхание. При этом правда, уперся правой ногой в бок и теперь не дергал топор, а просто тянул. Так, что Архип порадовался, что чувствительность совершенно отказала. – Давай, давай, ты сможешь... – попробовал было подбодрить мальчишку колдун, но неожиданно его прервал удар лопаты по голове неудачливого волшедника.

Коротко всхрипнув, юноша мешком осел на землю. Архип повертел головой и с удивление заметил что за всеми своими злоключениями пропустил появление на поляне сразу нескольких новых действующих лиц. За спиной, тяжело дыша, словно после длительного бега по пересеченной местности руках возвышался Григорий – сельский поп. Судя по позе, именно он лопату и зашвырнул, не найдя лучшего способа, чтоб утихомирить одержимого. Следом со здоровенным мешком на спине тащился Бирюк. Из-за спин мужиков тянула шею Айрат – архиповская воспитанница и ученица. Увидев колдуна в крайне плачевном состоянии татарка только зажимала руками рот и усиленно моргала полными слез глазами.

– Твою ж мать за ногу, Архип Семенович, прости Господь мою душу грешную, – возмущенно забормотал священник, оглядывая изломанное тело колдуна. – Да в гроб краше кладут! Это тебя аспид этот столичный так отработал? – он угрожающе замахнулся на бесчувственного Владимира, или Пантелеймона.

– Да куда ему, малохольному, – оскалился Архип зияющей многочисленными пробелами улыбкой, и постарался подняться, как он и ожидал, правая рука, упорно продолжавшая до побелевших костяшек сжимать топор, висела плетью, да и остальные слушались не сильно лучше, так что если б не помощь подскочившей Айрат, то все условия бы пропали втуне. – Не мороси, черноглазая, – успокоил он ее. – Не в первой. Справимся, – и сплюнул скопившуюся во рту кровавую массу.

– Пресвятая Богородица, – невольно перекрестился священник, зачем-то проследив за плевком и разглядев там белеющие куски кости. – Архип...

– Ты тоже не начинай, чай не попадья, – только отмахнулся колдун и поковылял в сторону покрытого травой холмика почти на самой опушке, удивительно выделявшемся на совершенно лысой поляне. – Все нашли? Тогда раскладывайте вот на том камне, что побольше, – отдал он указание за спину.

До холмика, точнее просто крупной кочки, удобно расположившейся под приметным, измазанным подтеками чего-то красного деревом, он добрался пусть и с трудом, но все-таки своим ходом. И столкнулся с неожиданной трудностью – надо было порыться в густой свежей зеленой траве, а сделать этого он никак не мог.

– Помочь, Архип? А то ты как-то неважно выглядишь... – прозвучал со спины девичий голос. В тоне, под слоем ехидцы он почувствовал плохо скрываемое беспокойство. Айрат ему нравилась. Не как женщина, хотя, конечно, красота ее могла заставить любого мужика потерять голову, и, тем более, не как дочь, отношения их были далеки от семейных. Архип восхищался ее рассудительностью, не свойственной для такого юного возраста, неутолимой жажде знаний и недюжинному таланту к чародейским искусствам, возможно, чего уж греха таить, даже превосходящему его собственный. Такой бы алмаз да под хорошую огранку.

– Ну раз уж ты все равно поперлась за мной, приблуда, – поддержал он предложенный девушкой тон. – То давай, не ленись, покопайся в травке. Надо вот в ней кой-чего отыскать.

– Что ищем-то? – охотно согласилась та, приседая. Шутки шутками, а немилости учителя она опасалась и любые задания выполняла легко и без возражений.

– Голову.

– Сахарную что ли?

– Нет, человеческую.

– К-к-как, человеческую? – девичьи руки замерла на полпути к травяному ковру, обычно миндалевидные глаза округлились, а губы дрогнули.

– Самую настоящую, – невозмутимо стоял, сверкая дырявой улыбкой Архип. – Круглую, лысую, слегка сморщенную. При этом учти, она может злобно пялиться и даже клацать челюстями.

– Она живая что ли? – кровь отхлынула от миловидного смуглого личика.

– Ага. Трусишь, егоза татарская? – подначил испуганную девочку колдун. А вот нечего было над немощью учителя насмехаться. – Позвать, может, кого из мужиков?

– Вот еще, – гордо вздернула курносую мордашку Айрат и, зажмурившись, словно в ледяную воду, сунула руки в траву.

Немного порывшись, она было взвизгнула, но, прикусив губу, все-таки пересилила себя и вытащила из зарослей крупный травяной ком, разъяренно сверкающий черными глазищами.

– Это оно? – справившись с первым страхом, что тоже удивительно, видать, от свалившихся на плечи ее за последний год переживаний, характер татарки, даром, что соплюха совсем, закалился настолько, что иному бывалому рубаке и Крым, и Рым прошедшему сто очков вперед могла дать, теперь разглядывала свою находку с любопытством, и даже начала крутить ее, вызвав злобное шипение. – А чегой это с ним?

– Оно-оно, – подмигнул Архип голове. – А это, Айрат, результат недооценки могучим волшебником обычных шаманских фокусов, – съехидничал он, вспомнив про то, как презрительно чернокнижник отмахнулся от его чар. Судя по сверкнувшим в траве глазам, насмешка достигла цели. – Познакомься, душа моя, это Альберт Карлович фон Бреннон. В прошлом дворянин, хозяин этих мест, не буду скрывать, возможно, величайший из прежде виденных мною волшебников, а по совместительству еще и кровожадный тиран, детоубийца и просто безжалостный ублюдок. Ну и да, именно он – причина всех твоих недавних невзгод и страданий.

Лицо девушки напряглось, а во взгляде проступила сталь. Она уже совершенно иначе, без толики страха посмотрела на предмет, что держала в руках и задумчиво спросила:

– Скажи, Архип, а чегой это мы с ним делать будем?

– Ежели ты ему глаз выколоть хоть хочешь, то даже не пытайся, это бесполезно, – огорчил свою воспитанницу колдун. – Да и не стоит оно того. Боли он не чувствует, только ногти пообломаешь. И бессмертен, выродок почти. Хоть режь, хоть жги его, все равно дергаться будет.

– Так и чего ж тогда с Кощеем этим Бессмертным делать?

– А то, красота моя, – речь давалась нелегко, но пропускать такую прекрасную возможность для обучения Архип не собирался. – Что способ есть, – он развернулся и похромал в сторону мужиков, уже громоздивших гроб на особо крупный кусок гранитной чаши. – Чтобы умереть, нужно жить, и именно поэтому чернокнижники, превращаясь в личеров, вынимают собственную душу из тела, зависая как бы посередине. Нам нужно сделать простое – лишь объединить тело колдуна и его душу. Благо, душа у нас вот тут, а тело... тело вы притащили, – и он постарался продемонстрировать топор. К вящей его радости, рукой удалось даже слегка качнуть, не Бог весть что, конечно, но все ж лучше, чем совсем плетью висит.

Тем временем, из мешка вытащили и разложили на камне обезглавленное мужкое тело, тощее и высохшее, но на удивление хорошо сохранившееся, учитывая почти два столетия в земле, за которые и гроб, и одежда на нем сгнили под корень. По сигналу учителя Айрат приставила комок травы к шее тела и отступила назад.

– Ну что ж, Альберт Карлович, – обратился Архип к злобно буравящему его мрачным взглядом Бреннону. – Загостился ты на этом свете, пора бы уже и честь знать, – он перехватил топор левой, работающей рукой. Естественно топорище скользнуло без какого бы то ни было сопротивления. – Да и Павла Тихоновича отпустить надобно со службы, он-то совсем исстрадался, бедолага. – Взвесив оружие в руке, Архип аккуратно положил его мертвецу на грудь, личер попытался что-то сказать, но из-зо рта, намертво забитого травой донеслось только малосвязное мычание и сипение. – Ну уж нет, дорогой мой, освобождать я тебя не собираюсь, не в той кондиции я, чтоб с тобой сейчас скубаться. Посиди, как есть, так спокойнее.

По сигналу Архипа его ученица порылась в наплечной сумке и вытащила оттуда несколько предметов. Связку восковых свечей, слегка кривоватых, видно, что отлитых кустарным способом, клубок красных ниток, небольшой бурдюк с водой и грубую деревянная чаша.

– Обмотай вокруг шеи семью кругами и завяжи на ней семь узлов. Да только нить не рви ни в коем случае, – указал он татарке. – Семен, Григорий, берите по свече и вставайте один по левую руку, второй по правую, – сам он вылил талую воду, специально набранную по зиме еще, в чашу, взял свечу и прошел в ноги.

Закончившая с ниткой девушка, со спичками обошла мужиков и подожгла три свечи. Сама же, без напоминаний встала в голове с четвертой. Архип одорительно кивнул. Один раз лишь рассказал что делать, а девка запомнила. Толковая с нее колдунья выйдет. В очередной раз сплюнув кровь, он прикрыл глаза, настраиваясь на нужный лад и медленно запел.

Душа-птаха, вольная, ясная,

Не кружи над чужими краями,

Не пленяйся тропами туманными,

Не теряйся в ветрах за горами.

Лежащий на груди мертвеца топор, словно бы начал стариться. На глазах, словно бы проходили не мгновения, а годы или даже десятилетия, метал начал покрываться ржавчиной, дерево топорище иссыхать и уменьшаться, пока совсем не рассыпались в ржавую рыжую пыль и прах. Одновременно с этим вокруг четверых человек стоящих крестом над телом завился холодный ветер, пронизывающий насквозь любую одежду, но при этом даже не колыхавший зажатых в руках людей свечей.

Мать-земля тебя вяжет силою,

Отец-огонь зажигает твой путь.

Кровь твоя – растекается жилами,

Плоть твоя – призывает вернуться во грудь.

Айрат невольно вскрикнула, когда из-под красной нити, намотанной на том месте, где шея колдуна соприкасалась с телом лениво и неохотно начала, тоненьким ручеечком начала вытекать темная, почти что черная и густая, словно смола, жидкость.

Как к дубу лист, как перо к птице,

Как роса к траве поутру —

Вернись, душа, заставь сердце биться,

Словом древним тебя я зову!

Ветер покруг проводящих ритуал людей крепчал. Более того, казалось, что в нем можно было расслышать отдаленные гневные выкрики. Трава, окутывающая голову чернокнижника за одно краткое мгновение пожелтела, иссохла и рассыпалась в прах, открывая донельзя перепуганное, и от того почти что живое лицо старика.

Да будет так – на тело замок, на уста печать,