Текст книги "Архип (СИ)"

Автор книги: Евгений Чернышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Часть вторая. Глава 10

«Важнецкими людями», а точнее человеком, оказался Пантелеймон Аркадьевич Вект, волостной помещик, чье владение находилось в пятерке верст в сторону от основной дороги на Чернореченск, около самых гор. Дед его был немчурой из военных, то ль из Голландии, то ль из Пруссии, и дворянский титул получил за мелкую услугу то ль при Александре, то ль при Николае Павловиче. И насколько мелкой была услуга, настолько же ничтожным было и поместье включавшее в себя скромный рудничок да деревеньку на вольной аренде. А поскольку здесь, на севере Пояса крепостного ярма на крестьянина надеть так и не сподобились, то положение его отягощалось еще и необходимостью с крестьянским миром дружить. Но была у этого и иная сторона, ибо Пантелеймон Аркадьевич, как и батюшка его, ежели верить старожилам, отличался полным отсутствием свойственного поместному дворянству чванства и высокомерия в общении с простым людом. А еще честностью в расчетах с наемными рабочими. За что и от «своих» крестьян, и от крапивинских имел одно лишь большое уважение.

Пантелеймон Аркадьевич, крепкий и широкоплечий мужчина с грубыми тяжелыми чертами лица, словно бы вырубленными из куска камня да висками едва тронутыми сединой, встретил Архипа в высшей степени тепло. Едва тот вошел в комнату, он поднялся и заключил колдуна в медвежьи объятья. Если б на месте Векта оказался кто иной, то Архип с презрением бы сделал вывод, что помещик просто набивает себе цену перед тем, как приступить к просьбе, но с Пантелеймоном он встречался не в первой и знал, что тот совершенно искренен, и с той же улыбкой от уха до уха лезет обниматься к любому новому знакомому.

– Пантелеймон Аркадьевич, давай без прелюдий, – с самого порога пресек он любые попытки помещика говорить о погоде и здоровье. Вект ему нравился, но колдун не спал уже более суток, а потому делал только поскорее выяснить все подробности да отправиться спать. Да и вообще окружающие не без причин считали, что характер у колдуна был достаточно скверным. – Я всю ночь упыриху караулил, умаялся.

– Упыриху? – пробормотал сбитый с толку напором собеседника Пантелеймон. – Это которая кровь пьет?

– Ну не водку же, – оскалился Архип. Но потом, понимая, что хамит человеку без причины, пояснил. – Она самая, мертвячка кровожадная. Девка местная в буран в распадке замерзла, а родные по ней так горевали, так убивались, так назад звали, что она и вернулась. Отца насмерть загрызла, брата чуть было следом не утащила.

– Ох, страсти какие, – пораженно покачал головой Пантелеймон, крестясь. Объяснением Архипа он удовлетворился и сразу же перешел к цели своего визита. – Архип Семенович, как ты правильно понял, я к тебе по нужде явился. У меня в деревне беда. Младенцы пропадать начали. Трое уже. И таинственно все пропажи сверх меры: вот, вроде только лежал в люльке, агукал, а отвернется мать, лишь на мгновение отлучится, или задремлет, так дитятки и нет. И ни следов, ни шума никто не слышит. Словно и не было их никогда.

Архип крепко задумался и поерзал на стуле. Полакомиться человечинкой, особенно детьми, много какая нечисть не прочь. Но сразу на сверхъестественное валить тоже не след, мало ли что у них там творится, да и в деревне у рудника церквушки своей нет, детей крестить к Григорию возят, а значит вдвойне вкусные для нечисти:

– Давай поподробнее, Пантелеймон Аркадьевич, – попросил он. – С чего решил, что нечисть балует, а не какой-нить лихой человек? Средь нашего племени тоже такое водится, что любой вурдалак от зависти удавится.

– Так-то оно так, Архип Семеныч, злых людей на свете не меньше, чем добрых, – согласился помещик. – Но говорю же, уж больно обстоятельства у этих дел подозрительны. Вот сам посмотри: первой у Параньки, девки моей дворовой дитё пропало. Она на кухне кашеварила в тот день на завтрак. Зыбку рядом повесила, на глазах чтобы. Едва в кладовую отлучилась, вернулась, а дитяти и нет. Упер кто-то. Двери все заперты были, я сам отпирал, как от крика ее проснулся, никто чужой войти да выйти не мог. Тем более, с младенцем.

Архип медленно кивнул, жестом предлагая гостю продолжать.

– Это было, значица, недели полторы назад. Мы даже грешным делом подумали, что девка умом тронулась да сама ребенка куда скинула, чтоб не растить. Пришлось даже в город отправить, а то муж ейный даже прибить ее по первости грозился. Но потом, дня через два опосля Параньки беда приключилась с Авдотьей, кузнецовой дочкой. Ночью было. Она допоздна ребенка укачивала, да и уснула у люльки прямо. А утром мужик ее первым встал, люлька пустая. Двери-окна закрыты изнутри были. Некому было прийти.

– Мда... – протянул староста, поскольку собеседник замолчал, видимо, ожидая реакции, а Архип погрузился в свои мысли. – Дела.. А третий?

– А третий случай третьего дня был. Народ уже на взводе без меры, а потому матери с детей вовсе догляд спускать перестали. С матерями да свекровями сговариваться стали, по очереди сидят, ни на минуту не оставляют. В общем, вроде даже помогло, неделю почти ничего не случалось. А потом...– он устало махнул рукой. – В общем есть у нас семья. Была то есть. Мишка да Ялка. Молодые, прибились сразу семьей прошлым летом. С другой губернии, вродь. Родни нет у нас. В общем, некому им помочь, подменить было. По первости им соседи прикрывали, смотрели за мальцом, пока Ялка хоть час, хоть два поспать могла. Но народ устает, и в тот день не смог никто придти, сами на износ уже. Мишка-то в шахту ушел, а жену с ребенком с двух сторон заперли, изнутри на засов, а снаружи возжой под дверь. Окна тоже. Никому не выйти было... – он замолчал, тяжело покачав головой. – В общем, в избе той пожар начался. Как? Почему? А Господь его ведает. Соседи дым увидели. Пока прибежали, пока двери выломали, пока затушили, внутри уж выгорело все. Ялку, точнее, тело ее, нашли, а вот от ребеночка ни следа. Не было его там. Мишка– бедолага, как новость узнал, так сходу в колодец, даже вякнуть никто не успел. Не знаем, как теперь быть, Архип Семеныч. Народ уже на грани, того и гляди разбежится весь. Да и сам я, скажу по-честному, боюсь. У меня ж невестка старшего на сносях, со дня на день разрешится. Я их в город следом за Паранькой отправил, с ними же еще двух баб, что с мелкими, а тамощних дворовых в имение вызвал. Но так нельзя ж бесконечно делать. Городской дом небольшой, всех не спрятать. Помоги, Архип Семеныч, ты в этом деле сведущ.

– Помочь бы, Архип, – медленно проговорил староста, видя что колдун продолжает о чем-то мучительно размышлять.– Пантелеймон Аркадьевич не обидит, так ведь?

– Не обижу, Богом клянусь, и тебя не обижу, и общину награжу.

Так вот чего староста суетится, хмыкнул Архип. Андрей Семеныч мужик хозяйственный, раз поставили его старостой, значит, в первую очередь о своей общине печься надо. Мелкий дворянин – не ахти какая рыбешка, конечно, и деньгами большими не ворочает, но у него рудник есть, а железо по сходной цене прикупить никогда лишним не будет.

– Сперва до меня доедем Пантелеймон Аркадьич, – медленно поднялся со стула колдун. – Запасы пополнить надобно, да соберем чего важного, а потом и тронемся в путь. Ты ж на санях?

– Да, Архип Семеныч, конечно, домчу с ветерком,– помещик вскочил следом. На лице его читалось огромное облегчение. Еще бы, в этих землях свободные крестьяне для работы в руднике не валялись и терять даже часть "своих" деревенских он ни в какую не хотел. А какой мужик согласится с деревне жить, где детей воруют? Лучше уж в город на заработки подаваться. Или в Крапивино с семьей, благо там земли немеряно, только руки нужны, да и нечисть если шалит, то нечасто и недолго, спасибо собственному колдуну.

На том и порешили. Накинув шапку и тепло попрощавшись с женой старосты, как всегда надававшей "в дорожку" снеди, колдун с помещиком вышли на двор, где стояли прогулочный сани с впряженной в них лошадью, да не простой рабочей клячей, а настоящим породистым рысаком. Мог себе позволить Пантелеймон Аркадьевич держать лошадей только для езды, чем беззастенчиво и пользовался.

Дома Архип, как обычно, собирался со всем тщанием, сложил разных бутыльков да горшочков, травы разные, никогда не знаешь, что понадобится. С величайшей аккуратностью, стараясь никоим образом не коснуться острия, упаковал крупную двузубую вилку, клубок веревки да несколько цветных лент.

– А там что, Архип Семеныч? -Пантелеймон, оказавшись в мастерской колдуна вел себя, словно ребенок в кондитерской лавке. Он постоянно ходил от одной полки к другой, разглядывал все, иногда задавал вопросы. Сейчас его любопытство вызвал необычный продолговатый ящик, обмотанный поперек и вдоль несколькими железными цепями, запертыми на массивный висячий замок.

– Там? – скосил глаза Архип, в тот момент выбирающий между двумя флаконами, покрытыми только одному ему ведомыми символами. – Там топор.

– Топор? – недоверчиво переспросил Пантелеймон, подозревая насмешку.

– Ага, топор, – подтвердил колдун и забросил в сумку оба бутылька. – Обычный такой топор. В лесу по осени нашел. Древко все старое, растрескавшееся, лезвие ржа поела, но, что характерно, все еще остер, аж бриться можно.

– Ишь ты...

– Ага. А главное, что куда его не сунь, где не оставь, всегда возвращается. Я его и в Черной топил, и с утеса в горах бросал. Даже к мужикам попутным в город подбрасывал. Все едино, едва подумаю, что мне нужен топор, так вот он, миленький, откуда не возьмись рядом лежит. Как собака. Только что хвостом еще не виляет. Возможно, зря.

– Жуть какая.

– Вот и я решил, что жуть. Потому и заковал его, как сумел. Чары наложил всякие. За месяц еще ни разу не выбрался.

– А откуда он такой взялся-то? – помещик недоверчиво переводил взгляд с сундучка на колдуна и обратно. Чувствовалось, что с одной стороны он боится обидеть хозяина, в котором отчаянно к тому же нуждался, недоверием, но и просто проглотить невероятную историю не мог. Уж слишком от нее веяло небывальщиной.

– Не знаю, Пантелеймон Аркадьич. Говорю ж, в лесу нашел. В том, что за Черной. Где нечисть обитает, – Архип закончил сборы, встал, закинул за спину котомку. – Ну пойдем, Пантелеймон, посмотрим, чем горю твоему помочь.

По пути из села заехали в лавку, где Архип закупил фунт соли да предупредил Дарью, хозяйку купеческого дела и свою зазнобу, чтобы не теряла его. Опосля, по здравому размышлению, посетили церквушку, где колдун, в очередной раз разругавший в пух и прах с отцом Григорием, чисто на всякий случай, набрал полный мех освященной воды. Покончив со всеми приготовлениями, наконец, двинулись к имению. Гнал Пантелеймон Аркадьич на все. Крапивино и наезженную часть тракта, почти до самой Ночной проскочили словно на крыльях, а вот дальше начиналась дорога, по которой зимой ходили мало и редко, от того езда заметно замедлилась. Но все равно, могучий конь делом доказывал, что не зря ест свой овес, двигаясь куда резвее, чем смогла бы любая Крапивинская скотинка. Да и пошевни у Пантелеймона были прогулочные, удобные, а конь ехал ровно и мягко, и в итоге Архип, пригревшись в теплом полушубке, задремал. Все-таки предыдущая бессонная ночь и ее переживания все-таки взяли свое.

Почти всю дорогу до Рудянки, как называлась деревня во владениях Векта, а заняла она оставшуюся часть дня и весь вечер, Архип благополучно проспал, продрав глаза только часа за два до полуночи, когда до цели путешествия оставалось рукой подать. Проснулся он не сам по себе, но сперва этого даже не понял и несколько мгновений молча смотрел в черное, шедро усыпанное алмазами звезд небо. А потом снова услышал его. Вой. Уверенный, злой, голодный. Голос вышедших на охоту хищников. Волков.

Архип резко поднялся и осмотрелся по сторонам. Ехали они по дороге хорошо укатанной, значит жилье было недалеко. Света луны и звезд было достаточно, отраженного окружающей белизной было вполне достаточно, чтобы видеть на десятки шагов вперед. А главное, его было достаточно несущемуся по дороге во весь опор без всяких понуканий встревоженному коню.

– До деревни пара верст, – ответил на невысказанный вопрос напряженный Пантелеймон, теребящий в руках обрез берданки. – Таким темпом, ежели еще четверть часа не нападут, потом уже не решатся.

Архип согласно кивнул, хотя особой уверенности в это не испытывал, в голове его все еще звучал волчий ответ на рев упырихи. Нет, это могло быть простым совпадением, но в такие совпадения он предпочитал не слишком верить.

Вой повторился и в неверном лунном свете колдун увидел, как он ближайшей рощи, а вся округа была распаханными полями, отделилась стремительная тень. За ней вторая, третья, четвертая. И все они бросились по сугробам наперерез. Глубокий снег сильно замедлял бег хищников и сани с путешественниками имели хороший задел, но это было временно, стоит волкам выбраться на тракт, так они налегке без труда догонят отягощенного упряжью уставшего за день пути почти без отдыха коня. Да и как скотина поведет себя при приближении хищников тоже было не очень понятно. А то понесет, перевернув сани и бросив их обоих на произвол судьбы.

– Колдун я в конце-то концов или на хлеб намазано? – в сердцах хлопнул себя по лбу Архип и под удивленным взглядом принялся рыться в своей сумке.

Первым делом он вытащил яркую ленточку, потом пучок каких-то трав, а последним, при этом не из своих припасов, а из свертка с едой, данного старостиной женой, и ополовиненного уже Пантелеймоном, достал солидный шмат мяса. Вбросив взгляд на уже выпрыгивающий на дорогу волков, к четырем замеченным ранее добавились еще три, он начал. Выдрал из устилавшей пол пошевней соломы солидный пук и взялся его хитро заручивать. В процессе своего рукоделия он тихонько нашептывал:

Волчьей ягоды горький вкус,

Волчий голод ей не отбить,

Волка духа боится трус,

Испугавшийся – волчья сыть.

Ненасытная волчья пасть,

Востры зубы сверкают в ней,

Но в утробу волкам попасть,

Тех удел, кто зверей глупей.

Я сплету покрывало слов,

Я укутаю в морок путь,

Кто мою возжелает кровь,

Я смогу того обмануть.

Ты, болванчик, беги скорей,

Уводи от меня беду,

И зверей, и лихих зверей,

Кровью я тебе сил даю.

На последний словах он резанул себе по пальцу ножом и капнул на получившуюся грубую человекообразную куколку, сердцем которой был кусок жареного мяса из запасов еды, волосами засушенные луговые травы а одеждой атласные ленты, несколько капель своей крови. После поднялся во весь рост, размахнулся и швырнул фигурку в сторону от дороги, и направлении речной кручи, над которой они сейчас проезжали. Волки, которые подобрались уже настолько близко, что можно было разглядеть горящие глаза и неправдоподобно-серебристые в лунном свете клыки, резко затормозили, и, запинаясь друг об друга, смешались в огромный визжащий ком меха и злобы. С горем пополам распутавшись, они бросились за новой добычей по сугробам.

Архип облегченно выдохнул и откинулся в санях.

– Гони Пантелеймон Аркадьевич, морок долго не сохранится.

Помещик только молча кивнул, дополнительно погонять коня он не стал, тот и так, перепуганный волчьим духом, несся на пределе своих сил. Не загнать бы после такой дикой скачки на морозе. Как и предрекал колдун, волки быстро раскусили обман. Не прошло и четверти часа, как беглецов догнал разочарованный многоголосый вой. Но было уже поздно, за следующим поворотом сани уперлись в ворота довольно крупной, дворов на сотню, если не больше, деревни. На частоколе, что необычно для этих мест, исправно нес службу какой-то мужик. Знать, барина ждал. И едва завидев знакомую упряжь, тот час кинулся впускать их внутрь.

Часть вторая. Глава 11

На ночь Архипа, как дорогого гостя, разместили в двухэтажном барском доме. На верхнем этаже, где располагались хозяйские спальни как раз была свободна комната старшего сына, увезшего жену в Чернореченск. Колдун не стал особо отнекиваться от предложения поспать на хорошей перине, но заранее предупредил, что в ночи, когда все отойдут ко сну, планирует заняться своими делами на кухне, в коих ему мешать не следует, что бы не происходило и какие бы звуки не слышали окружающие.

Повечеряли в полутьме при свечах все вместе. Не смотря на поздний час, семейство, жена да двое детей-доростков, терпеливо дожидались главу семейства, дабы поужинать вместе, как было заведено. На столе была сытная и простая еда, не слишком отличающаяся от пищи зажиточного крестьянина. Векты не были излишне богатыми и не могли, или не хотели, позволить себе ни пять перемен блюд, ни всяческих марципанов с пирожными. Щи да каша с мясом, а к чаю калачи с вареньем, вот и все изыски. После ужина Архип успел расспросить дворовых, в том числе и отца пропавшего ребенка. Как и ожидалось, никто ничего не видел и не слышал. И не удивительно, в собачье время перед рассветом самый сладкий сон. Людей не добудишься, хоть кол на голове теши. Ну что ж, благо, люди не единственные обитатели дома, и даже далеко не самые внимательные. Еще во время обеда Архип с улыбкой заметил маленькую мисочку, стоящую в углу. Все-таки обычаи предков – штука неисправимая. Уж сколько попы с пережитками народных верований борятся, сколько бесовщиной клянут, сколько анафемой грозят, ан нет, народ на своем стоит. И домовому гостинцы оставляют, и баннику шаешку с веничком да помоями, да и Власию в бороду первое зерно. А ему, Архипу, а не Власию, что надо древнему скотскому богу никому не ведомо, только этого и надо. Кому как не домовому ведать, кто и зачем в его царстве темные делишки обделывает.

После того, как народ разбрелся по своим углам, и в доме все, наконец, затихло, Архип подошел к уголку домового, чтобы поговорить с тем. И недовольно нахмурился. В уголке все было затянуто паутиной, а в чашечке на молоке собралась основательная пенка. Такое ощущение, что коротышка это жилище давно покинул, если вообще жил когда. Но дом не выглядел запущенным, хозяева не ругались без поводу, да и прислуга не выглядела запуганной и забитой. В такой избе обязательно должен быть домовой. Архип удивленно почесал затылок.

– Ладно, если гора не идет к Магомеду... – пробормотал он старинную татарскую присказку, и вытащил из кармана кусок тертого калача, припрятанного с ужина. На большой дубовый стол лег белый листик, на который была насыпана соль горкой, рядом с ней калач и плотно завернутая в несколько слоев бумаги ложка. Нечисть это не люди и вкусы у них специфические, человеку противные. Сладкая выпечка с солью была одной из любимейших угощений истинного домашнего хозяина, и, приглашенный правильным словом, тот никогда не откажется от такого угощения. А ложка... Есть у домового одна слабость – страсть как любит грязные ложки языком вымывать. Вот Архип вместе с калачом припрятал и ложку которую ел. Пока Домовой ложку разворачивать будет, он как глухарь на току, ничего не слышит, ничего не видит. Хоть голыми руками за шкурку бери. Архип уселся к столу спиной, закрыл глаза и вспомнил заговор:

Эй, дедуля – домовой,

Главный по полатям,

Поболтать хочу с тобой,

Выходи, лохматый.

Я накрыл богатый стол,

Завидно всем кошкам,

Только чтобы ты пришел,

Облизал все ложки.

И замер, прислушиваясь, стараясь даже дышать через раз. Домовой он нечисть пугливая, осторжная, малейшую угрозу почует – не придет. Минуты сменялись минутами, а позади колдуна была тишина. Он бросил взгляд через плечо, да, действительно, все было по-старому: ложка лежала, завернутая в бумагу, соль никто и не думал тревожить, калач не шевелился. Не пришел домовой. Потемнев лицом еще больше, колдун опять повернулся спиной к столу, глубоко выдохнул и еще раз зашептал:

Эй, дедуля – домовой,

Главный по полатям,

Поболтать хочу с тобой,

Выходи, лохматый.

Я накрыл богатый стол,

Завидно всем кошкам,

Только чтобы ты пришел,

Облизал все ложки.

И снова затаился. После нескольких бесплодных минут ожидания, колдун поднялся, убрал соль, зажевал калач сам, негоже хлебу пропадать, развернул и сложил в мойку ложку. Все он проделывал совершенно машинально, более занятый собственными мрачными мыслями. Существовало очень немного причин, почему домовой может покинуть даже самый плохой дом с самой нерадивой хозяйкой, уж слишком этот мелкий народец был домоседлив да тяжек на подъем. И в доме Пантелеймона Архип не видел предвестников ни одного из них. Помещик и его домашние не были ни излишне неряшливы, ни излишне злы и сварливы, да и набожностью сверх меры, чтоб крестом выводить любой намек на поганую нечисть, тоже не были наделены. И, тем не менее, в их доме не было домового. А еще совсем недавно тут пропал некрещеный младенец. Отогнав темные мысли и справедливо рассудив, что утро вечера мудреннее, Архип поднялся по мерно поскрипывающей лестнице в отведенную ему комнату. Он и раньше не слишком сомневался в суждениях барина, но теперь точно убедился, что дела в Рудянке приняли какой-то совсем уж дурной оборот.

Спал эту ночь колдун плохо, беспокойно, часто просыпался, а потом подолгу лежал, глядя в потолок, предаваясь размышлениям о происходящем. Когда же ни свет, ни заря, поднялись дворовые, готовить барской семье завтрак, да управляться со скотиной, он спустился на кухню, неожиданным появлением своим до полуcмерти перепугав кухарку, за что даже получил по голове мокрым полотенцем. Правда, успокоившись, та, сконфуженно улыбyнувшись, и, вместо извинений, сунула нежданному гостю полную тарелку каши, кусок твердого козьего сыра на хлебе и вареное яйцо. Архип сохраняя на лице ехидное выражение, волком набросился на предложенную еду, поскольку, не смотря на поздний ужин, проголодался, как черт. К пробуждению хозяев он же насытился и потому с ними за общим столом чисто символически выпил чаю.

После завтрака отправились к кузнецу. О встрече Пантелеймон предупредил того заранее, еще до затрака послав туда младшего сына. Не хотелось заявляться в дом, переживший такое серьезное горе без предупреждения и беспокоить людей почем зря. Им и так было сейчас непросто. Через четверть часа запыхавшийся малец вернулся с посланием от кузнеца, что и он, и дочка гостей принять готовы. Пока Пантелеймон собирался наверху, Архип вышел на улицу, подышать свежим воздухом, где стал свидетелем странного разговора, который почему-то запал ему в разум.

– Малафья,говорю тебе, не просто так, не само собой молоко у коровы пропало! – горячо доказывала самая молодая из дворовых крестьянок, кажется ее звали Марфой. – Ворует его кто-то, вот те крест!

– Не мели глупостей, – отвечала ей собеседница, женщина возрастная и от того куда более стененная. – Кому молоко-то из-под коровы воровать потребно стало? Да и мой вчера после приезда барина обходил все, заперто было, не ходють тут чужие...

– Мелю не мелю, – не успокаивалась молодая. – А молоко пропадает. И у разных коров! Сегодня у Рыжухи, вчера у Сивой, а третьего дня у Сойки. Ой, извиняйте... – последнее относилось уже к вышедшему на крыльцо Архипу. Стрельнув в сторону колдуна серыми глазами, Марфа подобрала два накрытых тканью ведра, видимо с парным молоком и проскользнула мимо него в дом. Архип хотел было догнать и расспросить про коров подробнее, но из дверей уже степенно выплыл Пантелеймон, и они, не медля, отправились по делам.

Впрочем, далеко идти-то и не пришлось, кузнецовский дом по старой традиции стоял совсем рядом, на главной и единственной площади деревни. Совсем неподалеку от барского. Крепко сбитый, украшенный изразцами, с пристройкой, в которой и была кузница, он производил крайне благоприятное впечатление. Кузнец ждал на улице, облокотившись о плетень. Широкоплечий, одетый в телячий яргак, из высоко закатанных рукавов которого выглядывали запястья толщиной с архипову голень, мрачный, словно туча, белобрысый мужик гостей встретил без особой приязни:

– Здрав будь, Игнат Иванович, – поприветствовал его помещик, протягивая руку. – Не буду повторяться, зачем мы пришли, мой мелкий должен был тебе передать.

– Передал, Пантелеймон Аркадьич, – кузнец ответил и, не глядя, сжал предплечье барина. При этом взглядом неотрывно буравя Архипа. – Сказал, будете детей колдовскими путями искать. Значит, ты колдун, – сказал он, подавая руку первым. Как только Архип ответил на пожатие, он ощутил, словно его рука попала в стальной капкан. – Скажи мне, колдун, – взгляд его карих глаз был пронзительным. – Есть надежда, что ты найдешь внука живым?

Архип и не подумал отвести глаза, прямой и честный подход кузнеца ему понравился.

– Меня зовут Архип, кузнец, будем знакомы. А что касается твоего вопроса, Господь мне свидетель, Игнат, я хотел бы ответить тебе на этот вопрос, но не знаю. Слишком много времени минуло. Но даю слово, что до тех пока не найду детей живыми или мертвыми, рук не опущу.

Могучий кузнец, казалось, уменьшился в размере при этих словах, словно мех, из которого спустили воздух.

– Спасибо за честность, Архип, – ответил он, выпуская руку колдуна. – И спасибо на добром слове. Мы с дочерью готовы ответить на любой вопрос, лишь бы помочь, – И он посторонился, пропуская гостей.

Дочь у кузнеца была ему под стать – что называется, гвардейского роста, широкоплечая и широкобедрая. Заплаканная и подавленная, она не сидела сиднем, но в очередной раз что-то убирая в и так идеально сверкающей светлице. Увидев вошедшую делегацию, хозяйка отложила дела и уселась на лавку, потупившись. Рядом, приобняв, уселся и молодой мужик столь же внушительных пропорций, что и Игнат. Видимо, муж и, по совместительству, подмастерье кузнеца.

– Авдотья, душа моя, – пробасил Игнат. – Это Архип, из Крапивина, его Пантелеймон Аркадьич привез, чтоб в горе нашем помочь. Расскажи ему все, что знаешь, будь добра.

Женщина женщина подняла взор на Архипа:

– Как скажешь, отец... А вы... вы найдете его?

– Найду, – уверенно заявил Архип. – Костьми лягу, но найду. Крестом клянусь.

Правду можно говорить мужику, как бы нелицеприятна она не была, но женщине в горе надо дать надежду. Даже если эта надежда призрачна. Пусть надеется, хуже от этого никому не будет. И, как он и надеялся, от этих слов мать слегка приободрилась. Она утерла выступившие было слезы и прикрыла глаза, вспоминая все события ной ночи. Архип не торопил, чем больше он услышит, тем больше вероятность, что сумеет помочь.

– На самом деле, дядь Архип, – ишь ты, сразу Дядька, – мне и рассказать-то особо нечего. Богдашка в ту ночь беспокойно спал. Кричал постоянно, ворочался. мужикам спать не давал. Никакого сладу не было. Как отойду, так в крик сразу. Ну я у зыбки за полночь просидела уже, умаялась и уснула. Проснулась от шума какого-то. То ли скрипа, то ли звона какого. Гляжу, – она замолчала, подавив всхлип. – А зыбка-то и пустая. И сынишки нигде нет. Я в светлицу-то выбежала, думала, он выбрался и сам ножками своими пополз куда. А там темно. Только из открытой печки свет. Я всю избу осмотрела, под лавкой, у печи. Нигде не было. Тогда и мужиков разбудила. Мы вместе уже все перевернули, до утра искали. Нигде и следа...

– Стой! – прервал ее Архип. Он вскочил со стула и начал нервно бегать по комнате, старясь понять, от каких слов его чутье так взвыло. Было в ее словах что-то важное... – Прошу тебя Авдотья, повтори еще раз все, что ты только что рассказывала. Только медленно.

Молодая женщина переглянулась с мужем. Поведение колдуна удивило обоих, но колдуны они вообще не от мира сего, так что лучше следовать его указаниям.

– Я проснулась, не нашла ребенка в люльке, пошла искать в светлицу, – медленно, стараясь не упустить никаких деталей повторяла она. – Ползала по комнате искала, отца сперва боялась разбудить, он на печи спит, а мы с мужем за стенкой на кровати. Потом увидела отсветы от печи, там заслонка была открыта, подумала он туда залез и закричала.

– Точно! Печь! Открытая!! – Архип перевел взгляд на Пантелеймона. – А в третьей хате пожар был?

– Д-да, – запнувшись от неожиданности вопроса, ответил тот.

– А у тебя дома дите украли, когда с матерью на кухне на кухне была!

– Ну да...

– Ясно! Конечно! – он снова обернулся к дочери кузнеца. – Хозяйка, где у вас уголок домового? За печкой? Давно молоко ставила?

– Д-да, за печкой, Давно ставила. уж больше недели прошло. Как сына украли так и не до гостинцев стало. Не до того было. – последнее Авдотья говорила уже спине мужчины, который, бормоча что-то ругательное, залез в самый темный угол.

Через мгновение он выбрался оттуда в паутине, потрясая маленькой деревянной чашечкой.

– Вот! – и с видом, словно отыскал в навозной куче, как минимум, серебряный рубль, с громким стуком бросил тарелку на стол. Окружающие заглянули внутрь, она была пуста, только на дне белела пленка, что бывает обычно от высохшего молока.

– Архип Семеныч, – неуверенно начал Пантелеймон. – Это ж пустая чашка.

– Это молоко! Молоко? – вздрогнул Архип, осененный новой идеей. – МОЛОКО!!! – и так выпучил глаза, что окружающие невольно отшатнулись. – Господи, молоко, коровы... Ну конечно же...

– Архип...

– Потом, все потом, уважаемые, Игнат, Авдотья, благодарю, мне нужно попасть в третий дом. Надеюсь, вы успели затушить его достаточно быстро. Господи, пусть я окажусь прав, – на ходу натягивая тулуп и шапку, колдун, бормотал колдун и не прощаясь выскочил на двор. Следом за ним вышел, несколько раз извинившись, и помещик. – Куда идти? Пантелеймон, не томи.

Следуя указанию руки помещика Архип бегом под удивленными взглядами редких в этот ранний час прохожих пронесся через всю главную улицу и остановился перед небольшим домишкой, раскрытые окна и двери которого носили следы гари. С ближайшего дерева колдун срезал развильную ветку и наскоро обтесал ее. Открыв калитку и перехватив ветку, словно лозоходец какой, он начал медленно ходить круг за кругом по дому безостановочно бормоча под нос:

Ох ты лозушка – лоза, дерево живое,

Помоги же мне найти что-то непростое,

Не рождалось из земли, матери не знало,

Что лохматою ногой землюшку топтало...

Первым Архипа догнал кузнец. Шумно дыша и кое-как пытаясь поправить съехавшую набекрень шапку он, вытаращив глаза наблюдал за возбужденным колдуном. Чуть позже прибежал и Пантелеймон, он не мог похвастаться статью кузнеца , а потому имел крайне комичный вид, когда сложился в поясе чуть не вдвое, в безуспешных попытках восстановить дыхание. Через некоторое время, привлеченные небывалым зрелищем забега сразу двух крайне степенных и уважаемых в деревне людей стали подтягиваться и случайные зеваки. И все они, дабы не дай Бог не помешать непонятному ритуалу, осмеливались только лишь перешептываться вполголоса.

– Это кто такой?

– Колдун крапивинский, барин вчера в ночь привез. Говорят дюже сильный.

– Это тот, что тамошнего попа с того света вытащил?