Текст книги "Архип (СИ)"

Автор книги: Евгений Чернышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Часть Третья. Глава 23

– Ты что, совсем на старости лет с ума сбрендил, Архип? – в сердцах всплеснул руками настоятель сельской церкви, отец Григорий, едва только колдун закончил свой не самый короткий рассказ. – Самсоном себя возомнил, одними руками львов, аки агнцев в бараний рог заворачивающим? Ты б еще с голым задом супротив них поперся!

– Ну, ежели быть до конца четным, – жизнерадостно хохотнул Архип, отрываясь от стакана с роскошной брусничной наливкой, переданной добрейшей Ангелиной Сидоровной, старостиной женой, через своего мужа для "вускорения излечения". – Именно что с голым задом я и вышел. Портки-то при обращения в медведя в лоскуты расползлися.

Григорий только в бессильном возмущении стукнул кулаком по столу и нырнул в свой собственный стакан. Беспечность и безрассудство приятеля поражало его до глубины души. Казалось, этот человек, вообще не отдавал отчета в опасности, которой подвергал себя. Как дитятя неразумный в любую передрягу влетал с упоением и сразу с обоих ног. И ведь ладно бы только собой рисковал, хочется мужику не дожить до старости, так кто ж ему запретить может, так ведь нет замены ему, а без чародейской защиты общине ох как не сладко придется. Григория недовольным мычанием поддержал и Андрей Семенович, сидящий рядом за столом. Сельскому старосте выразить свое мнение более внятным образом мешал рот, набитый куском курника, который Дарья испекла дабы порадовать своего полюбовника и его гостей. Сидели мужики уже затемно у колдуна в избе, все еще носившей следы недавней схватки с перевертышем. Как и сам Архип, все еще более напоминавший мумию в своих многочисленных обмотках, скрывающих еще не зажившие раны. Обе Архиповских бабы отсутствовали, Дарья утащила татарку в свой старый дом. То ли с умыслом, у нее был едва собирающийся женихаться младший сын, то ли просто так, дабы бы не мешать мужикам.

– Да ладно тебе, Григорий, – махнул рукой колдун. – Ну переоценил слегка свои возможности, с кем не бывает. Жив же. И даже деревне прибыток принес. Волки более точно не побеспокоят.

– Слегка? Прибыток? – приподнял брови Григорий. – Да тебя бы за такое "слегка" выпороть, как сидорова козла! Сам чуть к Апостолу Петру на суд не отправился, девку подопечную под удар подставил, чем думал, дурень окаянный?

– Да, тут ты прав, – сконфуженно почесал затылок Архип. – С приблудой дюже нехорошо вышло... Но, видишь ли, Григорий я-то сдуру возомнил, будто именно девка чернокнижнику-то и нужна была. Не даром же, думал, она нападение на родной хутор пережила, не даром порча на ней такая сильна была. Да и волчара тот, в которого Трофим, царствие дураку небесное, обратился, на кой-то ляд ее же в пасти таскал! Все за одно говорило. Не мог я поверить, что все это лишь совпадения. Потому и взял ее с собой, хотел, понимаешь, село из-под удара вывести да оборотней на подготовленную землю, в капкан заманить, на своих условиях сразиться. А оно вот как вышло... – покачал он головой и отпил еще один глоток. – чуть было не опростоволосился.

– Думаешь теперь, не в ней дело? – вступил, прожевав, наконец, угощение, в разговор староста.

– Теперь не сомневаюсь, Андрей Семеныч, – голос колдуна был тверд и буквально излучал уверенность. – Айрат просто под горячую руку попалась, бедолажка.

– А чего ж она тогда выжила? – удивился священник. Он хорошо помнил толпу, что хотела девчонку на костер унести, так как подозревали ее во всяком.

– А она должна была как Трофим Хитрый стать... Духа злого принять, с душой распрощаться и в нужный чернокнижнику момент в чудовище обратиться. Дело черное сделать.

– А порча откуда тогда?

– Да это Игнаций, чтоб ему черти сковороду получше разогрели, может, чтоб девку об колено сломать. Беса-то здоровый человек никогда не примет, лишь тот, что разума лишился, ну или тот, что в глубочайшем страхе и отчаянии находится. А может просто естество взыграло, девчонка-то самый сок, что я рассказываю, – оба собеседника кивнули. Татарка и вправду была поразительно красива. – В общем, надругался он над ней, – Григорий перекрестился, а Андрей выпучил глаза. -Да-да. Надругался и тем порчу ей занес. Как болезнь срамную. Ни разу такого не встречал, но вот ведь как. Я еще, помню, тогда удивился, почему сильнее всего женское у нее запаршивело.Хотя порча она от сердца обычно ходит, – Архип замолчал на мгновение, словно бы что-то обдумывая, но потом пожал плечами собственным мыслям и продолжил – В общем, не смотря ни на что Айрат удивительно сильной оказалась. Духом. Не сдалась гулю. А бес он ведь человеком без его согласия овладеть не сможет, вот и ушел не солоно хлебавши.

– И ты всего этого не знал? Неужто Айрат тебе не сказала? Не доверяла? – зачастил вопросами староста.

– Остановись, Андрей, ради всего святого!– в притворной мольбе воздел в воздух руки Архип, чем вызвал очередное недовольное фырканье со стороны попа. – Я ж не успеваю за тобой, – настала очередь Андрею прятать смущение путем окунания седой бороды в стакан с наливкой. – На чем я остановился? Ах, да... Не помнила Айрат ни бельмеса. Колдун ее памяти лишил. Намеренно или случайно, не знаю, но Айрат словно бы в раковине замкнулась и помнила все произошедшее как в тумане. Словно бы года с трагедии произошли, понимаете? – мужики опять кивнули, хотя по глазам было видно, что не понимали они ровным счетом ничего. – Я видел это, но природы даже не понимал до недавнего времени, а уж что поделать с этим и подавно. А как она Игнация, главного оборотня, то есть, увидела, так чары спали, она все и вспомнила. Тяжко было первые дни, но помогло, видать, что обидчика своего она сама-то и прибила, отомстила уже, вроде как. Ну и травами я как мог ей помог. Теми, что боль душевную приглушают. Да и Дарья моя девку совсем под крыло взяла, по-женски ей что-то нашептывает, хвостом за собой водит. Так и легче становится. По ночам плакать уже перестала, смеяться опять начала. Глядишь и справится, повторюсь, девочка она очень сильная.

– Во дела, – выразил общее мнение Андрей Семенович, и над столом повисло тяжелое молчание.

Некоторое время мужики просто сидели, глядя в пространство не видящим взглядом и каждый думая исключительно о своем, но потом любопытный Григорий снова разорвал тишину:

– Слушай, Архип Семенович, ну ежели ж девка колдуну не нужна была, то зачем все это городить-то было? Татар вырезать, Хитровских, да и приказчиков купеческих. Нешто он это по одной злобе только свершал?

Архип покачал головой и медленно заговорил, тщательно подбирая слова, чтобы собеседники поняли:

– Тут не все так просто, Григорий. Злоба, как таковая нежити не знакома. Как и прочие другие чувства, в том виде, как их понимаем мы, живые, по крайней мере. Но у нежити есть желания. И желаниями этими они закрывают те дыры в душе, что остались от утери чувств. Понимаю, что мудрено, – усмехнулся он, разглядываю пустоту в глазах собеседников. – Но понятнее объяснить как не знаю... В общем, ежели нежить в башку чего втемяшит, то прет к своей цели, не взирая ни на какие жертвы. И, уж тем более, ей плевать на людей, которые от ее действий пострадают. Жизнь человеческую нежить вообще ни в грош не ставит. Я был им нужен, уважаемые. Точнее то, что у меня имеется. И татар они вырезали, чтобы я девку, духом зараженную в дом к себе привел, войти-то в мою избу без моего разрешения ни нечисть, ни нежить не могут, я постарался, огородился. А так сам бы принес, в нужный хозяину момент бес бы завладел ее телом, обратил ее в чудище, а там... Не знаю, может он бы мне ночью глотку перегрызть попробовал, а может просто нужное украл да сбег. Понять мышление нежити даже не каждому мудрецу под силу, не то, что мне – простому деревенскому колдуну, – Архип кокетливо и совершенно по-бабьему, подмигнул, чем вызвал у товарищей невольные смешки. – А когда с татаркой не получилось, они затаились, наблюдая, не разгадал ли я хитрость. Когда убедились, что не разгадал, повторили с Трофимом. И вот тут у них все почти получилось, девочки мои не помешались, не дали оборотню быстро сделать свои дела и скрыться.

– Погоди, Архип Семенович, – наконец, не выдержал староста. – Так ежели не девка нужна была этому Игнату, то что? И на кой ляд он за тобой на выселки поперся? Что ему надобно-то было?

– А тут, Андрей Семеныч, мне несказанно повезло, ведь вещь, что немцу нужна была, я с собой взял. Господь надоумил, не иначе, а то б Игнаций, будь он не ладен, легко на мой дом пустой напал, да забрал искомое, а мы с Айрат да Семеном до весны б на выселках куковали, – и Архип выложил на стол невесть откуда вытащенный им старый ржавый топор.

Оба собеседника удивленно заморгали, ведь оба они могли хоть на Писании поклясться, что еще мгновение назад никакого топора ни в руках, ни у стола не было.

– Топор?

– Он самый. Только дюже непростой топор. Не знаю чем он так немцу важен, но ради него он, не колеблясь, отправил самого своего верного, да и, скорее всего, единственного, слугу в очевидный капкан. Знал, что я готовлю западню, но отправил без колебаний.

– Да что ж в нем такого важного-то? – с интересом посмотрел Григорий на топор, не решаясь к нему прикоснуться. – Колдовство какое наложено что ли?

– Ежели б я знал, – пожал плечами Архип и небрежно забросил топор в угол на кучу какой-то ветоши. – Может и все проблемы бы наши разом решил. А так... Никаких чар я на нем не вижу, на вид топор, как топор. Старый разве что до невозможности, непонятно как еще в пыль не рассыпался. Ну и почти не тупится. Я им дрова колол по началу даже... Ни разу оселком не проходил, а все равно хоть брейся им.

– А разве ж важно теперь это, Архип Семенович? – слегка уже заплетающимся языком, все-таки спотыкач вышел знатный, и в голову бил весьма прилично.– Вы ж с Семеном и Айрат вражину на куски порубили и в костре сожгли.

– Ээх, Андрей Семеныч, Андрей Семеныч, – шутя погрозил пальцем старосте колдун. – Вот где ты голова головой, а где ничего не слушаешь, – тот только развел руками, мол, прости, виноват. – Оборотня, что мы завалили звали Игнаций. И он хоть и тоже был колдуном, причем не из слабых, но был всего лишь на побегушках у личера, немецкого неживого колдуна, который затаился где-то в наших краях. И вот личер этот куда поопаснее будет. Да и, наверняка, посильнее.

– А как же, а что же?

– Что делать?– староста кивнул. – А ничего, Андрей Семенович, остается только ждать. Ловить его по лесам бесполезно, он все равно не живой уже, есть-пить не просит, дышать не дышит. Может хоть под водой в омуте валяться, да хоть даже в твоем погребе, ни в жизнь не догадаешься. Я пока его без помощника оставил, теперь заново искать надо будет, мертвяков поднимать или людей лихих собирать. На все время потребно. Надеюсь, до лета нас не побеспокоят, Андрей Семенович, отсеяться должны успеть. А к тому моменту и я подготовиться попробую, да и из коллегии помощь запросим. Вдруг государевы люди чем подсобят.

– А может он сам уйдет? Ты ему хвост-то прищемил, он и второй раз не захочет – с надеждой в голосе спросил староста, но Архип только грустно покачал головой.

– Нет, Андрей Семенович, ему до зарезу зачем-то нужен этот топор, не уйдет он без него. Сам костьми тут ляжет, но сам не уйдет.

– Мрачные вещи говоришь, Архип, безрадостные...

– Да не переживай, Андрей Семенович, Бог не выдаст, свинья не съест. Прорвемся как-нибудь. Чего цуцыком трястись? Придет опасность – тогда и будем об ней переживать.

– И то верно, – согласился Григорий, поднимая кружку. – За тебя, Архип! За тебя и Айрат, из вас получилась неплохая охотничья партия.

Засмеявший Архип отсалютовал в ответ и тоже приложился к своей.

Застолье затянулось до глубокой ночи, пока не пришел средний старостин сын с наказом от матери и не увел Андрея Семеныча домой. С ними же ушел и Григорий. Колдун вышел проводить гостей за двор и, раскурив трубку некоторое время смотрел в спину удалявшейся троице, привалившись к плетню.

На улице уже во всю о себе заявляла весна – журчали ручьи, легкий ветерок был теплым и влажным, первые ночные птицы уже заводили свои трели. Архип затянулся и посмотрел на небо. Он ждал. Отчего-то он чувствовал, что именно сегодня ему предстоит еще один разговор. С существом куда менее приятным, но куда более интересным. И чувство это не обмануло.

Не успели еще окончательно исчезнуть огни керосиновой лампой, которой припозднившиеся гости освещали себе путь, как от стены за спиной колдуна отделилась человекообразная тень. Тень эта не была материальной. Полупрозрачная, сквозь нее можно было рассмотреть окружающий пейзаж, и какая-то плоская, что ли. Сложно описать, но казалось, что достаточно обойти, посмотреть сбоку то окажется, что она тоньше волоса, словно бы существует лишь в двух измерениях. Архип, естественно, заниматься подобными глупостями не собирался. Он и так знал, что с какой стороны на тень не посмотри, она будет выглядеть одинаковой словно... Словно тень, только упавшая не на какую-то поверхность, а на воздух напрямую.

– Здравствуй Архип Семенович, – с легким немецким акцентом прошипел пришелец. Голос его был тихим, словно ветер, и ежели не прислушиваться, можно было подумать, что это всего лишь шумят ветви в лесу.

– И тебе не хворать, герр Бреннон, – улыбнулся Архип, не поворачиваясь к бестелесному собеседнику. – Не знаю, правда, уместно ли говорить так про того, кто прибывает в вашем состоянии, но ... – он развел руками.

– Уместно, уместно, Архип Семенович, – не принял шутливый тон собеседник. Он подошел к ограде рядом с колдуном и словно бы облокотился на нее. Естестенно, что это была просто иллюзия, поскольку тень была лишь бестелесной проекцией, сформированной могучим чернокнижником для удобства общения. – Я пришел с тобой поговорить. По душам, как вы это называете.

– Ну отчего бы и не поговорить, герр Бреннон, – пожал плечами колдун. – Языком трепать полегче будет, нежели мешки ворочать. Раз пришел, давай жги, сегодня я вполне в настроении слушать.

–Это хорошо, Архип Семенович, это хорошо, – призрак говорил медленно, словно бы тщательно подбирая слова. Ахрип крепко задумался, отчего ж дохлому немецкому магу так важно сохранить с ним хорошие отношения. Не боится же он его, честное слово, нежить вообще мало чего боится. – Я бы хотел, чтобы ты знал, что я не отдавал Игнацию указаний убивать или калечить тебя. Это был его собственный почин. Поэтому я и не таю на тебя злобы за гибель моего старого слуги и соратника. Сам нарвался, сам погиб, ты был в своем праве. Так же, Архип Семенович, как я не отдавал ему приказа насильничать ту ценную тебе девицу. Ты мне веришь?

– Верю каждому зверю, лишь тебе, ежу – погожу, – хохотнул Архип. Почувствовав недоумение собеседника, он добавил уже серьезнее. – Конечно ты не приказывал оборотню насиловать девку, не твой это калибр. Ты всего лишь приказал вырезать три ни в чем не повинных семьи, чтобы получить то, что возжелал, – Архип обернулся и пристально посмотрел в то место, где у тени должны были бы быть глаза. – Ты чудовище, фон Бреннон. Чудовище, которое убивает людей без нужды и жалости. Не знаю, зачем тебе нужен это, – он жестом заправского фокусника вытащил из воздуха топор и забросил его себе на плечо. – Но без боя я его тебе не отдам. Ничего личного, герр Бреннон... – и, развернувшись, двинулся к крыльцу.

– Значит миром не разойдемся? Мне жаль... – прошелестело ему вслед.

– Мне тоже жаль, – ответил Архип перед тем, как закрыть дверь.

Часть Четвертая. Глава 24

В отдалении от человеческих поселений и наезженных трактов, притулившись к одному из малых отрогов Пояса стояла ветхая усадьба. Когда-то богатая, на честных три этажа без подзыбицы, срубленная из отличного строевого леса, она возвышалась среди просторного двора, полного многочисленных хозяйственных построек и ограниченного мощным палисадом, который не сходу и пушкой-то снесешь. Была она настолько стара и заброшена так давно, что даже и отец нынешнего сельского старосты не помнил, кто и за какой надобностью ее построил, да под какие цели использовал. Ну да то и неудивительно, мало ли жилья позаброшенного в этих краях стоит что ли? Места-то глухие, мало ли кто и что тут строил в былые годы. И промысловики, и добытчики, да и всякий хитрый люд, что от закона государева хоронятся да товар, минуя таможню северными морями таскает, в общем, всяческий люд в этих местах проживал. Правда, никто из них хором не строит, обходясь, больше землянками да схронами, но мало ли кому и что в голову стукнет от безнаказанности да собственной удали... В общем-то и не важно то было, поскольку так давно она стояла заброшена и никому не потребна, что большинство общинников позабыли уже и о самом ее существовании, ежели даже когда и знали. Тем более, что от всяческих путей она стояла дальше некуда.

Время, конечно же, не пощадило заброшенную заимку. Частокол дано сгнил на корню, оставив о себе напоминанием лишь россыпь едва заметных трухлявых пеньков, стены поросли мхом и плесенью да пообваливались, частично обрушив внутрь и солидную черепичную крышу. Ну а от дворовых построек вообще остались одни только полузасыпанные ямы.

Но этой весной эти руины обрели нового хозяина. Чуть ли не каждый вечер из главной избы усадьбы доносились тяжелые шаги и тихое бессвязное бормотание. Доносились они и сегодня и ежели б кто заглянул внутрь, то увидел бы как огромная, в сажень ростом, тощая бабища с волокущимися по полу обвислыми грудями и густющими черными патлами, грязными лоскутами свисающими на кривую, покрытую бородавками размером с детский кулак, рожу, без устали босыми ногами шлепала по сохранившимся кое-где осклизлым доскам и с непередаваемым удовольствием обсасывала обгрызенные уж на много раз косточки, которые то и дело подбирала с пола. Покончив со своим бесполезным, ведь все мясо с костей было давно слизано, а заключенный внутри мозг выбит и сожран, она с тяжелым вздохом уселась на камень и, вытащив кривыми, словно изъеденными подагрой, кривыми пальцами с огромными черными когтями из щели меж досками блестящий каменный гребень принялась расчесывать свои сальные волосы, думая нелегкие думы.

Тварь голодала. Ранее, еще прошлой осенью обитала она значительно южнее, в густонаселенных местах, где чуть ли не каждую неделю могла полакомиться человечинкой, а по большим праздникам так и вообще удавалось добыть сладчайщую беременную бабу, но вынуждена была сбежать, поскольку людской род в злобе и жадности своей не терпел сосуществующей рядом с ним нежить, и при любом удобном поводе устраивал на ее род охоту. Татарский род называл бабищу албасты, а русский – лобастой и оба они, позабыв о взаимных неприязнях и претензиях только и искали повода, чтобы ее изловить, да приласкать огнем и железом. Убить лобасту пока никому еще не удавалось, непростое шибко было то дело, но зато сделать ее существование невозможным – запросто, отчего и пришлось ей податься на север в менее обжитые и куда более холодные земли.

По первости, казалось, что лобасте несказанно повезло, ведь едва добравшись до новых краев она нашла себе практически идеальное жилье. Старое, гнилое, холодное, как она и любила. Да и в воздух вокруг приятно пах человеческим духом, обещая обильную охоту. Но потом оказалось, что в краю этом все поселения защищены могучими оберегами, преодолеть которые албасты оказалась не в силах, а люди настолько пуганные, что почти и не уходят от домов по отдельности. Только верхом или с упряжью, за которыми чудищу было никак не угнаться, или большими и пахнущими ненавистным железом компаниями, нападение на которых могло окончиться для уже основательно ослабшей за длительное путешествие нежити весьма плачевно.

И тогда для лобасты настали тяжелые времена, неприкаянной и голодной она скиталась вокруг хуторов и деревень, скреблась в окна и двери, словно побитая собака, преследовала каждого человека, каждую группу, в надежде подловить глупого и неосторожного, но все тщетно. Она голодала. И без того худая и согбенная, она отощала так, что о выступавшие ребра можно было порезаться, а все позвонки – пересчитать прямо спереди. Она даже стала подумывать, а не отправиться ли ей еще куда-нибудь, где будет слегка полегче, да хотя бы и еще на север.

Но третьего дня, когда отчаянье, казалось готово было уже окончательно проглотить лобасту, ей несказанно повезло – у старой водяной мельницы ей удалось схватить миловавшихся в тайне от родичей парня с девкой. Молодых, мягких, свежих. Без ума от свалившегося в руки счастья тварь тут же, прям там на месте без особых размышлений девку-то и сожрала. А потом, отягощенная набитым пузом, поперлась домой с мальчишкой под мышкой. Сперва она хотела вторую добычу свою подержать некоторое время живой, откусывая по необходимости по небольшому куску, чтобы подольше сохранить мясцо свеженьким, тем и переждать до следующей удачной охоты, но во-первых, изголодавшаяся она не слишком-то была способна контролировать собственное чрево, да, если уж быть совсем честным, держать пленника ей было и негде... В общем, прежде, чем дошла до своего убежища, лобаста сожрала и его. Благо хоть хватило ума кости не выбрасывать, а принести с собой, а то бы совсем уж нестерпимо горько было. А так хоть какое-то утешение. Правда небольшое, поскольку теперь закончилось и оно, а новой добычи не предвидится. Даже самой завалящей.

И, словно по волшебству, стоило только чудищу подумать об этом, как чувствительные ноздри ее огромного крючковатого, покрытого многочисленными бородавками носа защекотал терпкий человеческий запах. Запахом так желанной еды. Не самого лучшего сорта, поскольку пахло уже основательно немолодым мужиком, да еще и примешивался какой-то тяжелый смолистый запах, который лобаста, однозначно когда-то прежде встречала, но вспомнить теперь точно не смогла, но стоило ли смотреть в зубы дареному коню, как говорили люди. За неимением лучшего сойдет и этот странно пахнущий мужик. Тем более, что и пахнет им крайне близко, словно бы сам в руки идет.

От вожделения рот лобасты наполнился слюной, так, что даже немного вытекло наружу. Пришлось утирать грязной когтистой ручищей. Привычным жестом закинув обвисшие почти на два аршина титьки на спину, чтобы не мешались, лобаста вприпрыжку бросилась в на запах и доносившиеся оттуда странные булькающие звуки.

К величайшему ее удивлению, там, где она ожидала увидеть добычу – на небольшой полянке в нескольких сотнях шагов от убежища, не было ничего. Пахло человеком, совсем свежо, настолько, что, казалось, он прям сейчас находился чуть ни не расстоянии вытянутой когтистой руки, она даже не сдержалась и этой самой рукой в пространстве поводила, но не нащупала ничего, и все. Удивленная сверх всякой меры, алабасты, выбралась из-под деревьев и вышла в самый центр поляны, надеясь разобрать там хотя бы оставленные следы. И следов этих она там нашла множество. Словно бы человек ходил по кругу, обходя поляну почти по самой опушке и каждый за собой он оставлял тот мерзкий запах... Запах земляного масла, неожиданно вспомнила тварь. Горючей черной жижи, которая иногда выделялась из песков на ее родине. И которую люди использовали для того, чтобы разводить и поддерживать огонь. За спиной лобасты послышался чиркающий звук. Который она узнала мгновенно, звук зажигающейся спички. Осознавшее опасность чудовище рвануло под защиту леса, убегая от преследующей ее смерти. Выпущенный на волю огонек из маленькой спички, едва коснувшись разлитой вокруг поляны смеси, сразу же ринулся по влажной дорожке, с двух сторон замыкая круг. Но лобаста все-таки была быстрее, за мгновение до того, как две ярких полосы соприкоснулись, она одним, неожиданно ловким для ее нескладной фигуры прыжком, прыгнула вперед и, гремя, словно ведро с костями, приземлилась уже на безопасной территории.

Поднявшись она с победоносным видом оглядела захлопнувшуюся впустую ловушку, и закрутила головой в поисках неудачника, который ее устроил. Неудачник не заставил себя долго ждать. Внутри огненного круга словно бы из воздуха соткалась человеческая фигура. Высокий, худой, хотя и не вызывавший ощущения тощего, мужик с ухоженной бородой и таким выражением лица, что молоко должно было скисать прямо в коровьем вымени, стоял опустив голову. Приняв его позу за жест отчаяния, лобаста скрипуче рассмеялась. Ей, конечно, не нравилось то, что ее противником оказался колдун, а кто еще смог бы так хорошо прятаться от ее взгляда, но теперь-то она его видела, никуда не уйдет, пламя не будет гореть вечно. И, судя по склоненной голове, человек прекрасно это понимал. От ощущения собственного превосходства, как и предвкушения новой трапезы, тварь захихикала еще раз.

Смех ее впрочем мгновенно оборвался, когда человек, удовлетворенно что-то вскрикнув наклонился и поднял из травы какой-то черный блестящий предмет. Со все нарастающим ужасом албасты уставилась на свою левую руку, в которой, как она прекрасно помнила она сжимала свой гребень, когда бросилась за добычей. Рука эта была пустой.

Человек тем временем поднял руку с сжатым в ней гребнем к небесам, лобаста, взвизгнув словно испуганная собачонка, попыталась убежать, но окрик человека оглушил ее:

– Замри!!! – чудовище остановилось на месте, словно бы все члены ее одеревенели. – Смотри на меня!!! – голос человека оглушал и давил. лобаста сопротивлялась ему, что было сил, но все равно выполняла приказанное. Медленно и неохотно, но неумолимо она развернулась на пятках и полными бездонного ужаса глазами уставилась на своего мучителя. И нового хозяина.

Тяжелым, словно набежавшие из неоткуда тучи и негромким, но тем не менее, прекрасно различимым не смотря ни на расстояние, ни на рев пламени, человек начал читать заклинание. И каждая произнесенная строка словно огненным клеймом высекалась на мертвом сердце лобасты, наполняя его болью и ощущением неизбежности.

Древним словом, заклинаю я тебя,

Небосводом, где играется заря,

Вольным ветром, тем, что по полю летит,

Звездным светом, что в руке моей горит.

Каменный гребень в руках колдуна светился холодным белым светом, словно, и вправду, в нем сфокусировался свет далеких звезд. Свет этот с легкостью перебивал даже начинавшее уже затихать пламя, освещая всю поляну и наполняя окружающий лес многочисленными тенями. Свет слепил, выжигал глаза, лишал воли к сопротивлению, но албасты никаким образом не могла отвести взора от столь важного для нее предмета.

Предо мною, злость смири, главу склони,

Чудо злое, сочтены твоей уж дни,

Вольной жизни, ныне служба – жребий твой,

На колени припадай же предо мной.

Словно огромная гора рухнула на плечи нежити, придавливая ее к земле заставляя сперва присесть, а после и рухнуть на четвереньки. Албасты вскинула голову и издала долгий, пронзительный, полный муки крик. Она не хотела подчиняться, но не могла ничего поделать. Человек завладел ее гребнем, теперь он мог делать с ней все, что захочет.

Мое слово! Как скажу, да будет так!

Станет верным, словно пес, проклятый враг,

Эти узы, не словчить, не разорвать,

Чуду-юду, век рабою куковать.

Гребень погас, исчезла и тяжесть навалившаяся на плечи албасты, но легче ей от этого не становилось. Черное сердце ее болело, словно схваченное десятками раскаленных обручей, а даже простая мысль о нападении на хозяина, когда тот взмахом руки загасил огненный круг и подошел так близко, что она могла бы достать его когтями, заставил скрутиться в болезненных судорогах.

– Вставай, тварь, – скомандовал человек и лобаста подчинилась. Собственно, ничего иного ей и не оставалось. Человек наложил чары, человек теперь был ее хозяином. – Ждешь указаний? – невесело хмыкнул он. И албасты против своего желания, кивнула. На самом деле она ждала возможности перегрызть обнаглевшему человеку горло, но вынуждена была подыгрывать. – Да, ждешь... А знаешь что? Далеко-далеко, сотни дней пути на полдень и восход есть гора, что выше всех гор на свете, – неожиданная догадка вместе с воспоминанием о прочитанной давным давно статье в альманахе "Вокруг Света", – Зовется она Эверест. Я хочу,чтобы ты немедленно отправилась туда и достигла самой ее вершины. Как достигнешь, можешь считать себя свободной. Только нигде и ни при каких обстоятельствах не задерживайся. Даже ради того, чтоб поохотиться. Таково мое слово! Иди.

Албасты неверящим взглядом уставилась на колдуна. Человек, получивший над ней власть добровольно отдавал ее за то, чтоб она достигла какой-то нелепой горы? Человек, верно, совсем выжил из ума. Но приказ есть приказ, и, повинуясь ему, лобаста развернулась, поправила свалившиеся с плечей груди и медленно поковыляла в куда-то в сторону юго-востока.

Архип долго смотрел ей в след, сперва в спину, а после просто в направлении, куда ушло чудовище, и размышлял, а правильное ли решение он принял? Да, он знал, что убить албасты невозможно, хоть режь на кусочки, хоть до пепла сжигай, она все опять их мельчайшей частицы народится, вопрос одного лишь времени. Ничего в этом свете не боится. Но не лучше ли было заковать ее где-нибудь здесь на Поясе в пещере? И тут же покачал головой, нет, люди идут в эти места, еще лет сто – двести и все горы перероют в поисках злата и железа. А может и чего еще. А так... Ну пусть идет. До Тибета путь неблизкий, особливо, ежели направления не знать, а как дойдет, глядишь, там и замерзнет на вершине, в спячку-то она с голодухи может и впасть. Глядишь, снегом заметет где на вершине да и останется там до скончания времен.

Поиски чудовища не были для Архипа чем-то особо сложным, поскольку нежитью она не была ни особенно сильной, ни умной, да и к любому, даже самому распростейшему колдовству была неспособна. Только и славилась, что запредельной прожорливостью, выглядя при этом всегда так, словно вот-вот сдохнет от истощения, и куда только все девалось, да невероятной даже для нежити живучестью. Он просто пошел по кровавому следу, оставленному чудовищем после того, как оно растерзало молодую и глупую парочку, решившуюся вопреки желанию враждующих меж собой семей, сбежать в город и жить там вместе. Вот и пожили. Ловушку, правда, пришлось готовить довольно долго, горючую смесь даже на лошади вез, благо, знал про феноменальный нюх лобасты и до нужного момента от нее скрывался. Не первый раз на охоту выходил, были давно отработанные способы спрятаться даже от самого внимательного внимания. В последний момент, правда, чуть было все не накрылось медным тазом, когда неуклюжая и неповоротливая обычно тварь проявила какие-то чудеса ловкости и буквально выскользнула из закрывающегося капкана. Но благо Господь смилостивился, тварь при побеге обронила гребень. А владеющий гребнем лобасты может ей приказывать, ежели, конечно, знает как. Архип знал. Чем и воспользовался.