Текст книги "Архип (СИ)"

Автор книги: Евгений Чернышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

За воротами стоял, тяжело дыша и опираясь о крыльцо, Игнат. Усилия, которые он потратил на то, чтобы открыть воротину явно оказались даже для его недюжинной стати чрезмерными. Еремей, который заглянул за открытую створку и увидел, какой сугроб собрала она, вообще готов был побить об заклад что обычному человеку такое не под силу. Разве что богатырю какому из бабкиных сказок.

– Вот же зверюга, – восхищенно пробормотал рядом Андрей, явно подумав о том же. – Да на таком пахать мало, силищи-то...

Двор был завален снегом, пусть и меньше, чем окружающий перелесок, и в нем явно никого уж давно не было, но все строения, в том числе и закрытые стойла на дальнем его краю были вполне исправны и ладны. Перекинувшись с Игнатом и товарищами в другой упряжке, Еремей принял решение коней распрячь, не гоже им всю ночь под хомутом стоять, и так умаялись. Сена, конечно, не было, не запасал на зиму никто, но у самих путешественников кой-чего имелось про запас на случай неожиданной ночевки, а потому было чем покормить измотанную животину. Этим они с Андреем и занялись, поручив оставшимся спутникам помочь Игнату растопить печь в доме. Благо, дров было навалом, с осени космач натаскал достаточно валежника в пустующий в отсутствие хозяйства подклет. И когда уставшие и замерзшие мужики поднялись в горницу, их ожидало теплое и даже почти уютное жилище.

Конечно, никакой мебели внутри не имелось, а сама печь была устаревшей конструкции без полатей, но с дымоходом, и то ладно, а то не дай Бог пришлось бы еще мучиться с протопкой по-черному, но зато был большой пук лесного сена, накошенного и кое-как высушенного с еще осени. В еду животным он не годился по причине разнотравия и вполне возможной его ядовитости, а вот как полстилка под сон подходил как нельзя более. Игнат что-то колдовал у печки, остальные уже распаковали нехитрую снедь, взятую перед дорогой в городской харчевне. В помещении уже было достаточно тепло, дабы скинуть тулуп, что Еремей, ничтоже сумнящась, и сделал, тут же прильнув к теплому глинобитному боку печи, стараясь побыстрее прогнать из членов уличную стыль. Кто-то сунул ему в руки хлеб с солониной да железную кружку. Приказчик от души отхлебнул и закашлялся от неожиданности. Кружка оказалась до краев полна очень недурственным полугаром, почти даже не вонявшем сивухой.

– Откуда такая роскошь? – утерев выступившие слезы, проговорил он, поднимая глаза вверх.

– Игнат припас, – радостно хохотнул Иван, дебелый парень из подмастерьев недавно нанятых купчихой как раз в помощь Еремею. Водянистые глаза его уже соловело блестели, знать, свой стакан мальчишка уже приговорил. – Хорошо винище, согласись, Ерем?

– Хорошо, – согласился приказчик, прислушиваясь к приятному теплу, распространявшемуся от выпитого по заколевшим членам. Приятное было ощущение. Правда, неясная тревога, стальными тисками сковавшая сердце его еще после предложения спрятаться в Лесу, мешала наслаждаться накатывающейся волной неги. Еремей покрутил головой и увидел, что остальные его подчиненные тоже уже основательно присосались к неожиданно большому кувшину, как видимо, выставленному попутчиком. И где он только такой таскал.

– О чем думаешь, Еремей? – неожиданно раздавшийся справа голос Игната, заставил приказчика вздрогнуть. Бугай это заметил и, как показалось приказчику, едва заметно, одними уголками губ, ухмыльнулся. Или это только буйное воображение разыгралось после опасной ночной погони?

– О том, Игнат, – ответствовал Еремей, словно бы машинально протягивая свою кружку здоровяку, что удивительно, до сих пор так и не снявшего свой волчий кожух. – Где ты такой кувшин прятал?

– А... Это... – отмахнулся Игнат, подхватывая протянутую кружку и делая из нее солидный глоток. – Уух, чертовка! – пробормотал он и тут же закусил. – Хороша... Сам варил, между прочим! – похвастался он на всю комнату, вызвав одобрительные восклицания захмелевших купцовых работяг. – Так вот, Еремей Тимофеич, прятал я его знамо где. Здесь же, за печкой. Кувшин воском залил да спрятал с осени. Вдруг пригодится когда. Гляди ж, он оно и пригодилось, – с этими словами Игнат долил из кувшина до краев и слегка неверным шагом, намекавшим, что этот глоток был для него уже далеко не первым, побрел к своей лежанке.

– Игнат, а Игнат, – заканючил Андрей, когда здоровяк проходил мимо. – А расскажи что-нить? А то скука ж смертная!

"Да уж, скука," – недовольно подумал Еремей, поежившись. – "Видать, и вправду просто воображение разыгралось."

Подняв с пола пустую кружку вместо отданной, то ли уже кто-то выпил, то ли просто без хозяина осталась, он налил себе.

Разбудили Еремея приглушенные голоса. Голова несчастного приказчика буквально раскалывалась на части, словно не пару кружек самогона он выпил, но основательно курослесил ночь на пролет. Члены его совершенно не слушались, даже открыть рот, чтобы позвать на помощь, и то не получалось. Да что там рот, он даже веки оказался не в силах разомкнуть. Словно медом замазали. А голоса не затихали. Первый из них он узнал, мрачный глубокий бас Игната сложно было с чем-то перепутать. Разве что с Иерихонской Трубой. А вот второй... Высокий, шипящий, глумливый. Таким мерзким голосом не обладал ни один из подмастерьев, а значит, это был кто-то посторонний. Неужто Игнат впустил, когда все заснули? Тать, решивший ограбить подводы? И, что самое ужасное, что Еремей не мог разобрать ни слова. Сперва он даже, грешным делом, подумал, что это из-за того, что перепил с вечера, но быстро понял, что незнакомцы просто разговаривают на неизвестном ему языке. Перепуганный сверх всякой меры, Еремей напрягся, что было сил, чтобы хотя бы открыть глаза.

Не сразу, но ему это удалось. В горнице все также царил полумрак, рассеиваемый только горевшей лучиной да отблесками из-за печной заслонки. Все спутники Еремея спали на своих лежанках беспробудным сном. Или, так же, как и сам приказчик, просто не могли пошевелиться. Скосив до боли глаза, голова так и не слушалась, Еремей увидел сидящего на сене, подвернув под себя по-татарски ноги, Игната. Перед здоровенным мужиков, все еще, не смотря на жару в комнате, не снявшего волчий тулуп, на небольшом чурбачке лежала отрубленная человеческая голова. Старая. Такая, что морщинистая кожа на ней давно уже потемнела и по цвету приближалась к доскам пола. Но, что самое ужасное, эта голова вопреки всем божьим законам была жива. Она раскрывала рот полный кривых коричневых зубов, разговаривая тем самым мерзотным голосом, и злобно вращала в раскосых глазницах желтыми, словно у хищного зверя глазами.

Совершенно обезумевший от ужаса, Еремей отчаянно задергался, стараясь разорвать сковавшие его невидимые оковы, или хотя бы закричать, чтобы разбудить товарищей. Без толку! Ему даже пальцев на руке пошевелить и то не удалось. Но зато, как оказалось, даже этих бесплодных попыток оказалось достаточно, чтобы обратить на себя внимание ужасной головы. Издав очередной глумливый смешок та прервала свою речь, которую до того читала Игнату наставительным тоном, и судя по всему, отдала какой-то приказ. И приказ этот вызвал в груди здоровяка взрыв гомерического хохота. Еремей с надеждой обвел взглядом попутчиков, уж как бы крепко те не спали, но этот медвежий рев должен был разбудить даже мертвого. Ничего подобного, никто даже не пошевелился, не вздрогнул. Кажется отчаянная надежда промелькнувшая в душе Еремея не осталась незамеченной со стороны головы, и та, бросив еще пару слов, дробно захихикала, явно получая удовольствие от происходящего. Игнат снова поддержал ее, медленно поднимаясь на ноги.

– А ты и вправду крепок, как бык, Еремей, – медленно проговорил он, опускаясь на колени перед приказчиком. – Не только проснулся после сон-травы, но и глаза открыл, – из-за пазухи он достал огромный охотничий нож. – В годы моей юности говорили, что на такое лишь один из сотни способен. Я ж за те три века, что землицу топчу, вообще первого такого вижу, – удивленно покачал он головой, переворачивая свою жертву на спину и располагая поудобнее. – В других обстоятельствах, я б позавидовал даже. Но сейчас...– Игнат демонстративно попробовал пальцем лезвие на остроту. – Понимаешь, Еремей, ежели бы ты не проснулся, то просто помер тихонько, как остальные, и делов-то, – приказчик, отчаявшись перестал сопротивляться и теперь просто, как зачарованный, следил за ножом, приближающимся к низу его живота. – А так придется слегка помучаться... – пробормотал Игнат, налегая на рукоять.

Часть Третья. Глава 19

Шел третий день, который Трофим, несчастный мальчишка, потерявший всю семью после нападения волков на хитровский хутор, находился в доме колдуна Архипа, а легче ему так и не становилось. Целыми днями он безвольной куклой лежал на лавке в Архиповской светлице, уставившись неподвижным взором в потолок и не проявлял никакой воли к жизни. Он не ел, не пил, а когда упорная Айрат, молодая татарка, прознавшая что именно Трофим выволок ее из отцовского дома, чуть ли не в лепешку расшибалась, надеясь вернуть придуманный ею самой долг, пыталась залить ему в рот крепкий мясной бульон, вообще чуть не захлебнулся. В отчаянии Архип, а кроме простого человеческого желания спасти ни в чем невинную душу, мальчишку, которому еще жить и жить, им двигало и желание узнать от единственного живого свидетеля подробности ночного нападения, которые могли помочь ему найти способ справиться с напастью, испробовал все, что только пришло ему в голову. Он окуривал болезного травами, читал над ним заговоры, даже пробовал провести ритуал, который как-то по случаю подсмотрел у вогульского шамана лет десять назад. Не слишком опасное, но весьма мерзопакостное камланье с куриной кровью и дурными грибами, после которого колдун добрый час просидел в бане, не в силах избавиться от ощущения запачканности от общения с миром вогульских духов. И все без толку. Казалось, словно душа мальчишки покинула тело, оставив одну лишь плотскую оболочку, которая по непонятной причине умирать не спешила.

С самого утра Архип в очередной раз копался в своих обширных записях, бесценном хранилище знаний, собранных за долгие годы занятий таиным колдовским искусством, в тщетных попытках найти хоть что-то, что он мог позабыть или пропустить в ходе предыдущих исследований, когда дверь в сени с шумом распахнулась и в светлицу влетела перепуганная и растрепаная Дарья. Увидав подругу в крайнем смятении чувств, состоянии ей, женщине рассудительной, если не сказать рассчетливой, крайне не свойственном, Архип встревоженно поднялся.

– Архип, – выкрикнула она, едва сумев совладать с дыханием, судя по всему, после длительного бега. – Беда!

"А это уже становится неприятной традицией" – подумал колдун, не к месту вспомнив, что примерно с такими же словами к нему по осени ворвался и деревенский староста.

– Помнишь Еремея Саблина, Архип? Приказчика моего!

– Которого ты пятого дня в Чернореченск послала? – прикинул колдун. Он не особо лез в торговые дела своей зазнобы, хотя бы просто потому, что смыслил в них меньше, чем баран в Священном Писании, но пронырливого и весьма услужливого молодого человека с бегающими глазами запомнил хорошо.

– Да, – кивнула купчиха и, собравшись с духом, после секундного молчания, выпалила. – Его убили!

– Волки? – коротко спросил Архип, с тяжелым сердцем упаковывая бумаги в суму. Предстоящая работа заранее казалась ему бессмысленной, но он не мог отказать Дарье. Помнил, что та в высшей мере тепло относилась к Еремею, если не как к сыну, то уж как к племяннику точно, слишком уж давно тот работал на их семью.

Но купчиха с такой яростью замотала головой, что колдун даже забеспокоился, не отвалилась бы:

– Хуже. Их сани привели. Всех изрезанных, изуродованных. По частям!!! Архип, по частям!!! – сорвавшись на крик, Дарья бросилась на грудь своему мужчине и разрыдалась, не в силах более сдерживаться.

– Тихо, тихо, родная, – все, что мог выдавить из себя колдун, это набор банальностей. Все-таки сказывались долгие годы добровольного затворничества. Да и нелюдимая натура колдуна о себе знать давала. Не умел он общаться с людьми. Даже самыми близкими его сердцу. Но, видимо, Дарье было достаточно простого тепла и участия от любимого человека, не прошло и десяти минут, как рыдания ее стали затихать. Задавив разрывавшее груди горе и, чего уж греха таить, удушливый страх, женщина отбросила с лица непослушную промокшую от слез прядь волос и мрачно посмотрела в глаза Архипу:

– Душа моя, тебе надо идти. Я... – она сбилась, но быстро взяла себя в руки. – Прости, но я не могу второй раз на это смотреть. В сенях тебя ждет Лешка, подмастерье мой, он доведет, куда надобно. За старостой и попом я уже послала. Иди, там ты нужнее.

И, слегка оттолкнув мужчину, двинулась к буфету, где, как она знала, хранилось приберегаемое для особых случаев вино. Следом скользнула и стройная фигурка татарки. Архип перехватил взгляд прекрасных черных глазищ, в которых иной мужик мог бы и утонуть, и благодарно кивнул. Айрат была еще очень молода, но недавние злоключения закалили ее, сделали не по возрасту мудрой и сильной. И сейчас Архип был рад, что рядом с Дарьей будет сидеть именно эта девка. А ему, к превеликому сожалению и вправду было пора. Ежели все настолько плохо, как описала Дарья... Как бы народ со страху не наделал каких глупостей... В прошлый раз чуть Айрат не сожгли. Вместе с церковью и попом, что ее защищал.

В сенях ждал Алексей. Ну как ждал, мелкий, едва выползший из отрочества пострел во все глаза пялился в окошко. Знать, на Айрат. Нет, татарская приблуда и вправду была умопомрачительно хороша, Архип первый готов был это признать, но этот-то куда? От горшка два вершка, а губищу раскатывает, как взрослый.

– Веди, герой-любовник, – беззлобно отвесив увлекшемуся мальчугану леща, приказал Архип.

– Да, дя Архип, – спохватился тот, даже и не думая унывать или хотя бы смущаться от полученной затрещины. Ему ли будущему мужику, такой мелочи бояться. – Это там, у амбаров! Дарья Пахомовна туда сани загнать приказали.

"У амбаров" для всех местных означало общинные зерно– и сенохранилища на окраине деревни, где складировалась часть урожая или заготовки, которую общество использовало для своих общественных же нужд. В оплату ли налогов, ведь на звонкую монету или хрустящий банковский билет эти края были не очень богаты, а потому государевым службам платили все больше по-старинке: подводами с зерном да беличьими шкурками. Ну или для споможества кому-либо, за зиму пострадавшему. Все хранилось там. Сейчас, правда, когда налоги уже выплачены, а зима давно перевалила за половину, большая часть из них пустовала.

– И что там в этих санях?

– Ууух, дя Архип, там такая страсть!!! – мальчишка закатил глаза от предвкушения реакции собеседника.– Мужики, значит, все, и подмастерья, и приказчик наш, значит, в куски порублены и наизнанку вывернуты! Во как! Да так мелко, что хоть в пироги заправляй.

– Ишь ты, – задумчиво посмотрел на провожатого колдун, пытаясь разобрать, на сколько тот преувеличивает. – А ты сам-то видел страсти эти?

– Не, дя Архип, мне Димка рассказывал, он подводы первый на дороге увидел. Чуть в штаны, говорит, не наделал. Но я думаю, брешет... Наделал! – и довольный своей немудреной шуткой Алексей расхохотался.

Архип покачал головой. Жестокость детей, иногда, удивляла и пугала его. Дарья, женщина в этом деле опытная, говорила, что это от того, что те еще несмысшленные и не хапнули настоящей боли, а как повзрослеют, то и нормальными людями становятся.

За мыслями и разговорами, кратчайшей дорогой добрались до амбаров, где и Архип увидел, что около одного из них уже начала понемногу собираться любопытствующая толпа. Все-таки в селе, как не прячь новость, а всегда выплывет. "Что знают трое, то знает и свинья", как гласит народная мудрость. Пока что от народу веяло больше любопытством, чем страхом или злобой, а значит Архип успел вовремя. К хлипким воротам одного из строений вел след из алого, окровавленного снега. Учитывая, сколько пришлось преодолеть саням, само его наличие заставляло относиться к истории об изрезанных на наизнанку вывернутых купеческих слугах с куда большей толикой доверия. Сколько ж там должно было вылиться кровищи, чтоб до сих пор оставалось? Перед Архипом толпа охотно расступилась, пропуская вперед к облегченно выдохнувшему старосте. Тот выглядел всклокоченным, донельзя перепуганным, хотя и храбрился перед народом, все-таки он представлял собой власть, а власть, она может быть какой угодной, но только не слабой. А еще слегка зеленоватым. "Занятное", должно быть, ожидало колдуна зрелище.

– Здорово, Андрей Семеныч, – преувеличенно жизнерадостно поприветствовал его Архип. – Пропустишь меня-то? – и чуть тише добавил. – Все настолько плохо?

– Хуже некуда, Архип Семеныч, – староста даже и не попытался поддержать тон собеседника. Он только лишь исподлобья зыркал на все прибывавших зевак. Пока что тем хватало и его мрачной физиономии, чтобы держаться поодаль. – Ты иди, сам посмотри, я не могу второй раз. Кошмар там. Там Григорий. Надеюсь, по крайней мере, что его удар там не хватил.

Озадаченный поведением старосты, уж кто-то, а Андрей был мужиком основательным и суровым, в отца пошел, из того тоже ежели б подковы ковать, так сносу б не было, прошел и Крым, и Рым, причем буквально – пришлось повоевать за Царя-Батюшку с турками, а тут так расклеился, Архип приоткрыл дверь амбара и быстренько скользнул внутрь.

– Ты чего , святой отец, язвить тебя в дышло, лом проглотил что ли? – тут же выругался он, с ходу врезавшись в широкую спину укрытую в черную рясу. И сражу закашлялся, стоило только священнику отступить влево, освобождая проход и обзор.

Это было чудовищно. Даже по меркам колдуна, повидавшего в своей жизни всяческую дрянь. В первых санях лежали три изуродованных тела. Лишенные пальцев, ушей и... прочих выступающих частей тела, освежеванные, они были с каким-то противоестественным тщанием расположены так, чтобы создавать у смотрящего иллюзию будто три друга выехали на прогулочных санях покататься. Позы их были настолько выразительными и веяли таким приложением немалого художественного таланта, что казалось, вот-вот один из них хлопнет поднятой рукой по колену да и расхохочется над удачной шуткой товарища. Это было бы даже красиво, если бы забыть, что когда-то эти трое были живыми людьми, а теперь представляли собой одни лишь лишенные кожи замерзшие куски мяса. Кстати, недостающие члены и кожа обнаружились рядом, на лошадях. Неизвестно, чем опоили бедных животин, чтобы те не реагировали на запах человеческой крови, но спины их, словно попона, укрывали человеческая кожа, а на шеях висели "ожерелья" из пальцев, ушей и... прочих выступающих частей тела.

Но хуже всего досталось Еремею, плутоватому купеческому приказчику, который в недобрый час согласился повести этот караван. Несчастного мужика, молодого совсем, даже ожениться не успел нормально, выпотрошили и распяли на телеге. Руки и ноги развели в стороны, в форме Андреевского креста, располосовали от паха до подбородка, а внутренности изъяли. Грудную клетку выломали наружу и развели в стороны, словно крылья какой-то чудовищной птицы. Голова его, зажатая меж двумя вбитыми в сани кольями так, чтобы она уставила в небо искаженное в ужасе и муке лицо. Именно по выражению оному, Архип, внутренне содрогнувшись, и предположил, что экзекуцию над Еремеем проводили наживо. На лбу, широко распахнутых глазах и в распятом в безмолвном вопле рту были закреплены несколько деревянных табличек с изображениями, напоминавшими то танцующих человечков, то разных животных. Архип сжал зубы до скрипа, когда неожиданно узнал их.

– Тварь! – выдохнул он с ненависть, и схватил первый глиняный горшочек, стоявший около тела, срывая запечатанное воском горлышко. В кувшине, как он и ожидал, лежало человеческое сердце.

– Архип Семеныч, – наконец обрел дар голоса священник. Непрестанно крестясь, даже на него уже успевшего повидать и кровь и страх, зрелище произвело невероятное впечатление. – Какое чудовище на такое способно?

– Человек, – глухо прорычал Архип. В груди его клокотала ярость.

– Архип Семенович? – удивленный реакцией колдуна поп даже позабыл об происходящем вокруг. – Ты чего?

– Кем бы ни была мразь, что это сотворила, она – человек, – последнее слово Архип словно выплюнул. – Или по крайней мере была ей. Слыхал о некромантии, Григорий?

– Богопротивная наука общения с мертвецами? – еще раз перекрестился тот.

Архип только кивнул, не отводя взгляда с лица усопшего.

– Оно самое. И я им владею, – он криво ухмыльнулся. – Да не строй из себя девицу невинную, фарисейка, будто не знал, что на мне клейма ставить негде, – рука священника так и не донесенная до лба в очередной попытке перекреститься, замерла. – С мертвыми можно разговаривать. Не по-настоящему. Души у них все равно не будет, душа только Господу принадлежит и его одного слушает, а без нее, без божественной искры, мы просто куча мяса. Но пока мясо не сгнило, его можно колдовскими методами растормошить, разбудить, заставить ответить на несколько вопросов. Немного. Обычно два-три, реже больше, до дюжины, – глаза Григория медленно расширялись, когда он слушал откровения от, казалось, совершенно ушедшего в себя колдуна. – Я надеялся на это, признаюсь. Что на татарском хуторе, что на хитровском, но...

– Но у трупов было вырвано горло, – подхватил священник, догадавшись.

– Ты попал в точку. Мертвяка можно было поднять, но он не сумеет писать, даже ежели хозяин при жизни умел, тупа простейшая нежить безмерно, а сказать не сможет, поскольку нечем. Думал я,случайно так получилось, звери, думал я, пусть и управляемые, но били просто в самую уязвимую часть, но теперь...

– Что?

– А теперь, Григорий... Видишь Еремея? Как думаешь, почему он так выглядит? Не знаешь? – священник покачал головой. – А я вот знаю. Его приготовили для одного из ритуалов общения с мертвыми. Не знаю, кто выступает нашим врагом, Григорий, но он мало того, что очень опытный и сильный колдун, мне бы на такой ритуал потребовалось несколько недель, так он еще и очень многое обо мне знает. Куда больше, чем мне бы хотелось. А еще это отродье Сатаны играется с нами. Тобой, мной, всей деревней.

– И что, ты прямо можешь с ним поговорить?

– Да, – невесело хмыкнул Архип, – тут все приготовлено в лучшем виде, достаточно просто нужные слова произнести.

– А что будет?

– А я откуда знаю? – пожал плечами колдун. – скорее всего это западня и меня после этого ждет какая-то немыслимая гадость. Но аспид все правильно просчитал, отказаться от такого приглашения я просто не в силах.

– Но ты ж сам говоришь, что это ловушка!

– А у нас есть выбор, Григорий? Он уже выгрыз два хутора да перебил купцовую экспедицию. Дальше что? Стащим весь народ из отдаленных хуторов в села, да там всю зиму сидеть будем в тесноте да безопасности? Это при условии, что он чего-нибудь новенького не выдумает, а он, судя по всему, большой к выдумкам мастер. А дальше что? К весне народ до глубокой ночи пашет, иначе не успеть им, лето у нас короткое, работы много, как охранять будешь? У губернатора пойдешь полк просить? У Коллегии чародеев в помощь? Так их в Чернореченске три калеки, и каждого любая лесная ведьма за пояс заткнет. Из губернии ждать? Сколько? А жрать потом что? Ежели повезет, то сумеем с ним сговориться, чтоб отстал от нас. Ежели нет... Ну нет так нет, вдруг получится узнать что о нем новое.

Священник скривился, словно от зубной боли, хоть и понимал, что колдун по всем статьям прав. Все происходящее шло вразрез с его христианскими воззрениями, а потому смириться с этим не мог.

– Не нравится мне это, Архип, негоже мертвых беспокоить...

– Оставь, Григорий, – отмахнулся колдун. – Некромантию даже Папа Римский и святейший Синод разрешили в исключительных случаях. А у нас тут случай исключительней некуда.

Поп еще сильнее перекособочился, демонстрируя свое отношение как к Священному Синоду и, тем более, к Епископу Римскому, возомнившему себя главной Всемирной Церкви, но больше спорить не стал. Крыть ему было нечем.

– Чем могу помочь? – просто спросил он.

– Спасибо, Григорий, но ничем, – просто выйди наружу, успокой народ. Не хватало, чтоб они еще в самый неподходящий момент сюда ворвались.

Выпроводив священника за ворота, Архип приступил к подготовке ритуала. Негоже было подвергать Григория виду разговаривающего трупа, и так, вон, весь как на иголках, все-таки есть вещи, которые сложно принять. В принципе, и самому Архипу делать-то там особо-то ничего и не надо было было, только порыться в записях, благо он их всегда с собой носил, да отыскать нужные слова. Собственно, противник, кем бы он ни был, и вправду выбрал некромантический ритуал из самых распространенных, чуть ли не со временем полулегендарного царства пирамид – Та-Кхемета. И почти как все, дошедшее с тех пор, он был невероятно требовательным к подготовке физического материала – в первую очередь, тела. Просмотрев записи и сравнив с имеющемся, Архип не мог не признать, что неизвестный провел подготовку как нельзя более дотошно. Заклинание, правда, было на кривенькой латыни, переписали, видать, уже намного позже, то ль во времена Крестовых походов, то ль еще позднее, с мертвого языка древних Фараонов на не менее мертвую, но уже ставшую языком науки и магии. Обновив его в памяти, Архип приступил к призыву.

O tu, qui in tenebris iaces,

O tu, cuius lumen oculorum in aeternum cades,

Audi vocem meam, expergiscere ex somno,

Responde quaestionibus, quod tibi sum coniunctum.

Встав на колени около головы изуродованного приказчика, Архип позложил пальцы ему на виски. Прикрыв глаза, он высленно призвал таящуюся в душе каждого человека крошечную частицу магической силы. Кто-то называл ее душой, в Та-Кхемете говорили, что это Каа, а на дальнем востоке, в Китае, именовали Ци. Именно эта сила, вложенная в слова и делала простой стишок заклинанием, потому и неважно было, что древний ритуал из страны, существовавшей задолго до Цезаря и Августа, обрамляли словами латинского языка. Еще и достаточно кривенького. По сути вся эта "магия" не так уж далеко ушла от ставших ему привычными за последние годы шаманских заговоров, только обставлена была куда более помпезно и таинственно. Означали произнесенные им слова примерно следующее: "О ты, лежащий во тьме, чьи глаза навеки закрылись, услышь мой глас, пробудись! Заклинаю, ответь на вопросы мои".

Nomine Thanatos et Anku, te coniuro,

Expergiscere, ad me veni, non moror.

Nomine Anubis et Nergal, te vinculo,

Adsum, advenias, hoc tibi dico

Воздух вокруг заметно потеплел, кровь на санях вокруг тела растаяла и потекла, словно свежая, закоченевшие члены мертвеца расслабились. "Именем Танатоса и Анку я заклинаю тебя, просыпайся, иди на мой зов. Именем Анубиса и Нергала я связываю тебя и приказываю придти ко мне". Забытые божества канувших в лету народов или демоны на службе Люцифера, Архип сомневался, что если бы он использовал клички любимых собак Дарьи эффект был бы иным. Только Слова имеют реальную власть сами в себе, а обычным заклинаниям ее дает произносящий.

Оставалось произнести еще одно четверостишие, но неожиданно все пошло совершенно не по плану. Через тело Архипа ослепительной вспышкой пронеслась волна одуряющей боли, впрочем доастаточно кратковременная, все его члены ниже шеи замерли в неподвижности, словно сведенные судорогой или скованные льдом, так, что он не мог пошевелить даже пальцем или, ежели потребуется, убрать пальцы с висков тела и прервать связь. Глаза мертвеца раскрылись. И в них не было привычной не раз проводившему подобное общение с мертвецами Архипу посмертной дымки, нет, они были ясными, а взгляд осмысленным и пронзительным. На губах мертвеца разсцвела приветливая и дружелюбная улыбка.