Текст книги "Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)"

Автор книги: Евгений Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

6

Потому что поплыли опять перед глазами странные, почти бывшие белые, мохнатые. Снега? Снежинки? Двух этажей каменных дома, цокот копыт, снег, горечь на губах, и купола, и коляска, и прохожий.

– Кто он, кто он?

Кто он – странно близко знакомо лицо его, нос его, облик его, походка его, жизнь и страдания его – кто он?

– Он – Гоголь. – Крикнул он и в лихорадке, в ознобе

написал следующее:

Однажды один гражданин

вышел на улицу один

на одну улицу

и видит

идет

кто-то идет сутулится

не то пьяный не то больной

в крылатке

– а улица была Арбат

где хитрые и наглые

бабы – сладки и падки

на всякие новшества и деньги

они сначала думали, что это тень Гюи

де Мопассана

но подойдя к прохожему

лишили его этого сана

лишь увидев, что вид его нищ

волос – сед, одет довольно плохо

в крылатке

а так как они были падки

только на новшества

на деньги

и на тень Гюи

то они и исчезли

отвалили

чтобы вести шухер-махер

со смоленской фарцой

а вышедший однажды на улицу гражданин сказал

– Вы, приятель, постой-

те-ка

только не подумайте, что я нахал

но хоть и вид Ваш простой

и сами Вы – голь

не есть ли Вы

Николай Васильевич

Гоголь?

Тут какой-то посторонний негодяй как захохочет

– Ха-ха-ха. Хи-хи-хи. Голь.

И еще

– Ха-ха-ха. Гоголь

пьешь ли ты свой моголь.

Гоголь тихо так просто и грустно говорит

– Да, это, действительно, я. Я подвергался там

оскорблениям.

Вот почему мое сердце горит,

и я не мог примириться со своим общественным

положением.

Я ушел из памятников

и стал обычный гражданин,

как Вы,

вышел и вот

сейчас себе найду подругу

жизни.

Да

я хочу жить так,

потому что книжки свои

я все уже написал,

и они все в золотом фонде мировой литературы.

Я же устал.

Я устал.

Я же хочу жить вне культуры.

7

Счастливый и озаренный автор вышеприведенных гениальных строк, несомненно, сотворил еще бы что-нибудь гениальное, он даже собирался это немедленно сделать, но тут, к сожалению, на специально приготовленный для этой цели новый и тоже белый лист бумаги упала чья-то серая черная тень.

– Ах же ты гад, ах ты змей, ах ты барбос ты противный, подколодная гадюка, сволочь и сукин же ты рас-

сын! – кричала женщина, которую ему и узнавать не надо было, потому что женщина являлась его законной супругой и явилась с побывки у мамы.

Жену он любил беззаветно и безумно, но с удовольствием отравил бы ее монохлорамином, если б ему когда-нибудь совесть позволила совершить убийство.

– Долго ли сие будет продолжаться! – вопила женщина. – Это стоит мне поехать на два дня к маме, так здесь с

ходу пьянка и бумажки. Отвечай, ты один спал?

– С ходу только прыгают в воду, – дерзко отвечал он с кровати, потому что опять уже находился на кровати и

смотрел в потолок, где вовсе нет ничего интересного и поучительного и увлекательного нет и быть не может.

– Я, я, я знаю, – на прежней ноте реактивно вела жена, разрывая в клочья, на мелкие клочья и Гоголя, и

купца, и зачеркнутое нехорошее и разрывала, и рвала, и прибирала, и пела, и убирала, и пол мыла, и суп варила, и в тарелки наливала, и мужа за стол сажала, и про житие и здравие мамы рассказала, и его опять ругала:

– Ты почему долго не открывал, негодяй?

– Ну извини, – сказал он.

– А я к маме уеду, – пообещала она.

– Да? Ну и хрен с тобой. Уезжай к свиньям.

– Вот я уеду к маме, ты дождешься, – заныла жена,

А мама у ней, надо сказать, замечательная старушка. Имеет свой дом, садик, козу. Пьет козье молоко и кушает ватрушки. Очень вкусные ватрушки и очень хорошая женщина, и, кстати, его, зятя своего, очень почему-то любит, несмотря на то, что он весьма часто хочет быть поэтом.

А спрашивается – почему бы ей его не любить? Что он, хуже других, что ли, – высокий, кудрявый, синеглазый.

Любитель книг Александра Дюма-

старшего борется с плакатом

Сообщаю, что все происходило в шашлычной, которую недавно построили на проспекте Мира. Эдакий стеклянный павильон. В городе К. за последнее время выстроено значительное число стеклянных павильонов. Там дают маленькие кусочки мяса на алюминиевых шампурах. А вино можно приносить с собой. Не нужно его только показывать.

...Один любитель книг Александра Дюма-старшего ранним утром брился у окошечка, которых у него в комнате было два. И комната была неплохая. Все было у любителя. Брился он, пел народную песню, кося глазом в зеркальце, и вдруг видит – по оконному стеклу ползут толстые веревки.

Но любитель был человек рассеянный, не от мира сего, почему и не придал значения ползущим предметам. Попил чайку с маслицем да и отправился на службу.

Служебный день его начался ничего, так себе: прослушан был анекдот о рельсах, заплачены профсоюзные взносы и решен с помощью арифмометра "Феликс" и счетов костяных важный производственный вопрос.

А закончился и того лучше. После обеда к нему присунулся человек, похожий на египетскую мумию-труп. И попросил выйти в коридор. Там состоялась важная беседа.

– Я слышал, Александр-пэр вас интересует, товарищ?

Любитель заволновался и стал поправлять очки.

– Да, видите ли, я... это... Хобби...

– Понимаю, понимаю, – поняла мумия, одетая в зеленый плащ. – Понимаю и имею кое-чего вам предложить.

У любителя заплясали руки.

– Что же именно? – сказал он, сглотнув слюну.

– А? Что? Ну, ну! Догадайтесь! А! Ну!

– "Наполеон Бонапарт, Или тридцать лет истории Франции"? – неуверенно сказал любитель.

– Тю-тю. Конечно, нет. Берите выше.

– Выше? Ну... Неужто ж водевиль "Драма на охоте"?

Зеленый плащ закрыл глаза и презрительно сплюнул. А любитель стал сух.

– В таком случае прошу меня не беспокоить. Если вы предлагаете "Трех мушкетеров", то проследуйте в букинистический магазин. Мушкетеры имеются у меня в одиннадцати изданиях. Вплоть до языка суахили.

– Можно подумать, что вы знаете суахили!

– Можно подумать – сказал любитель, гордо выпятив небольшую грудь. – Представьте себе, что сцена казни

миледи звучит на языке суахили гораздо живее, чем даже, например, на английском. Прощайте.

Но труп не стал прощаться. Он цапнул любителя за пиджак и сказал:

– Имею предложить "Поваренную книгу" Дюма.

Любитель ослаб и вспотел.

– Врете, – прошептал он.

– Век свободы не видать! – поклялся пришелец. – Самая натуральная. По-французски ботаешь?

– Спрашиваете! Чтоб я да не знал родной язык Дюма. Только вы шутите, наверное? Где вы взяли "Поваренную книгу"?

– Чтоб задавать такие вопросы, надо сначала иметь погоны, – нахально отвечал торговец. – Где взял, там и

взял. Давай пару!

– Какого еще такого "пару"?

– Пару больших давай.

– Каких еще "больших"?

– Тьфу, – рассвирепел офеня. – Две сотни.

– Новыми?

– Сверхновыми. Конечно же, новыми.

Тут любитель даже развеселился.

– А вы знаете сумму моего ежемесячного заработка?

– А мне на это плевать, – отвечал циник. – Вас тут не заставляют работать. Рабство отменено. С вашим знанием языков...

– Вы мое знание языков не трогайте, – обозлился любитель. – Оно никого не касается. Оно выработано мной

исключительно для чтения книг Александра Дюма-старшего. Две сотни – это безумие. И я их вам не дам. А вы – подлец.

– Тогда сотню, – сказал проглотивший "подлеца".

– Сорок, и ни копейкой больше.

Сошлись на семидесяти. Продавец кричал, что у него сын учится в математической школе академика Колмогорова и жрет деньги пачками. Но любителя не интересовала судьба талантливого ребенка. Он пошел по людям.

– Двадцаточку, Павлуша, до получки.

– Десяточку, Ильюша, до получки.

– Ты не по средствам живешь, любитель, – отвечали люди. Но деньги давали. Все-таки что ни говори, а добрые у нас люди. И денежки имеют. Правильно мне говорила одна редакторша, возвращая рукопись: "Вокруг полно добрых людей. Нужно их только видеть".

Сделав сделку, счастливый любитель уж больше работать, естественно, не мог. Он пробормотал что-то коллегам, и эти добрые люди закивали головами. Дескать, понимаем-понимаем. Деньги занимал, а сейчас уходишь. Горе. В твоей семье горе. Понимаем.

Сияющий, прижимая к груди книгу, взятую в золотой обрез, летел любитель по улицам и оказался дома на крыльях.

Но там его ожидал сюрприз.

А именно: войдя, он поразился мраку, царившему в комнате, несмотря на белый день и наличие двух окошек. Впрочем, тут же и заметил, что окошек стало одно, а второе как бы лишь слегка просвечивало.

– Вот так и веревочки, славно свилися, – сказал любитель и бросился из дому вон.

И увидел на улице художественно выполненный плакат, своей небольшой частью заслонивший его окошко.

На плакате веселилась громадных размеров голова младенца, поедающего что-то белое. Младенец был здоров, румян, чист и ухожен. Подпись шла внизу: "Мой малыш прибавил в весе. Ел питательные смеси".

– Это что же такое? Что за посягательство? Я жаловаться буду, – в отчаянье шептал любитель.

А мимо проходили люди и не обращали на его беду никакого внимания.

И день уже мерк. Жаловаться было поздно. Побитый любитель весь вечер варил луковый суп, придуманный Александром-отцом где-то около 1840 года, а утром, отпросившись с работы, стал посещать инстанции. В его положение входили, но он сам себя вел нетактично.

– У меня окно завешано вашим плакатом!

– Милый человек, но ведь где-то надо вешать этот плакат. Вы вот пойдите сюда. Вот план. К сожалению,

ваше окно подпадает под план. А потом это – временно.

Сейчас тут нужен плакат. А пройдет какое-то время, и мы его снимем.

– Вы мне ерунду не городите, – скандалил любитель.

– В таком тоне я отказываюсь продолжать с вами разговор.

И любителю хлопали дверью.

В одном месте он даже взмолился:

– Послушайте, я вам расскажу всю правду. Я раньше был совсем другой человек. Я был нехороший человек.

Я пил. Я был вял. Я не интересовался жизнью. И моя финита уж была близка, но тут мелькнул Александр Дюма, и я ухватился, и хобби мое засияло, как яркая звезда на вечернем небосклоне.

Не выдержал, заплакал.

– Послушайте, ну так нельзя распускаться мужчине.

Выпейте воды.

– Не хочу я воды. Плакат уберите. Читать хочу, а вы тут – плакат. Я за одно электричество миллион плачу.

– Вот. Давно бы так, – обрадовался ответчик. – Мы вас ос-во-бож-даем от платы за электричество. Идет?

– А нельзя ли мне за свой счет вырезать во младенце окно?

– Нельзя. Это будет антихудожественно.

– А я так не могу. У меня куриная слепота. Я хочу, чтоб – окошечко. Можно, я сделаю дверочку – из младенца? Я б ее тихонечко открывал, и никто бы ничего бы не заметил.

Чиновник посмотрел на любителя с участием, но тихо-тихо покачал головой.

Зареванный любитель покинул учреждение. Он стоял на улице. Он глядел по сторонам. Вокруг шли люди, имеющие окна.

– Нешто я хуже других, – решился тогда любитель.

И – прямиком в молочный магазин.

– Скажите, как у вас с продажей детского питания?

– То есть как "как"? – удивилась продавщица.

– Идет питание... покупают?

– Ясно, что покупают. А что?

– Нет, ничего.

Любитель оставил честную продавщицу в недоумении и отправился наносить визит своему другу, поэту Ромаше. Ромашу он застал в прекрасном расположении духа. Попивая привезенное из Москвы "Напареули", тот беседовал о поэзии с двумя молодыми молодцами.

– Пойми, Иван, – внушал Ромаша. – Пиши смело, без оглядки. Но – меньше эстетства. Больше черной земли. Цвета. Правды.

Иван слушал серьезно.

– А ты, Ксенофонт, ну откуда у тебя эта салонная...

ты прости меня... какая-то даже не мужская позиция. Вот ты представь – пчела вылетает из улья, а в это время в

другом конце света поднимается в воздух черный самолет.

Не важно чей, ты пойми меня правильно, ты не кривись.

Прекрасный совет! Прислушаться бы Ксенофонту, да и любителю заодно. Но молодой Ксенофонт кривился и клонил голову долу, а любитель ляпнул некстати:

– Конец света – это у меня.

Ромаша испугался.

– Ты что, запил, что ли?

– Пока что этой ничтожной потребности не имею.

У меня поважней есть потребности.

– Вот вам тоже оригинал, – обратился Ромаша. – Дался ему этот Дюма. Впрочем, мы на эту тему уже беседовали. Понимаешь, старик, ты можешь на меня сердиться, но я считал и считаю, что преступно тратить время преступно. Прости за каламбур.

Иван улыбнулся, а Ксенофонт не улыбнулся.

– Я не о том, Ромаша. Я к тебе по делу. Ты мне можешь помочь?

Ромаша взволновался.

– Конечно, друг! Выйдем?

– Да нет, что ты, право. Я здесь. Пустяк. Мне нельзя, чтоб я к тебе отнес своего Дюма?

– Насовсем?

– Ну, я не знаю. Нет, наверное. Я не знаю, – зашептал любитель, и Ромаша глянул с участием.

– Конечно же, можно, о чем ты спрашиваешь? Конечно. Хоть на сколько угодно. И я тебе даже помогу. Мы с

ребятами как раз собрались прогуляться.

– Нет. Ребят не надо. Если помогать, то ребят не надо, – заупрямился любитель.

– Как хочешь, – пожал плечами Ромаша. А сам подумал: "Скучный он какой-то стал. Постарел, что ли?"

Вдвоем справились споро. Взяли такси и справились. Ромаша все порывался спросить, в чем дело, но любитель отмалчивался. Но Ромаша расспросы прекратил. Таинство и молчание иногда нравились Ромаше.

Справились.

– Уф. По рюмочке, что ли? С тебя причитается, – пошутил Ромаша. – Впрочем, ты же завязал.

Они стояли напротив дома любителя.

– Экий у вас плакатик вывесили. Прямо Пиросмани рисовал. Или Анри Руссо, – веселился Ромаша.

– Я сейчас вернусь, – сказал любитель. – Я там забыл.

Он сбегал и вернулся. Ромаша ждал. Они были большие друзья. Они были друзья с отроческих лет.

– Ты что там?

– Я все там, – громко крикнул любитель. – Смотри!

Он прямо, можно сказать, помолодел на глазах и указал пальцем на младенца.

Любитель помолодел, а лицо младенца неожиданно все пошло морщинами, искривилось, скуксилось, пожелтело, а потом вдруг вспыхнул плакат и пошел гореть ясным чистым огнем.

– Вот и все. Пора звонить ноль-один. У нас в доме пожар, – тихо сказал любитель.

– ...Вот и все, – сказал неопрятный человек, наклонившись ко мне, дыша водочным перегаром и черемшой. – Вот и все, – повторил он и захохотал: "Ха-ха-ха!"

– А что это вы хохочете? – спросил я, освобождаясь от его неприятных пальцев.

– Вот и все! Вот и все!

– Что все? Оштрафовали вас, что ли?

– При чем тут штраф, идиот, – сказал человек, глядя на меня надменно. – При чем тут штраф? При чем тут

штраф, когда я на следующий день возвращаюсь работы, а у меня уже вместо младенца висит такой плакат, что не подступишься. Что – эхе-хе! Что – эхе-хе!

– Что за "эхе-хе"? Что за плакат, к которому не подступишься?

– Идиот, – горько сказал человек.

– Вы не ругайтесь, а лучше скажите, куда девали

Дюма. И кто такой Ромаша?

– Дюма! О, Дюма мой милый. Продал я, братишка, Дюма. Продал, предал и пропил. А Ромаша – ты его стихи, наверное, читал, если интересуешься. Он меня любит Он мне денег послал. Предатель я, предатель. Продал. Видишь сам, до чего уже дошел.

Я осмотрел его измятую одежду.

– Сами виноваты. Подумаешь, Дюма. В руках себя надо было держать, а не психовать по такому поводу.

– Идиот! Убью! – завопил бывший тихий человек.

– Да заткнитесь вы, в конце концов, насчет идиота.

И вообще что вы ко мне привязались? – рассердился я.

И поморщился. Надоели мне все эти проклятые алкоголики со своими трагедийными историями. Не дают мне работать в нужном направлении, как меня тому учат редактора. Я, может, хочу описывать сибирские жарки, которые оранжевым пламенем горят по склонам отрогов Саян. И как влюбленные пришли их собирать, глядя сверху на К-скую ГЭС, которую они построили собственными руками. И как между ними возникает какое-то большое чувство, которое заканчивается не прямо здесь же, на горе, а в ЗАГСе Центрального района. После чего счастливые молодожены едут строить другую ГЭС. Скоро вся река Е. будет состоять из ГЭС, и нечему будет впадать в Ледовитый океан. По независящим ни от кого обстоятельствам...

Алкоголик шевелил пальцами.

– Возьмем красненькую на двоих? – сипел он.

– Отвали ты от меня. Напился, так веди себя прилично, – сказал я и пересел за другой столик.

Хочу быть электриком

Пусть вам, молодежи, будет известно, что однажды я получил высшее образование и работал младшим научным сотрудником в Научно-исследовательском институте экономики и планирования предприятий отдыха и зрелищных сооружений. Сокращенно – НИИЭППОИЗС.

Моя работа заключалась в том, что, получив командировку и командировочные, я ехал на интересующее институт предприятие отдыха или зрелищное сооружение.

Там я беседовал с людьми о том о сем. Спрашивал работников, за что они получают зарплату и сколько. И они говорили.

А еще я брал существующее на предприятии отдыха или зрелищном сооружении положение о хозрасчете предприятия отдыха или зрелищного сооружения.

А также спрашивал, за что они получают премиальные и сколько. И они говорили.

Потому что, как всем известно, положение о хозрасчете как нельзя лучше ставит своей задачей обеспечить максимальную заинтересованность всех работников предприятия в достижении хороших производственных показателей, а также предусматривает повышение материальной заинтересованности всего коллектива в целом и каждого работника в отдельности в создании наилучших результатов работы при наименьших затратах обеспечения, при соблюдении единства интересов всех звеньев предприятия и всего предприятия в целом.

Возвратившись из командировки, я тщательно комментировал ответы трудящихся, тщательно изучал структуру и деятельность предприятия, его хозрасчетные взаимоотношения с другими предприятиями, комментировал, изучал и лишь потом составлял под руководством дирекции отчет.

Где на основе тщательного изучения, тщательно взвесив все "за" и "против", я делал вывод о соответствии или несоответствии существующей на предприятии системы хозяйственной деятельности общему уровню производства предприятий отдыха и зрелищных сооружений.

И в случае явного несоответствия я предлагал какой-либо новый вариант системы планирования и материального стимулирования с целью дальнейшего усиления материальной заинтересованности трудящихся в повышении производительности труда, улучшения качества работ и экономии материальных ценностей.

И на этом своем поприще я добился некоторых успехов.

Вот, например, премирование на одном из зрелищных сооружений по существующему положению о премировании производилось по результатам работы за месяц в пределах наличия фонда заработной платы и фонда материального поощрения, образованного для текущего премирования трудящихся.

Фонд же материального стимулирования устанавливался руководителем предприятия на основании плана предприятия по труду и заданий по росту производительности.

А я взял да и предложил не более и не менее как изменить положение о премировании: производить премирование по результатам работы за каждую декаду месяца и чтоб премию давали каждое десятое число.

И вы бы посмотрели, каких успехов добилось предприятие, прислушавшись к моему голосу из НИИЭППОИЗСа, громадных успехов, несмотря на то, что структура и величина фонда материального поощрения почти не изменились.

Вы бы только посмотрели. Я и сам бы с удовольствием посмотрел, но, к сожалению, мои рекомендации не были приняты. Эти самые сказали, что они лучше будут работать как-нибудь по-старому. Ну что ж, по-старому так по-старому. А только мне и до сих пор почему-то кажется, что они не до конца все понимают и не верят, что хозрасчет должен быть тесно связан с применением материального стимулирования работников и что это основной метод экономического руководства предприятиями отдыха и зрелищными сооружениями, так как вовлекает в борьбу за экономию широкие массы трудящихся.

Так я и жил. Работой своей и жизнью был немного доволен. Работник я был сами видите какой, но это еще ничего не значило. Дирекция, например, меня ценила как человека исполнительного, знающего свое дело и свое место

Только однажды приходит к нам в отдел машинистка по имени Оля и просит починить электроплитку.

А надо сказать, что была поздняя осень. Все птицы уже очень давно улетели на юг, наступили холода, и налицо имелись факты нарушения местными организациями сроков начала отопительного сезона. Отопление не работало, и в домах, и у нас в НИИЭППОИЗСе стоял собачий холод.

Синие сотрудники сидели прямо в пальто и тряслись. Трясся и я. И вот так я сидел и трясся, когда вдруг открылась дверь и к нам в отдел зашла машинистка по имени Оля и попросила меня починить электроплитку.

Я же в жизни никогда плиток не чинил. Ничего не чинил. Я вообще не знаю, откуда берется электричество. Это, может, для меня самая большая загадка в жизни. Что это еще за понятие такое– "электроэнергия"? Ну понимаю, течет вода или горит уголь. Это действительно энергия. Но при чем здесь лампочка, освещающая наше учреждение? Не понимаю. Я часто думал об этом и не понимаю. А то, что я в школе учил про электричество, так это как-то не так. Я в это как-то не верю.

Но Оля, она такая милая. Я в нее сразу влюбился. Я не мог иначе, поэтому сказал:

– Давайте скорей сюда вашу плиточку, Оля, – сказал я, клацая от холода зубами и сглатывая слюну.

И стал своими синими руками что-то там налаживать.

И можете себе представить – починил. Наладил. Я починил плитку, не зная, что такое электричество, и не умея ничего чинить.

И пошел в машбюро. И открыл дверь, и, увидев Олю, прошептал:

– Вот она. Ваша плиточка. Я починил ее.

Оля тут же включила. Затрещала нагревающаяся спираль. Тут же сиянием радостной улыбки озарилось и лицо юной девушки.

Оля сказала:

– Ой, спасибочки. Так погрейтесь с нами, Василий Николаевич.

И остальные машинистки сказали:

– Да, да. Погрейтесь, погрейтесь.

Но я не стал греться. Я ушел. Такова была сила моей внезапной любви к Оле, что я не стал греться. Я ушел к себе мечтать на холоду.

Я мечтал, в моем видении имелись картины, не имеющие ничего общего с обыденной жизнью, но тут раздался стук в дверь и появилась старушка, похожая на американку русского происхождения. Это была библиотекарша.

– Я слышала, – сказала она, протягивая мне отражательный электронагреватель.

– Но я... – начал я.

– Умоляю! – старушка закатила глаза, и я взял предмет.

Скажу вам прямо. Я его починил. Я к обеду починил: 1) Плитку Оли; 2) Электронагреватель старухи; 3) Плитку Елены Тимофеевны; 4) Плитку Александра Захаровича; 5) Электрический камин дирекции; 6) "Козел" завхоза (спираль на кирпичах).

Кроме того, я из остатков материала и для себя небольшую штучку сочинил. Для обогрева. Мне ведь тоже греться надо.

На моем письменном столе неизвестно откуда вдруг появились кусочки проволоки, кусачки, пассатижи, отвертки, изолента, дрель, молоток, гаечный ключ, вольтметр, амперметр, спирали, жесть, рубильники, выключатели и розетки.

И комнаты учреждения наполнились теплом. Все включили нагревательные приборы. Все радовались и грелись.

Но радовались, но грелись не так уж и долго, как хотели, потому что приборы включили все, приборы включили сразу, и от перегрузок в сети потух свет.

НИИЭППОИЗС погрузился в глубокую тьму. Печальное зрелище являл собой НИИЭППОИЗС. Темно было. И в темноте слышались лишь стоны и всхлипы и плач стонущих и всхлипывающих. Холод вливался обратно в рабочее помещение.

– Что делать? Как быть? – такие раздавались крики.

И в эту грустную минуту под влиянием каких-то неизвестных сил меня вдруг осенило.

Я – человек, не знающий, откуда берется электричество, не понимающий, как это из угля или воды можно получить электроток, вдруг почувствовал себя ответственным за судьбы всех своих коллег.

Поэтому я принял командование на себя.

– А ну-ка немедленно выключить все отопительные приборы! – крикнул я.

Все удивились и выключили.

– А теперь дайте мне свечу!!

Дали и свечу.

И я, повинуясь внезапному озарению, спустился вниз, в подвал, где – дверь с черепом и костями, и открыл дверь с черепом и костями и надписью: "Стой! Посторонним вход воспрещен!"

Зашел, посветил и увидел один маленький рубильничек. Там было много рубильничков, рычажков и кнопочек на мраморной доске, но я увидел только один. Маленький рубильничек, а от него слева ВКЛ., а справа – ВЫКЛ. И я дернул рычажок сначала на ВЫКЛ., а потом на ВКЛ. Установил на ВКЛ., и синей змейкой мелькнула в полутьме искорка, и свет, и тепло опять с радостью залили комнаты НИИЭППОИЗСа.

Свет и тепло с величайшей радостью залили помещение, и все сотрудники радовались, и все сотрудники хвалили меня.

Машинистки принесли мне стакан чаю, а завхоз – конфету "Белочка".

Но я есть и пить отказался. Я подождал, когда свет и тепло окончательно укрепились, и лишь тогда пошел прямо в дирекцию.

Там и говорю:

– Знаете что, давайте я лучше буду работать у нас электромонтером.

А мне отвечают:

– Да вы знаете, мы сегодня внимательно наблюдали за развернутой вами деятельностью, сами хотели вам это

предложить, тем более что та работа, которую вы исполняете, есть никчемная и никому не нужная, так как предприятия отдыха и зрелищных сооружений могут работать и без ваших идиотских советов. Сами хотели предложить вам вечно чинить электричество, сами хотели, да стеснялись.

– Чего тут стесняться? Бросьте вы! Я хочу быть электриком. Только, чур. Числиться и получать зарплату я

буду по-прежнему как младший научный сотрудник.

Смеются.

– Ах, зачем вам вся эта мишура? Ведь, будучи электриком, вы будете получать на двадцать рублей больше

плюс премиальные плюс калым.

Тут я немедленно стал электриком и работаю им до сих пор. О том, как я работаю, свидетельствует моя фотография на Доске почета. А недавно про меня была заметка в стенгазете. С фотографией тоже. Заметка называлась: "ОН ДАЕТ НАМ СВЕТ И ТЕПЛО", а на фотографии я был изображен в рабочем комбинезоне и с гаечным ключом. Вот как в жизни человеком играют случаи и внезапная любовь. Ведь если бы Оля не зашла, то я, наверное, и сейчас сочинял бы что-нибудь про изменение плановых показателей производства согласно приказам руководителя предприятия. А так – даю свет, тепло, нашел свое место в жизни, тем более что НИИЭППОИЗС наконец-то расформировали за полной его ненадобностью, и я опять оказался живущим впереди прогресса.