Текст книги "Миланская роза"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

РОЗА
1918

Глава 1

Роза вывела Фьяметту из конюшни и ласково погладила мягкую теплую морду белой лошадки. Кобыла вздрогнула от удовольствия и дунула горячим дыханием в лицо хозяйки. Лошадь знала, что сейчас они с Розой неторопливым шагом проедут по дороге, обсаженной акациями и липами, а там начнется бешеная скачка по полям.

В воздухе пахло снегом. Морозец покусывал лица и руки. Стояло серенькое декабрьское утро, и на квадратном дворе «Фавориты» каждый занимался своим делом. Ребятишек не было видно: одни ушли в школу, а малыши играли на конюшне, в тепле, чтобы зря не тратить дров.

Роза поскакала по аллее, выложенной по краям гранитными плитами и засыпанной посередине речной галькой, чтобы легче проезжали телеги. Когда она выехала на дорогу, кто-то окликнул ее. Девушка обернулась и увидела Клементе. Теперь он работал в доме Дуньяни, предпочтя место слуги тяжелому, но хорошо оплачиваемому труду животновода. Клементе едва исполнилось семнадцать, но смотрелся он настоящим мужчиной.

Роза остановилась, и юноша бегом догнал ее.

– Что случилось? – спросила Роза, придерживая поводья нервно вздрагивавшей Фьяметты.

Клементе заботливо протянул ей накидку из толстой шерсти.

– Синьорина Роза, Джина просила вас надеть это. Сегодня холодно. Не дай Бог простудитесь, – почтительно произнес он.

Роза улыбнулась, заглянув в светлые глаза Клементе, в которых читалось искреннее благоговение.

– Спасибо, Клементе. – И Роза с улыбкой взяла накидку.

Клементе обожал молодую хозяйку. Он не был в нее влюблен, для него Роза всегда оставалась высшим существом. Если бы она приказала Клементе умереть, он бы с улыбкой на устах бросился в реку. Он предупреждал все ее желания, знал ее склонности, служил ей с преданностью верного слуги и с братской, исполненной любви самоотверженностью. При этом Клементе был совершенно доволен собственной участью.

Он помог Розе накинуть на плечи накидку и заботливо посоветовал:

– Будьте осторожны, что-то Фьяметта сегодня неспокойна.

– Не волнуйся, Клементе, – воскликнула Роза и легко взлетела в седло.

Накидка скрыла изящные формы ее тела, которые подчеркивал костюм всадницы, перетянутый в талии кожаным поясом. Клементе улыбался, но Роза знала: пока она не вернется, он не успокоится. Она также прекрасно знала, что вовсе не Джина, постаревшая и забывчивая, вспомнила о накидке, а сам Клементе, тревожившийся о здоровье Розы. Юноша осторожно похлопывал лошадь, пытаясь успокоить животное.

– Тихо, тихо, Фьяметта, – уговаривал он кобылу.

– Она просто застоялась, надо побегать, – сказала Роза.

Голос у девушки был звучный, богатый оттенками, прекрасно сочетавшийся с ее не столько красивым, сколько странным обликом, поражавшим и очаровывавшим. Высокие, почти азиатские скулы, крупный нос, чувственные губы, приоткрывавшие перламутр зубов, неспокойный взгляд больших черных глаз делали лицо Розы необычайно живым и запоминающимся.

Она поудобней устроилась в седле, натянула поводья, сжала шенкеля, и Фьяметта легко пошла рысью.

– Осторожней, осторожней, синьорина Роза! – кричал ей вслед Клементе.

Давно прошло время детских игр, и юноша теперь называл ее на «вы».

Роза с наслаждением отдалась скачке, объединявшей лошадь и всадницу в едином порыве, исполненном силы, ловкости, любви и преданности. Она забыла о грустном, забыла о тяжелых годах войны.

Пьер Луиджи сражался на линии Пьяве и вернулся год назад с черной повязкой: во время бомбардировки он потерял левый глаз. Анджело исполнил свой долг с начала до конца: от сражения при Изонцо до битвы при Пьяве. Он вернулся невредимым, но с окончательно расшатанными нервами и целыми днями просиживал в деревенской остерии.

Эпидемия гриппа-испанки, унесшая тысячи и тысячи жизней, не обошла и «Фавориту». Слегли Алина и младшие дети; Ивецио и Роза выкарабкались и, выздоровев, стали сильней, чем прежде, а мать так и не поднялась – страшная болезнь унесла ее в могилу. Скончалась Алина тихо, шепча слова любви к Господу, и на устах у покойницы застыла умиротворенная улыбка. Видно было, что в минуту перехода от жизни к смерти благодать Божья коснулась крылом Алины в награду за ее беззаветную веру. Женщины «Фавориты» еще долго судачили о ее кончине.

– Будешь много знать – скоро состаришься, – крикнула Роза бившему в лицо ветру и пустила Фьяметту в галоп.

Эти слова когда-то сказал ей с улыбкой Анджело, уезжая на фронт. Теперь она повторяла их иногда сама, словно магическое заклинание, пытаясь избавиться от мучивших ее тревог.

Клементе стоял и смотрел Розе вслед. Он едва расслышал ее слова, но понял, что она сказала.

– Плохо ей, до сих пор не оправилась от смерти матери, – вздохнул Клементе, встряхнув головой.

Так думал не только он, но и все вокруг. Однако на этот раз окружающие и не догадывались об истинных чувствах девушки.

Роза почти не вспоминала мать, хотя каждый вечер, перед сном, читала по ней заупокойную молитву. В последние годы Алина перестала изводить дочь постоянными напоминаниями о грехе. Но отношения между матерью и дочерью уже были испорчены непоправимо, и Роза так и не смогла простить мать.

Девушка не могла отделаться от неприятного ощущения, не испытывая скорби по умершей матери. К тому же Роза постоянно чувствовала какую-то непонятную усталость. Иногда кровь у нее в жилах словно вспыхивала, лицо вдруг загоралось, а потом все кончалось приступами глубокой слабости. На девушку накатывала тоска, и неудержимые слезы лились из глаз.

Женская натура, угнетенная молитвами и бесконечным моральным самоистязанием, к которому Розу приучила мать, теперь рвалась наружу. Но Роза не понимала, откуда эти приступы тревоги и беспокойства, откуда волнения и постоянные перемены настроения. Она не понимала, что это дает о себе знать мощный, неудержимый зов пола.

Глухой стук копыт по тропе, дыхание лошадки, ветер, касавшийся ледяным крылом ее лица, аромат свежего снега, что несли тучи, – все радовало девушку, а сама скачка наполняла душу Розы неизъяснимым наслаждением.

– Вперед, вперед, Фьяметта! – подгоняла наездница кобылу, и ветер уносил вдаль слова Розы.

Девушка забыла обо всем: о войне, о ранении Пьера Луиджи, о тяжелой депрессии Анджело, о смерти Алины, о своих страданиях. Верховая езда стала для нее настоящим спасением. Ей хотелось поговорить с кем-нибудь дома. Но с кем? В семье Дуньяни остались одни мужчины. Что они знали о женщинах? Бабушка совсем состарилась и стала не от мира сего. Чем могла она помочь внучке? Потому Роза исповедовалась лошадке Фьяметте, та выслушивала монологи хозяйки, но никак не могла объяснить девушке, что же с ней происходило.

Роза совершенно ничего не знала о сексе. Она никогда не видела раздетым даже ребенка, даже новорожденного, даже собственного брата-близнеца. Для Розы мужчина отличался от женщины только бородой, короткими волосами и отсутствием груди. Она жила в окружении животных, но все, что было связано с воспроизводством скота, оставалось для нее тайной. Если она видела, как петух наскакивал на курицу, она полагала, что птицы играют. Алина, заботясь о невинности Розы, заставляла ее держаться подальше от крестьянских девчонок, которые могли бы просветить девочку.

– Вперед, лошадка! Вперед! – кричала Роза навстречу ветру. Она гнала кобылу галопом по тропинке, обсаженной кустами жасмина, что вилась по краю большого поля. Крестьяне как раз собирали там урожай капусты. Увидев всадницу, кое-кто из них сочувственно покачал головой.

– Дочка-то у Дуньяни совсем сумасшедшая, – изрек один.

В округе говорили, что у Дуньяни двое детей «с головой на плечах», а у двоих – «мозги набекрень». «С головой на плечах» были Пьер Луиджи и Ивецио, а с «мозгами набекрень» – Роза и Анджело.

– Вперед, лошадка! Вперед! – повторяла девушка.

Накидка развевалась у нее за плечами, как знамя. От холодного ветра на глаза навернулись слезы, так что зимний пейзаж вокруг расплывался и исчезал.

Глава 2

У речной запруды Роза заметила тележку отца. Запряженный в тележку конь терпеливо ждал, потряхивая то и дело гривой и позвякивая упряжью.

Иньяцио выехал из дома рано утром вместе с Ивецио – обычный объезд владений. Похоже, отец с сыном были где-то неподалеку. Роза направила Фьяметту по деревянному мостику, пустив кобылку шагом, чтобы не дай Бог конь не споткнулся на неустойчивых досках.

На том берегу стояла кучка людей, и тут же все взгляды обратились к Розе. Девушка разглядела в толпе отца, брата и кое-кого из работников «Фавориты». Она заметила также незнакомого мужчину, выделявшегося элегантностью костюма и нездешним, господским видом. Роза беззастенчиво уставилась на незнакомца, так, с нескрываемым любопытством, смотрят дети на вещь, что им чрезвычайно понравилась. Этот чужак, одетый в светлое пальто мягкого драпа, а не в грубый темный плащ, очень заинтересовал девушку. И дело было не только в изысканной одежде; мужчина показался ей необычайно привлекательным: ее поразил нежный цвет лица, чуть порозовевшего на холодном ветру, и томный взгляд карих глаз, смело встретившихся с глазами девушки. Он так не походил на крестьян, чьи лица обветрились на солнце, а глаза навечно сощурились из-за привычки вглядываться в даль, гадая, какая завтра будет погода или какой урожай даст поле.

– Моя дочь Роза, – представил девушку отец.

Незнакомец снял серо-жемчужную шляпу с полями и улыбнулся.

Роза увидела, что волосы у него светлые, волнистые и густые.

– Рад познакомиться, – произнес мужчина, склонив голову.

Роза залилась краской, потом сама же устыдилась своего смущения, но не спешилась, а продолжала смотреть на него с настойчивостью ребенка, завороженного новой игрушкой.

– Простите ее, доктор, – извинился Иньяцио. – Она у нас всегда была дикарка, а теперь еще осталась без матери, вот и некому напомнить девочке о хороших манерах.

И Иньяцио строго взглянул на дочь.

– По-моему, она очаровательна, – сказал незнакомец, не отрывая взгляда от Розы.

Девушка улыбнулась, польщенная комплиментом. Только в книгах Роза читала, как герой называет «очаровательной» случайно встреченную синьору. – Это доктор Стефано Канци, – объяснил сестре Пьер Луиджи.

Она лишь молча кивнула головой, уставившись во все глаза на приезжего.

– В окрестностях Бергамо свирепствует ящур, – продолжил Пьер Луиджи. – Доктора прислала санитарная служба Милана. Он должен проследить, чтобы зараза не разнеслась по нашим местам.

– Понятно, – произнесла Роза.

Она наконец решилась и протянула доктору руку. Он сжал ее пальцы, и девушка почувствовала силу и тепло его ладоней.

– Мы сделаем все, что в наших силах, и постараемся победить болезнь, – сказал Канци.

Роза с трудом отвела глаза от доктора Стефано, который тоже пристально рассматривал ее. Какой он красивый! Словно сошел со страниц иллюстрированного журнала…

– Я поеду домой, – сказала Роза отцу.

Она осторожно развернула Фьяметту, а Иньяцио крикнул вслед дочери:

– Доктор обедает с нами. Займись обедом! Чтобы все было в порядке!

Потом он подошел поближе к дочери и вполголоса произнес:

– Пошли кого-нибудь в деревню. Пусть приведут Анджело. Может, хоть сегодня он соизволит посидеть за столом с нами.

Анджело недавно исполнилось тридцать. До войны он занимался хозяйством в «Фаворите», и у него неплохо получалось. Но с фронта он вернулся совершенно опустошенным, лишенным сил и энергии, ничто не интересовало его. Наверное, дело было не только в жестокостях войны и страданиях в окопах. Что-то нарушило душевное равновесие неукротимого, гордого мужчины, и каждый вечер он в одиночестве напивался в остерии.

Раньше Иньяцио и Алина тщетно пытались обуздать нрав своего первенца. В молодом Анджело бушевала неуемная сила, все его существо дышало недюжинной энергией. Он не поддавался дрессировке. Как-то он провел в родном доме целый год, и Иньяцио смог в полной мере оценить старшего сына, всегда неулыбчивого с лица, но наделенного железным характером. Смягчался Анджело лишь при виде Розы. А ведь у него была деловая хватка: Анджело умел торговаться с крестьянами, умел выгодно продать скот и фураж.

– Из этого парня может кое-что получиться, – сказал как-то Иньяцио жене. – Он не похож на братьев. Анджело – наш сын, а говорит и действует, как чужой. Но в голове у него мозги есть.

И Иньяцио покрутил указательным пальцем у виска.

– Что там есть? Хорошее или плохое? – с горьким вздохом спросила Алина.

А через несколько дней Анджело в очередной раз исчез. В доме уже привыкли и знали, если Анджело не выходит к завтраку вместе со всеми, значит, опять исчез. В последний раз он сбежал перед призывом на военную службу и сел в генуэзском порту на торговое судно, направлявшееся в Африку.

– Ничего, когда-нибудь он вернется и останется навсегда, – сказал Иньяцио, успокаивая жену. – Воздух «Фавориты» в крови у него, как и у всех Дуньяни. Дорогу домой он найдет всегда.

Каждый раз Анджело возвращался с подарками и с рассказами о своих приключениях. Роза слушала его открыв рот, и в ее воображении фигура брата разрасталась до гигантских масштабов. Он казался ей повелителем мира, разделявшим трапезу с африканскими царями, арабскими халифами и индийскими магараджами. Он знал английских баронетов, бродил по восточным базарам, говорил на всех языках и умел читать по звездам. Тем более умел он читать мысли восторженной девочки.

Но после войны что-то изменилось. Иссяк источник его повествования, угасли порывы юности. В 1915 году Анджело оставил дома девочку, а вернувшись в 1918-м, нашел женщину, которая с радостным плачем кинулась брату на шею.

– Не надо, не надо, – сказал тогда Анджело, резко оттолкнув сестру.

– Почему? – спросила Роза, не в силах скрыть обиду.

– От меня воняет, чувствуешь, воняет, – раздраженно произнес Анджело, мрачно взглянув на нее.

Роза с помощью Джины нагрела несколько больших кастрюль горячей воды, чтобы брат отмылся от окопной грязи и освободился от вшей. Она надеялась, что, как следует помывшись, Анджело станет прежним любящим фантазером. А он вдруг начал избегать ее.

Наконец она решилась и во время завтрака подступила к брату с расспросами.

– Почему ты не хочешь говорить со мной? – спросила Роза.

– С чего это тебе такое пришло в голову? – возразил Анджело, крошивший в молоко хлеб.

– Ты меня больше не любишь, – с упреком произнесла Роза.

– С чего это ты взяла? – спросил Анджело, не отрывая глаз от кружки.

Оба замолчали. Тишину нарушало лишь тиканье ходиков в углу. Бабушка, сидя у очага, бормотала молитву.

– Я знаю. До войны ты всегда был рядом со мной. Мы играли, болтали. А теперь ты меня не замечаешь, – обиженно произнесла Роза.

– Ты выросла, – сказал Анджело, отодвигая кружку.

– Ну и что?

Роза подошла поближе к брату. В глазах ее читалась решимость разобраться во всем до конца.

– Ты больше не ребенок, – произнес Анджело, заглянув ей в лицо.

Роза подошла к нему, обняла за шею и поцеловала жесткие волосы. Анджело взял ее за талию, такую тоненькую, что ее можно было обхватить ладонями, и посадил себе на колени, как когда-то сажал ребенком. Роза не расцепила рук, и он прижался головой к ее груди. Дрожь пробежала по телу Анджело. Он хотел лишь выразить сердечную нежность к сестре, но помимо его воли в это объятие вкралось иное, тревожное, смутное чувство. Анджело резко отстранил Розу и рывком вскочил на ноги. Они переглянулись, чувствуя смущение и не находя слов друг для друга.

А из угла донесся голос сидевшей у очага бабушки, голос мудрости и здравого смысла.

– Нельзя шутить с огнем, – произнесла старуха. – Огонь обжигает…

Оба одновременно обернулись к очагу. Бабушка как завороженная смотрела на охваченное пламенем полено и, казалось, забыла о присутствии внуков. Словно она их не видела и не слышала…

– Я пойду в деревню, – бросил Розе Анджело.

Он вернулся поздно, вдрызг пьяный. С того дня он все время пропадал в остерии, возвращался вечером и избегал Розу. После этого объятия на кухне брат и сестра перестали разговаривать друг с другом.

Глава 3

Старинный буковый стол был накрыт белой скатертью голландского полотна; салфетки продеты в деревянные кольца с резным цветочным узором. Сиял лавенский фарфор парадного сервиза, сверкали бокалы муранского стекла, синие, на темно-зеленых ножках. На серебряных столовых приборах была выгравирована буква «Д» – Дуньяни.

Роза с удовлетворением созерцала результат своих трудов. Такой парадный стол обычно накрывали по большим праздникам или ожидая уважаемых гостей. Кухня, огромная, почти в сорок квадратных метров, с балочными перекрытиями, с полом, покрытым плитками из обожженной глины, с огромным камином и длинными скамьями, была средоточием всей жизни дома.

Здесь ели, болтали, обсуждали дела, мылись, играли в карты или в лото, принимали гостей и разговаривали с работниками. Женщины шили, гладили, стирали на кухне, а мужчины спорили, курили, обсуждали ход полевых работ, виды на урожай, удои коров или планы закупки сельскохозяйственного инвентаря. В холодные дни на кухне служили молебен.

В «Фаворите» был еще и «обеденный зал», то есть столовая, которой, впрочем, никогда не пользовались. Ее демонстрировали важным гостям, показывая, что столовая имеется, а потом снова запирали.

Рядом с кухней находилась кладовая. Анджело, побывав в море, называл ее «камбуз». Здесь стояли лари с пшеничной и кукурузной мукой. С потолочных балок свисали круги колбасы и окорока ветчины, связки чеснока и лука. На полках хранились сыры, варенье, яблоки, картошка.

Между кухней и «обеденным залом» находилась лестница, которая вела наверх. Там располагались спальни и хранилось зерно. «Обеденный зал» и внутренняя лестница говорили о некоторой изысканности вкусов, так же как десять тысяч саженей земли неоспоримо свидетельствовали о зажиточности семьи Дуньяни. Правда, в доме не было ни туалетов, ни ванн, ни электричества, ни парового отопления. Дуньяни считали все это ненужными причудами богачей – есть следовало в тепле, а спать в холоде. От частого мытья в горячей воде организм становится изнеженным, слабеет, теряет силы, отступает от добродетелей и склоняется к греху.

В полдень вернулись домой мужчины. Они тщательно соскребли грязь с башмаков о железную поперечину, вкопанную у порога, и повесили шляпы и плащи на вешалку у входа.

Роза только что управилась с закуской, разложив на блюде тонко нарезанную ветчину, свернутую трубочками, с начинкой из зелени и кисло-сладких фруктов.

Первой, во главе стола, села бабушка, непрерывно бормотавшая молитвы и перебиравшая костлявыми пальцами зерна четок. На ней было черное платье, а на голове – черный хлопчатобумажный платок, стянутый узлом на затылке. Роза никогда не видела бабку в другом наряде. Никто точно не знал, сколько ей лет, но она говорила, что родилась в начале сороковых годов прошлого века. О событиях 1848 года у нее сохранились четкие воспоминания. Иногда она напевала слабеньким голосом народную песню, что пели во времена австрийского вторжения. Там говорилось, что надо схватить за чуб «сукиного сына Радецкого», сунуть его в котел и сварить хороший бульон. Бабушка, святая женщина, пела и смеялась, обещая сгубить в кипятке бравого австрийского генерала.

Иньяцио сел напротив матери, за другой конец стола. Он был последним сыном Эльвиры Дуньяни, единственным, кто пережил болезни, годы лишений, войны, холеру. Он всегда выслушивал мать с сыновней почтительностью, хотя и знал, что старуха давно уже живет в собственном призрачном мире и часто говорит совершенно бессмысленные вещи.

Она проводила целые дни у огня, сын и внуки иногда выслушивали ее истории о давно ушедших годах, но никто не обращался к ней за советом, так как разум старушки уже помутился. Однако Розе казалось, что бабушка Эльвира все знает и понимает, просто она не хочет никого и ничего видеть вокруг.

Остальные сотрапезники расположились по обе стороны стола: Анджело – по правую руку от отца, доктор Канци напротив Анджело, дальше Пьер Луиджи и Ивецио, рядом с бабушкой Роза, около буфета и очага.

Обсуждали в основном эпидемию ящура.

Непринужденно ведя беседу, Канци не забывал воздавать должное аппетитным блюдам. Анджело подливал ему замечательное красное пьемонтское вино. Подняв стакан, Анджело произнес:

– Да не оставит нас Господь своей милостью!

– Похоже, нас ждут трудные времена, – вздохнул Иньяцио.

Роза, затаив дыхание, слушала слова гостя; ее не интересовал их смысл, многое в речи доктора, изобилующей научными терминами, ей было непонятно. Она наслаждалась музыкой его голоса, который так не походил на гортанное наречие местных крестьян. Речь доктора была прекрасней, чем язык Анджело, хотя тот в путешествиях и подрастерял резкий местный выговор. Роза тут же решила, что доктор Канци – настоящий аристократ.

Неожиданно для всех в разговор о болезнях скота вмешался Анджело:

– А я читал в «Медикал трибьюн», что в Лондоне изготовили сыворотку против ящура.

Периодически он получал из Англии газеты и журналы, которые только он и мог прочесть.

Довольная Роза улыбнулась. Ей понравилось, что брат беседует на равных с таким образованным, элегантным и красивым синьором.

– Я знаю про сыворотку, – кивнул гость. – Точнее сказать, я уже пробовал английскую сыворотку, – сообщил Канци. – Результаты, увы, плачевные…

– Может, дозу неправильно подобрали… – предположил Анджело.

Похоже, его ничуть не смущала разница в образовании. Более того, он явно хотел поставить на место заезжего щеголя, к которому не чувствовал ни малейшей симпатии.

Роза хлопотала у очага, напряженно прислушиваясь к спору мужчин.

Ветеринар почувствовал, что задета его профессиональная честь.

– Синьор Дуньяни, – заявил он, – я слежу за открытиями в этой области. Поверьте, до окончательной победы над болезнью еще очень далеко.

– Можно самим попробовать изготовить сыворотку из крови переболевшего скота.

Все вдруг замолчали. Даже бабушка перестала бормотать молитвы.

Гость даже глаза вытаращил, потрясенный рассуждениями беспутного старшего сына Дуньяни.

– Совершенно безумная идея, но в ней что-то есть, – согласился он.

Не спрашивая мнения отца, Анджело заявил:

– Мы готовы подвергнуть вакцинации наш скот, и немедленно!

– Я одобряю идею сына! – вмешался Иньяцио.

– Что-то в этом есть, что-то есть… – задумчиво повторил ветеринар.

Смелое, но вполне здравое предложение Анджело пришлось Канци по душе.

Джина поставила на стол дымящуюся супницу с бульоном, в котором была и говяжья вырезка, и молодая курочка, и большая мозговая кость, приправленным морковью, луком и сельдереем. Роза разлила суп, начав с бабушки. Анджело наблюдал за изящными жестами сестры и неожиданно для себя заметил, до чего же она хороша. Он словно впервые с тех пор, как вернулся с войны, разглядел Розу. Лицо ее напоминало картины эпохи Возрождения. Глубокие черные глаза сияли. Анджело вспомнил, как вернулся домой в перый раз, увидел Розу шестилетней девочкой, рыдавшей из-за серебряного ожерелья, сначала «подаренного» Мадонне, а потом украденного цыганкой. Он всей душой полюбил одинокую, обиженную девочку. А теперь эта любовь огнем бушевала в его груди.

Слова доктора вернули Анджело к действительности.

– Синьор Дуньяни, вы и вправду готовы рискнуть? – спросил Канци.

– Я слов на ветер не бросаю, – ответил Анджело.

– Тогда посмотрим, что можно сделать.

Роза налила бульон отцу, а потом – гостю. Доктор взглянул на девушку, и Анджело подметил в глазах молодого, утонченного синьора искру страсти.

– Спасибо, синьорина Роза, – поблагодарил хозяйку Канци.

Роза передала ему тарелку, а доктор как бы нечаянно коснулся ее пальцев. Этот жест не ускользнул от раздраженного Анджело. Брат увидел, что сестра не отрывает взгляда от гостя, словно готова созерцать доктора всю оставшуюся жизнь.

– Надо что-то делать, потом будет поздно! – сердито бросил Анджело ветеринару.

В этот момент старший брат думал вовсе не об эпидемии ящура. Но доктор решил, что речь идет об эпизоотии, и с готовностью откликнулся:

– Конечно, надо что-то делать, потому я сюда и приехал.

Роза сидела рядом с бабушкой, не поднимая глаз от тарелки. Когда Канци коснулся ее пальцев, ее охватил какой-то неизъяснимый восторг.

– А как вам, синьор доктор, наш деревенский супчик? – спросил Иньяцио. – Вот попробуйте еще фаршированную курицу. Этот рецепт Роза переняла у покойницы матери, а той он достался от бабушки, которая была знакома с поваром императрицы Марии-Терезии.

– Прямо историческая курица, со славным прошлым, – пошутил гость.

На столе появилось большое блюдо с курицей, фаршированной молотым мясом, приправленным сухофруктами, миндалем и орехами. Курица благоухала мускатом и можжевельником. Недаром Иньяцио так расхваливал это сокровище птичьего двора.

Анджело встал, взяв в руки острые кухонные ножницы с загнутыми концами. Он разрезал напополам курицу, и по кухне поплыл горячий аромат. Анджело взял хорошо заточенный нож и, угрожающе взглянув на доктора, произнес:

– Вам придется хорошо поработать, собирая материал для вакцины.

Он воткнул нож в курицу так, словно всаживал его в этого надменного докторишку, вогнавшего в краску Розу.

Канци был прекрасным ветеринаром, но никудышным психологом. Он заметил раздражение Анджело и приписал его обычной для старших братьев слишком строгой заботе о добродетели хорошеньких сестер.

– Я должен поговорить и с другими животноводами, – сказал Канци. – Может, вы мне еще что-нибудь подскажете?

Анджело положил гостю на тарелку два куска фаршированной курицы и, заглянув в глаза ветеринару, гордо произнес:

– У вас – университетский диплом, а я только начальную школу кончил. Неужели я могу вам что-то посоветовать?

– Но вы же много читаете. Читаете и по-английски. У вас разносторонние интересы.

– Он у нас и говорит по-английски! – с удовлетворением заметил Иньяцио. – А французский знает, как мы диалект. Да еще болтает по-испански и по-арабски.

– Хватит, папа, – остановил его Анджело. – Доктору Канци это не интересно.

– Напротив, я поражен! – воскликнул Канци, пытаясь придать беседе дружеский тон. – Вы, похоже, побродили по свету…

Анджело не пожелал продолжать эту тему и снова перевел разговор на свирепствующую в округе эпидемию.

Все вышли из кухни, а Анджело остался. Он взял карты, уселся за стол и начал играть сам с собой. Роза на гладильной доске у окна принялась гладить накрахмаленные воротнички мужских рубашек. Она то и дело встряхивала тяжелый утюг с углями, чтобы поддержать жар.

Бабушка, сжавшись в комочек у очага, молилась, закрыв глаза и совершенно отрешившись от внешнего мира. Несмотря на воцарившуюся на кухне тишину, Роза и Анджело ощущали какое-то напряжение.

Анджело, подперев голову рукой, разглядывал карты, словно стараясь отыскать единственную, нужную ему, но краем глаза он все время следил за сестрой. И она чувствовала его проницательный взгляд, подобный молчаливому упреку.

Анджело и Роза очень хорошо знали друг друга и именно поэтому боялись разбираться в хитросплетении своих чувств. Конечно, брата и сестру соединяла сердечная привязанность, но в потемках души таилось и иное чувство, внушавшее обоим страх.

Пока Анджело воевал, они обменивались длинными письмами, исполненными искренней любви. Потом они встретились, и их отношения как-то странно осложнились.

– Тебе понравился этот коровий доктор? – вдруг спросил Анджело, уставившись в карты.

– С какой стати он должен мне нравиться? – возразила Роза.

Она стояла к брату лицом и продолжала гладить.

– Ну ты теперь женщина, – с трепетом произнес Анджело.

– А доктор тут при чем? – спросила Роза, делая вид, что не понимает.

– Я хотел сказать, ты теперь на выданье, – стараясь оставаться спокойным, продолжал Анджело.

– Ну и что? – равнодушным тоном произнесла девушка.

Но сердце Розы забилось учащенно, и пальцы судорожно сжали ручку утюга.

Анджело задумался. Неужели Роза еще так наивна? Судя по тому, каким вниманием она окружила доктора, она все прекрасно понимает. Он видел, как она смотрела на гостя. Таким исполненным желания взглядом смотрели на Анджело женщины, которых он встречал в своих скитаниях. А Роза – натура страстная. Анджело это почувствовал, когда поцеловал сестру, а почувствовав – оттолкнул ее. Но, может, ему только чудится, может, виноват тот огонь, что сжигает его?

Анджело поднял голову, чтобы заглянуть сестре в глаза. Словно по негласному уговору, взгляды их встретились.

– Ничего плохого, если он тебе запал в душу… – выдавил из себя Анджело.

Роза залилась краской, и глаза повлажнели. Она, казалось, вот-вот расплачется.

– Может, и ничего плохого, – ответила девушка. – Только я о нем и не думала…

– Лжешь! – взорвался обезумевший от ревности Анджело.

– С какой стати! – возмутилась Роза.

По ее нежным щекам покатились тяжелые слезы.

– Потому что ты знаешь, что он мне не понравился, – заявил Анджело. – Городской щеголь, тебе такой не подходит.

– Зачем ты оскорбляешь меня? Разговариваешь со мной словно с дурной женщиной…

Роза взглянула на брата глазами кающейся грешницы.

– О нет, нет! Я не хотел тебя обидеть.

Анджело бросился к сестре, обнял ее, осушил поцелуями слезы.

– Что случилось, Анджело?

– Ничего, что могло случиться?

– Но ты сторонишься меня, – жалобно произнесла девушка, – а обращаешься со мной, как, как…

Он оборвал ее, боясь, что она скажет страшные слова.

– Я виноват, виноват. Я прошел тяжелую войну, такого навидался. Со временем все пройдет. А теперь, – повелительным тоном обратился он к сестре, – теперь скажи, что ты и думать забыла об этом городском докторе.

– Что тебе до него?

– Нет, скажи!

– Хорошо, я о нем забыла, – покорно согласилась Роза.

И тут она поняла, что ее замечательный, столько повидавший брат не хотел услышать от сестры правду. Он повиновался терзавшим его душу темным желаниям, а она, Роза, ради сохранения покоя в семье подчинилась ему.

– Вокруг столько хороших парней, – сказал Анджело.

– Конечно, – откликнулась Роза.

– Главное, найти того, кто тебе подходит.

– Ты прав, – ответила девушка, вытирая слезы.

Ложь Розы успокоила Анджело. Он сложил карты и убрал их в футляр.

– Пойду взгляну на коров, – произнес брат.

– А в остерию сегодня не пойдешь?

– Нет. Ты довольна?

– Очень, – солгала Роза еще раз.

Ей хотелось, чтобы Анджело теперь держался подальше от коровников. Там работал сейчас Стефано Канци, а Розе так хотелось встретиться с ним.

– Пока! – попрощался с сестрой Анджело.

– Пока! – откликнулась Роза.

Она чувствовала себя сбитой с толку. Что случилось с Анджело? Что случилось с ней? Оба ступили на неверный и опасный путь.