Текст книги "Миланская роза"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)
Глава 8
Роза сидела рядом с Ивецио на раскладной кровати в углу комнаты. На ней был шелковый костюм цвета слоновой кости, очень легкий и воздушный, подчеркивавший прекрасную фигуру. Скулы казались еще выше, и на похудевшем лице застыло решительное выражение. Похудел и Ивецио, как обычно мрачный, безмолвный, неподвижный.
– Ивецио, я сегодня выхожу замуж, – сообщила равнодушному брату Роза. – Я выхожу за Руджеро Летициа, – терпеливо продолжала она, взяв руки Ивецио в свои. – Он хороший парень. Отцу бы не очень понравилось, что он южанин, но работать Руджеро умеет. Я должна выйти замуж, Ивецио.
Роза словно искала для себя оправданий.
– Я обещала отцу, что создам новую семью. У меня родятся дети, они будут носить фамилию Летициа, но в жилах у них будет кровь Дуньяни. Внукам Иньяцио Дуньяни я должна обеспечить будущее.
Роза разговаривала с братом, но, в сущности, пыталась ответить себе, почему она решилась выйти за Руджеро Летициа.
– Я выхожу замуж, – сказала Роза, – потому что даже самой сильной женщине нужен рядом мужчина. Мне много предстоит сделать. Когда-нибудь, Ивецио, мы вернемся домой, в Италию. Америка – чудесная страна, но она похожа на театр. Здесь интересно, повсюду огни, публика, но нельзя всю жизнь прожить в театре. Если я выйду замуж за американца, он не захочет в Милан. А Руджеро хоть и сицилиец, но все-таки итальянец. Что скажешь, Ивецио?
Белая тюлевая фата закрывала ей глаза, но она заметила, что Ивецио на мгновение задержал взгляд на лице сестры.
– И ты хочешь вернуться домой, правда?
Она обняла и поцеловала брата.
– Конечно, мы вернемся не завтра и не через год. Но когда взлетят наши самолеты, мы пересечем океан. Знаешь, Ивецио, я больше не буду жить с вами. Я же не могу перебраться в эту квартиру с мужем. О тебе будут заботиться Пьер Луиджи и Клементе. А я буду забегать. Каждый день… Обещаю…
Она крепко поцеловала брата в щеку и заметила, что по щеке его пробежала слеза. Расплакалась и Роза. Впервые Ивецио среагировал на ее слова.
В комнате появился Клементе.
– Скорей, синьорина Роза, скорей. Внизу ждет Пьер Луиджи, а Руджеро уже в церкви.
Роза еще раз поцеловала Ивецио и обняла Клементе, который залился краской.
– Думаешь, я буду счастлива? – сквозь слезы спросила она.
– Конечно, синьорина Роза, – ответил Клементе.
– Останься с Ивецио, – попросила она.
– Конечно, не волнуйтесь, синьорина Роза.
Клементе открыл дверь, и Роза сбежала вниз по лестнице. Она еще не успела спуститься на первый этаж, как вдруг Ивецио медленно поднялся с кровати.
– Роза, – тихо позвал он.
– Ивецио, ты заговорил?! – потрясенно произнес Клементе.
– Роза, моя маленькая Роза, – повторил Ивецио.
Потом он глубоко вздохнул и рухнул на пол. Жизнь его угасла в тот момент, когда Роза оставила дом.
Клементе успел к выходу новобрачных из церкви. Немногочисленные друзья осыпали Розу и Руджеро рисом. Никогда еще Роза не выглядела такой прекрасной. Она не была влюблена, но, пожалуй, чувствовала себя счастливой. Этот брак открывал перед ней будущее. Стоит ли ей сообщать, что Ивецио умер?
«Завтра скажу», – решил Клементе.
В квартире было только две комнаты да еще крохотная прихожая, кухня и ванная.
– Нравится? – гордо спросил Руджеро Летициа.
– Очень здорово, – ответила Роза.
Наконец-то она вырвалась из Бенда. Скромное жилище в Виллидже было для Розы шагом вперед в сравнении с теснотой на Малберри-стрит.
Руджеро перенес жену через порог на руках. Прежде чем опустить Розу на постель, он страстно ее поцеловал. Будучи женихом, он никогда себе этого не позволял. Теперь его страсть была освящена таинством брака.
Только в этот день Роза поняла, что ее новое положение налагает на нее определенные обязанности. У нее было много оснований, чтобы принять предложение Руджеро Летициа, не хватало лишь одного, на котором держится брак, – любви.
И сейчас, несмотря на всю свою решительность и амбиции, она была лишь молоденькой, растерянной женщиной, насмерть перепуганной перспективой брачной ночи. Супружеская постель не внушала ей, как матери, тяжелых мыслей о сексе и грехе, о наслаждении и раскаянии; не думала Роза пока и о детях. Свадебное ложе внушало ей лишь страх. Любовь в памяти Розы была связана с объятиями в сене, где Стефано Канци подарил ей наслаждение и возможность ощутить себя женщиной.
Будет ли ей так же хорошо с Руджеро Летициа? Роза надела ночную рубашку из креп-сатина цвета розового дерева, с крылышками вместо рукавов и глубоким вырезом на спине. Это одеяние, напоминавшее скорее вечернее платье, преподнесли ей бывшие коллеги из универмага «Купер и Тейлор». Она была в домашних шлепанцах на каблучке, отделанных страусиным пухом. Роза тщательно расчесала черные кудри и взглянула в зеркало. На нее смотрела очень красивая, очень испуганная и неуверенная в себе женщина. Роза не ощущала никакого желания, которое могло бы смягчить терзавшее ее чувство вины и оправдать хладнокровно принятое решение. Раньше ей все казалось ясным и понятным, а теперь неожиданно усложнилось и запуталось.
Руджеро осторожно постучался в ванную:
– Роза… с тобой все в порядке?
Задумавшись, она не обратила внимания на то, что прошло уже немало времени.
– Все прекрасно, – ответила она и открыла дверь.
Лампа под абажуром мягко освещала комнату. Легкий ветерок касался занавесок, а от Розы исходил аромат «Арпеджио».
– Ты такая красивая! – произнес Руджеро.
Муж стоял у открытого окна и курил.
– Я просто кажусь тебе красивой, – улыбнулась Роза.
– Нет, – возразил Руджеро. – Ты прекрасна, умна, добра и воспитанна.
Руджеро Летициа до сих пор не понимал, за что судьба подарила ему эту необыкновенную женщину.
– А больше у меня достоинств нет? – шутливо спросила Роза, обнимая мужа.
У Руджеро дрожь пробежала по телу.
– Я люблю тебя, Роза, – произнес он, выбрасывая окурок за окно.
– Не делай так, ты же не в Бенде, – упрекнула его жена.
– Да, конечно, – признал Руджеро и покраснел.
– Будь внимательней!
– Ладно. Вижу, в Виллидже свои правила.
– Респектабельность налагает определенные обязанности. Вроде пепельницы…
– Или пижамы, – улыбнулся он, намекая на свое бело-голубое ночное одеяние. – Тот беспорядок, что царил на Малберри-стрит, имел свои преимущества.
– Когда-нибудь мы переедем в богатый квартал, – уверенно заявила Роза. – Тебе следует научиться хорошим манерам.
– Я уже и так в раю, – сказал Руджеро, обнимая жену. – Почему ты выбрала именно меня, Роза?
– По-моему, это я – твоя добыча, – отшутилась она.
Руджеро Летициа вовсе не ощущал себя ухватившим добычу охотником. Всю жизнь он относился одинаково к женщинам и к моторам, а теперь он чувствовал робость, точно юноша, впервые оказавшийся с женщиной. Нежные руки вокруг шеи, благоухание «Арпеджио», аромат женщины у самых губ – все сулило Руджеро райское блаженство.
– Ты будешь со мной нежен? – прошептала ему на ухо Роза.
– Я буду самым нежным из мужей, – пообещал Руджеро.
В постели он попытался сдержать собственное нетерпение, а Роза тщетно старалась скрыть свою холодность. Для него брачная ночь началась с торопливого, лихорадочного удовлетворения желания, для Розы – с неизбежной, неприятной близости. Руджеро ожидал встретить хрупкую преграду девственности и не встретил, а Роза ломала голову, как скрыть правду. Вот-вот он спросит, почему она так легко приняла в себя мужчину. И Роза искала оправдания…
Страшный момент наступил сразу же, как только успокоилось тяжелое дыхание и стихли конвульсии оргазма. Роза сделала вид, что совершенно обессилена. Она отодвинулась от мужа и повернулась к открытому окну. Руджеро Летициа чувствовал себя оскорбленным и униженным. В памяти у него всплывали сентенции насчет женщин, что были в ходу у мужчин-сицилийцев. «Если женщина выходит замуж не девственницей, значит, она – шлюха, – говаривал его отец. – Легла с кем-то до тебя, ляжет с другим и после тебя. Девственность – знак женской чести. Когда мужчина обнаруживает, что по его пути уже кто-то прошел, он должен поступить как мужчина».
Что это значило – «поступить как мужчина»? Выгнать из дома очаровательное создание, избравшее Руджеро спутником жизни? Руджеро испытывал такое желание, хотя и жил в самой свободной и раскрепощенной стране в мире, притом в 1920 году. Он прекрасно понимал, что судьба подарила ему умную, привлекательную жену, о которой любой мужчина может только мечтать. Почему, почему она предала его и теперь поставила перед жестоким выбором? Он сел на постели, зажег в темноте сигарету.
– Не надо так воспринимать это, – спокойно, словно утешая мужа, произнесла Роза.
– А как я должен, по-твоему, это воспринимать? – глухо отозвался Руджеро.
Но он был доволен, что она первая сломала лед молчания.
– Надо примириться…
Руджеро вскочил с кровати. Сначала оскорбления, а теперь насмешки?!
– С чем, с чем я должен примириться?
– С тем, что не все мужчины устроены одинаково…
Руджеро растерялся.
– Что же, по-твоему, во всем виноват я? – взвизгнул он.
– Я рассчитывала, что ты избавишь меня от унизительных объяснений. Если тебе так уж надо скрыть собственное, собственную… – Роза старалась найти верное слово и наконец подобрала такое, которое ей понравилось: – Твою собственную несостоятельность…
Руджеро охватило бешенство.
– Что? Что ты у меня обнаружила?
– Будь добр, не повышай голоса.
Роза тоже встала с кровати.
– Ты ведешь себя грубо и вульгарно, – упрекнула она мужа.
Руджеро, не прячась, нарочно швырнул сигарету в окно.
– Приехали! – выкрикнул он. – Оказывается, я обидел тебя!..
«Надо солгать, надо солгать, – твердила себе Роза. – Иначе все рухнет».
Ей удалось остаться внешне спокойной, и она продолжала:
– Послушай, Руджеро Летициа. О сексе я знаю только по обрывкам чужих разговоров. Я слышала, что в первый раз женщине больно и что у нее идет кровь.
Роза почувствовала, что нашла правильный тон, и продолжала уверенней:
– Ты сделал мне больно, Руджеро Летициа, но крови почему-то нет. А наслаждение, о котором рассказывают в любовных романах? Я ничего такого не почувствовала – только боль и унижение.
Она решила окончательно добить мужа и сказала:
– А теперь, после того, что случилось, ты все сваливаешь на меня. Но виноват только ты сам…
Роза почувствовала удовлетворение от мастерски проведенной сцены и решила, что пора расплакаться. Ей не составило труда разразиться горячими слезами.
– Может, мы вместе разберемся в том, что произошло, – пролепетала она, переходя от гнева к сочувствию. – Но нам нельзя ссориться…
Она бросилась к Руджеро и припала к его груди.
– Успокойся, успокойся, Роза.
Ложь жены показалась Руджеро убедительней собственной правды.
– Хорошо, – шмыгая носом, произнесла Роза.
– Что-то вышло не так, – согласился Руджеро.
Он уже готов был признать, что Роза невинна.
– Это и я понимаю, – сказала она, поднимая на мужа прекрасные глаза. – Но что именно?
– Если нет крови, – продолжал Руджеро, – это значит…
Он смущенно замолчал.
– Что это значит? – настаивала Роза.
– Значит, она уже не девственница, – сказал Руджеро, не отказываясь, однако, от иного объяснения.
– Или же? – спросила Роза, делая вид, что предположение мужа абсурдно.
Руджеро выглядел смущенным, словно взрослый, объясняющий ребенку текст «Камасутры». Он был сбит с толку, поскольку уже не сомневался в невинности Розы. Теперь ему придется признать, что он ошибался.
– Наверное, такое случается, если женщина как-то не так устроена. Говорят, иногда крови не бывает. Так говорят… – уточнил он.
– Я рада, что ты не виноват, – сказала Роза и коснулась губ мужа легким поцелуем.
– Я не хотел тебя обидеть, – извинился Руджеро. – Просто я слишком тебя люблю, Роза. Ревность. Понимаешь?
Она прекрасно понимала, что муж будет потрясен, если узнает, что другой мужчина взял то, что по праву принадлежит ему. Но Руджеро Летициа никогда не узнает всей правды, навеки сокрытой вместе с другими тайнами семьи Дуньяни.
– Понимаю, – ответила она.
– У тебя до меня не было мужчин? – неуверенно спросил он.
– Нет, Руджеро. Ты – единственный мужчина в моей жизни. Отныне и навсегда.
Роза была готова на любую ложь, лишь бы добиться осуществления своих планов. Если ложь может послужить ключом к заветной двери в страну мечты, она будет лгать.
Руджеро опрокинул жену на постель и обнял, как самый нежный влюбленный. Сомнения развеялись, желание сжигало его, и он отдался новому, еще не испытанному наслаждению. Именно эту женщину он хотел, именно так воображал свою первую брачную ночь. А недоразумение едва не уничтожило самый прекрасный миг в его жизни. Руджеро старался доставить жене радость. Он овладел ею нежно, осыпая ее тело поцелуями, а Роза отвечала ему страстными вздохами. И Руджеро поверил, что она счастлива.
На самом деле ласки мужа совсем не возбуждали Розу, а сладострастные вздохи выражали скорей облегчение: ей удалось избежать такой грозы!
– Ты так представляла любовь? – спросил поздней Руджеро.
– С тобой мне лучше, чем в мечтах, – без зазрения совести солгала она.
Он снова заключил ее в объятия. Насладившись любовью, мужчина заснул безмятежно, как ребенок. Роза соскользнула с постели, подошла к окну и вгляделась в бескрайнее небо Америки. Вдруг она расплакалась, расплакалась горькими слезами, ибо никакая ложь не проходит бесследно для души. Спасла ли она свое достоинство, или окончательно утратила его, разыграв эту дурацкую комедию? Только время даст ответ на этот вопрос.
Роза смотрела на звезды и вспоминала небосвод над «Фаворитой». Вот она лежит на сене, рядом с Анджело, а он ведет ее среди созвездий, рассказывая легенду о падающих звездах и раковинах-наутилусах.
«На фюзеляже нашего первого самолета нарисуют наутилус, – решила Роза, – серебряную раковину-наутилус. И этот символ поднимется в небо, станет моей эмблемой. Он перейдет к детям, которых мне даст этот мужчина».
И Роза повернулась к безмятежно спящему Руджеро.
РОЗА
1982
Глава 1
Бронированный «Роллс» выехал на проспект Венециа и, минуя проспект Буэнос-Айрес и площадь Лорето, направился к Имберсаго. Роза нервно крутила бриллиантовые кольца на пальцах, чувствуя, что снова нахлынуло то ощущение, которое снедало ее в последнее время. Это было обостренное восприятие собственной немощности, чувство неотвратимого конца.
Неужели в книге судеб Розы Летициа завершается последняя глава? Восемьдесят три года – подходящий возраст для ухода. Но готова ли она отправиться в последний путь?
– Только в романах старики угасают тихо, согнувшись под бременем годов и пресытившись жизнью, – вдруг произнесла она вслух. – Смерть – это насилие. Всегда…
– Вам пора принять лекарство, – сказала Олимпия, протягивая госпоже стакан и таблетку.
Роза безропотно проглотила лекарство, потом сняла телефонную трубку, набрала номер и стала ждать. Ответили сразу же после второго гудка.
– Надеюсь, я не разбудила тебя, девочка моя, – произнесла Роза.
– Бабушка, сейчас восемь утра, – сонным голосом заметила на другом конце провода Глория.
– Очень глубокая мысль, – усмехнулась Роза.
– Просто я в это время еще сплю. И тебе это известно.
Голос у внучки был хоть и сонный, но веселый.
– А если у меня серьезные причины для того, чтобы вырвать тебя из объятий Морфея?
– И слышать не хочу. Серьезные причины наводят на меня страх.
– Ну, хватит разыгрывать комедию, – рассмеялась бабушка.
– Конечно, когда на сцене появляется примадонна, остальные актеры уходят в тень.
– Как только встанешь, приезжай ко мне в Имберсаго, – велела Роза.
«Значит, ничего серьезного», – решила Глория, но невольно насторожилась, уловив в тоне бабушки тревогу.
– Так я жду, – сказала Роза и положила трубку.
Почему именно сегодня она решила, что пора распорядиться наследством?
«Человек – вроде былинки. Капля воды или порыв ветра могут сдуть его с лица земли, – вспомнила Роза. – Но он благородней той силы, что убивает его, хотя Вселенная и приговорила человека к смерти. Ибо он знает, что должен умереть, а Вселенная – нет».
То ли она прочитала, то ли кто-то сказал ей эти слова? Но они запали ей в душу, ибо в этой мысли таилась глубокая истина. В этот ранний час, когда светает, Роза почувствовала: она уже ничего не смеет отложить на завтра.
Роза поправила манжет темно-розовой блузки, что носила под костюм от Шанель. «Роллс» проехал под железнодорожным мостом и свернул на улицу Пальманова, по которой поток машин двигался в сторону автострады и боковых шоссе. Где-то здесь, по этой полосе асфальта, проходила граница владений Дуньяни, гектары и гектары плодородной ломбардской земли, которую Роза осмелилась предложить под залог своим инвесторам, хотя земля уже не принадлежала ей.
– Остановись, Марио, – приказала она шоферу.
Он притормозил у заправочной станции.
– Здесь?
– Да, здесь, – кивнула Роза.
Она нажала на кнопку и опустила стекло. Аромат полей давно уже не доносился сюда, а бесчисленные дома мешали угадать, где же стояла «Фаворита». То ли на месте, где теперь издательство «Риццоли», то ли напротив. Раньше здесь простирался зеленый луг. А где же был сад с гротом и статуэткой Мадонны, которой пришлось отдать драгоценное ожерелье? Может, там, где огромная автостоянка? Или там, где бензозаправочная станция?
Ей показалось, что вместо безымянного мотеля она снова видит амбар среди полей, в котором познала любовь и отчаяние. Сколько лет прошло! Больше, чем целая жизнь… Да, похоже, именно здесь разыгралась трагедия, положившая конец семье Дуньяни.
Душевное смятение отразилось на лице Розы: сначала она заплакала, потом заулыбалась. Олимпия бросила понимающий взгляд в сторону шофера, который он поймал в зеркальце заднего обзора. «Капризы старухи!» – говорили глаза сиделки. «Голова у нее уже не та», – отвечал взгляд шофера.
Роза уловила этот немой диалог, но ничего не сказала. Что могли знать двое молодых людей о призраках, осаждавших душу Розы? Как могли они узнать тени прошлого, которые, прежде чем стать тенями, населяли молодость Розы? Мужчины и женщины, суетившиеся вокруг мотеля, с улыбкой или со слезами, что знали они о старой женщине, стоявшей у последней черты? А ведь именно здесь, в сарае, на ложе из сена, она увидела, как умирают ее мечты. Роза не сдерживала слез из усталых глаз, пусть текут. Но вот она словно опустила занавес собственной памяти, отодвинула в сторону тревоги тех лет, грехи и несчастья, невинность и нежность; загнала в колодец забвения сокровенные воспоминания. Повернувшись к шоферу, старая женщина приказала: – Марио, едем. Нам пора, нельзя терять времени.
Глава 2
– Чем тебя угостить, Риккардо? – спросил Клементе, распахивая дверцы огромного нового кухонного шкафа.
Риккардо Летициа сидел в кухне, уперев локти в бело-розовый мрамор стола. Он рассеянно огляделся и произнес:
– Пожалуй, ничем.
– Ничем – это слишком мало, – позволил себе пошутить Клементе.
Он знал Риккардо ребенком, был ему вместо няньки, когда у него болел живот, рассказывал малышу об Америке и о «Фаворите».
– Хочешь малиновый сок? Он так тебе нравился когда-то, – настаивал Клементе.
Из множества бутылок он выудил одну, без этикетки.
– Покупной или сама делала? – пробормотал Риккардо.
– Синьора Роза готовила. Она каждый год делает понемногу.
Клементе достал два бокала, графин с холодной водой и поставил все это на стол. Потом старый слуга сел напротив Риккардо.
Риккардо Летициа разглядывал кухню, точно бедный родственник, попавший в богатую семью. Кухня в доме на улицы Джезу была святилищем Клементе. Сюда время от времени допускался тот или иной член семьи для целительной беседы с глазу на глаз со старым слугой.
– Сколько лет ты уже в этом доме? – спросил Риккардо.
– Много, – ответил Клементе, поискав взглядом большие электронные часы, словно по ним можно было проследить бег времени.
– С 1935 года, если мне не изменяет память. В конце марта мы переехали сюда с квартиры на улице Литторио. Я помню точно, потому что как раз в эти дни Гульельмо Маркони передал с яхты, стоявшей в порту Генуи, сигнал, по которому в Сиднее, в Австралии, зажглись фонари.
Клементе налил в стаканы густой малиновый сок и разбавил его водой. Подвинув один стакан Риккардо, старик задумчиво смотрел, как смешивается рубиновый сок с прозрачной водой. Старый слуга умел ждать.
– Черт знает сколько лет! – вздохнул Риккардо.
Домашний напиток напомнил ему вкус детства.
– Много-много лет, – согласился Клементе.
– Ты знаешь о нашей семье все, – сказал Риккардо.
Он постепенно, как коршун, кружащий над своей добычей, подбирался к цели своего визита.
– Я знаю лишь то, что видел, – скромно заметил Клементе.
Риккардо смотрел на старика проницательными светлыми глазами и продолжал:
– Ты видел, как росли дети, как старели мужчины и женщины и как умирали.
– Конечно, повидал и хорошего и плохого.
– А ты знаешь такого бестолкового человека, как я?
Старик вытащил из кармана белый платок, вытер водянистые, покрасневшие глаза и помолчал.
– Знаю, – наконец произнес он. – Только не мужчину, а женщину. Твою мать. При всем моем уважении к ней, она куда бестолковей тебя. Но ее это не очень беспокоит. Она всегда говорит: «Что ни делай, а все равно после зимы придет весна».
Между магнатом авиационной промышленности и старым слугой завязался странный диалог.
– Неужели моя мать так говорит? – удивился Риккардо.
Странно звучала в устах Розы крестьянская мудрость.
– Именно так, – подтвердил старик. – Вы с ней похожи, а как встретитесь, искры летят в разные стороны.
– Роза Летициа никогда не питала ко мне особой любви.
– Да ты дальше собственного носа не видишь, – упрекнул его Клементе.
– Моим братьям досталось больше материнского тепла, – заявил Риккардо.
В голосе его звучала обида заброшенного ребенка. Старому Клементе, словно отцу, открывал Риккардо тайники собственной души. Клементе и вырастил его, как сына. Потому старый слуга позволял себе называть Риккардо на «ты».
Оба смущенно помолчали.
– Хочешь услышать правду? – спросил старик, наклонившись к гостю.
– Хотелось бы.
– Так знай, тебя она любила больше, чем кого-либо. Ты – самый любимый из трех ее сыновей.
– Жаль, но я этого как-то не заметил, – съехидничал Риккардо.
– Ты ведь плод последней, а может, и единственной большой любви в жизни Розы.
– Очень трогательная история, – иронично отозвался Риккардо.
– Все истории о любви трогательны, – с чувством произнес Клементе.
– Она всегда называла меня негодяем.
– Мы сами придаем слову тот или иной смысл. Она так называла тебя любя.
– Но держала меня подальше от семьи.
– Чтобы не выдать себя. Потому что боялась: твои братья заметят, что мать предпочитает младшего.
Риккардо стукнул кулаком по мраморному столу.
– Любишь ты сказки рассказывать!
– Я говорю правду. И говорю потому, что впервые за много лет ты спросил меня. Когда, один за другим, умерли твои братья, Роза решила, что Бог наказал ее: она слишком мало любила сыновей.
– Согласись, странноватая материнская логика.
– Но ведь и ты ничего не делал, чтобы вызвать нежность матери. В удобный момент завладел семейным делом. Ты очень ловко избавился от невесток и племянников. Но ты ведь избавился и от матери. Понимаешь, Риккардо Летициа?
Риккардо взял стакан, пригубил, стараясь не смотреть в глаза старику.
– Я хотел только показать, на что способен. Она должна была узнать, чего я на самом деле стою. Я достоин стать ее преемником, потому что научился всему у нее, хотя она и не хотела меня ничему учить. И я победил.
Губы Риккардо чуть дрожали.
– Вы похожи, вы совсем одинаковые, – настаивал Клементе на своем. – Инстинкт, интуиция, страсть к театральным эффектам. Неужели вы не отдаете себе отчет в том, что и слова имеют вес?
Риккардо обхватил голову руками.
– Может, я все делал неправильно? – спросил он. – Неправильно вел себя со своими детьми, с матерью и еще с…
– С Глорией?
– Да, с Глорией, особенно с ней.
– Знавал я в детстве одного священника, – сказал Клементе. – Он учил меня: людям свойственно ошибаться, но настаивать на ошибке – это от дьявола. Вот я и спрашиваю, зачем ты упорствуешь, зачем ты лишаешь себя и девушку счастья?
– Я сам задаюсь этим вопросом, Клементе, – с горечью ответил Риккардо.
– Ты вбил себе в голову, что испытываешь к ней только родственные чувства. А обнаружив, что это не так, заставил ее выйти замуж за нелюбимого. Все прочее – лишь следствие твоих ошибок.
Риккардо в любой момент мог остановить этого мудрого, безжалостного старца, но ему хотелось, чтобы его отругали как следует за те глупости, что он натворил. Любому другому он за такие слова голову бы оторвал, но Клементе, семейный колдун, мог вещать свободно.
– Все, все сделано неверно, – твердил Риккардо, припомнив и последние неудачи корпорации.
– Ты отказался от единственной любви, от смысла твоей жизни, – осудил его Клементе.
– А ты? – с вызовом произнес Риккардо.
– Что я? – покраснел Клементе.
– Ты вообще отказался от жизни ради нее. От любви, от семьи, от женщин.
Риккардо наносил удар за ударом, но Клементе лишь сострадательно улыбнулся.
– Я жил самой прекрасной мечтой, какая только может быть дарована человеку, – сказал старик. – Я жил рядом с ней, ради нее и для нее. Я вырастил ее детей и увидел внуков. Она прожила жизнь у меня на глазах. И, надеюсь, я как-то помог ей. Я был для нее опорой в дни бедствий и горестей.
– А теперь?
– А теперь мы оба ждем, когда закроется за нами дверь, – без тени грусти произнес Клементе. – Мы исподволь следим друг за другом. Мы получили то, чего желали, – и я, и она.
– А я не сумел стать отцом для собственных детей, женился не на той женщине и жизнь прожил не так.
Он протянул Клементе пустой стакан.
– Налей еще. Моя мать так и не узнает, как я люблю ее малиновый сок.
– Твоя мать, – сказал Клементе, – хоть у нее и не осталось сил, сделала бы тебе огромную бутыль малинового сока. Стоит только попросить.
– Не моя вина, что я такой, какой есть.
– Вина… – философски заметил верный слуга, – это очень красивая дама, но никто с ней связываться не хочет…
Небо за окном затянули тучи, а в сердце Риккардо вспыхнуло неодолимое желание.
– Я хочу увидеть Глорию, – признался он.
– А где она? – спросил Клементе.
– Уехала два дня назад к Розе, в Имберсаго, укрылась там. Что ты посоветуешь?
– Поступай так, как подсказывает тебе сердце.
Сердце подсказывало повидать Глорию. Надо хотя бы прояснить историю с Раулем в Лос-Анджелесе. Правда, Риккардо уже провел тайное расследование и никаких подтверждений словам Консалво Брандолини не обнаружил.
