Текст книги "Миланская роза"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

РОЗА
Милан – 1940-й

Глава 1

– Что же это такое, синьора Роза! Куда мы идем! – причитал Клементе. – Знаете, кило телятины на рынке стоит двенадцать лир!

Он сидел за кухонным столом и проверял счета. Роза готовила себе на газовой плите кофе на крестьянский манер: ложка молотого кофе засыпается в кипящую воду, когда кофе осел, можно разливать по чашкам.

– Книга домашних расходов прекрасно показывает состояние экономики страны, – заметила Роза, только что заплатившая двенадцать лир за литературный альманах Бомпиани. – Куда лучше, чем встреча Гитлера с Муссолини в Бреннеро.

Роза имела в виду мартовское историческое свидание отца фашизма и отца нацизма, состоявшееся в марте.

Для Клементе Гитлер был далеким персонажем с неприличными усиками, злобным и крикливым. Он вцепился Европе в горло, словно взбесившийся пес. Муссолини же был гигантской фигурой, способной изменить облик Италии. Правда, растущие цены как-то не вязались с оптимистическими прогнозами газет.

– А груши? Груши продают по шесть лир кило, – негодовал Клементе.

– Зато у нас теперь есть империя в Африке, – иронически заметила Роза.

– Можно к вам в гости? – спросил звонкий голосок пятилетней девочки с черными как уголь глазами и красным бантом в темных волосах.

– Конечно, можно, – улыбнулась Роза, нагревая кофейник.

– Правда, Клементе, к вам можно в гости? – обратилась хозяйка дома к дворецкому, потому что для девочки, которая не сводила глаз с Клементе, он был куда более важной персоной, чем Роза.

– Пусть заходит, – проворчал Клементе. – Если Маргарита будет вести себя хорошо, может посидеть с нами.

Девочка, дочка садовника и горничной, улыбнулась, и зубки ее сверкнули жемчужинками. Она кинулась к Клементе и залезла ему на колени.

– Она родилась в год смерти Руджеро. Пять лет назад, – с горечью произнесла Роза.

Ей припомнились торжественные похороны, потом переезд семьи из небоскреба на проспекте Литторио в желтый особняк на улице Джезу.

Роза села напротив Клементе и поставила перед собой чашку.

– А можно мне к тебе? – спросила Маргарита.

– Конфетку хочешь, правда? – улыбнулась Роза.

– Хочу, – честно призналась девочка. – А еще мне нравится, как от тебя пахнет.

Маргарита сползла с колен Клементе и, легкая, как воробышек, пересела к Розе.

– И от тебя хорошо пахнет, – сказала та, обнимая девочку.

Запах ребенка напомнил ей, как пахли когда-то ее дети: молоком, теплом, доверчивостью, любовью, заставлявшей вспомнить о вечности.

– А у меня есть часы! – гордо заявила девочка.

– А что же я их не вижу? – притворно удивилась Роза, принимая игру.

– А вот закрой глаза, и услышишь, как они тикают, – сказала Маргарита.

Роза послушно прикрыла глаза, а Маргарита, приблизив ручку к ее уху, застучала ноготком большого пальца по ногтю мизинца.

Этот звук напомнил Розе «Фавориту», ей послышались звонкие голоса детей, ее ровесников, жаждавших чуда: «Идите, идите скорей сюда, послушайте, как тикают Розины часы!»

Роза обняла Маргариту, но не стала целовать, чтобы не измазать в помаде.

«У тебя будут настоящие часы!» – подумала Роза, почувствовав угрызения совести за то, что забывает о важных житейских мелочах.

Она не знала, сколько стоит хлеб или трамвайный билет, не задумывалась, почему расстроен кто-то из служащих: то ли жена больна, то ли совершил промах на работе. Слишком быстро крутилось колесо ее жизни, времени хватало только на дела корпорации «Роза Летициа и сыновья». Чтобы избавиться от этого ощущения, ей захотелось снять с руки золотые часы от Картье и подарить девочке. Но от этой идеи она сразу же отказалась: такой подарок осчастливит скорее ее, чем малышку. К тому же окружающие могут истолковать подобный жест неверно. Роза вынула из коробочки карамельки и дала девочке.

– Спасибо, синьора Роза, – улыбнулась Маргарита. – Я пойду?

– Иди, иди…

Роза с наслаждением выпила горячий кофе.

– Ты жалуешься на расходы, как и двадцать лет назад, словно мы до сих пор бедные эмигранты, – упрекнула она Клементе.

– А я как был крестьянином, так и остался, – сказал дворецкий, складывая в шкатулку счета.

– Но денег у нас сейчас хватает.

Клементе взглянул на хозяйку почтительно, но сурово и произнес:

– Все равно, нечего швыряться деньгами!

Роза не стала возражать против здравых доводов Клементе. Война уже охватила пол-Европы и грозила перекинуться на вторую половину. Клементе получал столько денег, сколько хотел, но считал каждый грош, чтобы не тратить попусту хозяйские деньги.

– Ты – яркий образец самоотверженной преданности и бескорыстия, – пошутила Роза, допивая остатки кофе.

– Я же для вас стараюсь, а вы надо мной смеетесь, – обиделся Клементе.

– Что ты, право, – утешила его Роза. – Сам знаешь, я над тобой никогда не смеюсь.

Благодаря Клементе, его преданности и трудам она, овдовев, смогла с удвоенной энергией заняться делами корпорации. Гостиную на верхнем этаже дома по улице Джезу превратили в рабочий кабинет, а Пьер Луиджи остался в штаб-квартире компании в Сеграте.

Дела корпорации «Роза Летициа и сыновья» шли отменно благодаря американскому опыту работы и связям с самыми передовыми предприятиями авиационной промышленности США. Однако Роза не могла получать станки, фрезы и штамповочные прессы из Америки. А государство, делая огромные заказы, не собиралось ничего предпринимать, чтобы оснастить отечественное самолетостроение необходимым оборудованием.

Она, Роза Летициа, работала на войну и, по мнению Клементе, поддерживала не тех, кого следует. Фактически она поддерживала Гитлера. Правда, Клементе никогда не осмеливался упрекнуть в этом хозяйку. Однажды у них был разговор на эту тему, и Клементе услышал, что настоящие враги корпорации «Роза Летициа и сыновья» вовсе не французы или англичане, сражавшиеся с Германией, а Пьяджо, Макки, Капрони и Маркетти, то есть предприятия-конкуренты.

Клементе не осмеливался сказать Розе правду, но она знала: старый слуга ее не одобряет. Она видела документальные фильмы о кровавых жертвах нацистской агрессии. Но все тогда говорили о блицкриге и рассчитывали, что скоро установится мир. Так что Муссолини, даже если захочет, вмешаться не успеет. И потом, кто виноват в том, что Европу залили кровью? Немцы, как утверждали американцы и англичане, или поляки, угнетавшие немцев, как писали итальянские газеты. Роза предпочитала не доискиваться ответов.

Глава 2

После безупречного снижения и великолепной посадки трехмоторный самолет остановился у центрального ангара аэропорта Тальедо.

– Приземление, как в учебнике! – с восхищением признал майор Мелькиорре.

Роза покраснела, и глаза ее блестели от радости.

– Спасибо, майор! – сказала она, расстегивая ремень безопасности.

Рабочие подвинули трап прежде, чем остановились винты. Серебряная раковина-наутилус на фюзеляже сияла на солнце. Да и сама Роза, в красном шелковом комбинезоне, казалась явившейся из сказки.

Пьер Луиджи помахал ей с балкона аэровокзала, она тоже ответила взмахом руки и попыталась угадать, что это за мужчина стоит рядом с братом.

«Надеюсь, он к нам с добрыми вестями», – подумала она.

Прошло время оптимистических прогнозов. Недели три назад Муссолини с балкона дворца на улице Венециа объявил, что Италия объявляет войну реакционным демократиям Запада. Война, которой так боялись, все-таки разразилась. Стратегия блицкрига не сработала.

Самолетостроительные заводы «Роза Летициа и сыновья», чтобы увеличить выпуск продукции, набрали новых рабочих. Их следовало быстро обучить. Спешка, отсутствие опыта и устаревшее оборудование повлекли за собой увеличение числа несчастных случаев в цехах. Несколько дней назад у одного рабочего попала под пресс рука.

Плохие вести приходили одна за другой, и сейчас, увидев рядом с братом незнакомца, Роза почуяла недоброе. Она легким шагом пересекла летное поле и зашла в зал, предназначенный для руководства аэропорта. Два молодых офицера галантно поклонились ей, игнорируя обязательное фашистское приветствие. Роза им улыбнулась.

– Ты великолепна! – похвалил сестру Пьер Луиджи.

– Есть еще проблемы, но о них поговорим потом, – сказала Роза.

Она увидела, что к ним приближается мужчина, стоявший рядом с Пьером Луиджи на балконе.

Он был молод, ростом выше Пьера Луиджи, одет в костюм спортивного покроя, белокур, улыбчив. Умные голубые глаза смотрели иронично. Он разглядывал Розу со спокойной беззастенчивостью мужчины, уверенного в своем превосходстве. Она почувствовала себя голой, глупо залилась краской и устыдилась себя.

– Позволь тебе представить мистера Ричарда Тильмана, знаменитого чемпиона по теннису, – сказал Пьер Луиджи.

– Верно, не очень знаменитого, раз нуждаюсь в представлении, – пошутил американец.

Роза вдруг вспомнила, что слышала о миллиардере из Калифорнии, чемпионе по теннису, любителе автомобильных гонок. Его имя не сходило со страниц светской хроники и спортивных газет. Он побеждал на турнирах в Уимблдоне, Париже, Монте-Карло. Женщины по нему сходили с ума, а его слава донжуана давно переросла спортивную известность.

– How do you do, mister Tillmann, – холодно произнесла Роза, протягивая гостю руку.

– How do you do, Flying Rose, – радостно, словно встретил старого друга после долгой разлуки, откликнулся американец.

Роза улыбнулась. Она и забыла о прозвище, которым ее наградили в двадцатых годах нью-йоркские журналисты, а теперь растрогалась, услышав его.

– Flying Rose, – повторила она, а про себя подумала, что этого американца нужно держать на расстоянии.

И потом, ей никогда не нравились мужчины, выставляющие напоказ собственную мужественность и привлекательность в надежде сразу же завоевать женщину.

– Так меня называли, когда я летала в небе над Стейтен-Айлендом, вы тогда еще пешком под стол ходили, – холодно, поставив гостя на место, сказала Роза.

Ей удалось справиться с собой, но ее почему-то взволновало и раздосадовало присутствие американца; она предпочла бы с ним больше не встречаться. Роза опустилась в кресло и сняла летный шлем. Черные кудри рассыпались по плечам.

– Мне было шестнадцать лет, – поправил ее гость. – А если журналисты не врут, вам всего лишь на четыре года больше.

– Я, очевидно, должна чувствовать себя польщенной? – спросила Роза, не скрывая раздражения. Эти подсчеты ее задели.

– Как хотите, – спокойно ответил Тильман. – У меня еще сохранились ваши фотографии, вырезанные из газет. Я был в вас безумно влюблен, – добавил он нарочито страстным тоном.

Роза глубоко вздохнула, достала сигарету. Тотчас же к ней потянулась рука Ричарда Тильмана с зажигалкой, но она, передумав, убрала сигарету в пачку. Этот американец стал ей ненавистен, поскольку ему, похоже, было наплевать на Розу Летициа.

Ей захотелось как-то уязвить его, и она сказала:

– Я вовсе не польщена. Напротив, по-моему, крайне неуместно напоминать женщине, что со времени ее двадцатилетия прошло уже два десятка лет.

Пьер Луиджи, сидевший на диване рядом с американцем, попытался взглядом урезонить разбушевавшуюся сестру.

– Мне кажется, мистер Тильман совсем не то хотел сказать, – вмешался Пьер Луиджи.

Все замолчали, ощущая неловкость. Потом американец улыбнулся.

– Я никогда не встречал женщины, которая бы выглядела так молодо, – беззастенчиво польстил он Розе.

Ричард Тильман и не думал скрывать своих намерений. В его тоне, в словах, в улыбке, в безграничной мужской уверенности Роза уловила прямое приглашение к любовным отношениям. Он вовсе не таился. Американец вел себя грубо, нагло, самонадеянно. Но почему ее так привлекал этот незнакомец, от которого она в любую минуту могла избавиться? Роза разнервничалась, предчувствуя беду.

Она встала и выглянула в окно. Рабочие ставили в ангар трехмоторный самолет. Роза только что совершила на этой машине перелет Рим – Милан со скоростью триста двадцать шесть километров в час. Она с восхищением смотрела на прекрасный самолет. Сейчас машину поставят на место, а потом ею займется бригада под руководством специалиста по интерьеру Мака Джелати. Они превратят самолет в роскошную летающую квартиру.

– Закончим с ним к концу июля, – сказала Роза, обращаясь к брату.

– Только не говорите, что это будет рейсовый самолет, – заметил Ричард Тильман.

Роза не поняла, сказал ли он это просто так или же Пьер Луиджи с непростительным легкомыслием выдал гостю государственную тайну. Нет, такого брат никогда не сделал бы. Американец просто болтает.

– Не думайте, что я вас в чем-то упрекаю, – продолжал американец. – Личный самолет – прерогатива королей, президентов и глав правительств. Власти теперь летают за деньги налогоплательщиков.

– Мистер Тильман имеет в виду, что он сам летает за собственные деньги, – счел нужным уточнить Пьер Луиджи. – Он хотел бы заказать «РЛ-62». На его взгляд, наши самолеты самые элегантные в мире.

– Да, я вижу: лесть – лучшее оружие мистера Тильмана.

Теперь, уяснив, что Ричард Тильман появился как клиент, Роза вполне могла беседовать с ним любезно, прощая ему некоторые легкомысленные замечания.

– У меня очень серьезные намерения, – подтвердил американец.

– Мы будем рады видеть вас в Сеграте. Сможете познакомиться с нашими конструкторами, – сказала Роза.

Они вместе вышли из здания аэровокзала. Ричард Тильман, открывая дверцу машины, вдруг прошептал на ухо Розе, словно объясняясь в любви:

– Ваш брат забыл сказать – мне нужен совершенно особый самолет!

– Конечно, Пьер Луиджи мне все объяснит, – деловым тоном произнесла Роза и добавила: – А пока отпустите мою руку, мистер Тильман!

– Это я от восторга: не заметил, как увлекся, – улыбнулся американец. – И зовите меня Ричард. Мы часто будем встречаться, работая над нашим проектом. Надеюсь, станем друзьями…

– Это зависит прежде всего от вас, – не очень любезно ответила Роза.

Что-то странное было в том, как беззастенчиво соблазнял ее этот мужчина. Роза откинулась на заднее сиденье «Ланчи» и почувствовала, как ее охватывает слабость и неуверенность.

– Я буду безупречен, – прошептал Ричард Тильман, склоняясь к ней. – Более того, я буду неповторим. Ибо никто не попросит у вас того, что прошу я. Мне нужен мой, особый самолет. Вы построите машину вашей мечты. Никто из ваших заказчиков никогда не попросит у вас такого.

Он легко коснулся губами ее руки, повернулся и зашагал к стоявшей неподалеку «Изотт-Фраскини».

Роза повернулась к Пьеру Луиджи:

– Что он имел в виду?

– Что имел в виду, то и сказал, – усмехнулся брат. – Да ты и сама все прекрасно поняла. Я пригласил его на виллу в Форте на уик-энд. Надеюсь, мы не пожалеем, – заключил Пьер Луиджи, иронически взглянув на сестру.

Глава 3

Вилла в Форте была построена в классическом стиле модерн – с цветными витражами и коваными решетками. Руджеро ее терпеть не мог, а Роза обожала, потому что декор напоминал ей парадную столовую в «Фаворите». Он купил ее ради капиталовложений, как и дома в Милане, дворцы в Катании, виллу в римском районе Эур и холм в Имберсаго. Муж порывался перестроить виллу на современный лад, но Роза, реставрируя, предпочла сохранить не только изящество линий, но и обои, расписанные цветами и причудливыми зверями, резную гнутую мебель кедрового дерева, стеклянные вазы и лампы, хрустальные безделушки. Она даже дополнила убранство виллы коллекцией серебряных портсигаров, рамами для картин и кашпо, купленными за гроши в антикварных лавках.

– Рухлядь! – презрительно отозвался Руджеро и о реставрированной вилле, и о новых приобретениях.

Он не любил то, что хоть как-то напоминало ему о прошлом. Для него лишь настоящее было счастливым островом. Но он не мог справиться с упрямством Розы. Правда, уступив желаниям мужа, она согласилась жить в небоскребе на проспекте Литторио, хотя ей нравился особняк на улице Джезу, куда она и перебралась после смерти Руджеро.

На вилле в Форте-деи-Марми Руджеро устроил не только бассейн, теннисный корт и великолепную конюшню, но и павильон в парке, где демонстрировалось кино.

Роза играла в теннис изящно, соблюдая все правила. У нее был прямой и сильный удар, и она легко отбивала мячи Ричарда, который подавал ей прямо на ракетку. Он хотел дать ей почувствовать, что игру ведет она сама.

В первом сете счет был в пользу Розы: пять – четыре, гейм она вела со счетом сорок – тридцать. Она погасила высокий мяч, и Ричард весьма убедительно изобразил попытку, которую, увы, не успел отбить. Роза выиграла.

– Игра! – заявил Джулио, судивший встречу с высокого железного кресла.

– Встреча прошла на высочайшем уровне, – пошутил, аплодируя, Пьер Луиджи.

– Ты очень хорошо умеешь обманывать, – упрекнула брата Роза.

Роза с трудом выдержала темп игры, предложенный партнером, и совершенно выбилась из сил.

– Бывает, и чемпионы проигрывают, – заявил Ричард.

Он выглядел свежим и отдохнувшим, словно только что встал с постели.

– Можно я вместо тебя поиграю, мама? – спросил Джулио, обняв мать и поздравив ее с победой. – Я хотел бы попробовать сразиться с тобой, – сказал юноша, обращаясь к американцу.

Ричард Тильман околдовал всю семью своим обаянием и спортивными подвигами.

– Давай посмотрим, чего ты стоишь, парень, – согласился американец.

– А я пойду поплаваю в бассейне, – сказала Роза.

– После таких трудов окунуться не помешает, – прокомментировал брат.

Мужчины проводили Розу взглядом. Белая юбка в складку подчеркивала изящество длинных стройных ног и легкость походки.

«Ничего в ней не осталось от крестьянского происхождения, – подумал Пьер Луиджи. – Кажется, она родилась в аристократической семье. В высшем свете, среди любой публики чувствует себя прекрасно. Ей исполнилось сорок, а выглядит молоденькой девушкой. Теперь еще этот американец…»

Джулио и Ричард начали игру, и чемпион снова проявил великодушие, сумев скрыть свой класс.

Роза в темно-красном купальном костюме нырнула в бассейн и поплыла, наслаждаясь движением. Абсолютное расслабление давало невероятное наслаждение: в последние месяцы ей редко приходилось отдыхать. Она повернулась на спину, вода тихонько качала ее, а Роза смотрела на лазурное небо. Вода, розоватый закатный свет, мягкое солнце на мгновение позволили ей почувствовать себя счастливой. Неожиданно две сильных руки ухватили Розу. Она перевернулась, пытаясь высвободиться, но ее держали крепко. Оказалось, Ричард Тильман незаметно подплыл к Розе, а теперь вынырнул. Прямо перед собой она увидела его улыбающееся загорелое лицо.

– Что за идиотские шутки? – рассердилась Роза.

– Хотел сделать вам сюрприз.

– Сюрприз удался, а теперь отпустите меня, – сказала она, вырываясь из объятий американца.

Могучее тело Ричарда прильнуло к ее телу, и Роза ощутила непонятную, необоримую истому.

– Сначала простите меня, – потребовал мужчина.

– Хорошо, прощаю, – согласилась Роза.

Лица их оказались совсем рядом, дыхание сливалось. Она была уверена – сейчас он ее поцелует. Роза закрыла глаза, она ждала поцелуя.

Но голос Ричарда разрушил очарование момента:

– Вы свободны, – произнес он, разжав руки.

Розе показалось, что мир вокруг рухнул, когда разомкнулось объятие. Она открыла глаза и увидела, что Ричард плывет под водой к лесенке.

– Негодяй! – прошипела Роза.

Она дважды в высоком темпе проплыла бассейн, потом выбралась из воды и в бешенстве помчалась к себе в комнату.

Роза села во главе стола, а остальные заняли места рядом. Сильный характер Розы всех в доме подчинял ей, но этот нахал американец вел себя так, словно она была у него в руках. Может, из-за Тильмана Роза сегодня надела облегающее платье-тунику из шелкового крепа. Волосы были убраны в шиньон на затылке. На шее жемчужное колье, отливавшее лунным светом.

Все расселись, и Роза знаком велела слуге подавать. Воцарилось приятное обеденное оживление: легкая беседа, позвякивание посуды и столовых приборов. Ричард сидел справа от хозяйки, Пьер Луиджи – слева, затем Коррадино, младший брат Руджеро, Джулио и Альберто.

– За мир, – провозгласил тост Коррадино.

В тридцать лет он сохранил мальчишескую подвижность и живость. Он принадлежал к тому поколению, которому в детстве пришлось недоедать, оттого и не вышел ростом. В отличие от старшего брата Коррадино, достигнув благосостояния, не увлекся гастрономическими излишествами, потому сохранил худощавость и ловкость.

– За мир после победы, – уточнил Ричард, поднимая бокал.

Роза взглянула на гостя с удивлением.

– После какой победы?

– После победы фашизма, – заявил американец.

Коррадино не питал особой симпатии к Муссолини. Он работал в корпорации Летициа, но испытывал искреннюю неприязнь к фашистскому режиму и к войне.

– Главное, чтобы установился мир, – сказал он.

– Никак не ожидала услышать от вас подобного, – холодно улыбнулась Роза.

– Удивлены? – спросил Ричард.

– Как вам сказать… Если вспомнить слова президента Рузвельта в день объявления войны…

– Вы имеете в виду заявление президента о том, что Италия вонзила нож в спину Франции? – спокойно поинтересовался Ричард.

– А что вы думаете о войне? – поинтересовалась Роза.

– Трагическая судьба человечества может вершиться, только проходя через тяжелый опыт войны.

Ричард прервался и взглянул на Розу.

– Продолжайте, пожалуйста, – попросила она.

Похоже, гость цитировал наизусть чьи-то высказывания.

– В сущности, стремление к лучшему будущему движет народами и заставляет их принимать даже тяжелейшие лишения, связанные с войной.

Джулио и Альберто, которым подобные мысли вдалбливали в школе, смотрели на американца с восторгом.

– Герои войны – это ведь люди, которые сражались за лучший мир, – вмешался Джулио.

– Война неотъемлема от человека и несет в себе доброе зерно, – улыбнулся юноше Ричард. – Ибо она показывает, что человек рвется к величию, к благу, даже ценой огромных жертв. Люди сражаются, потому что надеются, а сражаясь, думают о будущем. Правительства Италии и Германии дают остальным наглядный урок: они ведут военные действия на фронтах, а вместе с тем, на многочисленных международных конгрессах закладывают основы будущего устройства Европы.

Роза взглянула на сына, потом на гостя и сказала:

– Вполне воинственная гипотеза в духе фашизма.

– Или же слишком оптимистический взгляд на проблему, – добавил Коррадино.

Что-то поражало Розу в госте-американце и одновременно казалось фальшивым: сторонник фашизма, образованный, хорошо информированный, вместо того чтобы рассказывать о своих спортивных подвигах, он выставляет напоказ обширные и глубокие познания в области итальянской политики. Вот такие они, американцы, подумала Роза, ничего не скрывают, а понять их невозможно.

Когда они с Руджеро переселились в Италию, в Штатах бушевал великий кризис. Армия безработных выросла до четырнадцати миллионов, и Уолл-стрит превратился в кипящий вулкан. Мелкие предприятия гибли, большие едва держались. Хлопок опустился до пяти центов. Пшеница – до тридцати семи. На крестьян давил десятимиллионный груз ипотечных долгов. Фермы превратились в участки земли, заложенные-перезаложенные и осаждаемые кредиторами. Неплатежеспособных фермеров сгоняли с земли, а банковские долги в результате так никто и не выплачивал. Местные банки объявляли о банкротстве, а вкладчики крупных финансовых объединений толпились у окошечек, требуя вернуть свои сбережения. А теперь прошло всего десять лет, но благодаря политике «нового курса» Штаты стали страной всеобщего благосостояния.

Слуга подал нежное жаркое, запеченное в тесте.

– Вы прямо неисчерпаемый источник сюрпризов, – сказала Роза, удивляясь, как удачно отвечает гость на любой вопрос. – Однако вам не хватает объективности суждений, свойственных среднему человеку.

– В лучшем случае объективность – утопия, но чаще большая ложь, – парировал Ричард. – Хорошо, если она основывается на собственной культуре и собственных убеждениях говорящего, но нередко люди хватаются за чужую, удобную для них мысль.

Роза посмотрела на него намеренно равнодушно. Они еще побеседовали о войне, и каждый попытался прочесть, глядя в собственный магический кристалл, будущее человечества после победы блицкрига, молниеносной войны, начатой Германией, к которой теперь присоединилась Италия.

Беседа сопровождалась звоном бокалов. Прекрасное вино добавило живости голосам, но от Розы почему-то ускользал смысл речей, хотя она, как и остальные, переживала трагедию войны. Все заслонила снедающая ее дрожь желания, вызванная голубыми глазами Ричарда. Его голос пробудил в ней давно уснувший зов. После нескольких лет летаргического сна проснулся безумный эрос, и по коже Розы, зажигая кровь, побежали разноцветные искры. Она ненавидела себя за то, что не могла справиться с этими ощущениями.

Тут Альберто припомнил недавно прочитанные в фашистских газетах слова.

– Вместе с весной, что пробуждается, полная надежд, в солнечных лучах, – торжественно процитировал он запавшие в его душу мысли, – грядут новые весны в Африке и в Испании и раздастся клич, зовущий к новым сражениям: да здравствует война!

В глазах Розы мелькнуло презрение. Неуместное вмешательство сына, разгоряченного беседой и вином, оказалось тем предлогом, что она искала.

– На мой взгляд, твой фанатизм жалок, – тоном, не допускающим возражений, заявила она Альберто. – А теперь прошу извинить меня, – обратилась она к остальным сотрапезникам, – у меня ужасная мигрень.

Она встала из-за стола. Все поднялись, задетые этим резким высказыванием, которое Коррадино приписал искреннему пацифизму, сыновья – несуразной выходке Альберто, а Пьер Луиджи – женской тревоге, совершенно не связанной ни с войной, ни с пацифизмом, ни с воспитанием детей.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросил Ричард.

– Нет, – устало улыбнулась Роза. – Мне надо немного отдохнуть.