Текст книги "Миланская роза"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Глава 9

– Чертовы писаки! – сердито воскликнул Сильвано Санджорджо, швырнув на стол газеты.

Он прочел все, что касалось его дебюта в Ла Скала.

– Пожалуйста, успокойся! – участливо произнес Галеаццо Сортени, компаньон Санджорджо. Галеаццо вошел в кабинет Санджи как раз в тот момент, когда тот в раздражении отшвырнул газеты. – Критика твои костюмы расхвалила; зрители аплодировали; бойкот провалился, а твои коллеги подавились собственным ядом. Чего еще желать?

– Хочу, чтобы эти писаки прекратили свои грязные намеки на гомосексуализм модельеров. Что им нужно? Чего они хотят? Любят в Италии ярлыки навешивать! Пастухи и мелкие мошенники – обязательно сардинцы, мафиози – сицилийцы, каммористы [Камморист – член каморры, неаполитанской преступной организации, аналогичной сицилийской мафии. (Прим. пер.)] – неаполитанцы, шлюхи – родом из Болоньи, а модельеры – обязательно «голубые»! Меня от этих газетчиков тошнит. О чем бы они ни писали, неизбежно упомянут о наших сексуальных привязанностях.

Последние слова Сильвано произнес нарочито фатовским тоном, подражая тем, кто выставлял свой гомосексуализм напоказ, что совершенно не соответствовало характеру самого Санджорджо.

– Ну, здесь не нам диктовать моду, – сострил Галеаццо, чтобы разрядить обстановку. – Главное – результат, а ты свое реноме подтвердил.

Сильвано нервно рассмеялся.

– Пожалуй, ты прав, не стоит обращать внимания на пару третьеразрядных репортеров, – согласился он.

– Так-то лучше, – заметил Галеаццо.

Он налил себе и Санджи по изрядной порции виски и протянул ему широкий хрустальный бокал.

Сильвано откинулся на спинку мягкого кресла, обитую черной тканью, закрыл глаза, пытаясь справиться с головной болью, сдавившей надглазья.

– Давай, Галеаццо, – сказал Сильвано, – я тебя слушаю.

Сортени сел напротив, в крутящееся кресло, распространяя запах одеколона и табака.

– Нам нужно добиться всеобщего одобрения, – начал Сортени.

– Мы его получили, – произнес Сильвано, показывая на кучу газет на столе.

– Этого недостаточно, – возразил Галеаццо, глубоко затянувшись сигаретой. – В Ла Скала ты не уронил свою репутацию, но творения Санджи должны продаваться.

– «Богема» станет для итальянской моды тем же, чем гонки в Монце для Феррари. Когда побеждает Феррари, все итальянские автомобили продаются лучше.

– Я бы не стал спешить с выводами, – заметил Сортени. – А потом, меня вовсе не приводит в восторг то, что нашим успехом воспользуются Армани, Ферре или Крициа, распродавая собственные коллекции. Продавать должны мы.

– Согласен, – улыбнулся Санджорджо. – Мне следует больше доверять тебе.

Они работали вместе начиная с далеких шестидесятых. С помощью Галеаццо марку «Санджи» узнали во всех концах мира. Первые годы их дружбы были бурными, они нередко заставляли друг друга страдать, но со временем отношения Сильвано и Галеаццо переросли в тесный, неразрывный союз.

Без Сортени Санджорджо наверняка остался бы оформителем витрин в больших универмагах, вечно неудовлетворенным, вечно обиженным. А не поверь Галеаццо в гений Сильвано, так и провел бы жизнь впустую, завсегдатаем светских салонов. Объединив свои таланты – дар художника и чутье менеджера, – они создали идеальную творческую пару.

– Нам аплодируют – это прекрасно, – продолжал Сортени, – но главное, чтобы американцы и японцы покупали наши модели. Они же купили меньше, чем я рассчитывал. В газетах пишут далеко не все…

– В прошлом году ты твердил то же самое, – напомнил Санджорджо, – но никакой катастрофы не произошло.

– Сейчас ситуация куда хуже, – ответил Сортени и нахмурился, вспомнив, как упал уровень продаж.

Санджи смотрел другу в глаза, но, казалось, не видел его. О неудаче коллекции Санджорджо, конечно, прознает тут же весь мир моды, к вящей радости конкурентов, которым надоело пребывать в тени великого модельера. Они только и ждут, чтобы Сильвано споткнулся, а противники уж подтолкнут его в спину. Если он утратит лидерство, то сразу же окажется среди тех, кто отсиживается на скамейке запасных или бесконечно выжидает в кулисах.

Но эта неудача не так уж серьезна, как думает Сортени. У Сильвано уже было два таких года, но это случилось только потому, что он не взялся за дело как следует; мысли его были тогда заняты другим. Вот и сейчас: Галеаццо говорил, а перед мысленным взором Санджи стоял образ обожаемого юноши, что на несколько минут появился в Ла Скала. Иногда, оставшись один, Сильвано, сам того не замечая, твердил имя: Рауль, Рауль, Рауль, словно произносил магическое заклинание.

Пообещав Риккардо Летициа не видеться больше с его сыном, Сильвано заперся у себя в мастерской, не отвечал на звонки, уединился и яростно работал. Но теперь он видел, что результат оказался плачевным.

Санджи молча смотрел на друга, наблюдая, как голубоватый дым сигареты расплывается в свете лампы, освещавшей белый стол. Золотая табличка, лежавшая на столе, служила Сильвано пресс-папье. На ней была выгравирована старинная китайская пословица: «Самое темное место – прямо под светильником».

Утонченная элегантность черно-белых тонов царила в убежище великого модельера, помогая ему творить. Но в одежде Санджорджо предпочитал иные тона: синие костюмы и голубые рубашки.

– Ты меня слушаешь? – спросил Сортени, прервав длинный монолог.

– Нет, – с обезоруживающей искренностью признался Сильвано. – Но, по-моему, я понял. Нужно предусмотреть новые вложения в рекламу.

– Другого выхода нет, – произнес Галеаццо, подливая себе виски.

– Сколько? – прямо спросил Санджорджо.

– Два миллиарда, – уточнил Сортени и, выдержав паузу, добавил: – Может, три.

– Ну, это еще не конец света, – с облегчением сказал Сильвано, перекидывая ногу на ногу.

Годовой оборот в этом году достигал трехсот миллиардов, так что расходы в три миллиарда не выглядели непосильным бременем, хотя одно дело – годовой оборот, а другое – чистый доход за год.

Санджорджо сразу спросил о главном:

– Мы можем себе позволить такое?

Что касается финансовых дел, Сильвано полностью доверял Галеаццо; он не любил говорить о деньгах, ибо они его не интересовали. Именно подобное отношение к деньгам и помогло ему вырваться в лидеры на рынке готового платья. Когда клиенты впервые стали предлагать за творения Санджи миллионы, модельер нашел гениальный ответ. «Мне хватит и половины», – заявил он изумленным покупателям. Но тут же добавил: «Взамен попрошу вашей рекламы. Пусть все знают, что эти платья сделаны Санджи».

Сильвано первым понял, что сделать знаменитой марку фирмы гораздо важней, чем продать коллекцию. И пусть завистники твердили, что у Санджорджо – культ собственной персоны и он болезненно обожает быть на первых ролях. Санджи тем временем смог взять реванш в мире моды, откуда его попытались выбросить.

Теперь нужно лишь усовершенствовать наброски, над которыми он работал уже несколько недель, но, к несчастью, фантазия отказывалась служить ему.

– Такой расход вполне допустим, – ответил ему Галеаццо, – три миллиарда мы истратить можем.

– Мы должны быть в состоянии истратить вдвое больше, – заметил Сильвано, поставив хрустальный бокал на стол.

Сортени кивнул. Шесть миллиардов на рекламу – вполне разумное вложение, чтобы укрепить дела фирмы.

– Пожалуй, ты прав, – задумчиво заметил Галеаццо. – Хоть продажа шла не лучшим образом, «Санджи» по-прежнему – первая марка в Италии и пятая в мире. Но осторожней, еще одна неудача, и мы пойдем ко дну.

Сортени говорил прямо, точно анализируя ситуацию и чувствуя реальную перспективу. Сильвано снова откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, нахмурил лоб и произнес вполголоса:

– Знаю!

– Тогда – беремся за дело, – заключил Галеаццо. – Другие проблемы есть? – решительно спросил он тоном командира перед решающей атакой.

– Никаких! – солгал Сильвано.

На самом деле проблемы у него были, и целых три: Рауль, Лилиан и творческий кризис.

За десять лет работы Сортени и Санджорджо создали торговую империю, открыв магазины в Милане, Болонье, Риме, Венеции, Флоренции, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Гонконге, Сиднее. Оборот фирмы достигал значительных сумм, хотя, конечно, они не могли сравняться с Ивом Сен-Лораном, зарабатывавшим сто миллионов долларов в год. За ним следовали Диор, Шанель и Валентино.

Особняк на улице Боргоспессо, генеральный штаб фирмы, где они жили и работали, был арендован на тридцать лет за пятьсот миллионов лир в год. Вилла на Лаго Маджоре, квартира в Канне, яхта в Санта-Маргерита – эти игрушки, принадлежавшие им обоим, могли в одно мгновение обратиться в ничто, как в сказке про Золушку с первым ударом полночи.

Сильвано знал – в его судьбе был волшебный миг, когда он встретил сказочного принца. Но ведь мог наступить и тот роковой час, когда мир меняется и царская карета превращается в тыкву. Он поднялся очень высоко и смотрел на прошлое сверху вниз. Теперь он вполне освоился на верхних этажах, греясь в лучах всеобщего одобрения. За ним ухаживали, ему льстили как искренние почитатели, так и тайные недруги. Сильвано вовсе не хотелось сдавать позиции и лицезреть, как его позолоченная карета превратится в тыкву.

Многие пытались помешать его восхождению. Он жил среди коварства и интриг, но сумел создать для себя безопасную нишу, научился обороняться и нападать, защищая собственный талант.

А таланта Сильвано хватало с избытком. И на этот раз его способность предвосхищать ожидания публики поможет ему преодолеть кризис. Ведь на карту поставлена прежде всего его репутация как художника.

– Верь мне, Галеаццо, – сказал Сильвано, обращаясь к другу, – наши потери в этом году – ерунда. Сделаем следующую коллекцию и компенсируем потерянное.

– Уверен, – улыбнулся Галеаццо, потушив окурок в пепельнице из оникса.

Сильвано протянул Сортени пачку рисунков:

– Когда будет время, передай наброски Лилиан, пусть посмотрит. Да и ты взгляни…

Лилиан Купер была не только приятельницей Санджи, но и крупнейшим покупателем. Мнение президента торговой сети «Купер и Тейлор» имело огромное значение.

Галеаццо взял рисунки и спросил:

– А тебе-то они как? Нравятся?

– Дрянь! – вздохнул Санджорджо. – Ничего у меня не вышло…

Как ни тяжело было Сильвано признаться, но он действительно именно так оценил свою последнюю работу.

Галеаццо взглянул на друга: узкие голубые глаза Сильвано, обычно исполненные грусти, сверкали от досады.

«В его взгляде погасла улыбка», – подумал Сортени.

Ему хотелось обнять Санджи, как в те времена, когда их соединяла страсть, но для Сильвано все давно кончилось. В их отношениях не было места для банального возврата к прошлому. Никто не знал Сильвано так хорошо, как Галеаццо: Санджи родился в провинции, он рос в тяжелой, грубой атмосфере, где не признавали полутонов и отвергли юношу. Мягкий с людьми, преданными ему, Сильвано был жесток и безжалостен с теми, кого ненавидел, и умел взять реванш. Сейчас блестящие голубые глаза Сильвано покраснели от напряжения и бессонных ночей, его терзала неудача, но Галеаццо видел в нем первого человека в мире моды. Когда-нибудь Санджи победит всех.

Кто-то постучал в дверь. Только один человек осмелился бы им помешать – Рауль Летициа. И действительно, в кабинет заглянул юноша.

Сильвано словно опалили жестоким огнем, когда он встретился взглядом с Раулем.

– Что ты тут делаешь? – резко спросил Санджи.

– Ничего… – без всякой обиды произнес Рауль и не без иронии добавил: – Можно войти?

– Входи же! – ответил Сильвано, обезоруженный таким наивным ответом.

Сортени тут же встал и уже в дверях распрощался с Раулем:

– Еще увидимся, Рауль!

– Пока! – отозвался юноша.

Молодой человек подошел к Сильвано, присел на ручку кресла и провел пальцем по густым бровям Санджорджо, смотревшего на него с грустной улыбкой.

– У тебя уставший вид, – прошептал Рауль.

Он взял стакан Санджи и отпил глоток.

– Это пройдет, – ответил Сильвано, стараясь выглядеть равнодушным.

– А я тебя уже месяц не видел, – печально произнес юноша.

– Я же сказал: нам больше не следует встречаться, – напомнил бесстрастным тоном Санджи.

Рауль не слушал друга. Он вел себя ласково и настойчиво, как ребенок, который во что бы то ни стало хочет добиться своего. Он был красив какой-то нежной, чуть порочной красотой.

– Я думал, умру за этот месяц, – капризно произнес Рауль. – А вчера в Ла Скала ты даже не пожелал поздороваться со мной…

– Мы же решили больше не встречаться, – сказал Санджорджо, но, судя по тону, он уже готов был уступить.

– Так отец решил, а я тут ни при чем, – сказал юноша.

– Я согласен с его решением, – заметил Санджи.

– Когда Всевышний приказывает, даже великий Санджорджо падает на колени, – поддел друга Рауль.

– Я это сделал для твоего блага! – с трудом сохраняя спокойствие, возразил Сильвано.

– Не надо цепляться за оправдания, – упрекнул его юноша и, прижимаясь к Санджи, добавил: – Я здесь, а остальное не имеет значения.

– Я дал слово.

Сильвано был из тех людей, что не любят нарушать данное слово.

– Моему отцу? – усмехнулся юноша.

Рауль был против решения отца, он лишь подчинился отцовской воле.

– Да, твоему отцу, – подтвердил Санджи.

У него перехватило дыхание, и он тщетно искал в себе силы, чтобы прогнать Рауля.

А юноша спокойно произнес:

– Риккардо Летициа внушает тебе страх. Ты его боишься…

Действительно, сын еще не встречал человека, который осмелился бы не подчиниться его отцу, Риккардо Летициа.

– Если я кого и боюсь, так это тебя, – произнес Сильвано с глубоким вздохом и поднялся с кресла.

– Ты говоришь правду? – прошептал Рауль, и горячая кровь запульсировала у него в висках.

– Да, я боюсь тебя, – повторил Санджи.

Присутствие Рауля сбивало его с толку, мешало рассуждать здраво. Он нервно зашагал к двери, словно собирался уходить, но вернулся и снова сел в кресло.

– И потом, я дал обещание, – напомнил Сильвано.

– У великого Риккардо Летициа хватает других забот, – прошептал Рауль.

Он соскользнул с ручки кресла, опустился на пол у ног Сильвано и положил голову на колени другу, ожидая, что тот погладит его по волосам. Когда Рауль был маленьким, мать часто ласкала так сына.

– Ты меня не спрашиваешь, где я все это время был, – произнес юноша, бросив жалобный взгляд на Санджи.

– Я знаю где, – ответил Сильвано. – Далеко от меня… И я так по тебе соскучился…

– И я тоже, – признался Рауль.

– Отец знает, что ты здесь?

– Рано или поздно кто-нибудь ему донесет… Тебя это огорчает?

Оба замолчали. В их душах воцарился мир и покой.

– Ты устал, – прошептал Рауль, вглядываясь в глаза друга.

– А ты похудел… и выглядишь нездоровым, – заботливо произнес Санджорджо.

Рауль не стал рассказывать Сильвано, что сбежал из психиатрической больницы в Лимбиате, куда его отправил отец с помощью одного из князей дель Форо, обратившись к не очень щепетильному судье и представив медицинское заключение врача, друга семьи Летициа. Согласно заключению Рауль представлял опасность для общества и для самого себя: порочные связи, злоупотребление алкоголем и наркотиками. Все это была ложь чистой воды. Мальчишкой Рауль пару раз курил с друзьями «травку», но очень быстро бросил, поскольку наркотики на него совершенно не действовали. Единственное порочащее репутацию семьи знакомство Рауля – это знакомство с Сильвано Санджорджо.

Санджи уступил юноше и лишь спросил:

– Почему ты вернулся?

– Потому что ты мне нужен, – ответил Рауль глухим голосом и подставил Сильвано губы для поцелуя.

Глава 10

Сильвано Санджорджо запер кабинет и поднялся на лифте в свою квартиру, на верхний этаж. Он прошел прямо в гардеробную, сел на мягкий пуфик и начал расстегивать пуговицы на рубашке. Он устал, и головная боль обручем сдавила лоб. Санджи уже принял две таблетки аспирина, но легче не стало. Сильвано попытался сделать массаж, которому его обучил специалист по шиацу. Он легко массировал пальцами виски, и ему вроде бы стало легче.

Санджи поднял взгляд к зеркалу и улыбнулся собственному отражению. Потом надул губы, поднял брови, оскалил зубы. Великий модельер строил гримасы тому идеальному образу, что создали из него журналисты, засыпав льстивыми эпитетами.

Сильвано был великолепно сложен. С его тонкого выразительного лица никогда не сходил загар, подчеркивавший небесно-голубой цвет глаз и слегка тронутые сединой волосы. Зеркало отражало красоту Санджи, но сам он улавливал в глубине своих глаз безумную жажду недостижимого. Черты его лица вдруг исказились: углубились глазные впадины, почерневшие от бессонницы, изменился разрез воспаленных глаз, исчез загар. Лицо Сильвано словно расслоилось, и ему предстала маска смерти, его собственной смерти. Санджи содрогнулся от ужаса, закрыл глаза и обхватил руками голову, подавляя желание завыть в полный голос.

Иногда, в минуты усталости, когда он терял веру в себя, его охватывал страх, страх превратиться в ничто. Только творчество давало ему утешение, смягчая приступы не поддающегося объяснению ужаса.

«Надо выпить», – решил Санджорджо.

Он прошел из гардеробной в гостиную, где строгую обстановку оживляли многочисленные декоративные растения.

Там его ждала Лилиан. Она протянула Сильвано бокал шампанского. Ее неожиданное присутствие помогло Санджи вновь обрести равновесие и справиться с ночными страхами. Сильвано с улыбкой поздоровался и взял бокал.

– В такой час обычно являются призраки, а не женщины, – пошутил он, не показывая своего удивления.

– Ты разочарован? – спросила Лилиан, пригубив шампанского.

Сильвано подумал, что и Рауль, должно быть, сейчас у него в доме.

– Разочарован? – ответил он. – Нет, скорее озабочен. Что-то очень много народу толкается в моей берлоге, многовато для бедного холостяка…

Он пересел на диван, поближе к Лилиан, и легонько чокнулся с ней бокалом.

На журнальном столике были разбросаны рисунки для новой коллекции, но сейчес Санджи не обратил на них никакого внимания. Его волновало, знает ли Лилиан о появлении Рауля.

– Если я мешаю, я сейчас же уйду, – заметила она.

Ключи от квартиры Сильвано у нее были всегда, с первой их встречи. Обычно, приезжая из Штатов, Лилиан останавливалась в отеле, но почти все время проводила в мастерской или в квартире Санджо.

– Галеаццо передал мне наброски, – продолжала она. – Я зашла, чтобы вернуть их.

Сильвано молчал, и Лилиан поспешила добавить:

– Вижу, я пришла не вовремя…

Да, она, конечно же, знала, что Рауль здесь. Теперь Сильвано не сомневался в этом.

– Хочешь устроить сцену ревности? – спросил Санджи.

– Такого чувства я себе позволить не могу, – произнесла женщина, опустив глаза и машинально разглаживая на коленях твидовую юбку серо-жемчужного цвета, подчеркивавшую изящную линию бедер. – Но я завидую мальчику: ты принадлежишь ему. Я же лишь люблю тебя.

Они никогда не говорили о ревности. Лилиан прекрасно знала, что Санджорджо может дать ей только дружбу, уважение, восхищение. Он поставил Лилиан на пьедестал и поклонялся ей, как божеству.

Сильвано взял ее руку и, нежно поцеловав, прошептал:

– Я так хотел бы дать тебе больше, но не могу.

Великий модельер не лгал. Лилиан Купер, наследница колоссальной финансовой империи, познакомилась с Сильвано во Флоренции, во время показа мод для фирм-покупателей. Ей было тридцать пять, два развода в прошлом. Она буквально увела из-под носа у остальных коллекцию Санджи и открыла его Америке и Японии. Тот год стал триумфом моды «от Санджи». Лилиан и Сильвано связывала тесная, искренняя дружба, но очень скоро она почувствовала, что ее неодолимо влечет к нему. Она льстила себя надеждой, что ради нее Сильвано изменит своим пристрастиям. У Лилиан ничего не вышло, но надежда жила до сих пор.

– Я посмотрела наброски, – сказала гостья, решив переменить тему.

– Вот как? – равнодушно отозвался Сильвано.

– Не хочешь узнать мое мнение? – спросила помрачневшая Лилиан.

– Говори!

Она налила себе еще бокал шампанского и наконец решилась:

– Они недостойны твоего таланта!

Сегодня у нее хватило смелости сказать ему правду. Должен же хоть кто-нибудь говорить искренно с этим диктатором. Две последние коллекции уже были неважными, и Лилиан потеряла половину заказов. Ее задача продавать, а не заполнять склады непроданными моделями.

Сильвано словно морозом ожгло, и он глубоко вздохнул, стараясь прогнать неприятное ощущение. Он и сам знал: эти наброски, стоившие ему огромного труда, весьма посредственны. Но он еще рассчитывал, что его имя спасет коллекцию от творческой неудачи. Санджи заблуждался.

– Может, иссяк источник вдохновения, как принято говорить. Может, золотая жила исчерпана… – задумчиво, как бы обращаясь к себе одному, произнес модельер.

– Если бы мы с тобой были просто деловые партнеры, – взволнованно начала Лилиан, – я бы сказала: ты лучше других можешь оценить собственную работу. И на этом наш разговор бы кончился. Но я хорошо тебя знаю, Сильвано. Твои лучшие коллекции еще впереди. То, что сделано за последние десять лет, – ничто по сравнению с тем, что ты создашь в следующем десятилетии. Так, черт побери, трудись, добивайся, ищи совершенство!

Последние слова она почти выкрикнула. Таким тоном разговаривает мать, пытаясь встряхнуть сына, утратившего веру в себя.

Сильвано посмотрел Лилиан в глаза и улыбнулся:

– Лилиан, я тебя обожаю и ценю твою прямоту. Ты права: наброски никуда не годятся. Ради тебя, да и ради меня самого, я должен сделать что-то другое.

Сильвано прикрыл ладонями лицо.

– Господи, ты совсем измучен! – воскликнула Лилиан.

Отчаяние охватило Санджи.

– Ужасно! Ужасно! – прошептал он. – Я не могу отдать тебе себя и даже не могу отдать тебе мой талант.

Он подошел к Лилиан и обнял ее, но она резко оттолкнула его.

– А ты негодяй, Санджи. Стыдишься собственных поступков: меня ты обожаешь, а любовью хочешь заниматься с Раулем! Иди к черту! – крикнула Лилиан и швырнула на пол пачку рисунков.

– Ревнуешь! – произнес Сильвано. – Знаю, ты ревнуешь. А всегда разыгрывала из себя женщину, которая выше этого. Ты всегда лгала мне!

Сильвано был зол, но не столько на нее, сколько на себя.

– Да, лгала! – признала Лилиан. – Да, я ревнива, завистлива, доведена до отчаяния. И я возвращаюсь в Лос-Анджелес. Захочешь – найдешь меня. Она разрыдалась и бегом бросилась к выходу. Санджорджо нагнал ее на пороге и успел сказать:

– Мне жаль, Лилиан, но другим я быть не могу. Но и тебя терять не хочу. Увидишь – скоро я приеду к тебе.