Текст книги "Иезуит. Сикст V (Исторические романы)"

Автор книги: Эрнст Мезаботт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)

XXXI
Следствие

За заставой святого Себастьяна, в пустынной окрестности Рима, есть ход в катакомбы. Эти подземелья служат и в наше время одним из любопытных объектов осмотра для всех туристов. В древние времена рабы, гладиаторы и все угнетенные находили убежище в подземельях, разветвления которых бесчисленны, они идут под всем Римом. В царствование императора Клавдия, по свидетельству историка, считалось более полумиллиона рабов, не имевших никаких гражданских прав. Каждый господин имел полное право по своему произволу наказывать раба: бичевать его или прямо отдать в распоряжение палача для распятия на кресте. Впоследствии гонимые христиане также находили убежище в катакомбах, там они совершали религиозные обряды и поучали друг друга.

Полиции проникать в катакомбы было чрезвычайно рискованно; войти туда было легко, но выйти очень трудно. В новейшие времена находили много костей и оружия, принадлежавших по всей вероятности полицейским отрядам. После христиан в катакомбах скрывались еретики, преследуемые инквизицией, и политические заговорщики. История сохранила чрезвычайно любопытные факты о римских катакомбах. Так, например, один из преследуемых еретиков во времена папы Урбана скрылся в подземелье, был избран товарищами главой заговора и назван старшим папой; таких примеров множество. Правление Сикста V, как мы знаем, началось рядом самых суровых реформ в пользу народа, бессовестно угнетаемого синьорами. Первые годы правления этого папы можно назвать поистине блестящими. Но один человек, как бы он гениален и всемогущ ни был, не в состоянии бороться со всем обществом. Недовольство синьоров, привыкших не уважать законы, росло и, спустя некоторое время, число врагов папы Сикста V увеличилось в громадных размерах. Кроме римских синьоров, великий герцог Тосканский, доселе охранявший границы владений святого престола, окончательно отшатнулся от папы и стал смотреть сквозь пальцы на формирование банд против Рима. Таким образом, благодетельные реформы Сикста V не имели будущего; все с нетерпением ждали смерти старого папы, совершенно основательно рассчитывая, что с восшествием на престол нового первосвященника все реформы Сикста будут уничтожены, и дела пойдут по-старому.

Сикст V не мог не замечать, что вокруг него творилось; лицемерие святой коллегии не могло обмануть проницательного Сикста, сознание, что он одинок, что никто не сочувствует его великим целям, глубоко печалило честного старика, и он, хотя и шел своей дорогой, но его энергия была уже не та, как прежде. Действительно, история папского владычества нам ничего не представляет подобного, как, например, процесс племянника всемогущего кардинала Альтана, приговоренного к смерти за нарушение закона. Тщетно кардинал Альтан умолял Сикста помиловать осужденного, папа был непреклонен; мало того, святая коллегия в целом ее составе ходатайствовала за племянника кардинала Альтана, и ей было отказано. К счастью осужденного, в нем принял участие граф Гогенеш, посланник Германии, он просил помиловать племянника кардинала Альтана, и только благодаря этому ходатайству всемогущего представителя Германии осужденный был помилован. Этот процесс в особенности произвел глубокое впечатление на святую коллегию и всю римскую аристократию. Кардиналы, князья и синьоры затаили свою ненависть к суровому Сиксту и употребили все зависящие от них меры, дабы свести на нет реформы тирана, как они называли Сикста. Покушение на жизнь папы в монастыре святой Доротеи повлекло за собой весьма серьезные преследования. Кавалер Зильбер, Карл Гербольт, Роза, а также мнимый садовник Тито были немедленно арестованы. Открылось, что самое деятельное участие в заговоре принимали известный французский гугенот генерал Ледигиер и глава римских бандитов Ламберто Малатеста. Но поймать этих двух главных заговорщиков не было никакой возможности. В особенности Сиксту хотелось заполучить в свои руки Ледигиера, самого опасного агитатора из всех гугенотов; его прибытие в Рим поразило папу. При следствии Карл Гербольт был подвергнут пытке, не выдержал мучений и отрыл весь план заговора. По этим сведениям папа легко мог заключить, что все арестованные были лишь орудием широкого плана гугенота Ледигиера, и суровый Сикст поставил на ноги всю свою полицию для того, чтобы поймать французского гугенота. Из показаний обвиняемых, в особенности Карла Гербольта, выяснилось, что Ледигиер хотел провозгласить республику, и Рим, столицу католицизма, сделать главным сборным пунктом всех гугенотов. Это последнее обстоятельство до крайности возмущало главу католиков, римского первосвященника, но, как мы знаем, поделать ничего нельзя было; Ледигиер исчез неизвестно куда.

Барон Карл Гербольт хотя и был менее других виновен, не по убеждению пристал к заговору, а лишь из дружбы к Зильберу, несмотря на все это не мог рассчитывать на помилование. Сначала Гербольт надеялся, что посланник Франции за него заступится, но эта надежда оказалась тщетной. При святом престоле в то время было два посланника французских: от католической лиги и от короля Генриха; каждый из этих представителей преследовал свои цели и употреблял все зависящие меры, дабы мешать коллеге. При таких условиях заступничество одного из представителей Франции в глазах папы не имело никакого значения. Единственный человек, принимавший горячее участие в судьбе бедного Карла, была его мать, еврейка Барбара. Она ходатайствовала за сына везде, где было можно; у следователей, кардиналов и вообще у всех важных синьоров. Но что же они могли сделать, когда за ходом следствия наблюдал сам Сикст V. Освободить Карла из тюрьмы при помощи золота также было невозможно. Все караулившие арестанта, в случае его бегства, были бы повешены; жизнь дороже золота, а потому никто и не соглашался на подкуп, хотя каждый из тюремщиков был способен соблазниться золотом. Барбара в отчаянии прибегла к другим мерам. Надо знать, что эта женщина имела чрезвычайное влияние на всех евреев, проживавших в Риме. Она задумала поставить на ноги самых решительных из них. Для этой цели Барбара назначила им свидание в катакомбах, куда и мы последуем.

XXXII
Мстительница

На одной из площадок бесчисленных лабиринтов подземелья собралась группа замаскированных, человек двадцать. По виду это были рабочие каменщики, но при тщательном осмотре можно было заметить под их одеждой оружие. В полумраке подземелья молча стояли эти люди, очевидно, кого-то поджидая. Вскоре из-за угла площадки показалась женщина в маске, закутанная в плащ.

– Рубек! – сказала она резким голосом.

Высокий и широкоплечий рабочий с длинной черной бородой сделал шаг вперед.

– Здесь, – отрывисто отвечал он.

– Подойди!

И Рубек получил из рук замаскированной женщины кошелек с золотом.

– Иуда Макавей! Исаак! Давид! – перекликала таинственная женщина всех присутствовавших и вручала каждому кошелек золота.

Кончив эту процедуру, она воскликнула:

– Мстители Израиля! Я должна сообщить вам цель, для которой к вас сюда пригласила. Но прежде всего скажите мне, готовы ли вы исполнить клятву, данную вами на святой Библии?

– Мы те же слуги великого Израиля, какими ты нас знала. Приказывай! – отвечали замаскированные.

– Вы не должны забывать, – продолжала странная женщина, – что я всех вас вывела из пучины нищеты, я дала вам золото, и вы получили возможность существования. Что дали вам христиане? Постоянные преследования и всеобщее презрение. Вот, например, ты, Рубек, – обратилась она к первому рабочему, – к чему послужили твои храбрость и знание военного дела, что дали тебе христиане?

– Мне? – откликнулся глухим голосом Рубек. – А вот что они мне дали. Поверив, что протестанты ратуют за права человека и восстают против тирании пап, я отправился к гугеноту Ледигиеру в отряд и просил его принять меня в кавалерию Дельфинато. Начальник гугенотов мне объявил, что он не может этого сделать, потому что я еврей, и что мне необходимо переменить религию.

– Ну а твои познания в медицине, Макавей, оценены ли нашими господами христианами? Я знаю, – говорила женщина, – что, кроме твоих научных знаний, ты отдаешь последний свой грош каждому нуждающемуся, не обращая внимания на религию, к которой он принадлежит. Оценен ли ты, как ученый и как человек?

– Даже чересчур оценен, – с горькой иронией отвечал медик. – Я помню, как однажды, проходя по одной из пустынных улиц Рима, наткнулся на лежавшего среди дороги человека. Я тотчас же нагнулся, осмотрел его и увидал, что у несчастного апоплексический удар, я поспешил пустить ему кровь и тем спас ему жизнь. Вдруг откуда-то взялся хирург-цирюльник и стал кричать, что проклятый некрещеный еврей отбивает практику у христианина; собралась толпа, меня начали бить и решили бросить в Тибр; к счастью, подоспели сбиры, вырвали меня из рук разъяренной толпы и отвели в тюрьму. Суд меня приговорил к большому штрафу, и так как я его не мог заплатить, то меня и посадили вместе с ворами и разбойниками. Спасибо, друзья выручили, и мне удалось убежать из тюрьмы.

– Но ты, быть может, по своей доброте простил христианам обиды, нанесенные тебе?

– Кто, я? Я?! – вскричал Макавей, сжимая кулаки. – О нет! Если бы я мог по капле выпустить всю их кровь, я бы не задумался.

Каждый и свою очередь рассказал о своем столкновении с христианами и о несправедливости, последних.

– Значит вы все решились мстить христианам? – обратилась женщина к собранию.

– Мстить! Мстить! Смерть христианам! – вскричали все в один голос.

– Если это так, то прежде всего долой маски, здесь они лишние; мы хорошо знаем друг друга, – сказала женщина, снимая маску. И перед мнимыми рабочими предстала Барбара, наследовавшая несметные богатства зверски убитого банкира Соломона.

Все последовали ее примеру.

– Теперь, – продолжала Барбара, – я должна открыть вам цель, ради которой и просила вас собраться здесь. Этот зверь, царствующий в Риме, приказал арестовать в числе многих молодого француза барона Гербольта, обвиняемого в отравлении. Гербольт – мой молочный сын, он невиновен, и тем не менее брошен в тюрьму Ватикана. В эту минуту, быть может, палач…

Здесь бедная мать остановилась, она была не в силах докончить. Мысль, что ее Карл, может быть, замучен до смерти, приводила ее в ужас, лишала способности говорить.

– Позвольте, синьора, – сказал, выходя вперед, Рубек, – объясните нам, с какой стати христианин может интересовать нас, евреев?

– Он только по наружности христианин, но в душе еврей и происходит от колена Давида – это будущий наш глава.

Все слушали с напряженным вниманием и в один голос спросили:

– Значит, это Мессия, которого ждет народ Израиля?..

Барбара боялась обманывать. Если истина откроется, месть этих людей будет жестокой. Все это она мигом сообразила и поспешила прибавить:

– Нет, он не Мессия, его назначение командовать войском для освобождения Израиля, вот почему необходимо его вырвать из когтей христиан. Деньги, которые я вам раздавала, – продолжала Барбара, – лишь самая незначительная часть капитала, которым владеет барон.

– Значит, он очень богат?

– Да, ангел Господень указал ему место, где были скрыты несметные сокровища, предназначенные на великое дело избавления Израиля.

– О в таком случае его необходимо освободить! – раздались со всех сторон голоса.

– Теперь, когда я вам все открыла, – сказала Барбара, – могу ли я рассчитывать на вас?

– Да, да, конечно, мы все готовы пожертвовать жизнью для великого дела, – вскричали евреи.

Барбара сделала одобрительный жест, отступила в тень и незаметно исчезла. Как ни старались заговорщики отыскать скрытый проход – не могли, стена была совершенно гладкая, и все камни лежали на месте. Они вышла из подземелья и отправились в церковь святой Агапии. Там им представилось поистине кошмарное зрелище. Едва сторож отворил двери, чтобы впустить священника дона Серафима, как тот наткнулся почти на пороге на крест, на котором был распят какой-то молодой человек. Несчастный истекал кровью и был в глубоком обмороке. Священник в ужасе отступил назад и тотчас же послал за полицией. Явились сбиры и доктор; все усилия привести в чувство распятого не привели ни к чему.

– Тот, кто совершил это злодейство, – сказал доктор, – позаботился прежде всего лишить свою жертву способности говорить.

– Неужели нет надежды услышать хоть одно слово от распятого, слово, которое могло бы нам указать на преступника? – спросил священник.

– Ни малейшей надежды, святой отец, – отвечал врач. – Несчастный умрет, не произнеся ни звука.

– Если здесь между нами есть преступник, – сказал один из толпы, – его тотчас можно узнать.

– Это каким образом?

– Пусть каждый из присутствующих посмотрит в лицо умирающего, на того, кто совершил преступление, непременно брызнет кровь. Таким способом правосудию не раз доводилось открывать убийства.

Все поспешили исполнить предложенное. Каждый нагибался к лицу умирающего. В числе зрителей находился и наш знакомый еврей Рубек. По странной случайности, в то самое время, когда Рубек смотрел в лицо распятому, вдруг брызнула кровь из его рта. Толпа в один голос крикнула:

– Вот убийца, вяжите его!

Но Рубек отскочил назад, выхватил из-под плаща длинный кинжал, угрожая, что каждому, кто подступится, выпустит внутренности. К Рубеку присоединились его товарищи, и вся толпа со страхом отступила. Евреи, не спеша, удалились. Отойдя на некоторое расстояние от церкви, один из них спросил Рубека:

– Ты его распял?

– Не все ли равно, я или кто другой? – хладнокровно отвечал еврей. – Довольно того, что она так решила в пример всем, кто бы посмел изменить нашему делу. Теперь, – продолжал Рубек, – следует заняться порученным нам делом!

И толпа мнимых рабочих скрылась в узких переулках города.

XXXIII
Юрисконсульт святой коллегии

Загородная вилла кардинала из Болоньи Палеотто располагалась в живописной окрестности Рима, куда его эминенция приезжал для отдыха от государственных дел и эпикурейских наслаждений. Кардинал Палеотто – мужчина средних лет, высокий, с весьма симпатичной наружностью, щедрый, был известен как выдающийся оратор. Он пользовался расположением римлян, а также и Сикста V.

Несмотря на свои несметные богатства, долгов он имел множество, потому что отличался щедростью, широким гостеприимством, держал знаменитого повара и делал богатые подарки аристократкам Рима. Кардинал Палеотто справедливо назывался вельможей в широком значении этого слова. Его дворцы и виллы представляли собой редкостные коллекции произведений древнего и современного искусства. Работы великих художников из золота, серебра и мрамора, само собой разумеется, недешево обошлись щедрому кардиналу, но главный расход его заключался, как мы уже заметили, в подарках красавицам, и не одним аристократкам, но и всем вообще имевшим счастье обратить на себя внимание юрисконсульта святой коллегии. В момент нашего повествования кардинал Палеотто сидел в кресле в одной из комнат своей богатой виллы Джианиколо, держа в руках чашку шоколада, в то время напитка весьма редкого и дорогого, который иногда привозили в Европу голландцы и генуэзцы; стройная фигура кардинала была облачена в пурпурную мантию, шитую золотом, из-под широкого рукава виднелась кисть белой, выхоленной руки с бриллиантовым перстнем на указательном пальце, так как его эминенция состоял в сане архиепископа Малой Азии.

Напротив кардинала, около маленького столика сидела также с чашкой шоколада в руках знаменитая красавица французского двора Генриха III молоденькая графиня Шарлотта, муж которой принужден был покинуть Францию, так как все его владения были заняты католическими войсками, воюющими с гугенотами под предводительством Генриха Наваррского. Кроме владений во Франции, супруг Шарлотты имел поместья близ Неаполя, куда в данный момент и отправился. Скучавшую в отсутствии мужа графиню Шарлотту поспешил утешить галантный юрисконсульт святой коллегии. Графиня Шарлотта находила большое удовольствие в его обществе и часто посещала виллу Джианиколо запросто. Молодая красавица была чем-то озабочена, в ее карих глазах сквозило беспокойство. Кардинал это заметил и поспешил осведомиться, чем озабочена графиня.

– Я не могу поверить вам тайну моей души, – отвечала, плутовато улыбаясь, красавица, помешивая золотой ложечкой шоколад.

– Как, от меня у вас могут быть секреты? – воскликнул в том же тоне кардинал. – Согласитесь, что это непростительный грех.

– Конечно, скрывать что-либо от своего духовника грешно, но…

– Это, разумеется, прежде всего, но мне кажется, – прервал ее кардинал, – между нами до сих пор существовало некоторое доверие…

– Тем не менее я не должна говорить вам, что меня заботит, – грустно отвечала графиня. – В особенности после того, как мне вчера удалось услышать ваше мнение.

– А, понимаю! – прервал ее Палеотто. – Дело идет о деньгах. Вы по вашей безграничной деликатности не хотите попросить у меня некоторую сумму, в которой по всей вероятности имеете надобность, так как мои финансы расстроены. Но, верьте, прелестная графиня, если бы мне пришлось продать даже это сокровище, – продолжал кардинал, указывая на висевшее изображение Мадонны работы Рафаэля, – я бы не задумался.

Графиня очень мило улыбнулась.

– Вы полагаете, Себастьян, – сказала она, – что мне легко делать вам неприятное?

– Но, милая графиня, вы ошибаетесь, – продолжал кардинал, – служить вам, чем бы то ни было, для меня большое удовольствие.

– Друг мой, мне не надо денег, – отвечала графиня.

– Что же вы хотите?

– Только одного вашего слова.

– Именно?

– Дело идет об одном молодом человеке, привлеченном по процессу отравителей.

Кардинал поставил чашку с шоколадом на стол и встал.

– По процессу отравителей? Но, графиня, что побуждает вас принимать участие в этих несчастных?

– Уверяю вас, Себастьян, – отвечала, несколько смутившись, графиня, – что между этими несчастными много невинно привлеченных, и они вполне достойны сожаления.

– Однако, как же вам может быть это известно? – спросил, иронически улыбаясь, кардинал. – Мне кажется, вопрос о виновности привлеченных может быть разрешен судьями, но уж никак не вами.

Графиня невольно побледнела, суровый тон кардинала ее смущал.

– Но еще раз повторяю, – прошептала она, – что между ними есть такие жалкие…

– Да, но на совести каждого из этих, как вы говорите жалких, есть по крайней мере десяток отравленных, – сурово заметил прелат.

– Вы ошибаетесь, друг мой, – отвечала, несколько оправившись, графиня. – Тот, за которого я вас прошу, абсолютно невинен и попал в это несчастное дело совершенно случайно.

– Молодой человек и, вероятно, очень красивый? – спросил, иронически улыбаясь, кардинал.

– Себастьян! Мне за вас совестно! Как вы могли приписать мне такую грязь? – возразила, вся вспыхнув, молодая женщина.

– Простите графиня, но это так естественно, – в свою очередь заторопился кардинал.

– Совсем неестественно. Прежде всего я и в глаза не видела этого молодого человека. Ко мне приходила одна женщина просить за него.

– Женщина! Вероятно, его любовница?

– Опять вы ошибаетесь, Себастьян, не любовница, а его мать, – отвечала графиня, и ее прелестные глаза затуманились слезой.

После некоторого молчания кардинал спросил:

– Как зовут юношу, за которого вы просите?

– Карл Гербольт, военный атташе при французском посольстве.

– Я что-то слышал о нем, – отвечал задумчиво кардинал. – Прямых улик против него нет, но существует сильное подозрение, и судьи, кажется, решили подвергнуть его пытке.

– Пытке! – ужаснулась графиня – И вы, Себастьян, говорите так хладнокровно об этом? Ну а если Гербольт невинен? За что он пострадает? И подобное варварство вы называете правосудием Божиим?!

– Вы правы, графиня, пытка ужасная вещь. Но что же прикажете делать, она существует у нас по закону, мы ее наследовали от древнего Рима и канонических традиций первых столетий христианской церкви. Пытка считается необходимой для познания истины. Но теперь не время останавливаться на этих аргументах, пройдет много веков, пока человечество будет избавлено от этого варварства. Вы говорите, что мать Гербольта…

– Пришла просить меня. На коленях рыдала у моих ног.

– Гербольт самые древние дворяне Пуату, – сказал кардинал, – следовательно, просительница должна быть аристократкой.

– Напротив, она из народа: простая еврейка.

– Еврейка! В таком случае, ее сын незаконнорожденный?

– О тут целая история. Что Карл действительно сын барона Гербольта, в этом не может быть ни малейшего сомнения. Кто была его мать, неизвестно, но та женщина, которая была у меня, любит молодого человека, как родного сына, она была его кормилицей и, как кажется, устроила его карьеру, купив на имя молодого человека замок и поместье после смерти барона Гербольта, у которого было множество долгов.

– Вот как? Да это целый роман, – воскликнул кардинал. – Конечно, ему надо постараться выйти чистым из этого дела, – прибавил прелат.

– Это будет зависеть от вас, Себастьян.

– Каким образом?

– Вы президент палаты инквизиционного трибунала, вы всемогущий; можете сделать все, что захотите!

– О как вы ошибаетесь, друг мой! Я терпим только как декорум, но власти никакой не имею.

– Кто же имеет власть в суде?

– Конечно, папа Сикст. Если ему покажется, что суд решил не по закону, он все перевертывает вверх дном.

– Однако вы, кажется, пользуетесь его расположением?

– Да, пока я им не злоупотребляю.

– Значит, вы ничего не можете сделать для несчастного барона? – грустно спросила красавица.

– Сначала объясните мне, друг мой, по какому случаю вы вмешиваетесь в эту историю? Будьте откровенны, вам обещали за ваше ходатайство деньги?

– Да, обещали, и большие деньги.

– Химера! Мечта! – вскричал кардинал. – Эти люди великие мастера на обещания, но никогда их не исполняют.

– Нет, еврейка мне на деле доказала, что не пожалеет ничего, чтобы спасти своего молочного сына.

– Признайтесь, графиня, вы действовали моим именем?

– Уверяю вас, нет. Как же я бы могла это сделать, не посоветовавшись с вами?

– Ну-с, какое еще доказательство вам дала еврейка?

– А вот какое, – отвечала графиня, вынимая из кармана перстень с громадным бриллиантом необыкновенно чистой воды.

Невольный возглас удивления вырвался из груди кардинала Палеотто. Он в жизни своей никогда не видал ничего подобного.

– Какая прелесть! Какая необыкновенная игра! – шептал он, повертывая в разные стороны перстень. – Но ради Бога, графиня, – продолжал прелат, – скажите мне, откуда простая еврейка могла достать подобное сокровище, достойное украсить королевскую корону? Этот камень должен стоить бешеных денег.

– Я ее спрашивала, но она мне ничего не сказала о его происхождении.

– Да, среди евреев есть ювелиры-художники, обладающие секретами, неизвестными нам, христианам, – говорил кардинал, любуясь бриллиантом.

– Вам нравится эта вещь, Себастьян? – спросила графиня, нежно лаская своими выразительными глазами кардинала. – Возьмите его, носите перстень на вашей белой изящной руке.

– Вы, друг мой, сами не знаете, что говорите, – сказал серьезно кардинал. – Как я могу позволить себе принять этот ценный подарок, не будучи уверенным, что отблагодарю за него достойным образом?

– Значит, вы не надеетесь?

– Какая вы странная! – нетерпеливо вскричал кардинал. – Что толку из того, что я надеюсь? Представьте себе: я все устроил для спасения молочного барона, вдруг Сикст своим приказом уничтожает мои хлопоты, и, вместо спасения, юноша гибнет! Что тогда? Я принял редкостный подарок, громадной стоимости, и ровно ничего не сделал!

– Барбара, отдавая этот перстень, не ставит непременным условием спасение ее сына, еврейка знает, что все зависит от Сикста, но, верьте мне, если несчастная мать будет уверена в вашем участии к ее сыну, она будет достаточно вознаграждена. Возьмите, милый Себастьян, прошу вас, – говорила красавица.

– Но почему же вы непременно желаете, чтобы я взял этот перстень?

– Ах он так украшает вашу прекрасную руку!

Кардинал колебался.

– Это ваше непременное желание, графиня?

– Да, Себастьян, мое непременное желание.

– Хорошо, пусть будет по-вашему, – сдался прелат, – но сначала выслушайте меня внимательно. Я сделаю все, что от меня зависит, но за верный успех не отвечаю.

– Это все, что нужно! – вскричала графиня.

– Прекрасно, – продолжал кардинал, – я принимаю перстень и в свою очередь прошу вас, графиня, украсить им руку более изящную, чем моя.

Сказав это, прелат надел кольцо на указательный палец красавицы.

Хитрая кокетка достигла своей цели.

Остальная часть дня прошла весьма приятно. Красавица графиня была любезна с кардиналом, как никогда. Получив в подарок ценный бриллиант, она была истинно счастлива. Влюбленный кардинал блаженствовал. После обеда графиня пожелала остаться на вилле своего друга. Палеотто отправился в Рим. Графиня с нетерпением ждала его возвращения. Спустя несколько часов, он приехал.

– Ну что, удалось вам устроить дело? – спросила она еще издали, завидев подъезжавшего кардинала.

– Хотя и не совсем, но пока отчаиваться не следует, – отвечал прелат. – Трудно было подступаться к папе с такой просьбой, но мне удалось кругом и около провести ту мысль, что на совести наместника Христа Спасителя не должно быть осуждение невинного, что очень часто бывает, несмотря на все беспристрастие судей; и что прямых улик против барона Гербольта нет, а лишь косвенные. Кажется, этот маневр удастся, и честный Сикст обещал обратить особое внимание на дело. Судьи, конечно, будут на нашей стороне.

– О милый, несравненный Себастьян, как мне благодарить вас! – воскликнула графиня, обнимая кардинала.

– В ваших силах отблагодарить меня, – отвечал кардинал.

– Скажите как? Я на все готова!

– Оставайтесь у меня ужинать.

– Конечно, останусь, об отказе не может быть и речи, – говорила графиня, открывая окно и высоко приподнимая тяжелый канделябр.

– Что вы делаете, графиня? – вскричал кардинал. – Этот канделябр так тяжел!

– Ах мне очень весело, – отвечала красавица. – Я и сама не знаю, что делаю, мне хочется прыгать, бегать, переставлять вещи с одного места на другое, кружиться!

– Ребенок, – сказал влюбленный прелат.

«Дай, Господи, ей здоровья, пусть вся ее жизнь украсится цветами счастья», – прошептала Барбара, стоявшая в глубине парка, видя, как графиня подняла кверху канделябр.