Текст книги "Иезуит. Сикст V (Исторические романы)"

Автор книги: Эрнст Мезаботт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 39 страниц)

Эрнст Мезаботт
ИЕЗУИТ
СИКСТ V
Исторические романы

ИЕЗУИТ

ПРОЛОГ

I
Монастырь Монсеррато

Мы находимся в самой суровой, гористой стране Каталонии. Главный город этой провинции – богатая и густонаселенная Барселона, центр торговли, литературы и патриотизма, не уступающий никакому городу Европы; но стоит выйти за заставу Барселоны – начинается пустыня, царство нищих и бандитов. Разумеется, мы не говорим о настоящей Каталонии, не уступающей своим прогрессом, образованием и либерализмом другим провинциям Испании. Рассказ наш относится к началу страшного XVI столетия, к той религиозной борьбе, когда проливались реки крови по всей Европе. XV столетие было веком муниципальной вольности и феодального величия, кончившихся к первой четверти XVI столетия. На развалинах феодальных владений возникла единственная, сосредоточенная власть, перед которой склонились вольные мещане и гордые бароны.

Италия, обогатившая мир передовыми идеями и боровшаяся со всей Европой, подпала наконец под чужеземное иго. Ее лучшие сыны воевали в чужих странах. Петр Строцци воевал с Францией, маркиз Пескара и Жероломо Мароне с Испанией. Если бы в Италии в ту страшную эпоху было согласие, она могла бы противиться врагам, к сожалению, единодушия не было даже между самыми храбрыми гражданами и гениальными военачальниками, они враждовали между собой, нападая друг на друга; враги воспользовались распрей, и Италия пала.

В Европе в ту пору выделялись две личности. Король Франции Франциск I[1]1
  Франциск I (1494–1547), французский король с 1515 года – из династии Валуа: проводил политику превращения Франции в абсолютную монархию. В Итальянских войнах 1497–1559 годов одержал победу при Мариньяно 13–14 сентября 1515 года и захватил Ломбардию. В битве при Павии – 24 февраля 1525 года – разбит войсками Карла V и взят в плен. Возвратил Италии все завоеванные территории. Вернувшись из плена в 1527 году, возобновил военные действия.


[Закрыть] и король Испании и Германии Карл V[2]2
  Карл V (1500–1558), император «Священной Римской империи» в 1519–1556 годах и испанский король (Карлос I) в 1516–1556 годах. Воевал с Францией и с Османской империей. Потерпел поражение в борьбе с немецкими протестантскими князьями и после заключения с ними Аугсбургского религиозного мира 1555 года отрекся от престола.


[Закрыть]. Соперничество этих двух сильных правителей христианского мира уже доходило до крайних границ, окончившись катастрофой при Павии. Турки, разбившие монголов и занявшие центральную Азию, покорив Константинополь угрожали Европе. Великий Сулейман[3]3
  Сулейман I Кануни (в европейской литературе Сулейман Великолепный) (1495–1566), турецкий султан в 1520–1566 годы. При нем Османская империя достигла высшего политического могущества. Завоевал часть Венгерского королевства, Закавказья, Месопотамию, Аравию, территории Триполи и Алжира.


[Закрыть] достиг высокой степени могущества и славы повелителя османов. Флот калифа покрывал моря, его полчища были несметны, они доходили до Отранто, даже до Франции. Казалось, никакая человеческая сила не могла сразиться с этим великаном. Если бы не геройское сопротивление поляков и венгерцев, то царство луны вытеснило бы царство креста, и варварство ислама остановило бы распространение христианской цивилизации. К несчастью, среди веровавших в крест Голгофы не было единодушия, религиозные войны последователей католицизма были гораздо ожесточеннее войн с неверными.

Безнравственная роскошь римского двора, унижающая христианство, продажа индульгенций, с наглостью грабителей совершаемая монахами ордена св. Доминика, дикая ненависть и варварские гонения католической церковью каждой новой мысли и прогресса составляли основу религиозной политики папы Льва X[4]4
  Лев X (1475–1521), римский папа с 1513 года. При нем процветала спекуляция индульгенциями и непотизм (раздача доходных должностей, земель, церковных званий родственникам римских пап).


[Закрыть], разъедая христианский мир хуже язычества. Вот главный повод протестантизма и страшной кровавой борьбы католиков с так называемыми еретиками. Одним из первых апостолов нового учения стал молодой монах из Вюртенберга Лютер[5]5
  Лютер Мартин (1483–1546), деятель Реформации в Германии, начало которой положило его выступление в Вюртенберге (Виттенберге) с 95 тезисами против индульгенций. Идеолог консервативной части бюргерства. Перевел Библию на немецкий язык, утвердив нормы общенемецкого литературного языка.


[Закрыть]. Юношей, посетив Рим, он был поражен безнравственностью католического духовенства, и вера молодого монаха в догматы католицизма была подорвана в самой основе. Чувство уважения к церковной иерархии в нем исчезло. Гнусное поведение кардиналов того времени поразило серьезного и набожного молодого человека.

Замечания Макиавелли[6]6
  Макиавелли Никколо (1469–1527), итальянский политический мыслитель, писатель, драматург. Ради упрочения государственной власти считал допустимыми любые средства. Отсюда – термин «макиавеллизм» для определения политики, пренебрегающей нормами морали.


[Закрыть] были вполне справедливы. Глава церкви сам был причиной упадка веры. После Александра VI[7]7
  Александр VI (1431–1503), римский папа с 1492 года. Из рода Борджиа; политических противников устранял с помощью яда и кинжала.


[Закрыть], занимающего такое видное место в истории как развратник и отравитель, честолюбивого солдата Юлия II[8]8
  Юлий II, Джулиано делла Ровере (1441–1513), римский папа с 1503 года. Взял себе имя Юлий, поскольку стремился подражать великому Цезарю и в политической, и в военной деятельности.


[Закрыть], на папский престол вошел неверующий атеист Лев X, сибарит из дома Медичи, публично осмеивающий великое учение Того, Кого он удостоился быть викарием на земле. Все это не могло не повлиять на религиозного и впечатлительного Лютера. Возвратившись из Рима в Германию, он открыто стал проповедовать реформу церкви, употребив все средства, дабы привлечь на свою сторону прежде всего власть имущих, так как народ в ту эпоху умел лишь платить подати и беспрекословно повиноваться. Вюртенбергский реформатор доказал феодальным князьям Германии всю реальную пользу для них от Реформации, последствием которой будет отпадение богатых церковных владений католических пастырей и полная их независимость. Пропаганда Лютера имела серьезные последствия.

Большинство немецких властителей сделались протестантами и завладели католическими, церковными землями. Император Карл V понял, что удар, нанесенный католицизму, неизбежно должен отразиться и на нем, союзнике папы, поспешил в Германию, уже объятую пламенем восстания, однако, убедившись в невозможности его остановить, не в силах был ничего другого сделать, как войти в переговоры с протестантами и в конце концов санкционировать их права. Таким образом, римская церковь в продолжение нескольких лет потеряла Германию, Голландию, Швейцарию, Англию и Скандинавию. Протестантское пламя проникло также во Францию и Италию, и был момент, когда трон святого Петра, казалось, должен был быть вот-вот снесенным бурей реформации. В этот критический момент римская церковь перед целым миром развернула свои могучие силы. Началась жестокая, кровавая борьба с протестантами. В продолжение двенадцати веков абсолютно господствуя над совестью людей, подчиняя их папской власти, католическая церковь владела еще и другим могучим орудием защиты: разницей характеров латинских народов с племенами германским, скандинавским и английским. Когда северные народы стремились, так сказать, реализовать свой мистицизм, углубляясь в сущность великого учения Иисуса Христа, отвергая форму, созданную католицизмом, народы Испании, Италии, Франции вполне подчинились внешней пышности обрядов, устраиваемых им католическим духовенством, авторитет которого порабощал их мысль, не допуская критики, а требуя лишь одной слепой веры.

В странах, оставшихся верными католицизму в эпоху Реформации, борьба партий вспыхнула с особенной силой. Католическое духовенство, руководимое своими епископами, поголовно восстало, и начались беспощадные гонения реформаторов и подозреваемых в ереси; духовенство задалось целью искоренить ее в самом начале и не допускать, чтобы реформа перешла границы. Предводители католицизма употребили два способа для достижения своих целей. Насилие, грабеж, массовые убийства граждан и учреждение так называемой святой инквизиции. Властители народов, подстрекаемые католическим духовенством, употребили меч против реформаторов, а святая инквизиция зажгла костры во всех концах Европы. Резня еретиков во Франции по приказанию Франциска I, Варфоломеевская ночь в царствование короля Карла IX[9]9
  Карл IX (1550–1574), король Франции с 1560 года. Под влиянием своей матери Екатерины Медичи санкционировал Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 года – массовую резню гугенотов.


[Закрыть], систематическое избиение инквизицией в Испании всех подозреваемых в ереси, Тридцатилетняя война, перед которыми преследование католиков королем английским Генрихом VIII[10]10
  Генрих VIII (1491–1547), английский король – с 1509 года – из династии Тюдоров; провел Реформацию, в 1534 году провозглашен главой англиканской церкви.


[Закрыть] было ничто. Во имя истинной веры злодейства совершались тайно и явно. На королей влияли католические духовники и превращали их в палачей. Подозреваемых пытали в подземных тюрьмах и жгли публично на площадях. Инквизиция силилась поработить совесть людей не силою убеждения, а лютыми казнями. Затем орден иезуитов принял на себя ту же миссию.

Мы постараемся передать начало, развитие и господство этого мирового бича всего человечества, зародившегося в горах Каталонии, известного под названием ордена иезуитов, перед которым столько веков трепетали короли, народы и папы.

День приближался к концу, последние лучи закатившегося солнца слабо освещали хребты Монсеррато, вершины которого поднимаются к небесам; Монсеррато находится в двадцати четырех милях от Барселоны. Название горы Серрато в Каталонии происходит от латинского слова serratus. Этимологи считают, что римляне назвали эту скалу так из-за ее зубчатых вершин, походивших на зубья пилы – serra.

В начале побед франков над Испанией со времен Карла Великого несколько монахов поселились среди горы и основали монастырь, назвав его Монсеррато. Этот монастырь впоследствии был обогащен магнатами Барселоны и Каталонии, королями Арагоны и Испании. Враги распространяли слух, что монсерратские монахи сочувствуют ереси арганизму, который впоследствии стал официальной религией визиготов[11]11
  Визиготы – вестготы, германское племя, западная ветвь готов. Вторгшись в Италию в 410 году, разграбили Рим; в 418 году основали раннефеодальное Тулузское государство (на юге современной Франции). В V веке захватили большую часть Пиренейского полуострова, здесь их государство в начале VIII века было завоевано арабами.


[Закрыть], истребленный духовенством обманом, а светской властью – огнем и мечом. Рассказывали также, что из Африки, находящейся в близком соседстве с Испанией, в монастырь проникли донатические идеи, также истребленные мечом и огнем. Затем утверждали, будто там нашли убежище спасшиеся от гонений храмовые рыцари[12]12
  Храмовые рыцари – тамплиеры (от фр. temple – храм), члены ордена, основанного в Иерусалиме около 1118 или 1119 года. Занимались торговлей и ростовщичеством (в XIII веке крупнейшие в Западной Европе банкиры). В конце XIII века обосновались в основном во Франции. Под давлением французского короля Филиппа IV против тамплиеров был начат инквизиционный процесс, а в 1312 году папа Климент V упразднил орден.


[Закрыть] – военно-духовный орден, основанный для защиты Гроба Господня. Орден владел несметными богатствами, которые во что бы то ни стало пожелал захватить французский король Филипп Красивый[13]13
  Филипп IV Красивый (1268–1314), французский король с 1285 года. Поставил папство в зависимость от французских королей, перенеся их резиденцию в Авиньон, где она находилась с 1309 по 1377 годы.


[Закрыть], для этого он способствовал в выборе папой француза Климента V[14]14
  Климент V (?—1314), римский папа с 1305 года.


[Закрыть], чтобы сообща с наместником Христа преследовать орден храмовых рыцарей как еретический, противный христианскому учению; между тем как на деле единственная «вина» храмовых рыцарей заключалась в том, что они обладали несметными богатствами. Папа Климент V был вполне достойным союзником Филиппа Красивого, он объявил орден еретическим. Начались беспощадные гонения храмовых рыцарей: их мучили, грабили, убивали. Главу ордена, Жака де Молэ[15]15
  Жак де Молэ (1243?—1314), великий магистр ордена тамплиеров. По приговору французского суда (процесс над орденом тамплиеров длился 7 лет) заживо сожжен 18 марта 1314 года.


[Закрыть], живым сожгли на медленном огне. Несчастный мученик простер руки к небу и молил провидение призвать на суд своих палачей-грабителей. Всевышний услыхал молитву Жака де Молэ, через год погибли король и папа. Филипп Красивый на охоте упал с лошади и рассвирепевший кабан распорол ему живот клыками[16]16
  Филипп IV скончался от кровоизлияния в мозг, которое действительно произошло на охоте 4 ноября 1314 года.


[Закрыть]. Папа Климент V последовал за ним. Народ в этом видел перст Бога, покаравшего злодеев союзников.

После казни де Молэ преследование храмовых рыцарей сделалось общим, оставшиеся в живых члены ордена спешили укрыться в итальянских и испанских провинциях. Многие из них нашли убежище в монастыре Монсеррато, монахи которого сочувствовали их идеям. Папа и католическое духовенство Кастилии и Каталонии с епископами во главе озлобились против монахов; но монастырь Монсеррато был очень силен своим неприступным положением, богатством и любовью народа. Эти каталонские скалы нельзя было осадить, не рискуя возбудить всеобщего поголовного восстания окружавшей их местности. Волей-неволей папа и духовенство, затаив злобу, были вынуждены оставить в покое монастырь Монсеррато.

Сделав беглый обзор событий в Европе, мы приступим к рассказу о деятельности главных персонажей этой правдивой истории.

II
Пилигрим

По горному склону к монастырю Монсеррато, слегка прихрамывая, тихо шел молодой мужчина. Его лицо было бледно, измождено, отчего он казался старше, чем было в действительности. Путешественник на каждом шагу встречал богомольцев, шедших из монастыря и в монастырь. И странное дело: никто из пилигримов не приветствовал молодого человека обычным у испанцев: «Да хранит вас Господь!» Напротив, все его сторонились с каким-то ужасом – как будто на челе этого несчастного лежала печать проклятия. Какая же причина отталкивала всех от пилигрима? Незнакомец был красив и, хотя казался изнуренным продолжительным путешествием, но вся его фигура была даже привлекательной.

Его одежда состояла из лохмотьев, но по его гордой осанке и смелым движениям было видно, что этот человек еще недавно носил благородное одеяние рыцаря. Хромота пилигрима также не могла служить причиной отчуждения окружающих. В те времена свирепых войн вид неизраненного молодого человека возбудил бы более удивления, чем раненного.

Дорога, ведущая к церкви монастыря, была точно усеяна хромыми, горбатыми, искалеченными, идущими просить милости и исцеления у чудотворной иконы Богородицы монастыря Монсеррато. Причину всеобщей антипатии к молодому пилигриму следовало искать в его взгляде. Несмотря на правильные и красивые черты лица, не лишенного благородства, глаза его горели зловещим огнем, который леденил кровь каждого, кто встречался с ними. Выражение этих сверкающих глаз отпугивало. В них светилось что-то безжалостное, осуждающее на адские муки без милосердия, без надежды. Страшный взгляд молодого пилигрима, казалось, повторял слова фанатика аббата Цитео, сказанные Лавуру: «Убивайте, всех убивайте; Бог различит верных».

Прибыв на площадь монастыря, пилигрим остановился и, как казалось, стал что-то припоминать. Кое-какие перемены в стенах и воротах приводили его в недоумение. Некоторое время он стоял в нерешительности. «Двери были здесь, – размышлял он, – это я хорошо помню. Неужели рана в ногу повлияла на мою память? Кругом мертвая тишина, никого не видно. Разве братья оставили аббатство или они уже спят?» При мысли, что монастырь закрыли, пилигрим содрогнулся; такое положение, как видно, представлялось ему большим несчастьем, холодный пот выступил на его истомленном лице, он опустил голову и тихо, едва передвигая ноги, побрел вдоль каменной стены. Пройдя несколько шагов, он поднял голову и оживился: он увидал дверь, над которой сияла металлическая звезда, он нашел то, что искал. По толстому слою пыли, покрывавшему дверь, было видно, что ей долго не пользовались. Пилигрим дождался, когда совсем закатилось солнце, подошел к порогу, упал на колени и, стуча в дверь, вскричал:

– Я искал света и нашел тьму, я стучался в дверь, она была заперта. Сжальтесь надо мной!

Дверь тихо отворилась, и пилигрим вошел в сырой и мрачный коридор. Кругом было темно, как в могильном склепе. Пилигрим остановился, не зная, куда идти.

Вдруг на его плечо упала чья-то тяжелая рука, и он услыхал шепот:

– Знаешь ли ты, что путь, который ты избрал, может привести тебя к смерти?

– Я один из вождей, – отвечал с совершенным спокойствием пилигрим.

– Один из вождей, глава?.. А что ты можешь представить в доказательство?

– Изображение того, кто окружен последователями.

– Большую медаль! – вскричал кто-то с удивлением и вместе с тем с особенным уважением.

– Да, большую медаль семи светильников ордена, – строго отвечал пилигрим, – теперь, брат, ты должен мне сказать, долго ли я буду стоять в темноте?

– Для тебя, учитель, тайны быть не может, – отвечал голос, и в конце коридора показался яркий свет.

Монах, плотно закутанный в мантию, попросил пилигрима следовать за ним. Пройдя коридор, они дошли до незаметного склона, идущего к отверстию подземелья, устроенного под алтарем церкви монастыря Монсеррато. Многочисленные горные пещеры дали вполне надежное убежище монахам. Пилигрим и его проводник вошли в обширный зал со сводами, вдоль стен которого сидели около пятидесяти монахов. В одном месте около стены стояла каменная скамья с семью углублениями. Шесть мест были заняты, седьмое оставалось пустым. При входе в зал пилигрима, все пришли в крайнее изумление и, видя, что вошедший, не обращая ни на что внимания, твердыми шагами идет к пустующему месту скамьи господ (banco dei signori) – предводителей собрания, страшно взволновались. Со всех сторон послышались крики: «К выходу! К выходу!» Некоторые вскочили со своих мест и схватились за рукоятки мечей, скрытых под монашеской одеждой. Пилигрим, как бы не замечая произведенного им волнения, подошел к свободному месту скамьи. Тогда шесть предводителей встали и загородили ему дорогу. Пилигрим остановился, достал с груди медаль и показал ее. Крик изумления и восторга потряс своды зала, и предводители расступились, приглашая вошедшего занять седьмое место. Пилигрим сел, приняв знаки уважения также, как и угрозы, с которыми его встретили.

Все собрание выражало крайнее удивление.

– Седьмой предводитель жив, между тем мы считали его погибшим, – слышалось отовсюду.

– Теперь храмовые рыцари начнут действовать! Их силы укрепились!

В это время один из сидящих на скамье предводителей, очевидно, председатель собрания, встал. Спустив капюшон, для того чтобы говорить, он обнажил свое красивое лицо, опушенное длинной белой бородой.

– Братья, – спросил председатель, – хорошо ли охраняются наши двери, берегут ли их ангелы с мечами?

Все отвечали утвердительно.

– Братья, – продолжал он, – все ли мы здесь знаем друг друга? Можем ли мы бояться измены?

Один из монахов вышел на середину зала и сказал:

– Мне известны все, кроме незнакомца, сидящего около тебя.

Председатель продолжал:

– Братья, если кто-нибудь из вас нерешителен, страшится строгих правил ордена, пусть дает клятву молчания и удалится. Потом уже будет поздно; а трусость и измена по нашим правилам наказуются смертью.

Помолчав немного, председатель добавил:

– Теперь, братья, мы можем открыть наши лица, дабы все могли видеть друг друга.

Итак, заседание храмовых рыцарей началось.

III
Заседание храмовых рыцарей

По данному знаку председательствующего капюшоны и монашеские мантии были сняты. В зале уже не было монахов, все преобразились в воинов, закованных в сталь. На латах каждого из них был крест, обозначавший эмблему храма. Здесь собрались остатки рыцарей, от которых когда-то трепетала Европа. Народ утверждал, что их всех истребили два века назад. Между тем это было не так. Многие из них уцелели, правда, претерпев гонения и опасности. Но благодаря их сказочному богатству, удивительной способности хранить тайну даже под пыткой, рыцари храма далеко не все погибли.

Хранитель имен, или по современному секретарь, стал по списку вызывать присутствующих.

– Алан Бомануар!

– Здесь! – отвечал старик, занимавший место председателя.

Имя Бомануара хорошо известно в истории храмовых рыцарей, а также и в истории Франции. Он пользовался громадной популярностью среди французских войск.

– Перси де Суссек! – Британский граф вытянулся во весь свой колоссальный рост.

– Педро Калдерон! Франциск Барламакки! Ульрих Цвингли! Гуарниер Хатцинг!

Вызывавшиеся отвечали по очереди, когда произносились их имена. Эти представители разных народов Европы отличались друг от друга по своим национальностям. Так клинообразная борода, жесткие усы, угловатое и костлявое лицо Калдерона составляли контраст с детским, полным неги лицом Барламакки из тосканского города Лукки, Цвингли, швейцарский реформатор (впоследствии павший в битве против католиков), был совершенной противоположностью немецкому барону Хатцингу, розовый цвет лица и светлые волосы которого выдавали уроженца Саксонии.

– Игнатий Лойола![17]17
  Лойола Игнатий (1491 (?)—1556), основатель и первый генерал ордена иезуитов. Выработал организационные и моральные принципы ордена.


[Закрыть] – вызвал секретарь.

– Здесь! – отвечал новоприбывший пилигрим.

– Брат! – сказал Бомануар, обращаясь к Игнатию. – В день, когда ты оставил нас, три года тому назад, мы сберегли твои блестящие доспехи, сделанные самым лучшим мастером Толедо, облекись в них и сбрось свои лохмотья.

– Это совершенно лишнее, – отвечал Лойола, – лохмотья я ношу не из бедности, а по данному мною обету. Каждый член нашего ордена имеет право связать себя обетом, если он не противоречит правилам.

Присутствующие не могли не согласиться с основательностью этого довода, и Лойола остался в своих лохмотьях среди рыцарей в блестящих доспехах.

– Братья! – сказал, встав, Бомануар. – Вот уже двухсотый раз мы собираемся с тех пор как два проклятые человека, папа Климент и король Филипп, рассеяли наших братьев и старались уничтожить орден. Я лично участвовал в заседаниях ордена сорок раз, так как уже сорок лет принадлежу к нему, унаследовав эту честь от моего отца. Вначале я получил маленькую медаль простого рыцаря, вскоре все члены того времени вымерли, их места заняли другие, и я стал старшим там, где был младшим. Все вы, господа, разумные, храбрые, сильные, но и те, которые занимали эти скамьи в продолжение сорока лет, были вполне достойны принятой ими на себя святой великой миссии. Мир праху героев-праведников, – добавил старик, опуская свою седую голову на грудь, мысленно погружаясь в воспоминания прошлого.

На минуту в обширном зале наступило торжественное молчание, после которого Бомануар продолжал:

– Братья! Если верить предсказаниям наших прежних старшин, мы близки к полному торжеству наших идей.

Радостный шепот пробежал по собранию, лишь один Лойола по всей видимости не разделял общей надежды, он сидел, скрестив руки на груди, глаза его горели и рот кривился от саркастической улыбки, к счастью, не замеченной собранием при всеобщем энтузиазме.

– Да, братья, – продолжал председатель, – силы, угнетающие наш орден, пали. Свет севера осветил мрак юга; гордая, непобедимая Испания и ученая Италия содрогнулись. Немец севера возвысил голос, и трон папы пошатнулся. Падение злодеев – близко, царство избранников Божьих настает.

– Верны ли сведения, сообщенные тобою? – спросил один из членов.

– Да, принц Конде, ты сам хорошо знаешь, как быстро распространяется новое учение, в глубине твоей души ты сочувствуешь ему и, конечно, давно бы сделался лютеранином, если бы не боялся потерять общественное положение и свои несметные богатства.

Принц Конде сконфузился, покраснел и сел на место. Председатель продолжал:

– Германия пылает, пропаганда Лютера учит народы презирать авторитет Митры и Шлема[18]18
  То есть авторитет церкви и монархии.


[Закрыть]. Пламя распространяется повсюду. Швейцария, Франция, Италия чутко прислушиваются к истине нового учения, папский авторитет падает. У нас везде есть друзья и помощники, мы обладаем сокровищами, вырванными из рук жадного Филиппа Красивого. Соединимся же все вместе и поможем великому Мартину Лютеру уничтожить авторитет римской церкви, на развалинах которой мы восстановим орден храмовых рыцарей!

– Да здравствует орден храмовых рыцарей! – раздались многочисленные крики.

Один из братьев попросил слова.

– Имеешь ли ты, почтенный принц, – спросил он, – готовый план для достижения цели?

– Да, имею, – последовал ответ. – План всесторонне обдуман и составлен на общем собрании братьев.

– Не забудьте, что после смерти де Молэ, наш орден не избрал другого великого магистра, предоставив власть совету семи братьев, из которых самый старший должен быть председателем. Вот почему я занимаю этот пост, – добавил старик. – Между мной и моими товарищами, кроме брата Игнатия Лойолы, отсутствовавшего, мы собрали некоторые данные, которые я и желаю отдать на суд ваш.

Сказав это, председатель вынул из кармана несколько пергаментов и начал читать:

«Товарищество, состоящее из рыцарей, священников и народа, имеет своей задачей освобождение человечества от цепей рабства и деспотизма католического духовенства. Товарищество разделяется на три класса. К первому относятся вступающие новички, знакомящиеся с целью ордена. В продолжение трех лет они должны знакомиться со средствами и правилами, указываемыми орденом. У них двоякого рода обязанность: учеников и учителей. К второму классу принадлежат братья действующие. Им поручает орден исполнение некоторых задач, относящихся к политическим и церковным реформам. К третьему классу принадлежат немногие лица, которым уже известны тайны ордена, цель его и средства, которыми он обладает; этот класс совокупно с гроссмейстером управляет делами товарищества. Никто не может быть переведен в высший класс без предварительного пребывания, в продолжение трех лет, в низших классах. Гроссмейстер избирается из достойнейших высшего класса. Затем, в союзе со всеми апостолами науки разума, орден вступает в отчаянную борьбу с католической церковью и тиранами, и тогда только будет считать цель свою достигнутой, когда восторжествует свобода, и совесть человека избавится от страшных пут католицизма».

Программа была встречена общим холодным молчанием: тем не менее она произвела глубокое впечатление на присутствующих. Один из братьев встал – это был благородный голландец, прибывший из своей страны, чтобы найти союзников для пропаганды великого учения среди рыцарей храма. Он сказал:

– Пока мы должны везде искать членов для воскресшего ордена. Мы должны открыть ряды нашего общества для каждого сочувствующего великому делу свободы совести, что прежде, как вам известно, было запрещено.

– То, что ты предлагаешь, брат, уже обсуждалось семью главными членами совета и найдено весьма разумным. Старые положения заменились новыми. Решено это здание назвать храмом свободных каменщиков.

– Да будет так! – раздалось единодушно, и голос принца Конде звучал восторженнее всех.

– Итак, – сказал Бомануар, вставая, – собрание одобряет решение членов семи. Отныне наше общество сделается могущественнейшим в целом мире!

– Да, да! – кричали восторженно все. Но вдруг послышался голос:

– Я не признаю решения!

– Как! – вскричали многие члены. – Кто осмеливается не признавать решение совета семи?

– Я – Игнатий! – вскричал громовым голосом Лойола, вскакивая со скамьи.

Негодованию собравшихся не было границ. Восемь или десять испанцев приблизились к Лойоле, точно желая защитить его, но Бомануар одним жестом восстановил спокойствие и, обращаясь к Лойоле, мягко спросил:

– Брат, ты разве желаешь, чтобы все оставалось по-прежнему? И это ты, энергичный, смелый, предприимчивый, которого мы хотели выбрать великим магистром, и ты отвергаешь необходимые реформы?

– Я обдумал более обширные перемены, но совершенно противоположные вашим; я изложил их письменно и, если желаете, могу их сейчас прочесть, – отвечал Игнатий.

– Почему же ты не заявил об этом ранее в совете семи?

– Я был уверен, что вы не согласились бы со мной, и потому решился обратиться к собранию всех братьев.

– Все это прекрасно, – сказал Бомануар, – но ты не должен забывать наши правила и свои обязанности. Впрочем, изложи свой проект.

– Вы знаете, братья, – начал Лойола, – по какой причине я должен был оставить общество храма. Мой двоюродный брат, Антон де Монрекуец, герцог Наварры и великой Испании, призвал меня служить под его знаменем. Мои семь братьев уже вступили на военную стезю, и я в свою очередь считал обязанностью сделать то же самое. Я был зачислен в отряд, назначенный для обороны Пампелуна. Эта крепость по трактату отходила Франции, но наш славный Карл V, обиженный королем Франции, решил оставить ее себе. Я принял начальство, когда Андре де Фоа во главе французов прибыл осаждать крепость. После взятия города врагами, превышающими нас численностью, я заперся в крепости с твердой решимостью отстаивать ее. Я боролся до конца, но однажды на валу был ранен осколком камня в ногу, упал без чувств и когда опомнился, крепость была уже во власти французов. Неприятели со мной обращались очень вежливо, меня вылечили и по приказанию господина де Фоа отослали в отцовский замок – Лойола в Бискайе. Там я долго страдал: пришлось снова сломать ногу, чтобы лучше ее вправить. Простите меня, братья, – говорил Лойола, – если я столь долго занимаю ваше внимание, описывая свои телесные страдания, но мне необходимо передать вам все, дабы была понятна чудотворная перемена, совершавшаяся в моей душе. Раньше я имел все основания считать себя красивым и изящным кавалером. Вообразите же мой ужас, когда я узнал, что должен остаться навек хромым!.. Прощайте радужные мечты, успех в обществе и любовь дам! Ни с какой человеческой казнью, верьте, братья, не может быть сравнимо известие об этом несчастии, которое я теперь считаю благословением неба. Одна выступающая кость, как мне казалось, была причиной моего недуга, я решил ее срезать, и несмотря на страшную боль выдержал операцию, но и это не помогло – одна нога осталась короче другой; я подвергнул себя еще одному ужаснейшему мучению: вложил изуродованную ногу в железную машину, которая постоянно сжимала и вытягивала ее; мучения были нестерпимы, кости хрустели, от боли холодный пот струился из-под корней волос, но все было напрасно – я остался хромым навсегда.

Во время болезни Бог послал мне желание читать, я просил, чтобы мне принесли рыцарские романы, но Провидение решило иначе – мне попались в руки «Жизнь Иисуса Христа» и «Цветок святых», сначала я их читал с отвращением, потом с уважением и, наконец, с восторгом.

Когда нога моя зажила, я уже не был кровожадным солдатом и тщеславным щеголем – я сделался христианином.

Все глаза присутствующих были с участием обращены на рассказчика.

– Когда мой разум просветлел, – продолжал Игнатий Лойола, – я простерся перед изображением Пречистой Девы и у ее алтаря дал обет целомудрия. Всю ночь я провел пред престолом Господа с молитвой и рыданием, дал клятву быть воином Христа. На другой день я повесил на стену мою шпагу, отдал нищему богатые одежды, облекся в рубище монаха, опоясал стан веревкой и пешком пошел в Монрези. Я прибыл туда в день Благовещения. Поддерживаемый сверхъестественной силой, я принял на себя жестокие лишения, подвергнул тело свое страданиям, опоясал себя власяницей, просил милостыню у ворот больниц, спал на голой земле, был очень счастлив, когда меня оскорбляли и, представьте себе, братья, все это нисколько не пошатнуло моего железного здоровья. Близ Монрези я нашел укромную пещеру, которую избрал для себя жилищем; там я испытывал мучения и принимал их, как небесное благо, там я был под влиянием божественного экстаза. Там, наконец, мои братья… – Игнатий остановился, как бы боясь того, что хочет сказать.

– Говори, говори! – послышались возгласы со всех сторон.

– Итак, – продолжал оратор, делая над собою усилие, – я должен вам признаться, что в пещере явились мне ангелы Божьи и научили меня, как управлять людьми и вести их к вере, послушанию и райскому блаженству. Эти внушения ангелов я записал. Они чрезвычайно поучительны и ведут человечество к безусловному повиновению духовенству – как труп в руках хирурга[19]19
  Эти слова заключают в себе принцип иезуитов: «Perinde ае cadaver».


[Закрыть].

Среди всеобщего молчания вдруг раздался громкий голос Франциска Барламакки:

– Брат, – сказал он, обращаясь к Игнатию, – ты забываешь, что Господь Бог иногда посылает ангелов ада искушать тех людей, которые убеждены в своей непогрешимости. Я бы очень хотел знать, к чему ты в продолжение столь долгого времени рассказываешь собранию храмовых рыцарей о своих видениях?

Смелая речь молодого итальянца будто пробудила от умственной спячки всех, слушавших Лойолу.

Послышались громкие голоса, протестовавшие против речи Игнатия. Последний окинул злобным взглядом всех и в особенности Барламакки и сказал:

– Сейчас я перейду к заключению. Ввиду внушения, которого я удостоился свыше, я убедился, что цель ордена должна быть иная, и не могу согласиться с проектом, высказанным уважаемым председателем Бомануаром.

Мятежные идеи, дух непокорности, сотрясающие в настоящее время Европу и в особенности Германию и Италию, должны быть безусловно уничтожены – и вот в чем наша главная задача. Мы обязаны сломить мятежный дух; орден храма не должен быть собранием вольных каменщиков, но преобразоваться в общество Иисуса!

Эти слова вызвали шум возмущения в собрании. Большинство храмовых рыцарей были поражены предложением Лойолы и уже схватились за мечи, как раздался могучий голос Бомануара:

– Братья! – призвал он. – Игнатий имеет право высказывать свои убеждения так же, как и вы – отвергнуть их или принять. Продолжай, брат, – обратился он к оратору.