Текст книги "Иезуит. Сикст V (Исторические романы)"

Автор книги: Эрнст Мезаботт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

– Хороший монах! – вскричал Тито. – Как бы я был счастлив услужить ему за то, что он помог моей милой Розе!

– О это невозможно, – с грустью отвечала молодая девушка, – по всей вероятности старого монаха давно и на свете нет, он и в то время был такой дряхлый; мне нигде не удавалось его встретить.

– Значит, теперь мы одни с тобой, моя прелестная Роза, – продолжал Тито. – И нас никто не любит, и мы никого не любим.

– Нет, – живо возразила Роза, – со мной еще был один случай, который я никогда не забуду.

– Опять монах тебя спас?

– Нет, на этот раз бандит. На площади Покте напали на меня мальчишки, я отчаянно защищалась, публики прибавлялось все более и более, наконец собралась целая толпа; произошел беспорядок, явились полицейские, мне скрутили руки назад и повели в тюрьму, откуда я, конечно, могла выйти только на виселицу; с нашим братом плебеем, как тебе известно, не церемонятся. Когда меня вели в тюрьму, нам встретился всадник, вооруженный с головы до ног, с двумя телохранителями, также вооруженными, он живо растолкал народ, ударил своей длинной шпагой сбира, который меня держал, толпа, разумеется, мигом разбежалась во все стороны. «Беги, – сказал мне мой избавитель, – и благодари Бога, что ты встретила меня, иначе быть бы тебе на виселице. Вспоминай иногда Ламберто Малатесту».

Сказав это, он дал шпоры лошади и ускакал так, что я не успела его поблагодарить.

– Итак, из всех этих синьоров, величающих себя честными, над тобой, бедным, беззащитным ребенком, сжалились только двое: нищий монах и бандит, живущий вне закона. Боже великий! – говорил Тито, сжимая кулаки. – Если бы я мог отравить весь воздух, которым дышат эти мнимые христиане!

Наступило молчание. Каждый из юных собеседников погрузился в свои мысли. Тито строил планы, как бы отомстить обществу за все его несправедливости; а Роза придумывала средства пустить в ход свой смертоносный яд среди синьоров Рима. В это время наверху послышались чьи-то шаги. Тито услыхал их первым.

– Посмотри, кто там ходит, – сказал он своей возлюбленной.

Роза с ловкостью кошки вскарабкалась на стену, отвалила камень и вышла наверх. Перед ней стоял молодой человек, и хотя он был тщательно закутан в широкий плащ, но кардинал австрийский Андреа в нем тотчас же узнал бы кавалера Зильбера. Молча он подал Розе маленький пузыречек, куда она налила ему несколько капель яда. Спустившись снова в грот, Роза, подавая Тито кошелек с золотом, сказала:

– Видишь? Начинают приходить, за несколько капель моей драгоценной жидкости я получила целый кошель золота.

– Столько денег! – вскричал с удивлением юноша. – Должно быть, хотят спровадить на тот свет какую-нибудь важную персону!

– А мне какая разница, кто бы ни умер от моего яда, мне все равно. Я очень счастлива, что буду наконец в состоянии выкупить крест, данный мне стариком-монахом, – отвечала Роза.

– И ты совершенно права, моя несравненная, – сказал Тито, лаская молодую девушку. – Для нас решительно все равно, кого бы ни отравили покупатели твоего яда.

– Да, мы будем богаты, и я отомщу за мою бедную мать, – говорила Роза. – По всей вероятности и меня ожидают пытка и костер, – прибавила она, – но, черт меня возьми, пока это случится, многих синьоров и князей я отправлю в ад.

– Да, да, моя прелестная Роза, – говорил Тито, целуя девушку. – Смерть нашим мучителям, а мы будем наслаждаться нашей любовью.

XXI
Монастырь святой Доротеи

Женский монастырь святой Доротеи был из числа тех немногих монастырей, которые не подвергались каре папы Сикста V. Монашенки этого монастыря отличались строгой жизнью. В то время, когда почти все римские монастыри подверглись строгим взысканиям и реформам или совсем были закрыты, монастырь святой Доротеи продолжал жить своей тихой, покойной жизнью. Два обстоятельства были причиной тому, что этот монастырь стал примерным местом монашеского подвижничества – бедность и постоянный труд.

Монахини принуждены были работать, чтобы обеспечить себе насущный хлеб, так как монастырские доходы были крайне скудны. Затем Сикст V возложил на монахинь монастыря святой Доротеи великую миссию обращать на праведный путь заблудших. Все девушки, уличенные полицией в дурной жизни, отправлялись в монастырь святой Доротеи, где благочестивые сестры старались обратить их на путь истинный. До Сикста V подобные уличные бродяги женского пола ссылались на галеры, но умный и гуманный Сикст понимал, что падение бедняжек часто обусловливалось их бедностью, голодом, холодом, бесприютностью и феодальным произволом. В монастыре святой Доротеи кающиеся грешницы, хотя и не пользовались роскошью, но имели вполне обеспеченное положение: кров, пищу и одежду. Монахини были одеты в темные платья, непременно шерстяные, на головах носили черные клобуки; а кающиеся грешницы облачались в серые платья с белыми передниками.

Одна из кающихся девушек особенно пользовалась расположением настоятельницы и всех сестер монастыря. Это была девица лет семнадцати, в полном смысле слова красавица. Своей набожностью, кротостью и послушанием она снискала себе любовь всех монастырок от настоятельницы до последней сестры. Кардиналу-викарию, посетившему монастырь, настоятельница горячо рекомендовала с самой лучшей стороны юную грешницу, причем выразила убеждение, что кающаяся уже на пути к полному исправлению и без ужаса не может вспомнить о своей прежней греховной жизни. Кардинал-викарий искренне порадовался за девушку и обещал позаботиться о ее дальнейшей судьбе. Добрая и благочестивая настоятельница никак не могла подозревать, что под этой невинной оболочкой кающейся грешницы скрывается опытная отравительница Роза, уже распространившая в римском обществе свой смертоносный яд. Пойманная полицией на улице, она в числе многих падших женщин была препровождена в монастырь святой Доротеи, где, как мы знаем, своей необыкновенной набожностью и послушанием сумела приобрести любовь настоятельницы и монахинь. В монастыре она была под именем Терезы. Первое время Роза, привыкшая к свободе, сильно возмущалась, несколько раз хотела поджечь монастырь и, пользуясь всеобщей суматохой, бежать, но потом переменила намерение. Последнему отчасти способствовало следующее обстоятельство. В монастыре умер садовник, и на место его был рекомендован епископом Аквапендент старичок Захарий. Очень старый, сгорбившийся, он постоянно работал в цветнике и саду. Настоятельница была очень довольна новым садовником и от души благодарила епископа за хорошую рекомендацию. Старый Захарий всегда что-нибудь делал и в скором времени привел монастырский сад в образцовый порядок, а так как продажа фруктов и овощей составляла главную отрасль дохода бедной обители, то и было весьма естественно, что настоятельница и монахини очень ценили старого Захария.

Однажды перед Ave Maria мнимая Тереза шила в саду под развесистым деревом, а невдалеке около нее у дверей кельи сидела настоятельница и читала житие святых отцов. Старый Захарий, по обыкновению сгорбившись, пропалывал растительность у корней дерева. Вскоре толстая книга, которую читала благочестивая мать-настоятельница, упала к ней на колени, и старушка крепко заснула. Садовник, не спускавший с нее глаз, зорко осмотрелся вокруг, подполз на четвереньках к ногам молодой девушки и тихо прошептал:

– Роза!

– Тито! – отвечала, вздрогнув, девушка, узнав в старом садовнике своего возлюбленного.

– Не узнала ли ты чего-нибудь новенького? – продолжал мнимый Захарий. – Что они с тобой хотят делать?

– Я боюсь, не намереваются ли они постричь меня в монахини, – тихо отвечала Роза.

– Тебя в монахини!? Да разве такое возможно? – вскричал, едва не изменив себе, Тито. – Клянусь всеми чертями ада, в тот день, когда они это учинят, монастырь святой Доротеи превратится в кучу пепла! Но с чего ты это взяла?..

– Сама настоятельница объявила мне вчера в виде большой милости, что она хочет предложить это в первом собрании капитула. Я не посмела возражать… Однако осторожно, старуха просыпается.

Захарий быстро задвигал своим скребком, а Роза продолжала усердно шить. Но тревога оказалась ложной, настоятельница продолжала спать, вытянув руки.

– Я должен тебе сообщить одну новость, узнанную мной совершенно случайно, – сказал сын палача, снова подползая к Розе. – Завтра сюда приедет папа.

– Вот как! – протянула Роза. – Но мне-то от этого какая польза?

– Очень большая. Для нашего бегства нельзя найти более удобного случая. Когда приедет папа, весь монастырь перевернется вверх дном, в нем начнется такая суматоха! К тому же к воротам нахлынет огромная толпа любопытных зевак, нам будет очень легко вмешаться в толпу и скрыться.

– А что, если бы прежде, чем попробовать бежать, что во всяком случае очень опасно, я брошусь в ноги папе и буду просить избавить меня от пострига? – в раздумье шептала Роза. – Говорят, Сикст, хотя и строг, но очень добр, в особенности к нам, беднякам. Кто знает, может, моя смелость понравится ему, и он исполнит мою просьбу. План бегства всегда можно привести в исполнение, это от нас не уйдет.

– Что же, попробуй, – согласился Тито. – Хотя сказать тебе откровенно, лично я предпочитаю требовать, а не просить у сильных мира, ну а если ты думаешь иначе, попробуй.

– Будь осторожен! Настоятельница окончательно просыпается, – отрывисто прошептала Роза, нагибаясь над шитьем.

Тито, будто вырывая маленькие корешки, припал к земле, и его страстный поцелуй обжег маленькую ножку мнимой сестры Терезы. Щеки красавицы загорелись густым румянцем, она вся задрожала, точно электрический ток пробежал по ее нервам.

В это время послышался голос настоятельницы:

– Тереза, дочь моя, – говорила старушка, – уже поздно, довольно тебе работать, вернемся в комнаты, скоро позовут на молитву.

– Я готова, матушка, – отвечала молодая девушка и, подойдя к настоятельнице, предложила опереться на ее руку.

– Да, моя милая дочь, я опять повторяю, такое кроткое и невинное дитя, как ты, не рождена для борьбы с житейскими бурями, – говорила добрая старушка, идя под руку с Розой. – Твоя доброта и полная беззащитность нуждаются в покровительстве. Несмотря на постигшее тебя несчастье, ты в моих глазах так же невинна теперь, как и тогда, когда явилась на свет по воле Творца небесного. Ты должна вступить в нашу общину, постричься в монахини; стены нашего монастыря – самая лучшая защита от мирского соблазна. Неужели тебе не улыбается мысль уйти от всех опасностей света и посвятить себя Богу?

– Как вам будет угодно, матушка, – отвечала Роза, скромно опуская глаза.

– Да, дитя мое, ты достойна этой благодати, Господь тебя благословит! Я тебе сообщу по секрету одно очень важное дело, – продолжала настоятельница. – Я получила конфиденциальное известие, что завтра нас посетят святейший отец папа, австрийский кардинал Андреа и наша покровительница, герцогиня Юлия Фарнезе; я тебя ей представлю.

– О как вы добры! – сказала взволнованным голосом Роза. В душе ее невольно шевельнулось хорошее чувство. В эту минуту отравительница была близка к полному раскаянию. Если бы она не любила Тито, то более чем вероятно, неизменная доброта и кротость настоятельницы в конце концов очистили бы душу юной злодейки.

– Я могу стать тебе матерью, дитя мое, – говорила настоятельница. – Ты ведь будешь любить меня, не правда ли, Тереза? Дочь должна любить свою мать.

– Без сомнения, – пробормотала Роза глухим голосом.

Слово мать вмиг уничтожило все добрые семена в душе молодой девушки. Она вспомнила костер на площади Campo di Fiori, свою мать, корчившуюся в предсмертных муках, и клятву, данную ей в тот день – отомстить за смерть матери. Роза вспомнила все это, и в ней опять пробудился инстинкт отравительницы.

XXII
Договор

Положение молодого красивого кавалера Зильбера во дворце Фарнезе было более чем странно. Несмотря на форму материнской любви, какую приняла привязанность герцогини, и на сыновнее почтение, выказываемое ей молодым человеком, домашние герцогини иронически улыбались, глядя на юного кавалера с огненными глазами. Никто не хотел верить, что Юлия Фарнезе, известная своими романтическими похождениями, питала лишь материнские чувства к такому красавцу, как Зильбер; притом же никто не знал, что кавалер был сыном герцогини. Хотя в ту эпоху Юлии Фарнезе было за уже сорок лет, но она замечательно сохранилась. Идя под руку с Зильбером в столовую, она подходила к нему, как нельзя лучше, и все в один голос говорили: «Какая прекрасная пара!» Из многочисленных романов красавицы Фарнезе этот последний ее роман с кавалером Зильбером общество находило весьма естественным и нисколько не осуждало герцогиню. Юлии были известны все эти толки, она презрительно улыбалась, когда они доходили до ее ушей, и не брала на себя труда опровергать их.

В то время в Риме да и вообще во всей Европе женские любовные приключения, облеченные в приличную форму, были делом самым обыкновенным и не считались предосудительными, хотя измена женой мужу всегда вела за собой кровавые последствия. Однако женщины привыкли к этим вендеттам, страх наказания их нисколько не останавливал, а делал только осторожнее. Красавица Фарнезе была известна как самая утонченная кокетка, и ее романтические похождения нисколько не роняли высокого престижа, которым она пользовалась в римском великосветском обществе. Но, кроме кокетства, герцогиня Юлия была еще замечательная интриганка, она никак не желала примириться с тем, что ее дядя кардинал Фарнезе не был избран папой. Юлия решила не пренебрегать никакими средствами, дабы получить папскую тиару для дяди кардинала. Для этой цели она создала заговор, в котором самую видную роль играл ее сын, кавалер Зильбер.

Как-то вечером во дворце Фарнезе собрались заговорщики, но кардинал отсутствовал, ибо по своему благородству не сочувствовал гнусным делам племянницы, замыслившей при помощи яда сделать папский престол вакантным. Один раз в разговоре с дядей кардиналом герцогиня было намекнула на свой проект, но встретила такой энергичный протест со стороны благородного Фарнезе, что тотчас же принуждена была обратить в шутку свои слова. И хорошо сделала, ибо кардинал прямо объявил, что если бы ему стал известен заговор против Сикста V, он, Фарнезе, тотчас же предупредил бы папу. С этих пор коварная герцогиня Юлия решила действовать помимо дяди. Вот почему на совещании заговорщиков не присутствовал кардинал Фарнезе. Мы уже говорили, что во главе заговора встал сын герцогини. Кроме привязанности к матери и желания угодить ей, молодой человек как протестант, естественно, ненавидел главу католицизма. Зильбер вскоре нашел себе единомышленников в лице Ламберто Малатеста, Альфонсо Пикколомини, герцога де Монтемарчиано, недовольных папой Сикстом V. В тот вечер все заговорщики сидели в боковой комнате дворца. Герцогиня Юлия с увлечением говорила, какой тон она будет задавать в политике, когда после смерти Сикста V изберут на папский престол ее дядю. Зильбер с юношеским увлечением говорил о веротерпимости, Малатеста об амнистии, Пикколомини все время молчал. Наконец, когда спросили его мнения, он просил присутствующих обратить внимание на главную проблему.

– По моему мнению, – говорил герцог со свойственной ему резкостью, – вы щиплете птицу, не поймав ее, прежде всего необходимо решить вопрос: как осуществить то, чего мы так пламенно желаем?

– Подробно сказать вам я не могу, – отвечал кавалер Зильбер. – Потому что это тайна, но, я полагаю, для вас будет достаточно знать, что через три месяца, считая от завтрашнего дня, папский престол будет вакантным.

– Через три месяца! Не очень-то скоро!

– Этот срок необходим. Поймите, нам нужно приготовиться, предупредить наших друзей во Франции, а главное, отвести подозрение от нас и наших сторонников. Не забудьте, дорогой Пикколомини, что этот строгий и фанатичный первосвященник чрезвычайно любим народом, который видит в нем олицетворение справедливости; а потому всем, заподозренным в его смерти, конечно же, не поздоровится. Если же папа при его дряхлости будет болеть несколько месяцев, то смерть его найдут совершенно нормальным явлением.

– Что касается меня, – сказал бандит, – то я не намерен дожидаться смерти папы. Ограблю несколько дворцов богатых синьоров, выпущу из тюрьмы пятнадцать моих товарищей, и марш в горы; а там делайте, что хотите.

– Да, но мы-то останемся в Риме, и, согласитесь, что если народ растерзает нас на куски, то для нас будет не слишком большим утешением знать, что один из наших друзей находится в безопасности среди своих гор!

– Да, конечно, об этом следует серьезно подумать, – заметил Малатеста. – Но прежде всего необходимо обсудить главную цель нашего предприятия. Герцогиня желает возвести на папский престол своего дядю, а кавалер Зильбер ставит условием, дабы король Франции Генрих IV был признан королем де-факто[112]112
  Генрих IV (1553–1610). Считался французским королем с 1589 года; фактически же был признан Парижем в 1594 году только после того, как официально принял католичество.


[Закрыть], и чтобы дана была свобода исповедовать реформатскую религию в папских владениях, герцог Пикколомини и я добиваемся возвращения наших поместий, титулов и почестей и, конечно, забвения маленьких грешков, которые, по мнению некоторых особ, могут повести к виселице. Вот о чем теперь надо говорить.

– И я с вами совершенно согласна, – сказала герцогиня. – Вы прекрасно выразили цель каждого из нас. Несомненно, она будет достигнута, но, кроме всего этого, я обещаю вам, Малатеста, – если дядя мой будет избран на папский престол, что вы займете место его представителя при одном из северных дворов.

Малатеста низко поклонился и почтительно поцеловал руку той, которая когда-то быта предметом его страстных мечтаний.

– Благодарю вас, прелестная герцогиня, – сказал он, – но я должен признаться, что весьма малосведущ в делах конклава, и никак не могу понять, каким образом Святой Дух сходит на одну голову, а не на другую.

– О зато я это отлично знаю! – тихо отвечала герцогиня.

Малатеста еще раз поклонился и весьма многозначительной улыбкой выразил свое убеждение, что Юлии Фарнезе действительно известны все тайны конклава.

– Моя свободная, хотя и не совсем легальная профессия, – продолжал Малатеста, – оставляет мне много времени, и я, пользуясь этим, часто занимаюсь чтением. Меня очень интересует история пап. Факт избрания маленького Медичи в особенности любопытен. Тогда конклав собрался в Перуджио. Благочестивые кардиналы сидели ровно три месяца, постоянно играя вничью. Гражданам Перуджио наконец это надоело, они сняли крышу с дома, в котором заседал конклав, а один из перуджинцев, некий Альфонсо Петруччи – сторонник фамилии Медичи, привел толпу своих друзей, которые начали кричать около дома: «Да здравствуют младшие!»… Несколько минут спустя, малолетний кардинал Медичи преобразился в папу Льва X.

Из всего этого явствует, – продолжал Малатеста, – что партии стремятся обделывать свои делишки при избрании нового папы. Средства для этого бывают разные. Вот, например, если его святейшество, ныне царствующий папа Сикст V сойдет в могилу, то около здания, где соберется конклав, тысячи голосов могут кричать: «Да здравствует Александр Фарнезе!» И так как он любимый и самый популярный кардинал, то, несомненно, и будет избран в папы.

– Да, но откуда же взять эту тысячу голосов? – заметила герцогиня.

– Об этом предоставьте позаботиться мне и моему другу Пикколомини. Мы имеем честь заниматься бандитизмом, а эта профессия заставляет нас постоянно сталкиваться с разным римским отребьем: прогнанными сбирами, княжескими слугами и прочими отщепенцами. Все это народ крайне озлобленный и решительный, каждый из них охотно пожертвует своим собственным глазом для того, чтобы его святейшество навеки закрыл оба. Лишь бы мы знали точно время, когда соберется конклав.

– Да будет так угодно Господу! – вскричал молодой Зильбер, в качестве пуританина часто призывавший имя Божие даже и в таких мерзких делах, как заговор против жизни папы.

– Ну а теперь перейдем к главному, – сказала герцогиня. – Что же вы требуете, господа, в награду за ваш опасный труд, в том случае, если предприятие наше удастся?

– Я требую легального возвращения мне моего Монтемарчианского герцогства, прощения долгов, возвращения всех доходов с моего герцогства с тех пор как папское правительство конфисковало мои феодальные владения. Требую также, чтобы нам была дана полная индульгенция. Папа мне ее предлагал с тем, чтобы я предал в руки правительства всех моих людей, но я отказался, и хочу индульгенций всей моей банде.

– Все это вы получите, – отвечала, любезно улыбаясь, герцогиня. – Но, кроме высказанного вами, не желаете ли еще чего-нибудь?

– Еще бы хотелось получить должность начальника папских войск, недавно отнятую папой у Джиакомо Боккампаньи, герцога ди Сора.

Герцогиня Юлия с удивлением взглянула на Пикколомини и сказала:

– Вы знаете, дон Альфонсо, что должность начальника папских войск весьма почетна, и, хотя лично я и считаю вас вполне достойным занять ее, но будет ли это удобно ввиду вашей репутации бандита…

Альфонсо Пикколомини нахмурил брови.

– Знайте, герцогиня, – сказал он резко, – если Альфонсо Пикколомини просит чего-либо, то не иначе как будучи уверен в том, что его просьба будет исполнена. Вы можете быть уверены, герцогиня, что имя Пикколомини как по благородству происхождения, так и по многому другому звучало бы гораздо лучше, нежели имена Джиакомо Боккампаньи или Марио Сфорца.

Герцогиня поспешила исправить свою невольную бестактность и, сладко улыбаясь, сказала:

– О вашей репутации бандита я заметила между прочим, совсем не для того, чтобы вам отказать. Конечно, вы получите все, чего желаете. Ну а вы, синьор Малатеста, что хотите? – обратилась она к другому бандиту.

– О я для себя ничего не прошу, – отвечал Ламберто. – Тот, кто принимает участие в революции, сам сумеет взять себе все, что ему нужно.

– Да, но могут случиться непредвиденные обстоятельства, – проговорила герцогиня.

– Впрочем, я прошу одной милости, – продолжал Малатеста, насмешливо улыбаясь, – чтобы на то время, когда папский престол будет вакантным, мне был бы поручен надзор за инквизиционными тюрьмами, и я буду крайне благодарен синьору Зильберу, если он в качестве помощника пожелает разделить со мной эту обязанность, – добавил бандит, обращаясь к молодому кавалеру.

– С величайшим удовольствием, – отвечал Зильбер, в свою очередь многозначительно улыбаясь.

Хотя герцогиня Юлия и не поняла, к чему клонится подобная просьба, тем не менее изъявила согласие ее исполнить.

– Итак, синьоры, – продолжал Зильбер, – кажется, мы все обсудили. Взяли на себя труд позаботиться сделать вакантным папский престол мы, а синьоры Малатеста и Пикколомини устроят так, чтобы выбор святой коллегии пал на ту особу, которую все мы желаем видеть папой.

– Что же касается вознаграждения за труды, то и на это мы изъявили полное согласие сообразно желаниям синьоров Малатеста и Пикколомини.

Оба бандита почтительно поклонились.

– А как предупредить нас, – сказал Ламберто, – то вы об этом не беспокойтесь. Я всегда найду способ прислать к вам какого-нибудь из моих молодцов, и вы смело можете вручить ему ваши инструкции.

– А если вашего посланца арестуют?

– Невелика беда, пошлем другого. У меня уже трех повесили. Главное, ни в коем случае не давать письменных инструкций, а только устные. Весь вопрос в том, чтобы быть готовыми к определенному времени. Можете не сомневаться, что мы готовы хоть сейчас, – сказал, откланиваясь, Малатеста. Его товарищ сделал то же самое, и оба приятеля вышли из зала.

Свободно прогуливаться по улицам столицы таким бандитам, как Ламберто Малатеста и Пикколомини, головы которых давно были оценены, казалось бы несколько рискованным, так как лица их хорошо были известны гражданам Рима, но тут было много обстоятельств, которые способствовали безопасному появлению в столице обоих бандитов. Прежде всего они оба пользовались славой самых искусных и неустрашимых воинов, папские сбиры их боялись, притом же многие из сбиров первоначально служили в их бандах и в душе оставались верны своим прежним начальникам. Затем весь пролетариат Рима был на их стороне. Выйдя из дворца Фарнезе, оба бандита сели на лошадей и отправились по Аппиевой дороге, их сопровождал десяток самых отчаянных головорезов, внезапно появившихся из-за развалин. Выехав за город, Ламберто спросил:

– Ты к нам?

– Нет, мне необходимо поговорить с одной особой, – отвечал с некоторым замешательством Пикколомини. – Мне обещали сообщить кое-что об одном очень выгодном деле…

– Прекрасно, я очень рад, пожалуйста, меня не забудь.

– Еще бы!

– А мне также надо побывать тут недалеко в одном домике.

– Какая-нибудь любовная интрижка? – сказал, подмигивая, Пикколомини. – Узнаю, ты тот же Ламберто; счастливец, пользуешься жизнью.

– Еще будет время сделаться монахом. Я намерен до тех пор наслаждаться, пока окончательно не разрушится мой организм, – отвечал Малатеста.

– Желаю, друг мой, полного успеха!

И бандиты, пожав друг другу руки, расстались. Провожавшие их телохранители, выехав за город, оставили своих предводителей и поскакали в свою трущобу. Когда они скрылись из глаз, Малатеста сошел с лошади и спрятался в развалинах. Непривязанная лошадь, почувствовав себя свободной, во весь карьер понеслась по дороге. Прислушиваясь к ее галопу, Ламберто, улыбаясь, подумал: «Они уверены, что я поехал на свидание, тем лучше. Кажется, мой уважаемый друг Монтемарчиано готовит мне какое-то угощение собственной стряпни. Но, к счастью, пока еще служат мне мои глаза, клянусь небом, я скорее помирюсь с Сикстом V, чем позволю провести себя этой кровожадной и невежественной скотине!»

Вокруг развалин некоторое время царила гробовая тишина, на дороге также не было никого видно; бывший феодальный владетель уже стал было терять терпение, как невдалеке увидал две приближающиеся тени и различил голоса; в одном из них он узнал голос своего приятеля Пикколомини в костюме деревенского факторума[113]113
  Факторум (лат. fac torum – делай все), доверенное лицо, беспрекословно исполняющее поручения доверителя.


[Закрыть]; другой был пастух с овечьей шкурой на плечах.

– Сядем здесь, – сказал факторум, указывая на груду камней, находящуюся как раз возле того места, где спрятался Малатеста, – здесь нам некого опасаться, мы свободно можем говорить о наших делах.

«Вот мошенник! – невольно прошептал Малатеста, узнавший в факторуме герцога Монтемарчиано. – Он так хорошо переоделся, что если бы я не узнал его голоса, то никак бы не мог подумать, что это он… Но кто же это другой-то?»

Пастух держал голову повернутой к факторуму, и Малатеста никак не мог рассмотреть его лица. Собеседники говорили очень тихо, так что до слуха Ламберто долетали лишь отрывочные фразы. Однако и то, что он слышал, было для него весьма интересно.

– Нам нужно приготовиться ко всяким случайностям, – говорил Альфонсо, – здоровье папы так слабо, притом же у него много врагов.

Ответ другого достиг ушей Малатеста, как неясный шепот, из которого он мог расслышать только несколько слов: «Мой дядя отлично знал»…

«Какого дьявола его дядя отлично знал? – спрашивал сам себя Малатеста. – И где я слышал этот голос? Он точно отдаленное эхо отзывается в моих ушах!»

Между тем герцог Монтемарчиано продолжал:

– Союзники… Да, у меня есть очень могущественные союзники… И одним из них, право, нельзя пренебрегать, хотя на его обещания и нельзя положиться. Впрочем, у меня есть средство заставить его делать, что нужно. Это бандит Ламберто Малатеста.

Ответа нельзя было расслышать. Пикколомини продолжал:

– Если вы питаете к нему такое сильное отвращение, то не будем говорить о нем. Сказать по правде, и я сильно побаиваюсь его безграничного честолюбия и рано или поздно постараюсь избавиться от него.

«Да, если я тебе дам время на это! – прошептал Малатеста, нимало не удивленный коварством Пикколомини. – Мне бы только узнать, кто этот пастух, – размышлял Ламберто. – Пока я видел только его затылок».

Судьба как будто захотела удовлетворить любопытство бандита. Именно в это самое время пастух повернул голову, и Ламберто узнал в нем Джиакомо Боккампаньи, герцога ди Сора.

«Ну, довольно, больше мне ничего не нужно знать», – решил Малатеста и поспешил выбраться из своей засады.

Спустя некоторое время, факторум и пастух входили в Ансельские ворота, несколько поодаль от них шел монах-капуцин, тщательно закутанный в плащ с капюшоном. На него, конечно, не обратили внимания, в столице католицизма во все времена и века монахи встречались на каждом шагу. Деревенский факторум и пастух направили свои шаги к мосту святого Ангела и вошли в дом синьора Боккампаньи. Незаметно следивший за ними монах это видел. В скромном капуцине читатель, конечно, узнал Ламберто Малатесту.