Текст книги "Иезуит. Сикст V (Исторические романы)"

Автор книги: Эрнст Мезаботт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

Мгновенно воцарилась тишина.

Лойола продолжал:

– Братья! Цель нашего ордена – восстановление нашей власти над всем светом, но это невозможно сделать с народами севера, отвергающими всякого рода авторитет, а потому нам необходимо действовать на юге и западе среди католических наций – девизом нашего учения должно быть: «Вера и повиновение».

Мы окружим папский престол, как преторианцы[20]20
  Преторианцы – в Древнем Риме первоначально – личная охрана полководца, позднее – императорская гвардия.


[Закрыть] древней империи и вместе с тем как владыки его, мы расширим власть римского первосвященника, который в силу обстоятельств, как пленник, должен будет исполнять наши желания. Народам мы должны внушить страх повиновения властям, мы будем поддерживать королей с тем, чтобы управлять ими для высоких целей общества Иисуса. В училищах мы будем управлять развитием юношества, исповедь даст нам полное господство над совестью кающихся; строгости доминиканцев и францисканцев пугают грешников, они с боязнью и неохотно исповедуются им. Мы примем другую систему – будем поучать, судить нестрого и прощать кающихся. Вот средства, которые я предлагаю вам, братья; если вы согласитесь их принять, то через двадцать лет, не более, вы будете господствовать над всем миром!

– Мы также будем твоими рабами – не правда ли? – вскричал Барламакки.

Собрание разделилось на два лагеря – одни подошли к Игнатию Лойоле, другие к молодому итальянцу.

– Братья! – вскричал последний. – Вы слышали проект, предложенный нам Игнатием Лойолой: рабство всего человечества. Монах из своей тайной кельи предписывает нам свою волю; мы рабски, без рассуждений, покоряемся велению монаха и служим главным орудием порабощения людей целого мира. Мне кажется, подобный проект противоречит всему, что было сделано нашим орденом – к чему мы стояли за свободу, науку, стремились уничтожить невежество и суеверие, к чему все это, повторяю я, если с этих пор девизом нашим должно быть одно рабское повиновение? Нет, братья, – продолжал луккский патриций, – будем по-прежнему восставать против невежества и суеверия, которые цепями рабства оковали весь мир. В нас несомненная сила, употребим ее для процветания науки и свободы. Зачем Европу превращать в ужасную могилу? Пусть она действует открыто, благородно, мы не должны быть поборниками грубой силы, суеверного невежества – девиз наш должен быть: «Любовь и свобода», а потому я призываю вас, братья, отвергнуть предложение Игнатия Лойолы и объявить здесь, в нашем святом собрании, что орден храма отныне преобразовывается в общество вольных каменщиков.

– Да здравствует общество вольных каменщиков! – вскричал принц Конде. – Почти все повторили то же самое. Между тем председатель Бомануар встал и обратился к собранию:

– Не забывайте, братья, что здесь мы все равны – никто не должен принимать перемены, если она не согласуется с его убеждениями. Дослушаем до конца Игнатия Лойолу.

– Мое решение неизменно, – сказал Игнатий, – я был братом ордена храма и верно исполнял его уставы, но теперь орден храма прекратил свое существование, я не признаю нового постановления, провозглашенного господином Барламакки, и объявляю учреждение общества Иисуса.

– В таком случае, – сказал Бомануар, – нам необходимо знать, кто желает последовать за Игнатием Лойолой и кто пристанет ко вновь учрежденному обществу вольных каменщиков.

В это время шесть рыцарей молча поднялись и стали около Лойолы – это были: Петр Лефевр из Вилларета в Савои, Франциск Саверо – кавалер наваррский, Иаков Лаунец из Алсназара, Альфонс Сальмерон из Столеды, Николо Альфонс из Бабадилла и Симок Редругеур из Аведии.

– Теперь, – сказал Бомануар, обращаясь к остальным, – поклянемся быть верными обществу вольных каменщиков.

Рыцари, стоявшие около Бомануара, подняли руки.

– Прощайте, братья, – сказал Лойола, – мы долго были соединены и действовали для торжества одной, идеи, теперь расходимся в разные стороны и будем бороться друг против друга. Но я надеюсь, что Господь просветит вас, и вы встанете под знамя Иисуса.

– Напрасно будешь надеяться, – пробормотал Барламакки, – тебе никогда не удастся сковать цепями рабства вольных каменщиков.

Игнатий Лойола уже собрался уходить со своими последователями, когда председатель остановил его словами:

– Ты перестал принадлежать храму, но клятвы, данные тобой, всегда имеют силу – берегись их нарушить.

– Бомануар, – отвечал Игнатий, позеленев от злобы, – в плохую минуту ты мне напомнил о клятвах, данных мной; я не думаю их нарушать.

– Да, – отвечал председатель, – ты, конечно, не забыл о последствиях нарушения клятвы.

На это Игнатий Лойола ничего не ответил и вышел со своими последователями. Вскоре по склону горы Монсеррато сошли семь человек, основавших общество, темные действия которого угнетали весь мир в продолжение нескольких сот лет.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КОРОЛЬ-КАВАЛЕР

I
Исповедь Дианы

Дворец де Брези, одно из самых феодальных зданий в древней части Парижа, давно уже потерял праздничный блеск, когда-то оживлявший его. Бывший великий наместник Нормандии Йанн де Брези предложил руку дочери графа де Сент-Валье, и дворец вновь ожил благодаря присутствию молодой кокетливой красавицы. Прекрасную Диану окружала, как венец, группа самых блестящих современных рыцарей. Именитые вельможи двора охотно посещали дворец великого наместника; все они наперебой ухаживали за прелестной хозяйкой. Диана принимала эти ухаживания как должное и не давала ни малейшего повода к злословию. Она выказывала явную любовь своему седовласому мужу, которому больше годилась в дочери, чем в жены. Развращенный двор не верил в супружескую добродетель юной наместницы, уверяя, что ее поведение есть ни что иное как хитрый маневр. Диана знала, кто первый распустил этот слух, и, хотя ничем не показывала недовольства, но в душе поклялась рано или поздно отомстить дерзкому.

Вскоре после свадьбы Йанн де Брези умер. Молодая вдова горько оплакивала его смерть и отрешилась от всех светских удовольствий. Ее дворец, в котором еще так недавно устраивались роскошные балы и блестящие праздники, уподобился монастырю, куда имели доступ лишь серьезные и набожные люди. Поведение Дианы, ее религиозность и благотворительность сделались предметом разговоров целого Парижа. Красавица всегда была в трауре, составлявшем разительный контраст с богатыми нарядами придворных дам, имевших в эту эпоху обыкновение обманывать живых мужей и, конечно же, не сохранять верность усопшим.

Теперь, когда мы познакомились с прелестной наместницей, мы можем посетить ее дворец. Диана вообще принимала очень редко, но в данную минуту она была занята разговором с юношей, который, судя по уважению, оказываемому графиней, должен был принадлежать к высшему обществу.

– Монсеньор, – говорила красавица, – разве вы не видите траура, окружающего меня, я отреклась от света и его пышности; притом я, по летам, могу быть вашей матерью! Зачем вы смущаете бедную душу, монсеньор.

С этими словами Диана подняла глаза к небу и придала своему лицу такое чудное выражение, что юноша, которого она хотела обратить на путь истинный, обезумел от восторга и вскричал:

– Но поймите, Диана – я люблю вас! Будьте моей, Диана, и при дворе, где я буду королем – вы станете королевой!

Гордое молчание было ответом Дианы. Она уже давно ждала любовного признания Генриха II[21]21
  Генрих II (1519–1559), король Франции с 1547 года. В 1559 году был убит на Турнире графом Монтгомери.


[Закрыть], наследника короля Франциска I. Принцу в то время исполнилось восемнадцать лет, это был красивый, стройный юноша, для своих лет чересчур развитой. Охота, война и любовные похождения рано состарили молодого орла – он более походил на бравого солдата, чем на изнеженного принца. Как и его отец, он был высокого роста, с округленными формами, красивый, с резкими движениями. В эту минуту он стоял перед красавицей, столько лет царившей при дворе Франции – Дианой де Брези. Знаменитый Бенвенуто Челлини[22]22
  Бенвенуто Челлини (1500–1571), итальянский скульптор, ювелир, писатель.


[Закрыть] и многие другие художники обессмертили красоту этой сирены Дианы де Пуатье[23]23
  Диана де Пуатье (1499–1566), любовница Франциска I, затем Генриха II, от которого у нее была дочь Диана Французская. Современники утверждали, что Диана де Пуатье поражала всех своей неувядающей красотой до самой смерти.


[Закрыть]. Графине исполнилось в то время тридцать пять лет, но она еще была дивно хороша. Разве кисть бессмертного Тициана[24]24
  Тициан (Тициано Вечеллио) (1489–1576), итальянский живописец, наравне с великолепными полотнами создал несколько портретов современников, изобразив их с беспощадной правдивостью.


[Закрыть] могла передать жемчужный цвет ее стройного тела. У нее были пепельного цвета волосы, столь тонкие и мягкие, что шелк в сравнении с ними казался грубой шерстью; глаза, черные, большие, нежные, глубокие, излучали нежную прелесть. Графиня была одета в простое черное платье. Четырехугольный вырез лифа позволял видеть ослепительную белизну шеи и груди. Из под коротких рукавов, по моде того времени, видны были руки, казавшиеся изваянными из мрамора, если бы не голубые жилки, видневшиеся под нежной кожей. На шее и руках не было украшений, лишь обручальное кольцо покойного де Брези.

– Монсеньор, – сказала графиня, – то, что вы мне предлагаете, могло бы осчастливить каждую принцессу двора, но не меня, бедную вдову.

– Диана!..

– Позвольте мне продолжать; сегодня вы наследник престола, но завтра можете стать королем Франции. Вам, конечно, известно, что монархи могут вступать в брак только с принцессами крови. Сохрани Бог, если бы ваш батюшка король услыхал эти слова, – меня бы заключили в тюрьму на всю жизнь.

Лицо Генриха побагровело:

– Он не посмел бы этого сделать! – вскричал принц, хватаясь за эфес шпаги.

– Быть может, вы бы и отстояли меня, монсеньор, но какова была бы моя жизнь; сознание, что я стала между сыном и отцом, свело бы меня в могилу. Король, ваш батюшка, всегда так добр к бедной Диане. Вы были чересчур малы и не можете припомнить одного кошмарного эпизода в моей жизни. Знайте же, что мой отец, граф де Сент-Валье, участвовавший в побеге коннетабля[25]25
  Коннетабль (фр. connetable – первоначально «великий конюший»). Во Франции до XVII века – главнокомандующий армией.


[Закрыть]Бурбона, был приговорен к смертной казни. Заговор был страшный, бунтовщики с оружием в руках восстали против законной власти; суд был строгий, но вполне справедливый; никто из родственников приговоренных не осмелился просить милости у его величества. Тогда Господь Бог внушил мне смелую мысль, я проникла в Лувр, подождала прохода короля и, когда он показался, упала к его ногам.

– Вы, вы… – почти крикнул дофин, с выражением ревности к отцу, славившемуся своими любовными похождениями, – вы были у него и он вас принял?

– Да, принял как дочь, умолявшую его о помиловании отца, приговоренного к смерти.

В голосе красавицы звучало столько благородных нот, меланхолических, с оттенком легкого упрека Генриху.

– Король, увидев меня на коленях, поднял меня, с участием расспросил о моем горе, рекомендовал особому вниманию своей матери Луизы Савойской и в конце концов – о милый принц, разве я могу забыть это – король исполнил мою просьбу и, спустя несколько часов, я обнимала моего отца.

– Ну а потом вы не видались больше с королем? – спросил дофин.

– Нет, ваше высочество, – гордо отвечала Диана, – спустя несколько недель, я вышла за графа де Брези, имя которого я с достоинством носила…

Генриху показалось, что на глазах красавицы блеснули слезы – и он упал к ее ногам.

– Простите, прелестная Диана, простите, любовь к вам помрачила мой разум. Но, мне кажется, в мире не существует смертного, который не преклонился бы пред вашей красотой… не отталкивайте меня, Диана, иначе, даю вам слово Валуа, я… совершу убийство, О Диана, прошу вас, сжальтесь надо мной, и вы будете спасительницей Франции.

– Ваше высочество, прошу вас встать, – говорила в испуге графиня, – я слышу чьи-то шаги, сюда могут войти.

И действительно кто-то постучал в дверь маленького зала, вошла горничная и сказала:

– Преподобный отец Лефевр ожидает ваше сиятельство для духовной беседы.

– Попросите преподобного отца быть так любезным пройти в молельню, – отвечала графиня. – Простите, монсеньор, – обратилась она к принцу, – я иду беседовать с Господом Богом при посредстве его благочестивого служителя.

– Вы святая! – вскричал принц, целуя руки графини.

Томный взгляд, полный любви, был ответом красавицы на горячий порыв влюбленного Генриха.

Проводив его до дверей, графиня отправилась в молельню, где ожидал ее отец Лефевр. Если бы сын Франциска I мог видеть графиню в эту минуту, его любовь к ней несколько бы поостыла. Лицо графини дышало злобной радостью, по губам скользила улыбка презрения и насмешки. Идеальная красота кроткой, добродетельной вдовы исчезла, и ее заменила какая-то фурия, раба темных, грязных страстей.

II
Преподобный отец Лефевр

Пройдя зал, где она принимала принца, и накинув на свои обнаженные плечи мантилью, Диана отправилась в молельню.

Отец Лефевр мало изменился с тех пор, как мы видели его между храмовыми рыцарями, приставшими к Игнатию Лойоле, основателю общества ордена Иисуса[26]26
  Орден иезуитов («Общество Иисуса») учрежден Игнатием Лойолой в Париже в 1534 году. Орден сделался главным орудием Контрреформации.


[Закрыть]. Он был высок, с сухим угловатым лицом, тихой, еле слышной походкой, глаза его были вечно опущены, но, когда он их поднимал, в них нетрудно было заметить огонь озлобления и надменности. Графиня приветствовала его низким почтительным поклоном, на который монах отвечал чуть заметным кивком головы.

– Простите, святой отец, – проговорила графиня, – если я не тотчас же явилась сюда, но один важный посетитель…

– Вы, вероятно, для посетителя обманываете своего духовного отца?

– Я обманываю? – воскликнула с ужасом графиня.

– Да, вы. К чему было менять светский наряд, набрасывать мантилью на плечи, разве глаз священника может смущаться тем, что возбуждает восхищение в светских людях?

Графиня уже имела случай убедиться не раз, что духовнику известны все ее дела и помыслы.

– Простите, святой отец, – я согрешила.

Иезуит пожал плечами.

– Грех? Нет; вы должны знать, дочь моя, что мы очень осторожно называем грехом некоторые деяния людей. Впрочем, не будем более говорить об этом; вы, вероятно, пришли исповедаться?

– Да, святой отец, более чем когда-нибудь я нуждаюсь в ваших мудрых советах.

– Я не откажу вам в них, дочь моя. Общество Иисуса благословлено самим Господом, оно руководит совестью всех верных католиков, от простого селянина до властителя. Вы можете покаяться мне в ваших грехах, – я вам отпущу их и открою путь к небу.

– Отец мой, – сказала Диана, – я должна исповедаться вам в весьма серьезном деле; но сперва я хотела бы знать… правда ли… как говорят…

– Позвольте мне докончить, дочь моя, – прервал ее иезуит, – вы хотите знать, что братья общества Иисуса более снисходительны к исповедывающимся, чем другие духовники, и справедливо ли они находят способ уменьшать в глазах грешника тяжесть его падения и примирить его с Богом без особой кары… Это вы хотели знать, дочь моя?

– Да, преподобный отец.

– Лишь одни неверующие считают это грехом, – сказал иезуит. – Но нужно понимать нас, мы также строги, как в другие, – если грех совершен со злым намерением. Когда же обстоятельства сложились так, толкали человека на греховное деяние, мы прощаем падение.

– Я вас не совсем поняла, – сказала задумчиво молодая вдова.

– В таком случае я поясню примером: мы знаем одну молоденькую девушку, которая, увидя проходящего красивого и храброго короля, кинулась ему навстречу, бросилась к его ногам и предложила свою невинность; эта молодая девушка была бы потерянная женщина, бесстыдная куртизанка, присужденная к мукам ада…

– И что же? – спросила, задыхаясь, Диана.

– Но цель, с которой она это сделала – вполне ее оправдывала. Ценою своего падения она купила жизнь родному отцу и, таким образом, вместо падшей грешницы сделалась героиней, второй Юдифью.

– Боже! Святой отец, что вы говорите? – вскричала графиня.

– Может быть, вы знаете такую самоотверженную девушку? – спросил совершенно спокойно отец Лефевр.

Диана в отчаянии опустила руки. «Им все известно, – промелькнуло у нее в голове, – они все знают, а я, глупая, еще хотела тягаться с ними… С такими союзниками я буду – все, без них – ничего; мне необходимо решиться». И, повернувшись к иезуиту, она спросила:

– Отец мой, угодно ли вам выслушать мою исповедь?

– Я готов, дочь моя, – отвечал иезуит.

– Вы знаете, святой отец, что я дочь графа де Сент-Валье, этого благородного вельможи, который помог герцогу Бурбону в побеге, за что был приговорен к смертной казни. Никакие мольбы друзей и родных не могли укротить гнева короля Франциска. Тогда я кинулась ко двору, бросилась в ногам монарха и… Не правда ли, святой отец, это был страшный грех?

– Нет, – отвечал иезуит, – это не был грех, а долг дочери.

– Король Франциск принял меня благосклонно и тотчас приказал отложить исполнение казни, назначенной на другой день. Когда он меня поднял, стоявшую на коленях, он мне шепнул на ухо: «Сегодня вечером я тебе отдам прощение твоего отца». Я хотела протестовать, но король холодно прибавил: «Скажи нет, и голова графа де Сент-Валье покатится с лобного места на Гревской площади». Святой отец, я любила отца, притом же казнь вела с собой опись имущества, я бы осталась одна на белом свете, бедная, без всякой надежды… Я пала. Не правда ли, святой отец, – это был большой грех, непростительный?

– Да, если бы это совершилось для вашего личного удовольствия, – но вы спасли отца. Вас Бог не покарает, а, напротив, наградит за самопожертвование.

– Благодарю вас, святой отец, но это не все… король несколько раз приходил ко мне. Впоследствии он выдал меня замуж за господина де Брези. И потом, после свадьбы… Ах отец мой, я великая грешница.

– Конечно, дочь моя, вам может показаться великим грехом все то, что вы по обстоятельствам должны были сделать, но, принимая во внимание ваше чувство дочери к несчастному отцу, затем благодарность, которой вы были обязаны королю Франциску I за богатства и привилегии, данные им вашему мужу, я нахожу, что вы чересчур преувеличиваете грех.

– Мой муж по милости короля действительно оставил мне значительное имущество, – отвечала Диана.

– Итак, дочь моя, вы к себе несправедливы. Не тщеславие побудило вас сносить ухаживание человека некрасивого и немолодого. Вы спасали отца и желали увеличить имущество вашего мужа. Во всей этой исповеди я не вижу повода, по которому бы мог осудить вас.

Диана пытливо взглянула на духовника; глаза его были опущены вниз.

– Я еще имею грех, в котором должна покаяться вам, – сказала вдова.

– Я слушаю вас, дочь моя, хотя вперед утверждаю, что и этот грех ваш окажется мнимым.

– Слушайте же меня. Наследный принц Генрих, вернувшись с войны, стал настойчиво преследовать меня.

– И вы боитесь в одно и то же время сделаться любовницей отца и сына?

– Да, я ужасно этого боюсь, – отвечала Диана, закрывшая лицо руками, сквозь пальцы которых можно было следить за выражением лица священника.

– Дорогая моя дочь, – сказал с благосклонной улыбкой Лефевр, – церковь не имела бы в достаточной степени молний, демоны не могли бы располагать страшными для вас муками, если бы ваша связь с наследным принцем была единственной целью своего собственного удовольствия; о этим вы оскорбили бы небо, но я вас знаю, вы благородная и высокая душа, и я уверен, если вы согласитесь открыть ваши объятия принцу, то это сделаете единственно в виду высшей цели, для которой должны быть прощены и более тяжкие грехи.

– Высокие цели? – шептала графиня. – Укажите мне их… направьте мои шаги.

– Дочь моя, вообразите, что вы приобретете власть над принцем Генрихом, и, когда он взойдет на престол, это будет католический принц, враг еретиков, защитник ордена иезуитов и привилегий инквизиции.

– И вы думает, святой отец, – спросила Диана, – что если я буду поддерживать все это в принце Генрихе, то мне Господь Бог простит мое прошлое?

– Не только простит, но даже наградит вас через наш орден всеми земными благами.

– Это богатство я должна раздать бедным, не правда ли, отец мой? – сказала с оттенком грусти вдова де Брези, что не ускользнуло от тонкого слуха иезуита.

– Бедным! – отвечал он. – Можете помочь бедным, дочь моя, но вы должны быть богаты. Ваше звание требует блеска и роскоши. Бог сотворил неравные условия жизни людей, и кто старается уничтожить данное ему Богом, тот, значит, восстает против Его святой воли. Нет, дочь моя, вы должны быть богаты – таково ваше общественное положение.

Диана встала, выпрямилась во весь рост, глаза ее загорелись, она вся в миг будто преобразилась и сказала:

– Покончим, отец святой, эту комедию, все это переливание из пустого в порожнее. Поговорим откровенно. Вы от имени вашего ордена предлагаете мне союз?

– Да, дочь моя, я вам его предлагаю.

– Вы мне гарантируете богатство, почести, славу и опору вашего всемогущего ордена с тем, чтобы я влияла на короля и дофина, и чтобы они притесняли еретиков с такой жестокостью, какой еще не бывало до сих пор?

– Да, моя дочь, я вам это поручаю.

– Принимаю, – сказала графиня, – кстати, сегодня вечером у меня будет король Франциск.

– Знаю, – отвечал иезуит, – он возвратится сегодня вечером и, переодетый в платье простого кавалера, приедет к вам, постучится в двери сада, и кормилица Алисон ему откроет.

– Боже! Как это вы все знаете! – вскричала Диана. И ее удивление превратилось в страх.

– О дочь моя, я знаю вещи только необходимые для пользы общества и всегда их забываю, когда минует надобность, но оставим этот вопрос. Завтра в Лувре, как вам, вероятно, известно, состоится заседание по поводу религиозных событий в Германии.

– Да, я об этом слышала, – с некоторым замешательством отвечала госпожа де Брези.

– Итак, в совете будут обсуждаться эти вопросы. Некоторые из приближенных короля выступают против преследования реформаторов, будто бы не затрагивающих авторитет догматов церкви, и утверждают, что гонение еретиков только увеличит их силу.

– А знаете, святой отец, я с этим отчасти согласна, ибо история нам говорит, что религиозные преследования никогда не достигали своей цели.

– Вздор! – почти крикнул иезуит, вскочив со стула. – Палиативные меры, конечно, только увеличивают силу еретиков, но меры радикальные всегда, безусловно, полезны: они с корнем вырывают зло. Обратите внимание на еретиков прежних веков: донатистов[27]27
  Донатисты (от имени епископа Доната) – участники религиозного движения в римской Северной Африке в IV–V веках, направленного против официальной христианской церкви и римского господства.


[Закрыть], ариан[28]28
  Ариане (от имени священника Ария) – участники течения в христианстве IV–VI веков, не принимавшие один из основных догматов – о единосущности Бога-отца и Бога-сына По учению Ария, Христос как творение Бога-отца – существо, ниже его стоящее.


[Закрыть], наконец, на еретиков близких к нашему веку – альбигойцев[29]29
  Альбигойцы, участники еретического движения в Южной Франции в XII–XIII веках. Выступали против догматов церкви, церковного землевладения и десятины.


[Закрыть]; трон и церковь уничтожили даже воспоминание об их лжеучениях, потому что против них приняты были радикальные меры: не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей – их всех уничтожили.

– Но, святой отец, я не чувствую в себе достаточно храбрости предлагать королю такие жестокие меры, – со страхом отвечала графиня. – Быть может, я не сумею оправдать надежды, возлагаемые на меня обществом.

– Король Франциск и дофин очень религиозны, мне это известно, потому что они избрали себе духовников из членов нашего ордена, вы имеете влияние на короля и его сына и можете действовать в интересах церкви.

– Но, святой отец, – продолжала графиня, – право, я боюсь, – буду ли я в состоянии уничтожить дух терпимости, господствующий в совести короля.

– Вы будете не одна, дочь моя, вас поддержит весьма влиятельный сановник.

– Могу я знать его имя?

– Разумеется, коннетабль Монморанси[30]30
  Анн де Монморанси (1493–1567), коннетабль, маршал и пэр Франции.


[Закрыть]. В нем вы найдете самого верного и преданного союзника.

– Как! Этот грабитель! – вскричала Диана, услыхав имя известного своей жадностью временщика.

Иезуит пристально взглянул на красавицу, легкая, едва заметная улыбка скользнула по его тонким губам.

– Будьте спокойны, дочь моя, – сказал он, – жадность Монморанси для вас не опасна, мы сумеем достойно вознаградить вас за ваши услуги. Еретики очень богаты, и список их имений находится в наших руках.

– Ах да, я и забыла. Впрочем, святой отец, вы не подумайте, что я жадна, я только желала бы иметь возможность прилично содержать себя, сообразно моему званию.

– Да, конечно, но я уже высказал вам мое мнение на этот счет. Теперь пока прощайте, я ухожу с полным убеждением, что вы позаботитесь о вашей душе, оказав услугу святой католической церкви.

– Но, святой отец, – вскричала графиня, – вы уходите, не благословив меня и не дав мне разрешение в грехах?!

Иезуит остановился. В его стеклянных глазах сверкнула искра интереса. Он с особенным удовольствием, более даже, с восторгом взглянул на эту красавицу, сохраняющую маску лицемерия даже перед ним, видящим ее насквозь.

«В самом деле она сильная женщина, – подумал Лефевр, – и вполне достойна быть членом общества Иисуса».

– Встаньте на колени, дочь моя, – сказал священник. Графиня повиновалась, и Лефевр произнес над ее головой традиционную молитву отпущения грехов.