Текст книги "Худой мужчина. Окружной прокурор действует"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

Соавторы: Дэшилл Хэммет
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

XXIV

В гостиной Нора с несколько сонным видом развлекала Гилда и Энди светской беседой. Отпрыски Винанта куда-то делись.

– Идите, – сказал я. – Первая дверь налево. По-моему, она готова.

– Раскололи ее?

Я кивнул.

– Что выяснили?

– Посмотрим, что выясните вы, а потом сопоставим и прикинем, насколько все сходится.

– О'кей. Пошли, Энди. – Они вышли.

– Где Дороти? – спросил я.

Нора зевнула:

– Я думала, что она с тобой и матерью. Гилберт где-то здесь. Несколько минут назад он был в гостиной. Долго нам еще здесь ошиваться?

– Недолго.

Я снова вышел в коридор, миновал спальню Мими и ткнулся в дверь другой спальни. Она была приоткрыта, и я заглянул: никого. Я постучал в закрытую дверь напротив:

Раздался голос Дороти:

– Кто там?

– Ник, – сказал я и вошел.

Она лежала на краю кровати одетая, только без тапочек.

Возле нее сидел Гилберт. Рот у нее слегка припух, но может быть, из-за того, что она плакала. Г лаза были красные. Она приподняла голову и угрюмо посмотрела на меня.

– Все еще хочешь поговорить со мной? – спросил я.

Гилберт поднялся с кровати:

– Где мама?

– С полицией беседует.

Он произнес что-то невразумительное и вышел из комнаты.

Дороти передернулась.

– Меня от него в дрожь бросает, – сказала она, после чего не преминула окинуть меня еще раз угрюмым взглядом.

– Так хочешь поговорить со мной?

– Вы почему на меня ополчились?

– Глупости говоришь, – Я сел туда, где ранее сидел Гилберт. – Тебе что-нибудь известно про цепочку с ножичком, которую якобы нашла твоя мать?

– Нет. Где?

– Что ты мне хотела сказать?

– Теперь – ничего, – сварливо ответила она. – Только то, что вы могли бы, по крайней мере, стереть ее помаду с губ.

Я стер. Она выхватила у меня платок, перекатилась на другой бок и взяла с тумбочки коробок спичек. Она зажгла спичку.

– Вонь поднимется, – сказал я.

– А мне плевать, – сказала она, но спичку задула.

Я взял у нее платок, подошел к окну, открыл, выбросил платок, закрыл окно и уселся на свое прежнее место, рядом с ней:

– Если тебя так больше устроит.

– Что мама говорила – обо мне?

– Она сказала, что ты в меня влюблена.

Она моментально спросила:

– А вы что сказали?

– Я сказал, что просто ты в детстве увлекалась мной.

Ее нижняя губа дрогнула:

– Вы… вы и вправду думаете, что это так?

– А что же еще?

– Не знаю. – Она заплакала. – Все, все надо мной из-за этого смеются. И мама, и Гилберт, и Гаррисон… Я…

Я легонько обнял ее за плечи.

– Ну их всех к черту.

Спустя немного она спросила:

– Мама в вас влюблена?

– Помилуй Боже, нет! Большей мужененавистницы я не встречал.

– Но у нее всегда были…

– Это сугубо телесное. Не обманывайся на сей счет. Мими люто ненавидит мужчин – всех до единого.

Она больше не плакала. Наморщив лоб, она спросила:

– Я не пойму, вы ее тоже ненавидите?

– Нет, как правило.

– А сейчас?

– Не сказал бы. Она ведет себя по-идиотски, а считает, что очень умно. Это противно, но все же не могу сказать, что ненавижу ее.

– А я ненавижу, – сказала Дороти.

– Это ты мне еще на той неделе говорила. А я вот что хочу спросить: ты знакома или, может, видела когда-нибудь этого Артура Нунхайма, о котором мы сегодня в кабаке говорили?

Она настороженно посмотрела на меня:

– Просто хотите тему сменить?

– Мне обязательно нужно знать. Так как?

– Нет.

– Его в газетах упоминали. Тот самый, который сообщил в полицию, что Морелли связан с Джулией Вулф.

– Имени не помню, – сказала она. – Скорее всего, услышала о нем только сегодня.

Я описал его внешность.

– Встречала такого?

– Нет.

– Его могли знать и под именем Альберта Нормана. Знакомо?

– Нет.

– Кого-нибудь из тех, кто был у Стадси сегодня, знаешь? Или о них что-нибудь?

– Нет. Честное слово, Ник, я сказала бы, если бы знала, что угодно сказала бы, лишь бы помочь вам.

– Кому бы это ни повредило?

– Да, – тут же сказала она, а потом добавила: – Это вы о чем?

– Прекрасно понимаешь о чем.

Она прикрыла лицо руками, и ее почти совсем не стало слышно.

– Мне страшно, Ник. Я… – Она резко отдернула руки – в дверь постучали.

– Да-да, – сказал я громко.

Энди приоткрыл дверь и просунул голову. Он сказал:

– Лейтенант вас хочет видеть, – и постарался согнать с лица выражение острого любопытства.

– Сейчас иду, – пообещал я.

Энди открыл дверь пошире.

– Он ждет. – Он попытался многозначительно подмигнуть мне, но, поскольку уголком рта он шевельнул больше, чем глазом, получилось скорее нечто устрашающее.

– Я вернусь, – сказал я Дороти и последовал за Энди.

Он прикрыл дверь и шепнул мне на ухо:

– Малолетка-то подсматривал.

– Гилберт?

– Ага. Услыхал мои шаги и успел удрать. Но это был он, точно.

– Он и на большее способен, – сказал я. – С миссис Йоргенсен разобрались?

Он сложил толстые губы ноликом и шумно вздохнул:

– Ну и дамочка!

XXV

Мы вошли в спальню Мими. Она сидела в глубоком кресле у окна, и вид у нее был весьма довольный… Она весело улыбнулась мне и сказала.

– Теперь душа моя чиста. Я во всем покаялась.

Гилд стоял возле стола, утирая лицо платком. На висках еще блестели капли пота, лицо казалось старым и усталым. На столе лежала цепочка с ножом, рядом платок, в который она была завернута.

– Кончили? – спросил я.

– Не знаю, и это факт, – сказал он и обратился к Мими: – Как по-вашему, мы закончили?

Мими рассмеялась:

– Не представляю себе, что еще можно добавить.

– Ладно, – сказал Гилд медленно, как бы с неохотой. – В таком случае, я думаю, мне надо переговорить с мистером Чарльзом. Если позволите, на пару минут… – Он аккуратно сложил свой платок и спрятал его в карман.

– Можете разговаривать здесь. – Она поднялась с кресла. – Я выйду и поболтаю с миссис Чарльз, пока вы не кончите. – Проходя мимо, она игриво тронула меня за щеку кончиком указательного пальца: – Ники, не позволяйте им говорить про меня всякие гадости.

Энди открыл перед ней дверь и закрыл, в очередной раз сложив губы ноликом и шумно выдохнув.

Я прилег на кровать и спросил:

– Ну и что есть что?

Гилд откашлялся:

– Она сказала нам, что нашла эту вот цепочку на полу; скорее всего, это самая Вулф оторвала ее, когда дралась с Винантом; она еще объяснила нам, почему скрывала эту вещицу до сих пор. Между нами, смысла в этом маловато, если посмотреть разумно, но может быть, в этом случае так смотреть и не надо. Совсем уж по совести, я просто не знаю, как ее понимать, и это факт.

– Самое главное, – посоветовал я, – не дать ей взять вас измором. Когда вы ее ловите на лжи, она тут же признается и вместо старой лжи выдает новую, а когда вы ее снова ловите, опять признается и опять врет, и так далее. Большинство людей – и даже женщины – ломаются после того, как их три-четыре раза поймаешь на вранье, но только не Мими. Она не прекратит стараний, и надо быть настороже, а не то под конец поверишь ей, не потому, что она скажет что-то похожее на правду, а просто до смерти надоедает не верить.

Гилд сказал:

– Г-м-м. Возможно. – Он просунул палец под воротник. Видно было, что он чувствует себя очень неловко. – Слушайте, вы, значит, думаете, что она убила?

Тут я поймал на себе взгляд Энди, до того пристальный, что глаза почти повыскакивали из орбит. Я сел и спустил ноги на пол.

– Я и сам хотел бы знать. Цепочка эта, конечно, уж очень похожа на ложную улику, но… Мы можем узнать, была ли у него такая цепочка, может быть, установим, есть ли она у него сейчас. Если она так прекрасно запомнила эту цепочку, как говорит, то она ведь вполне могла заказать такую же точно ювелиру, А уж купить ножичек и заказать на нем какие угодно инициалы может каждый. Только едва ли она зашла так далеко. Если все же она эту цепочку специально подбросила, то более вероятно, что это и есть оригинал, который хранился у нее, может быть, много лет. Вам бы, ребята, все это и проверить.

– Стараемся как можем, – смиренно сказал Гилд. – Выходит, значит, это она?

– Убила? – Я покачал головой. – Этого я еще не сказал. Кстати, как насчет Нунхайма? Пули совпадают?

– Да. Все пять из того же ствола, из которого подстрелили Вулф.

– В него пять раз попали?

– Пять. Так близко стреляли, даже одежда обгорела.

– Я видел его подружку, здоровая такая, рыжая, сегодня в одном кабаке, – сказал я. – Она говорит, что убили его мы с вами. Слишком много знал.

Он сказал:

– Г-м-м. А что это за кабак? Мне может понадобиться потолковать с ней.

– «Чугунная Чушка» Стадси Берка, – сказал я и дал ему адрес. – Морелли тоже там ошивается. Он мне сказал, что настоящее имя Джулии Вулф – Нэнси Кейн и что ее приятель сидит в тюрьме в Огайо. Звать Фейс Пеплер.

Потому, как Гилд сказал «да ну?», я понял, что он уже знает о Пеплере и о прошлом Джулии.

– А еще чем вы разжились в ваших странствиях?

– Мой друг Ларри Кроули, пресс-агент, видел, как Йоргенсен выходил из ломбарда на Шестой авеню вчера днем.

– Да?

– Похоже, мои новости вас не очень взволновали. Я…

Дверь открылась, и вошла Мими, неся поднос со стаканами, виски и минеральной водой.

– Мне пришло в голову, что вы не откажетесь выпить. Мы поблагодарили ее.

Она поставила поднос на стол, сказала: «Извините, что помешала», улыбнулась с той благосклонной терпимостью, которую обычно выказывают женщины по отношению к чисто мужским компаниям, и вышла.

– Вы что-то говорили, – напомнил Гилд.

– Только то, что, если бы полагаете, что я от вас что-то скрываю, скажите прямо. Пока что мы вели игру вместе, и мне не хотелось бы…

– Нет, что вы, – поспешно сказал Гилд. – Ничего похожего, мистер Чарльз. – Он слегка покраснел. – Я… Дело в том, что комиссар нас подгоняет, и я вроде как тоже… передаю по команде. Второе убийство все здорово усложнило. – Он развернулся к подносу на столе: – Вам как?

– Воды не надо, спасибо. И никаких концов?

– Ну, та же пушка, те же пули – и все вроде. Это произошло в коридоре меблированных комнат, между парой лавочек. Там все утверждают, что не знают ни Нунхайма, ни Винанта и никого из тех, кого мы могли бы связать с этим делом. Дверей там не запирают, всякий может войти – только не очень-то надо, если подумать.

– Никто ничего не видел, не слышал?

– Конечно, слышали выстрелы, но кто стрелял, не видели. – Он протянул мне стакан.

– Гильзы нашли?

– Ни тогда, ни сейчас. Вероятно, револьвер.

– И оба разом отстрелял весь барабан – считая ту пулю, которую вогнал в телефон. Это, конечно, в том случае, если он не вставлял патрон под боек.

Гилд опустил стакан, который начал было подносить к губам.

– Уж не думаете ли вы, что тут китайцы замешаны? – недовольно спросил он. – Это ведь их манера.

– Не думаю, – сказал я, – но лишняя версия не повредит. Узнали, где был Нунхайм в тот день, когда убили девицу?

– У-гу. Торчал возле ее дома, по крайней мере, часть дня. Видели его и перед домом, и за домом – если можно верить людям, которые тогда не придали этому никакого значения и у которых нет никаких причин врать. А за день до убийства он, по словам лифтера, был возле ее квартиры; лифтер говорит, что он почти сразу же спустился, так что непонятно, заходил он или нет.

Я сказал:

– Так. Может быть, Мириам права и он действительно слишком много знал. Выяснили что-нибудь насчет той разницы в четыре тысячи между тем, что ей дал Маколей, и тем, что Клайд Винант, по его словам, получил?

– Нет.

– Морелли говорит, что у нее всегда было полно денег. Однажды она ему одолжила пять тысяч наличными.

Гилд поднял брови:

– Да?

– Да. И еще он говорит, что Винант знал о ее судимости.

– По-моему, – сказал он медленно, – он с вами основательно поговорил.

– Общительный. Узнали еще что-нибудь – над чем Винант работал, когда уехал, над чем собирался работать в отъезде?

– Нет. Вас, похоже, эта его мастерская интересует?

– Почему бы и нет? Он изобретатель, мастерская ему принадлежит. Хотелось бы на нее взглянуть.

– Сколько угодно. Расскажите еще про Морелли. Как вам удалось его разговорить?

– Я же сказал, он общительный. Вам прозвище Воробышек ничего не говорит? Такой крупный, жирный, белесый, и голос как у гомика?

Гилд нахмурился:

– Нет. А что?

– Он был там с Мириам и хотел мне вмазать, только ему не позволили.

– А с чего это ему вдруг приспичило?

– Не знаю, может быть, она ему сказала, что я помог убрать Нунхайма – помог вам.

– О, – сказал Гилд. Он почесал большим пальцем подбородок, посмотрел на часы. – Время вроде позднее. Может, как-нибудь заскочите ко мне завтра, сегодня то есть?

Я не сказал ему, что я думаю по этому поводу. Вместо этого я сказал:

– Конечно, – отвесил кивок ему и Энди и вышел в гостиную.

Нора спала на диване. Мими отложила книгу и спросила:

– Тайный совет закончился?

– Да. – Я двинулся к дивану.

Мими сказала:

– Пусть пока спит, Ник. Вы ведь останетесь, когда уйдут ваши друзья из полиции?

– Так и быть. Мне надо еще парой слов перекинуться с Дороти.

– Но она спит.

– Ничего, я разбужу.

– Но…

Гилд с Энди зашли попрощаться. Гилд с сожалением посмотрел на спящую Нору, и они ушли.

Мими вздохнула:

– Устала я от полицейских. Помните, из какого это рассказа?

– Да.

Вошел Гилберт:

– Они действительно думают, что Крис убил?

– Нет, – сказал я.

– А что они думают?

– Вчера я бы мог сказать. Сегодня не могу.

– Это же смешно, – вмешалась Мими. – Они прекрасно знают, что это сделал Клайд, и вы это прекрасно знаете. – Когда я не ответил, она повторила более внятно: – Вы прекрасно знаете, что это сделал Клайд.

– Нет, не он, – сказал я.

Лицо Мими прямо-таки воссияло торжеством:

– Значит, вы все же на него работаете! Что, нет, что ли?

Мое «нет» отскочило от нее, как мячик от стенки.

Гилберт спросил, не споря, а как бы любопытствуя:

– Почему же он не мог этого сделать?

– Мог, но не сделал. Стал бы он писать эти письма, бросать подозрение на Мими, на единственного человека, который помогал ему, скрывая главную улику против него?

– Но может быть, он этого не знал? Может быть, он посчитал, что полиция просто кое-что держит в тайне. Они ведь часто так поступают? А возможно, он хотел ее дискредитировать, чтобы ей не поверили, если…

– Вот-вот, – сказала Мими, – именно так он и поступил.

Я сказал Гилберту:

– Ты же не считаешь, что он ее убил.

– Нет, не считаю, но я хотел бы знать, почему вы так не считаете… понимаете, ваш метод.

– А твой?

Он слегка покраснел, растерянно улыбнулся:

– Но я… Это совсем другое.

– Он знает, кто убил ее, – появившись в дверях, сказала Дороти.

Она так и не переоделась в домашнее. Она пристально смотрела на меня, словно боялась посмотреть на кого-либо другого. Была она очень бледна и держалась неестественно прямо.

Нора открыла глаза, приподнялась на локте и сонно спросила:

– Что?

Никто ей не ответил.

Мими сказала:

– Дорри, нечего тут разыгрывать идиотские драмы.

– Вздуть ты меня можешь, когда они уйдут. И вздуешь ведь.

Мими постаралась принять такой вид, словно понятия не имеет, о чем говорит ее дочь.

– Значит, кто ее убил? – спросил я.

Гилберт сказал:

– Дорри, не валяй дурака, ты…

Я прервал его:

– Пусть говорит. Пусть говорит что хочет. Так кто ее убил, Дороти?

Она посмотрела на брата, опустила глаза, неестественность и напряженность позы исчезли. Глядя в пол, она невнятно произнесла:

– Я не знаю. Он знает. – Она подняла взгляд на меня и вздрогнула. – Вы что, не видите, что я боюсь? – крикнула она. – Я их боюсь. Заберите меня отсюда, и я все скажу, а их я боюсь!

Глядя на меня, Мими залилась смехом:

– Вы на это напрашивались. Поделом вам. Гилберт, краснея, пробормотал:

– Так глупо все.

– Разумеется, мы тебя заберем, только лучше уж выкладывай все, пока мы здесь все вместе, – сказал я.

Дороти покачала головой:

– Я боюсь.

Мими сказала:

– Ник, не надо бы с ней так носиться. Она от этого только хуже делается. Она…

Я спросил Нору:

– А что ты скажешь?

Она встала и потянулась, не поднимая рук. Как всегда после сна, у нее было розовое и очень милое личико. Она сонно улыбнулась мне и сказала:

– Пошли домой. Не нравятся мне эти люди. Пошли, Дороти, забирай пальто и шляпку.

Мими сказала Дороти:

– Марш в постель!

Дороти поднесла ко рту кончики пальцев левой руки и всхлипнула сквозь них:

– Ник, не позволяйте ей бить меня!

Я смотрел на Мими. На лице ее была безмятежная улыбка, однако ноздри шевелились в такт дыханию, а само дыхание можно было слышать.

Нора подошла к Дороти:

– Пойдем, мы тебе личико умоем и…

Мими издала горлом какой-то зоологический звук, на шее мышцы вздулись, она приподнялась на цыпочки.

Нора встала между Мими и Дороти. Когда Мими рванулась вперед, я ухватил ее за плечо, другой рукой обхватил сзади за талию и приподнял. Она завопила, принялась отбиваться кулаками, а ее острые высокие каблуки вколачивались мне в голени, как гвозди.

Нора вытолкала Дороти из комнаты и встала в дверях, наблюдая за нами. У нее было очень оживленное лицо, него я видел ясно, отчетливо, а все остальное расплывалось. Когда я ощутил на спине и плечах неловкие удары, то обернулся и увидел, что меня молотит Гилберт; я видел его очень смутно и, когда оттолкнул его, почти не почувствовал соприкосновения.

– Кончай, Гилберт. Зашибить ведь могу.

Я дотащил Мими до дивана и, бросив ее на спину, уселся ей на колени, а руками плотно прижал запястья.

Гилберт снова бросился на меня. Я целил ему ногой в коленную чашечку, но попал слишком низко, и получилась подсечка. Он рухнул на пол, как мешок. Я его раз лягнул, промахнулся и сказал:

– После подеремся. Принеси воды.

Лицо у Мими становилось лиловым, остекленелые, бессмысленные огромные глаза вылезали из орбит, между стиснутыми зубами пузырилась и шипела слюна. Ее красная шея, да и все тело представляли собой сплошной извивающийся клубок вен и мускулов, которые вздулись так, что, казалось, вот-вот лопнут. Руки у нее были горячими и влажными, и держать их было трудно.

Как нельзя кстати появилась Нора со стаканом воды.

– Плесни-ка ей в лицо, – сказал я.

Нора плеснула. Мими разжала зубы, судорожно глотнула воздух и закрыла глаза. Она отчаянно замотала головой, но тело содрогалось уже не столь неистово.

– Повторим, – сказал я.

Второй стакан воды вызвал у Мими поток бессвязных проявлений протеста, но боевой дух оставил ее. Она обмякла и лежала неподвижно, тяжко дыша.

Я отпустил ее руки и встал. Гилберт, стоя на одной ноге и опираясь на стол, поглаживал другую ногу, ту самую, по которой пришелся мой удар. Дороти, бледная, с вытаращенными глазами, стояла в дверях и не могла решить, то ли ей войти, то ли убежать и спрятаться. Нора стояла рядом со мной и держала пустой стакан. Она спросила:

– Думаешь, она пришла в себя?

– Конечно.

Вскоре Мими приоткрыла глаза и попыталась выморгать из них воду. Я вложил ей в руку платок. Она вытерла лицо, издала долгий вздох, сотрясаясь всем телом, и приняла сидячее положение. Она оглядела комнату, при этом еще немного моргая. Увидев меня, она слабо улыбнулась. Улыбка была виноватой, но ничего похожего на раскаяние в ней не наблюдалось. Нетвердой рукой она дотронулась до волос и сказала:

– Меня несомненно утопили.

Я сказал:

– Однажды вы себя вгоните в такой штопор, а выйти так и не сможете.

Она посмотрела мимо меня на сына:

– Гил, что с тобой?

Он поспешно убрал руку с ноги, а ногу поставил на пол.

– Я… ничего, – запинаясь, произнес он. – Все в полном порядке. – Он пригладил волосы, поправил галстук.

Она рассмеялась:

– Ой, Гил, ты в самом деле пытался защитить меня? От Ника? – Она засмеялась еще сильней. – Ужасно мило с твоей стороны, но и ужасно глупо.

Гил, он же настоящее чудовище. Никто не мог бы… – Она поднесла мой платок ко рту и принялась раскачиваться взад-вперед.

Я краем глаза посмотрел на Нору. Она поджала губы, а глаза почти почернели от гнева. Я тронул ее за руку:

– Смываемся. Гилберт, принеси матери выпить. Через минуту-две она совсем придет в себя.

Дороти, держа в руках пальто и шляпку, на цыпочках подошла к входной двери. Мы с Норой нашли свои пальто и головные уборы и вышли вслед за ней, оставив Мими на диване. Она все еще смеялась в мой платок.

В такси, которое везло нас в «Нормандию», никто из нас троих особенно не разговаривал. Нора предавалась мрачным мыслям, у Дороти был все еще довольно испуганный вид, а я устал – денек выдался насыщенный.

До дому мы добрались почти в пять утра. Нас бурно приветствовала Аста. Я прилег на пол поиграть с ней, а Нора направилась в буфетную сварить кофе. Дороти захотела поведать мне о чем-то, что произошло с ней, когда она была совсем маленькой.

Я сказал:

– Нет. Ты уже в понедельник пробовала. Это что такое, отработанный трюк? Поздно уже. Что ты боялась рассказать мне там?

– Но вы бы лучше поняли, если…

– И это ты в понедельник говорила. Я не психоаналитик. Я по части впечатлений детства ничего не смыслю. Плевать мне на них. Устал я – весь день белье гладил.

Она надулась:

– Вы, кажется, специально хотите, чтобы мне было как можно труднее.

– Послушай, Дороти, – сказал я, – либо ты что-то знаешь, о чем боялась сказать в присутствии Мими и Гилберта, либо нет. Если знаешь, выкладывай. Если я чего-то не пойму, я спрошу.

Она перебирала складку на юбке и мрачно на нее смотрела. Однако когда она подняла глаза, они блестели от волнения. Она заговорила шепотом, но достаточно громко, чтобы все в комнате могли слышать:

– Гил встречается с отцом и сегодня с ним встречался, и отец сказал ему, кто убил Джулию Вулф.

– Кто?

Она покачала головой:

– Он больше ничего не сказал. Только это.

– И это ты боялась сказать в присутствии Гила и Мими?

– Да. Вы бы поняли, если бы позволили рассказать…

– Что с тобой произошло в детстве? Нет уж. И хватит об этом. Что еще он тебе сказал?

– Ничего.

– О Нунхайме ничего?

– Нет, ничего.

– Где твой отец?

– Гил не сказал.

– Когда он с ним встречался?

– Он не сказал. Пожалуйста, не сердитесь, Ник. Я передала вам все, что он сказал.

– Немного же, – проворчал я. – И когда он тебе все это поведал?

– Сегодня вечером, как раз тогда, когда вы вошли в спальню и, честное слово, он больше ничего не говорил.

Я сказал:

– Было бы просто чудесно, если бы хоть кто-нибудь из вашего семейства высказался ясно и без вранья о чем-нибудь – все равно о чем.

Нора принесла кофе.

– Чем обеспокоен, сынок? – спросила она.

– Всем, – сказал я. – Загадками, враньем. Я слишком стар и утомлен жизнью, и меня все это больше не забавляет. Давай вернемся в Сан-Франциско.

– До Нового года?

– Завтра или даже сегодня.

– Я готова. – Она протянула мне чашку кофе. – Если хочешь, можем отправиться самолетом – и под самый Новый год будем дома.

Дрожащим голосом Дороти сказала:

– Я не врала вам, Ник. Я вам все рассказала, что… Пожалуйста, пожалуйста, не сердитесь на меня. Я так… – Она прекратила свои речи и разрыдалась.

Я почесал голову Асты и застонал.

Нора сказала:

– Мы все вымотались и очень взвинчены. Давайте отошлем песика вниз на ночь и заляжем спать, а поговорим, когда отдохнем. Пойдем, Дороти. Я тебе в спальню кофе принесу и дам ночную рубашку.

Дороти встала, сказала мне:

– Спокойной ночи. Извините меня, я такая глупая, – и вышла вслед за Норой.

Когда Нора вернулась, она уселась на пол рядом со мной:

– Наша Дорри все еще рыдает и хнычет – дневную норму добирает. Разумеется, судьба сейчас к ней не очень-то благосклонна, но все-таки… – Она зевнула. – И какова же ее ужасная тайна?

Я сказал ей все, что услышал от Дороти.

– Похоже на брехню.

– Почему?

– А почему нет? Разве мы от нее что-нибудь другое слышали? – Нора опять зевнула. – Сыщик, может быть, этим и удовольствуется, но для меня все это не слишком убедительно. Слушай, а почему бы нам не составить список всех подозреваемых, всех мотивов и ниточек, не сверить их…

– Вот ты и составляй. Я спать иду. Мамаша, а что такое «ниточка»?

– Ну, например, когда сегодня вечером Гилберт на цыпочках подошел к телефону, а я была в гостиной и он подумал, что я сплю, и попросил телефонистку ни с кем не соединять до утра.

– Так-так.

– Или когда Дороти обнаружила, что ключ от дома тети Алисы был все время при ней.

– Так-так.

– Или когда Стадси толкнул Морелли под столом, когда тот заговорил о пьянице-родственничке этого, как его, Дика О'Брайена – ну о том, с которым водилась Джулия Вулф.

Я поднялся и поставил чашки на стол:

– Не знаю, как может самый гениальный сыщик на что-либо рассчитывать, не имея тебя в женах, но ты все же перебираешь. Что Стадси толкнул Морелли под столом, это как раз то, чего не стоит брать в голову. Скорее уж есть смысл подумать, зачем они задали такую трепку толстяку: чтобы мне не досталось или же чтобы мне не сказали чего лишнего?