Текст книги "Худой мужчина. Окружной прокурор действует"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

Соавторы: Дэшилл Хэммет
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Крутой детектив США. Выпуск 10: Сборник

Дэшил Хэммет
Худой мужчина

I

Облокотившись о стойку в баре на Пятьдесят второй улице, я ждал, когда Нора закончит свой рождественский поход по магазинам. В это время какая-то девушка встала из-за столика, где сидели еще трое, и подошла ко мне. Это была миниатюрная блондинка, и одинаково приятно было смотреть и на личико, и на фигурку в зеленовато-голубом костюме спортивного покроя.

– Вы Ник Чарльз? – спросила она.

– Да, – сказал я.

Она протянула руку:

– Я Дороти Винант. Меня вы не помните, но отца моего помнить должны. Клайд Винант. Вы…

– А как же, – сказал я. – Я и вас теперь припоминаю, только тогда вам было лет одиннадцать-двенадцать, верно?

– Да, это было лет восемь назад. Помните, какие истории вы мне рассказывали? Что, и на самом деле все так было?

– Нет, скорее всего. Как отец?

Она рассмеялась:

– А я у вас хотела спросить. Знаете, мамочка с ним развелась, и мы знаем о нем разве только из газет – там иногда про всякие его штучки пишут. А вы с ним разве совсем не видитесь?

Мой стакан был пуст. Я спросил, чего ей хотелось бы выпить, она пожелала виски с содовой. Я заказал две порции и после этого ответил:

– Совсем не вижусь. Я давно переехал в Сан-Франциско.

Помедлив, она сказала:

– Я хочу повидаться с ним. Мамочка, конечно, закатила бы скандал, если бы узнала, но я все равно хочу.

– И что же?

– Там, где мы раньше жили, на Риверсайд-драйв, его нет, в телефонной и адресной книгах – тоже.

– Попробуйте через его адвоката.

Она просияла:

– А кто адвокат?

– Был такой Мак, Мак – и еще как-то… Точно – Маколей. Герберт Маколей. Контора в доме Сингера.

– Одолжите пятачок, – попросила она, пошла к телефону и вернулась с улыбкой. – Нашла. Он тут же, за углом, на Пятой авеню.

– Отец?

– Адвокат. Говорит, отца нет в городе. Пойду загляну к нему. – Она подняла стакан. – За воссоединение семей. Слушайте, а почему бы?…

Аста подпрыгнула и ткнулась мне в живот передними лапами. С другого конца поводка послышался голос Норы:

– Она замечательно провела день – повалила лоток с игрушками в «Лорде и Тейлоре», в «Саксе» облизала ногу какой-то толстухе, так что та от страха чуть в обморок не упала, и удостоилась ласк трех полицейских.

Я их представил друг другу:

– Моя жена. А это Дороти Винант. Ее отец как-то пользовался моими услугами, когда она была во-от такой крохой. Хороший человек, только с придурью.

– Я была им очарована, – заявила Дороти, имея в виду меня. – Настоящий живой сыщик. Я хвостом за ним ходила, все приставала, чтобы рассказал что-нибудь из своей жизни. Он мне жутко врал, но я каждому слову верила.

– Нора, у тебя усталый вид, – заметил я.

– И вправду устала. Давайте сядем.

Дороти заявила, что ей надо вернуться к своему столику. Она пожала руку Норе – мы, дескать, непременно должны заглянуть к ним на коктейль, живут они в «Кортленде», фамилия мамы теперь Йоргенсен. Разумеется, мы с превеликим удовольствием, и она тоже должна зайти нас проведать, мы остановились в «Нормандии» и рассчитываем побыть в Нью-Йорке еще неделю-другую. Дороти потрепала собаку по голове и отошла.

Мы нашли столик.

– А она ничего, – сказала Нора.

– На любителя.

Она усмехнулась:

– О-о, у тебя есть, оказывается, любимый тип?

– Да, такие тощие, долговязые брюнетки со зловредным ротиком – вроде тебя, милая.

– А как же та рыжая, с которой ты у Квиннов вчера куда-то уединился?

– Это уже глупо, – сказал я. – Она только хотела показать мне французские офорты.

II

На другой день мне позвонил Герберт Маколей.

– Привет! Я и не знал, что ты в городе, пока Дороти Винант не просветила. Не пообедать ли нам где-нибудь?

– Который час?

– Полдвенадцатого. Я что, разбудил тебя?

– Да, но это ничего. Может, лучше ты зайдешь к нам пообедать? Я с похмелья и не очень-то хочу вылезать… Договорились, в час.

Мы с Норой приняли по стаканчику, потом она отправилась в парикмахерскую, а я полез под душ, после чего приложился еще раз. В общем, когда телефон снова зазвонил, мне уже заметно полегчало.

– Можно мистера Маколея? – раздался в трубке женский голос.

– Он еще не приехал.

– Извините за беспокойство, но не будете ли вы любезны попросить его позвонить в контору, как только он приедет. Это очень важно.

Я пообещал передать.

Минут десять спустя прибыл Маколей, крупный, кудрявый, розовощекий малый довольно приятной наружности и примерно моих лет – мне сорок один, – хотя выглядел он помоложе. Он считался неплохим адвокатом. Когда я еще жил в Нью-Йорке, он несколько раз пользовался моими услугами и мы всегда отлично ладили.

Мы обменялись рукопожатиями, похлопали друг друга по спине, он спросил меня, как мне живется на свете, я сказал, что живется прекрасно, и спросил его о том же, он также ответил «прекрасно», и тогда я передал ему, чтобы он позвонил к себе в контору.

Отошел он от телефона с недовольной миной.

– Винант снова в городе, – сказал он, – и хочет со мной встретиться.

Я повернулся к нему, держа уже налитые стаканы:

– Ну что же, обед может и…

– Пусть уж лучше подождет Винант, – перебил он и взял один из стаканов.

– Он все такой же ненормальный?

– Тут не до шуток, – мрачно сказал Маколей. – Слыхал, наверное, его почти год продержали в лечебнице. Еще в двадцать девятом.

– Нет, не слыхал.

Маколей кивнул, уселся, поставил рядом стакан и слегка наклонился ко мне:

– Чарльз, а что замышляет Мими?

– Мими? Ах да, жена, бывшая жена. Не знаю. А она непременно должна что-то замышлять?

– Это ее обычное состояние, – сухо сказал он, а потом неспешно прибавил: – Жаль. А я думал, уж ты-то знаешь что-нибудь.

Вот так, оказывается. Я сказал:

– Послушай, Мак, я уже шесть лет не веду расследований. С двадцать седьмого года.

Он уставился на меня.

– Честное слово, – заверил я. – Через год после женитьбы умер отец жены и оставил ей лесопилку, узкоколейку и еще кой-чего. Я ушел из агентства, чтобы за всем этим присматривать. Да и в любом случае не стал бы я работать на Мими Винант, или Йоргенсен, или как ее там – всегда терпеть ее не мог, а она меня.

– Я и не знал, что… – Маколей оборвал фразу каким-то неопределенным жестом и поднял стакан. Прихлебнув, он сказал: – Просто любопытно было. Тут три дня назад, во вторник, звонит мне Мими и пытается разыскать Винанта. Потом вчера звонит Дороти и говорит, что позвонить ты посоветовал, а вскоре является сама и… Я-то думал, что ты еще в сыщиках, ну и решил узнать, что все это значит.

– Они тебе разве не сказали?

– А как же – жаждут его видеть, соскучились. Убедительно до крайности.

– До чего же вы, законники, подозрительный народ, – сказал я. – Может, и вправду соскучились, ну и денежки, конечно… А из-за чего так много шуму? Он что, скрывается?

Маколей пожал плечами:

– Я знаю не больше твоего – с октября его не видел. – Он отпил еще. – Сколько ты собираешься здесь пробыть?

– Уеду после Нового года. – Я направился к телефону заказать обед в номер.

III

Вечером мы с Норой сходили в Маленький театр на премьеру «Медового месяца», а потом – на вечеринку к каким-то не то Фрименам, не то Филдингам. На следующее утро мне было нехорошо. Нора принесла мне чашку кофе и газету и сказала:

– Прочти вот здесь.

Я терпеливо прочел абзац-другой, потом отложил газету и прихлебнул кофе.

– Смех смехом, – сказал я, – но в эту минуту я отдал бы все когда-либо опубликованные интервью с новоизбранным мэром О'Брайеном и вот эту фотографию с индейцами впридачу за глоточек вис…

– Да не здесь, глупый. – Она ткнула пальцем в газету: – Вот здесь.

«СЕКРЕТАРША ИЗОБРЕТАТЕЛЯ УБИТА В СВОЕЙ КВАРТИРЕ. ОБНАРУЖЕНО ИЗРЕШЕЧЕННОЕ ПУЛЯМИ ТЕЛО ДЖУЛИИ ВУЛФ. ПОЛИЦИЯ РАЗЫСКИВАЕТ ЕЕ ШЕФА, КЛАЙДА ВИНАНТА.

Изрешеченное пулями тело Джулии Вулф, тридцатидвухлетней личной секретарши известного изобретателя Клайда Миллера Винанта, было обнаружено вчера на квартире убитой по адресу: 54-я Восточная улица, 411, разведенной женой изобретателя, миссис Кристиан Йоргенсен, которая направилась туда с целью узнать нынешний адрес своего бывшего мужа.

Миссис Йоргенсен, которая возвратилась в понедельник после шестилетнего пребывания в Европе, сообщила полиции, что, позвонив в квартиру убитой, она услышала слабые стоны, о чем она известила лифтера Мервина Холли, который вызвал управляющего домом Уолтера Мини. Когда они вошли в квартиру, мисс Вулф лежала на полу спальни с четырьмя огнестрельными ранами на груди, нанесенными из оружия калибра ноль тридцать два. Она скончалась, не приходя в сознание, до прибытия полиции и скорой помощи.

Герберт Маколей, поверенный в делах Винанта, сообщил полиции, что не видел изобретателя с октября. Он заявил, что Винант позвонил ему вчера и назначил встречу, на которую, однако, не явился. Он отрицал, что ему известно местопребывание своего клиента. По словам Маколея, мисс Вулф работала у изобретателя последние восемь лет. Адвокат заявил, что не знает ничего о семье покойной и о её личной жизни и не располагает сведениями, способными пролить свет на убийство.

Пулевые ранения не могли быть нанесены самой мисс Вулф, согласно…»

Дальше шло стандартное полицейское заявление для печати.

– Думаешь, он ее убил? – спросила Нора, когда я отложил газету.

– Винант? Ничуть не удивлюсь – он же совершенно ненормальный.

– Ты знал ее?

– Да. Как насчет промочить горлышко?

– Какая она была?

– Что надо, – сказал я. – Не уродина, очень рассудительна, сдержанна – иначе с этим типом было бы не ужиться.

– Она, что же, жила с ним?

– Да. Выпить, пожалуйста… То есть, когда я с ними познакомился, она жила с ним.

– Почему бы тебе сначала не позавтракать? Она любила его или это был просто бизнес?

– Не знаю. Завтракать еще рано.

Когда Нора открыла дверь, чтобы выйти, вошла наша псина и, водрузив передние лапы на кровать, ткнулась мордой мне в лицо. Я погладил ее по голове и попытался вспомнить какую-то фразу Винанта, что-то про женщин и собак, но только не анекдот про женщину, спаниеля и грецкий орех. Так и не вспомнил, хотя почему-то мне казалось, что есть смысл вспомнить.

Вошла Нора со стаканчиками в руках и очередным вопросом на устах:

– А как он выглядит?

– Высокий, выше шести футов, и страшно худой – таких тощих мне редко доводилось встречать. Сейчас ему должно быть около пятидесяти, а уже тогда он был почти совсем седой. Как правило, нестриженный, растрепанный, клочковатые пятнистые усы, обгрызенные ногти. – Я отодвинул собаку, чтобы добраться до стакана.

– Очаровательный мужчина! И какие у вас с ним делишки были?

– Один тип, Роузуотер по фамилии, который работал у него, вздумал обвинить Винанта, будто тот украл у него какую-то идею или изобретение. Этому Роузуотеру взбрело в голову вытрясти из Винанта денег – грозился застрелить его, бомбу в дом подбросить, детей выкрасть, жене горло перерезать и еще не знаю что, если Винант с ним не столкуется. Кстати, мы его так и не поймали – спугнули, должно быть. Впрочем, угрозы все равно прекратились и ничего не произошло.

Нора оторвалась от стакана и спросила:

– Винант действительно украл?

– Ай-ай-ай! – сказал я. – О ближних надо думать только хорошее: нынче же сочельник!

IV

Днем я выгуливал Асту, при этом успел объяснить двоим, что это шнауцер, а не помесь шотландского и ирландского терьеров, заглянуть в бар Джима на пару рюмочек, столкнуться там с Ларри Кроули и прихватить его с собой в «Нормандию», где Нора потчевала коктейлями Квиннов, Марго Иннес, еще какого-то гостя – имени я так и не разобрал – и Дороти Винант.

Дороти заявила, что хочет поговорить со мной, и мы перенесли свои коктейли в спальню.

Она начала без разведки:

– Ник, вы считаете, это отец убил ее?

– Нет, – сказал я. – А с какой стати я должен так считать?

– В полиции считают именно так. Слушайте, она ведь была его любовницей, правда?

Я кивнул:

– Да – в то время.

Внимательно разглядывая свой стакан, она произнесла:

– Он мой отец. Я его никогда не любила. Я никогда не любила маму. – Она посмотрела на меня. – Я не люблю Гилберта. – Гилберт – это ее брат.

– Не бери в голову. Множество людей терпеть не может своих родных.

– А вы?

– Моих родных?

– Моих? Она недовольно нахмурилась. – И перестаньте разговаривать со мной так, словно мне двенадцать лет.

– Не в этом дело, – пояснил я. – Просто я начинаю косеть.

– Так как насчет нашего семейства? Мы вам не по душе? Я покачал головой:

– Ты, насколько я помню, была ничего себе, обычная избалованная девчонка. А остальные – я бы без них вполне обошелся.

– А почему? – спросила она, и не из желания поспорить, а так, будто действительно хотела знать.

– Причин много. Твой…

Гаррисон Квинн приоткрыл дверь и сказал:

– Ник, выходи, в пинг-понг сыграем.

– Чуть позже.

– И красавицу прихвати. – Он ухмыльнулся Дороти и вышел.

Она сказала:

– Вы ведь не знаете Йоргенсена.

– Некоего Нильса Йоргенсена я знаю.

– Везет же некоторым. Нашего зовут Кристиан. Это такой очаровашка! Вполне в мамочкином духе – развестись с психом, чтобы выйти замуж за жиголо! – Глаза ее увлажнились. Она всхлипнула и спросила: – Что мне делать, Ник? – Таким голосом говорят испуганные дети.

Я слегка приобнял ее одной рукой, издавая при этом звуки, которые, как я надеялся, обозначали утешение. Она поливала слезами мой лацкан. Возле кровати зазвонил телефон. В соседней комнате радио играло «Восстань и воссияй». Стакан мой был пуст, Я сказал:

– Уходи от них.

Она всхлипнула еще раз:

– От себя ведь не уйдешь.

– Я, кажется, не понимаю, о чем ты говоришь.

– Пожалуйста, не дразните меня, – жалобно попросила она.

Вошла Нора и направилась к звонившему телефону. Она вопросительно посмотрела на меня. Я многозначительно посмотрел на нее над головой девчонки.

Когда Нора сказала в трубку: «Алло!», Дороти отступилась от меня и залилась краской.

– Я, я… извините, – произнесла она заикаясь, – я не хотела…

Нора сочувственно улыбнулась ей, а я посоветовал:

– Не будь идиоткой!

Дороти извлекла платок и стала промокать им глаза. Нора говорила в трубку:

– Да… Не знаю, дома ли он. Кто говорит? – Она прикрыла микрофон рукой и обернулась ко мне: – Какой-то Норман. Будешь говорить?

Я сказал, что не знаю, и взял трубку:

– Алло!

Хрипловатый голос произнес:

– Мистер Чарльз? Насколько я знаю, вы ранее были связаны с Трансамериканским следственным агентством?

– С кем я говорю?

– Меня зовут Альберт Норман, мистер Чарльз, это вам, вероятно, ничего не скажет. Однако мне хотелось бы сделать вам одно предложение. Уверен, что вы…

– Что за предложение?

– Это не телефонный разговор, мистер Чарльз, но если бы вы уделили мне полчаса, то ручаюсь…

– Простите, я сильно занят и…

– Но, мистер Чарльз, это…

На том конце провода громыхнуло – то ли выстрелили, то ли что-то упало, да и мало ли что могло громыхнуть. Я пару раз сказал «алло», и, не получив ответа, повесил трубку.

Нора тем временем поставила Дороти перед зеркалом и облегчала ее страдания с помощью пудры и помады. Я сказал:

– Страховой агент звонил, – и отправился в гостиную выпить.

Туда пожаловали еще какие-то люди. Я с ними немного поговорил. Гаррисон Квинн встал с дивана, где сидел в компании Марго Иннес, и сказал:

– А теперь – пинг-понг.

Аста подпрыгнула и стукнула меня передними лапами в живот. Я выключил радио и налил себе коктейль. Человек, имени которого я так и не разобрал, говорил: «Придет революция, и всех нас первым делом поставят к стенке». По всей видимости, эта мысль ему нравилась.

Квинн подошел ко мне и наполнил свой стакан. Он посмотрел на дверь спальни:

– Где это ты блондиночку оторвал?

– Я ее еще совсем крохой на коленке качал.

– На которой? – спросил он. – Потрогать можно?

Нора и Дороти вышли. На приемнике я увидел вечернюю газету. Был там и такой заголовок:

«ДЖУЛИЯ ВУЛФ – В ПРОШЛОМ ПОДРУГА РЭКЕТИРА. АРТУР НУНХАЙМ ОПОЗНАЕТ ТЕЛО. ВИНАНТ ЕЩЕ НЕ НАЙДЕН».

Нора, приблизившись ко мне, прошептала:

– Я пригласила ее пообедать с нами. Будь с ребенком (самой Норе двадцать шесть) поласковей – она так страдает.

– Как прикажешь. – Я обернулся. На другом конце комнаты Квинн что-то рассказывал Дороти, она смеялась. – Но уж если влезаешь в чужие беды, то не жди, что я потом приду и поцелую туда, где бо-бо.

– И не подумаю, дуралей ты старый. Ну-ка брось читать! Она отобрала у меня газету и затолкала ее за радиоприемник – с глаз долой.

V

Нора никак не могла уснуть. Она читала воспоминания Шаляпина, пока я не задремал, а потом разбудила меня вопросом:

– Ты спишь?

Я ответил, что сплю.

– А ты никогда не подумывал снова заняться сыском – так, время от времени, просто из интереса? Скажем, когда случается что-нибудь чрезвычайное, вроде Линдб…

– Милая, – сказал я, – по-моему, убил ее Винант, и полиция поймает его без моей помощи. И вообще, мне-то до всего этого какое дело?

– И еще я хотела сказать, что…

– Кроме того, у меня просто нет времени – еле успеваю следить, чтобы у тебя не пропали денежки, ради которых я на тебе женился. – Я поцеловал ее. – А что, если тебе выпить, – тогда, может, уснешь?

– Спасибо, нет.

– А если я выпью, уснешь?

Когда я вернулся со стаканчиком в постель, она хмурилась в пространство.

– Она, конечно, мила, только с приветом, – сказал я. – При таком папаше иначе и быть не могло. Из того, что она говорит, никак не поймешь, что она думает, а из того, что думает, – что на самом деле. Она мне нравится, но думаю все же, что ты лезешь…

– Не уверена, что она нравится мне, – задумчиво сказала Нора. – Может, она просто глупая, но если даже четверть того, что она нам тут наговорила, – правда, то положение у нее незавидное.

– Ничем ей помочь не могу.

– Она-то считает, что можешь.

– Да и ты так считаешь. Из чего следует – что бы человек ни выдумал, единомышленник всегда найдется.

Нора вздохнула:

– Будь ты потрезвее, с тобой можно было бы говорить. – Она приподнялась и сделала глоток из моего стакана. – Я выдам тебе рождественский подарок, если получу свой.

Я покачал головой:

– За завтраком.

– Но ведь уже Рождество!

– За завтраком.

– Я очень надеюсь, – сказала она, – что любой твой подарок мне не понравится.

– А все равно придется оставить, потому что служитель в «Аквариуме» сказал, что ни в коем случае не возьмет их назад, потому что они уже все хвосты отгрызли у…

– Ну хоть, по крайней мере, выясни, сможешь ей помочь или нет. Тебя же не убудет. А она так верит тебе, Ники.

– Грекам все верят.

– Пожалуйста!

– Не суй свой нос в дела, которые…

– И вот еще что: жена его знает, что эта Вульф была его любовницей?

– Понятия не имею, но она ее недолюбливала.

– А жена, какая она?

– Как сказать… женщина.

– Красивая?

– Очень даже – была.

– Старая?

– Сорок – сорок два. Прекрати, Нора. Зачем тебе все это? У Винантов свои заботы, у Чарльзов свои.

Она надула губы:

– Может, все-таки выпить – от бессоницы.

Я вылез из кровати и приготовил виски с содовой, а когда нес стакан обратно, раздался телефонный звонок. Я посмотрел на часы, лежавшие на столе. Было без малого пять утра.

Нора говорила в трубку:

– Алло… Да, это я…

Она покосилась на меня. Я замотал головой – нет-нет.

– Да… Разумеется… Да, конечно. – Она положила трубку и улыбнулась мне.

– Ты чудо, – сказал я. – На сей раз кто?

– Сейчас Дороти придет. Кажется, она совсем пьяная.

– Просто замечательно. – Я взялся за халат. – А то я уж боялся, что придется лечь спать.

Нора перегнулась через край кровати в поисках шлепанцев.

– Не будь старым брюзгой. Потом можешь хоть весь день спать. – Она нашла шлепанцы и встала, скользнув в них ногами. – Она действительно так боится свою мать, как говорит?

– Боится, конечно, если хоть что-то соображает. Мими – сущая отрава.

Нора прищурила свои темные глаза и негромко спросила:

– Что ты от меня скрываешь?

– О Боже! Я так надеялся, что не придется тебе об этом рассказывать. На самом деле Дороти – моя дочь.

Нора, я не сознавал, что делаю. Это было весною в Венеции, я был так молод, сияла полная луна над…

– Шути-шути. Поесть не хочешь?

– Разве только за компанию. Ты что будешь?

– Кофе, бутерброд с фаршем – и побольше луку.

Пока я звонил в круглосуточную закусочную, явилась Дороти. Когда я вошел в гостиную, она с немалым трудом встала и произнесла:

– Ой, Ник, простите-извините, что я так вам с Норой надоедаю, только нельзя мне в таком виде домой. Не могу. Боюсь. Не знаю, что со мной будет, что делать – не знаю. Пожалуйста, не надо. – Она была очень пьяна. Аста обфыркала ей лодыжки.

– Ш-ш-ш. Правильно, что пришла. Садись. Сейчас кофе будет. Где это ты так набралась?

Она уселась и тупо замотала головой.

– Не знаю. И где я только не была, как ушла от вас! Везде была. Дома только не была. Домой в таком виде нельзя. Смотрите, что у меня есть.

Она снова встала и вынула из кармана пальто видавший виды автоматический пистолет. Она повела им в мою сторону. Аста, виляя хвостом, радостно заскакала, стремясь допрыгнуть до пистолета.

Нора шумно задышала. У меня похолодело в затылке. Я отпихнул собаку и отобрал пистолет у Дороти.

– Это еще что за штучки? Садись. – Я опустил пистолет в карман халата и толкнул Дороти в кресло.

– Не злитесь на меня, Ник, – захныкала она. – Оставьте его себе. Не хочу я быть вам в тягость.

– Где ты его взяла? – спросил я.

– В кабаке на Десятой авеню, у дядьки какого-то. Браслет отдала – тот, с изумрудами и бриллиантами.

– А потом обратно в кости выиграла? Браслет-то на тебе.

Она уставилась на браслет:

– А мне показалось, что отдала.

Я посмотрел на Нору и покачал головой. Нора сказала:

– Ой, кончай изводить ее, Ник. Она…

– Нет, нет, нет, Нора, он не изводит, нет, – затараторила Дороти. – Он – он один во всем мире, к кому я могу обратиться.

Тут я вспомнил, что Нора так и не притронулась к своему виски, поэтому я пошел в спальню и выпил. Когда я вернулся, Нора сидела на ручке кресла, в котором примостилась Дороти, обхватив рукой ее плечи. Дороти сопела, а Нора приговаривала:

– Он не злится, детка, он тебя любит. – Она взглянула на меня. – Ты ведь не злишься, правда?

– Нет, но глубоко скорблю. – Я сел на диван. – Откуда у тебя пушка, Дороти?

– Я же сказала – от дядьки.

– От какого дядьки?

– Я же сказала – от дядьки из кабака.

– И отдала браслет?

– Думала, что отдала, но вот – браслет-то у меня.

– Это я заметил.

Нора потрепала девчонку по плечу:

– Конечно, конечно. Браслет-то у тебя.

– Когда коридорный придет с едой и кофе, подкуплю-ка я его, пусть побудет здесь, – сказал я. – Не оставаться же мне в одиночку с парочкой…

Нора ответила мне недовольной гримасой и обратилась к Дороти:

– Не обращай на него внимания. Он всю ночь вот так.

– Он думает, что я глупая пьяная дурочка, – сказала девушка.

Нора еще немного потрепала ее по плечу.

– Зачем тебе пистолет? – поинтересовался я.

Дороти выпрямилась, уставилась на меня широко раскрытыми пьяными глазами и взволнованно прошептала.

– Это все он, если б начал ко мне приставать. Я боялась, потому что выпила. Вот так. А потом и этого испугалась и пришла сюда.

– Ты про отца? – спросила Нора, пытаясь скрыть волнение в голосе.

Девушка покачала головой.

– Мой отец – Клайд Винант. Я об отчиме. – Она склонила голову Норе на грудь.

– О, – произнесла Нора, изобразив полное понимание. Потом добавила: – Бедняжка, – и посмотрела на меня со значением.

– Давайте-ка все выпьем, – предложил я.

– Я не буду. – Нора снова недовольно воззрилась на меня. – Думаю, что и Дороти не следует.

– Очень даже следует. Заснуть будет легче. – Я налил ей колоссальную порцию виски и проследил, чтобы она все выпила. Спиртное сработало на славу: когда принесли бутерброды и кофе, Дороти уже крепко спала.

– Ну теперь-то можешь быть доволен, – сказала Нора.

– Теперь – доволен. Уложим ее, а потом перекусим?

Я отнес Дороти в спальню и помог Норе раздеть ее. Фигурка у нее и впрямь была замечательная.

Мы вернулись к столу. Я вынул из кармана пистолет и осмотрел. На своем веку ему здорово досталось. В нем было два патрона – один в патроннике, другой в магазине.

– Что ты с ним намерен делать? – спросила Нора.

– Ничего, пока не выясню, не из него ли убили Джулию Вулф. Это ведь тоже калибр ноль тридцать два.

– Но она же сказала…

– Что выменяла его в кабаке у какого-то дядьки на браслет. Это я слышал.

Нора наклонилась поближе ко мне над своим бутербродом, глядя на меня потемневшими и сверкающими глазами:

– Думаешь, она взяла его у отчима?

– Да, – сказал я, но, пожалуй, с излишней убежденностью.

– Ах ты, грек паршивый! Но, может, все-таки так оно и было. Неизвестно ведь. А ее словам ты не веришь.

– Послушай, милая, завтра я куплю тебе целую кипу детективов, но сегодня не забивай свою очаровательную головку загадками. Она и всего-то хотела сказать, что боится, как бы Йоргенсен с ней чего не сотворил, когда она придет домой, и боится-то потому, что слишком пьяна и может уступить.

– Но ее мать!

– Такая уж это семейка. Можешь…

Дороти Винант, покачиваясь, стояла в проеме двери в ночной рубашке, которая была ей явно велика. Поморгав на свет, она сказала:

– Можно мне побыть здесь немного? А то так страшно одной.

– Конечно.

Она подошла и свернулась возле меня на диване, а Нора пошла принести ей что-нибудь накинуть на себя.