Текст книги "Худой мужчина. Окружной прокурор действует"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

Соавторы: Дэшилл Хэммет
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

XIII

Когда я вошел в «Пальма-клуб», Дороти и Квинн сидели в баре. Они не заметили меня, пока я не подошел вплотную к Дороти и не сказал:

– Здорово, ребята.

Одежду Дороти со времени нашей последней встречи так и не сменила. Она посмотрела на меня, на Квинна и покраснела.

– Придется ему сказать.

– Девочка в дурном настроении, – весело сказал Квинн. – Эти акции я тебе достал. Надо бы еще подкупить, а пить что будешь?

– Старомодный. Ты замечательная гостья – исчезаешь, ни слова не сказав.

Дороти вновь посмотрела на меня. Царапины у нее на лице утратили яркость, синяк был еле заметен, и рот уже не такой распухший.

– А я-то вам верила! – произнесла она и, похоже, приготовилась разрыдаться.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Вы знаете что. Даже когда вы на обед к мамаше отправились, я все еще верила.

– А почему бы и нет?

Квинн сказал:

– Она весь день дуется. Не подзуживай ее. – Он накрыл ее ладонь своей, – Ну-ну, милая, не надо…

– Замолчите, пожалуйста! – Она отдернула руку. – Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать, – заявила она мне. – Вы с Норой – вы из меня посмешище перед мамочкой сделали и…

Я начал понимать, что произошло.

– Это она тебе сказала, и ты поверила? За двадцать лет так и не выучилась ее вракам не верить? Она, конечно же, позвонила тебе, когда мы уехали, мы с ней разругались и особенно там не стали засиживаться.

Она повесила голову и произнесла тихо и печально:

– Ну я и дура! Слушайте, пойдемте сейчас же к Норе, Мне надо перед ней извиниться. Я такая идиотка! Поделом мне, если она никогда…

– Конечно. У нас еще уйма времени. Давайте сначала выпьем.

Квинн сказал:

– Братец Чарльз, позвольте пожать вам руку. Вы вернули свет солнца в жизнь нашей маленькой крошки и радость… – Он осушил стакан. – Давайте пойдем к Норе. Выпивка там не хуже, а обходится дешевле – то есть нам.

– Почему бы вам не остаться здесь? – спросила она. Он рассмеялся и замотал головой:

– Ну уж нет. Если вы так хотите, то, может быть, Ник останется, но я иду с вами. Весь день я терпел ваше гнусное настроение и теперь твердо намерен купаться в лучах солнца.

Когда мы вошли в «Нормандию», у Норы сидел Гилберт Винант. Он поцеловал сестру, пожал руки мне и, будучи представленным, Гаррисону Квинну.

Дороти немедленно принялась долго, искренне и путано извиняться перед Норой.

Нора сказала:

– Перестань. Нечего мне прощать. Если Ник тебе сказал, что я обиделась или разозлилась или еще что-то в этом роде, значит, он просто заврался, как истинный грек. Давай-ка пальто.

Квинн включил радио. Удар гонга ознаменовал ровно пять часов тридцать одну минуту с четвертью по местному времени.

Нора сказала Квинну:

– Изобрази бармена, ты же знаешь, где что лежит, – и пошла за мной в ванную. – Где ты ее отыскал?

– В кабаке. Что здесь Гилберт делает?

– Сказал, что пришел за ней. Она не ночевала дома, и он решил, что она еще здесь. – Она усмехнулась. – Однако, не застав ее, он ничуть не удивился. Сказал, что она все время куда-то исчезает, что у нее дромомания, вызванная помешательством на почве матери, и что это очень интересно. Еще сослался на какого-то Штекеля, будто люди, которые этим страдают, обычно склонны и к импульсивной клептомании, и сказал, что он специально оставляет на виду всякие вещи – хочет посмотреть, не украдет ли она. Пока что, однако, ничего не украла, насколько он мог заметить.

– Хороший мальчик. А про отца он ничего не говорил?

– Нет.

– Должно быть, еще не слышал. Винант пытался покончить с собой в Аллентауне. Гилд и Маколей поехали к нему. Не знаю, говорить детям или нет. Интересно, визит Гилберта – не дело ли рук Мими?

– Не думаю, но если ты…

– Да нет, сам себе вопрос задаю, – сказал я. – Давно он здесь?

– Около часа. Странный парень. Изучает китайский, пишет книгу о Знании и Вере, только не по-китайски. И еще он очень любит Джека Оки.

– Я тоже. Ты вдрызг?

– Не очень.

Когда мы вернулись в гостиную, Дороти и Квинн танцевали под «Эди – это леди».

Гилберт отложил журнал, который просматривал, и вежливо сказал, что искренне надеется на мое скорейшее выздоровление.

Я сказал, что выздоровление идет нормально.

– Я никогда не был ранен, то есть по-настоящему ранен, – продолжал он. – Конечно, я пытался сам себя поранить, но это совсем не то. Мне просто становилось как-то неловко, я раздражался и сильно потел.

– Так оно и бывает.

– Неужели? Я-то думал, что это как-то… как-то интереснее. – Он придвинулся ко мне чуть ближе. – Как раз таких вещей я и не знаю. Я так ужасно молод, что мне не довелось… Мистер Чарльз, если вы слишком заняты или не хотите, так и скажите, но мне очень, очень хотелось бы, чтобы вы мне как-нибудь позволили поговорить с вами, когда вокруг не будет столько народу и никто не станет нам мешать.

Я у вас о стольком расспросить хочу – о таком, чего мне никто другой, наверное, сказать не сможет и…

– Не уверен, что справлюсь, – сказал я, – но рад буду попробовать, в любое время.

– Вы действительно не против? Это не просто из вежливости?

– Нет, я серьезно. Только не уверен, что не разочарую тебя. Зависит от того, что именно ты хочешь знать.

– Например, про каннибализм, – сказал он. – Я не имею в виду Африку или там Новую Гвинею, а скажем, в Соединенных Штатах. У нас он часто встречается?

– Сейчас, пожалуй, нет. Не доводилось слышать.

– А раньше, значит, было?

– Не знаю, много ли, но иногда случалось, в те времена, когда страна была еще не полностью заселена. Подожди-ка минутку, вот тебе пример. – Я подошел к книжной полке и снял том «Знаменитых уголовных процессов в Америке» Дьюка, который Нора присмотрела у букиниста, нашел нужное место и дал ему. – Это всего три-четыре страницы.

«АЛЬФРЕД ДЖ. ПЭКЕР, ЛЮДОЕД, УБИВШИЙ ПЯТЕРЫХ СВОИХ СПУТНИКОВ В ГОРАХ КОЛОРАДО, СЪЕВШИЙ ИХ ТЕЛА И ПОХИТИВШИЙ ИХ ИМУЩЕСТВО.

Осенью 1873 года отряд из двадцати смельчаков покинул Солт-Лейк-Сити, штат Юта, для проведения изыскательских работ в области Сан-Хуан. Услыхав восторженные отзывы о нажитых в тех краях состояниях, они выступили в путь с легким сердцем и полные надежд. Однако недели шли за неделями, а взору их открывались лишь бесплодные степи и заснеженные вершины, и они впали в уныние. Чем дальше продвигались они, тем менее привлекательной становилась местность, и наконец, когда казалось, что единственной наградой им будет голодная смерть, уныние сменилось отчаянием.

И когда старатели были уже готовы в своем отчаянии покориться судьбе, они увидели в отдалении лагерь индейцев, и, хотя у них не было никакой уверенности относительно того, какой прием будет им оказан, попади они в руки краснокожих, они решили, что любая смерть предпочтительнее смерти голодной, и согласились пойти на риск.

Когда они подошли к лагерю, им повстречался индеец, оказавшийся настроенным дружелюбно, который провел их к вождю Ураю.

К величайшему их изумлению, индейцы отнеслись к ним с большой предупредительностью и настояли на том, чтобы они остались в лагере, пока не оправятся от перенесенных лишений.

Наконец отряд решил вновь отправиться в путь, поставив себе целью достичь форта Лос-Пинос. Урай пытался отговорить их от продолжения маршрута и сумел убедить десятерых отказаться от дальнейшего продвижения и вернуться в Солт-Лейк. Другая десятка вознамерилась двигаться дальше, и поэтому Урай снабдил их провиантом и настоятельно посоветовал им идти вдоль реки Ганнисон, названной так в память лейтенанта Ганнисона, убитого в 1852 году (см. «Жизнеописание Джо Смита, мормона»).

Альфред Дж. Пэкер, который возглавил отряд, продолживший путь, похвалялся знанием топографии этих мест и выражал уверенность в своей способности найти верный путь без особого труда. Когда отряд прошел небольшое расстояние, Пэкер сообщил, что близ основного русла реки Рио-Гранде недавно обнаружены богатые месторождения, и вызвался доставить отряд к этим месторождениям.

Четверо из отряда настаивали на том, чтобы последовать советам Урая, однако Пэкеру удалось убедить пятерых, фамилии которых были Суон, Миллер, Нун, Белл и Хамфри, последовать за ним к месторождениям, тогда как остальные четверо продолжили путь к реке.

Из этой четверки двое умерли от голода и губительной стихии, но оставшиеся двое, перенеся неописуемые лишения, добрались наконец до форта Лос-Пинос. Фортом командовал генерал Адамс, и несчастным было оказано всяческое внимание. Восстановив силы, они направились обратно в цивилизованный мир.

В марте 1874 года генерал Адамс был командирован в Денвер, и одним холодным вьюжным утром служащие форта, которые в это время сидели за завтраком, были потрясены появлением в дверях человека дикого вида, который жалобно просил пищи и крова. Лицо его было страшным и распухшим, но в остальном он оказался в довольно хорошем состоянии, хотя желудок его не мог удержать какую-либо предложенную пищу. Он заявил, что его фамилия Пэкер, и утверждал, что пятеро его спутников бросили его, когда он заболел, но оставили ему винтовку, которую он и принес в форт.

Пэкер пользовался гостеприимством служащих форта в течение десяти дней, после чего убыл в местечко под названием Сэкуош, утверждая, что намерен устроиться на какой-нибудь транспорт и своим трудом оплатить проезд до Пенсильвании, где живет его брат.

В Сэкуоше Пэкер сильно запил, и выяснилось, что у него немало денег, В нетрезвом виде он весьма противоречиво рассказывал об участи своих спутников, и возникло подозрение, что от своих былых товарищей он избавился недостойными средствами.

В это время генерал Адамс остановился в Сэкуоше на пути из Денвера в Форт, и, когда он проживал там у Отто Мирса, ему порекомендовали арестовать Пэкера и расследовать его действия. Генерал принял решение доставить его в форт, и, следуя туда, они остановились в хижине майора Дауни, где встретили тех десятерых, которые вняли совету индейского вождя и прекратили поход. И тогда было доказано, что большая часть утверждений Пэкера – ложь, после чего генерал решил, что необходимо полное расследование, и Пэкер был связан и доставлен в форт, где содержался в строгой изоляции.

Второго апреля 1874 года в форт вбежали два сильно взволнованных индейца, держа в руках полоски мяса, которые они называли «мясом белого человека», по их утверждению, обнаруженные в непосредственной близости от форта. Поскольку полоски лежали на снегу, а погода была необычайно холодной, они хорошо сохранились.

Когда Пэкер увидел вышеназванные предметы, лицо его посерело и он рухнул на пол с тихим стоном. Были применены укрепляющие средства, и, умоляя о пощаде, он сделал заявление, которое сводилось к следующему.

«Когда я и еще пятеро покинули лагерь Урая, мы посчитали, что провианта нам хватит на предстоящий долгий и трудный путь. Однако запасы быстро таяли, и вскоре мы оказались на грани голода. Мы выкапывали корни из земли и питались ими несколько дней, однако, поскольку они не были питательны и поскольку ужасный холод загнал всех животных и птиц в норы, положение стало отчаянным. В глазах каждого из членов отряда появилось какое-то странное выражение, и все сделались крайне подозрительны друг к другу. Однажды я отправился собирать сучья для костра, а когда вернулся, то увидел, что мистер Суон, старейший из отряда, убит ударом по голове, а остальные заняты расчленением его трупа, готовясь пожрать его. Его деньги, до двух тысяч долларов, мы поделили между собой.

Этой пищи хватило лишь на несколько дней, и я предложил, чтобы следующей жертвой стал Миллер, так как он был самый упитанный. Ему раскроили череп тесаком в тот момент, когда он поднимал полено.

Следующими жертвами были Хамфри и Нун. Тогда Белл и я заключили торжественный договор, что, поскольку нас осталось только двое, мы должны держаться друг друга, что бы ни случилось, и скорее умереть от голода, чем покуситься друг на друга. Однажды Белл сказал: «Я так больше не могу» и бросился на меня, как голодный тигр, стараясь при этом ударить меня своим ружьем. Я парировал удар и убил его тесаком. Затем я разрезал его мясо на полоски, которые унес с собой, продвигаясь дальше. Когда с вершины холма я увидел форт, я выбросил оставшиеся полоски и, должен признаться, сделал это с большой неохотой, ибо уже пристрастился к человечине, особенно к грудинной части».

Закончив свой кошмарный рассказ, Пэкер согласился провести группу во главе с Г. Лаутером к останкам убитых. Он подвел их к высоким неприступным горам, и, поскольку он утверждал, что сбился с пути, было решено прекратить поиск и отправиться обратно на следующий день.

В ту ночь Пэкер и Лаутер спали рядом, и ночью Пэкер напал на Лаутера, намереваясь убить его и бежать. Однако Пэкера удалось одолеть, связать, и по возвращении в форт он был передан шерифу.

В начале июня того же года художник по фамилии Рейнольдс, из Пеории, штат Иллинойс, работая над этюдами на берегах озера Кристобаль, обнаружил останки пяти человек в зарослях болиголова. Четыре тела лежали в один ряд, а пятое, обезглавленное, было обнаружено неподалеку. В головах Белла, Суона, Хамфри и Нуна имелись пулевые отверстия от винтовочных выстрелов в затылок. Обнаруженная же впоследствии голова Миллера была раздроблена, очевидно от удара винтовкой, которая находилась рядом, причем ствол ее был отломан от приклада.

Внешний вид тел ясно указывал, что Пэкер повинен как в убийстве, так и в каннибализме. Он, вероятно, не лгал, говоря, что предпочитает грудинку, так как во всех случаях грудь была обрезана по самые ребра.

Также была обнаружена нахоженная тропа, ведущая от тел к близлежащей хижине, где были найдены одеяла и прочие предметы, принадлежащие убитым. Все указывало на то, что Пэкер проживал в этой хижине в продолжение многих дней после совершения убийств и что он часто подходил к телам с целью пополнить запас человеческого мяса.

По выяснении этих обстоятельств шериф подписал ордер с официальным обвинением Пэкера в пяти предумышленных убийствах, однако, пока шериф ездил оформлять ордер, арестованный бежал.

О нем ничего не было слышно девять лет, до 29 января 1883 года, когда генерал Адамс получил письмо из Чейенна, штат Вайоминг, в котором старатель из Солт-Лейк сообщал, что видел Пэкера лицом к лицу в данной местности. Информант сообщил, что беглец известен ныне как Джон Шварц и подозревается в соучастии в преступлениях некоей банды.

Началось расследование, и 12 марта 1883 года шериф Шарплесс из округа Ларами арестовал Пэкера, а 17-го того же месяца того же года шериф Смит из округа Хинсдейл доставил арестованного в Лейк-Сити, штат Колорадо.

Суд по обвинению Пэкера в преднамеренном убийстве Израэла Суона, совершенном в округе Хинсдейл 1 марта 1874 года, начался 3 апреля 1883 года. Было доказано, что каждый член отряда, за исключением Пэкера, располагал значительной суммой денег. Обвиняемый повторил свое первоначальное заявление, в котором утверждал, что убил только Белла, и только в порядке самообороны.

13 апреля суд присяжных признал обвиняемого виновным и приговорил к смертной казни. Пэкеру была предоставлена отсрочка приговора, и он незамедлительно подал апелляцию в Верховный суд. Тогда же его перевели в ганнисонскую тюрьму, чтобы он не погиб от рук разъяренной толпы.

В октябре 1885 года Верховный суд потребовал пересмотра дела, и было принято решение выдвинуть против Пэкера обвинение в непредумышленном убийстве пяти человек. Он был признан виновным по каждому пункту и приговорен к восьми годам лишения свободы за каждое преступление, что в сумме составило сорок лет.

Он был помилован и выпущен на свободу 1 января 1901 года и умер на ранчо близ Денвера 24 апреля 1907 года».

Пока Гилберт все это читал, я налил себе. Дороти бросила танцевать и присоединилась ко мне.

– Он вам нравится? – спросила она, кивком указывая на Квинна.

– Он приличный человек.

– Может быть, только иногда он такой ужасно глупый. Вы меня не спросили, где я ночь провела. Вам безразлично?

– Это не мое дело.

– Но я кое-что для вас узнала.

– Что же?

– Я была у тети Алисы. У нее не все дома, но она ужасно милая. Она мне сказала, что получила от отца письмо и он предостерегает ее от мамы.

– Предостерегает как? Что именно он пишет?

– Я не видела. Тетя Алиса зла на него уже несколько лет, и письмо она порвала. Она говорит, что он сделался коммунистом, а она точно знает, что Джулию Вулф убили коммунисты, и что они в конце концов и его убьют. Все дело в том, что они выдали какие-то секреты.

– О Боже! – сказал я.

– Ну я-то не виновата. Я вам просто передаю то, что сказали мне. Я же говорила, у нее с головой не в порядке.

– Она что, сказала тебе, что вся эта чушь была в письме?

Дороти покачала головой:

– Нет. Она только сказала, что там было предостережение. Насколько я помню, он будто бы написал ей, чтобы не верила маме ни при каких обстоятельствах и чтобы не верила никому, кто с нею связан, то есть никому из нас, я так понимаю.

– Постарайся вспомнить еще что-нибудь.

– А это все. Она мне больше ничего не сказала.

– Откуда пришло письмо? – спросил я.

– Она не знает, помнит только, что пришло авиапочтой. Говорит, что это ее нисколько не интересует.

– А что она об этом думает? То есть всерьез ли восприняла предостережение?

– Она сказала, что он опасный радикал, именно так и сказала, что ее не интересует его мнение.

– А по-твоему, это серьезно?

Она долго смотрела на меня, потом облизнула губы и сказала:

– Я думаю, что он…

Подошел Гилберт с книгой в руке. Он, казалось, был разочарован тем рассказом, который я для него нашел.

– Это очень интересно, – сказал он, – но, понимаете, я хочу сказать, это ведь не патология. – Он обнял сестру за талию. – Тут скорее вопрос стоял так: или это, или смерть.

– Конечно – если верить ему.

Дороти спросила:

– Вы о чем?

– Да вот, в книге написано, – ответил Гилберт.

– Расскажи ему про письмо, которое тетя получила, – сказал я Дороти.

Она рассказала.

Выслушав все, он раздраженно поморщился.

– Это же глупо. Мама нисколько не опасна. Просто у нее заторможенное развитие. Большинство из нас уже переросло и мораль, и этику, и все такое, а мама до них просто не доросла. – Он нахмурился и с глубокомысленным видом внес поправку: – То есть она может быть опасной, но это все равно что ребенок, играющий со спичками.

Нора танцевала с Квинном.

– А об отце ты что думаешь? – спросил я.

Гилберт пожал плечами:

– Я его не видел с самого детства. Насчет него у меня есть одна теория, но это в основном догадки. Главное… главное, знать бы наверняка – импотент он или нет?

Я сказал:

– Сегодня в Аллентауне он пытался покончить с собой.

– Нет!

Дороти вскрикнула так пронзительно, что Квинн с Норой прекратили танцевать, а она сама повернулась, резко подалась к брату и не менее резко спросила:

– Где Крис?

Гилберт посмотрел на нее, потом на меня, потом снова на нее.

– Не будь дурой, – холодно произнес он. – Он с этой девицей, с этой Фентон.

Не похоже было, чтобы она ему поверила.

– Ревнует, – пояснил он. – Тот самый сдвиг на почве матери.

Я спросил:

– Кто-нибудь из вас видел когда-нибудь этого Виктора Роузуотера, у которого с отцом были неприятности в ту пору, когда мы с вами познакомились?

Дороти покачала головой. Гилберт сказал:

– Нет. А что?

– Да так, мысль одна. Я тоже его никогда не видел, но мне дали его описание. Так вот, под это описание, с очень небольшими изменениями, вполне подходит ваш Крис Йоргенсен.

XIV

Вечером мы с Норой отправились в Радио-Сити, на премьеру мюзик-холла, просидели час, решили, что с нас хватит, и ушли.

– И куда? – спросила Нора.

– Все едино. Может, поищем эту самую «Чугунную Чушку», про которую говорил Морелли? Стадси Берк тебе понравится. Когда-то он был взломщиком сейфов. Утверждает, будто взломал сейф в хагертаунской тюрьме, когда сидел там тридцать дней за мелкое хулиганство.

– Давай.

Мы отправились на Сорок девятую улицу и, расспросив двух таксистов, двух разносчиков газет и полицейского, нашли это заведение. Швейцар сказал, что не знает никаких Берков, но пойдет спросит. К дверям подошел Стадси.

– Здорово, Ник! – сказал он. – Заходите.

Он был крепкого сложения, среднего роста. За последнее время растолстел, но нисколько не обрюзг. Ему было, скорей всего, около пятидесяти, но выглядел он на десять лет моложе. Лицо у него было широкое, некрасивое, но приятное, все в оспинах, волосы – какие сохранились – какого-то неопределенного цвета. Однако, даже и с лысиной, лоб его никому не мог показаться высоким.

Я пожал ему руку и представил Норе.

– Жена, – сказал он. – Подумать только. Ей-Богу, или мы будем драться, или пить шампанское.

Я сказал, что драться не будем, и мы вошли внутрь. Заведение было затрапезное, но уютное. Был час затишья, и в зале сидело только три посетителя. Мы уселись за столик в углу, и Стадси дал официанту предельно четкие указания, какую именно бутылку принести. Затем он внимательно посмотрел на меня и кивнул.

– Женитьба тебе не пользу пошла. – Он почесал подбородок. – И давненько же мы не виделись.

– Давненько, – согласился я.

– Он меня за решетку упрятал, – сообщил он Норе.

Нора сочувственно пощелкала языком:

– Он был хороший сыщик?

Стадси наморщил то, что ему заменяло лоб:

– Говорят, но я точно не знаю. Меня-то поймал только раз, да и то по чистой случайности – я в правостороннюю стойку встал.

– Что ж ты на меня этого психа Морелли натравил, а?

– Ты же знаешь этих иностранцев, – сказал он. – Все припадочные. Я и подумать не мог, что он такое выкинет. Он, знаешь, забоялся, что фараоны хотят навесить на него убийство этой дамочки, Вулф, а в газетах мы прочли, что ты вроде при этом деле состоишь. Я ему и говорю: Ник – он такой, он, может, даже и мамашу свою родную не продаст, а поговорить-то тебе с кем-то надо.

А он говорит, что так и сделает. Ты ему что, рожу состроил, что ли?

– Да нет, он дал себя выследить, когда входил, а потом решил, что это моих рук дело. А как он меня нашел?

– У него друзья, а ты вроде не прятался – или прятался?

– Я в городе-то всего неделю, и в газетах не сообщали, по какому адресу я остановился.

– Да ну? – спросил Стадси с интересом. – И где же тебя носило?

– Я теперь живу в Сан-Франциско. Как же он все-таки меня нашел?

– Роскошный город. Давненько там не был, но это роскошнейший город. Не могу тебе сказать, Ник, Спроси у него. Это его дело.

– Не говоря о том, что это ты его надоумил?

– Ну да, – сказал он, – не говоря, конечно. Но, понимаешь, я же тебе рекламу делал. – Он сказал это вполне серьезно.

Я сказал:

– Вот настоящий друг.

– Откуда ж я знал, что он психанет. Кроме того, он же тебя не сильно изувечил, а?

– Может, и не сильно, да только ничего хорошего… – Я замолчал – официант принес шампанское. Мы пригубили его и заявили, что оно бесподобно. Оно было довольно мерзким. – Думаешь, он убил девицу?

Стадси уверенно покачал головой:

– Никак.

– Если его сильно попросишь, он ведь может бабахнуть.

– Знаю, эти иностранцы все припадочные. Только он весь тот день здесь проторчал.

– Весь?

– Весь. Поклясться могу. Ребята и девчата что-то там праздновали наверху, и я точно знаю, что он не только не выходил, но даже и задницу от стула не отрывал весь день. Честное слово, это-то он сможет доказать.

– Тогда чего же он боится?

– А я знаю? Сам его об этом спрашивал. Но ты же знаешь иностранцев.

– Ага. Они припадочные. А не мог он дружка прислать ее проведать?

– Думаю, что ты этого парня неверно вычислил, – сказал Стадси. – Дамочку-то я знал. Она сюда иногда с ним захаживала. Ничего у них серьезного не было.

Не на столько он на ней свихнулся, чтобы иметь резон ее кончить. Честно.

– Она тоже на игле сидела?

– Не знаю. Видел – баловалась иногда. Может, просто компанейская была – он колется, ну и она…

– А с кем она еще ходила?

– А ни с кем, – безучастно ответил Стадси. – Есть тут одна сволочь, Нунхайм по фамилии, так он на нее глаз положил, только не больно-то у него получилось, как я понимаю.

– Вот, значит, откуда Морелли узнал адрес.

– Не будь дураком. Как же, станет Морелли с ним водиться, разве только врезать пару раз. Не он ли в полицию настучал, что Морелли с этой дамочкой знаком? Дружок твой?

Я подумал и сказал:

– Не знаю его. Слыхал, что он вообще-то оказывает полиции кой-какие услуги.

– М-м-м. Спасибо.

– За что спасибо? Я ничего не говорил.

– Согласен. Теперь ты мне скажи – с чего весь этот базар? Ее ведь убил этот тип, Винант, верно?

– Многие так думают, – сказал я, – только ставлю сто долларов против своих пятидесяти, что это не он.

Он покачал головой.

– В твои игры я на деньги не играю. – Он вдруг просиял. – Но я вот как поступлю – тогда можем и об заклад побиться, если хочешь. Помнишь, когда ты меня застукал, я и вправду не в ту стойку встал. И вот интересно мне – получится у тебе еще раз? Когда-нибудь, когда поправишься, мы могли бы…

Я усмехнулся и сказал:

– Нет, я не в форме.

– Да я сам разжирел, как боров, – настаивал он.

– Кроме того, тебе просто не повезло в тот раз: ты равновесие потерял, а я стоял крепко.

– Самолюбие мое щадишь, – сказал он, а потом призадумался и добавил: – Правда, тогда тебе действительно повезло. Ну, если не хочешь… Позвольте наполнить ваши бокалы!

Нора решила, что хочет быть дома пораньше и потрезвей, поэтому мы покинули Стадси и его «Чугунную Чушку» чуть позже одиннадцати. Он проводил нас до такси и энергично пожал нам руки.

– Имел большое удовольствие, – сказал он нам.

Мы тоже наговорили ему любезностей и уехали.

Нора нашла, что Стадси неотразим.

– Половину не поняла из того, что он говорил.

– Подходящий парень.

– Ты сказал ему, что сыском больше не занимаешься?

– Он решил бы, что я ему что-то вкручиваю, – пояснил я. – Для таких придурков, как он, ведь как? Сыщиком был, сыщиком и помрешь. Чем он будет думать, что я ему соврал, лучше уж и в самом деле соврать. Сигареты есть? Он мне по-своему доверяет.

– А ты правду говорил, когда сказал, что Винант не убивал ее?

– Не знаю. Мне кажется, что правду.

В «Нормандии» меня ждала телеграмма от Маколея из Аллентауна:

«ЭТО НЕ ВИНАНТ И НА САМОУБИЙСТВО НЕ ПОКУШАЛСЯ».