Текст книги "Звездный страж (Авторский сборник)"

Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)

– Да и мне, признаться, тоже, – присоединился другой. – Может, в самом деле, что-то стряслось?

– Если кто-то из них сломал руку или того хуже – шею, другой давно бы прибежал позвать на помощь, – размышлял вслух еще один. – Кроме того, будь это кто другой, я бы давно пустился на поиски. Но мы же все знаем этих охламонов. Уже не в первый раз Джонсон и Грир выбираются в джунгли. Видно, у них головы отравлены после киношек про Тарзана. Это же просто пара здоровых переростков, у которых каждый бицепс с ляжку, а ума столько, что под наседкой найдешь больше.

– Джонсон – не ребенок, – возразил первый. – Он бывший морпех-тяжеловес, который все никак не отвыкнет, что у него за плечами нет парашюта. Еще не напрыгался.

– Да, вероятно, они просто заблудились. Заплутать не сложно, особенно когда есть такое желание. Четыре раза я ночевал за пределами лагеря и все…

– Не нравится мне это, – твердо оборвал его Кампенфельдт.

– Ну, хорошо – тебе это не нравится. И что ж ты собираешься делать? Позвонить копам?

– Здесь нет телефона, как тебе не хуже моего известно, – отвечал Кампенфельдт. – Кто станет тянуть провода в такие дебри? – Он задумчиво вытер лоб. – Даю им время – до утра. Если они не вернутся на рассвете, я отправлю Сида на мотоцикле, чтобы сообщил лесникам. И никто не станет говорить, что я отсиживал задницу, махнув на все рукой.

– Сказал – как отрезал, Оли! – одобрил один из слушателей. – Ты приглядываешь за детьми природы, а они – за тобой.

Раздалось несколько смешков, правда, беззлобных. Через полчаса Джонсон и Грир были преданы забвению.

Полдень только-только вступил в свои права, когда в капитанскую кабину ворвались операторы слежения. Они настолько забылись, что не потрудились даже воспроизвести формы Ид-Вана. Оставаясь шарообразным и бледно-розовым, старший этой тройки выпалил, неистово жестикулируя:

– Двое ушли, капитан.

– Что значит – двое ушли? – вопросил капитан и уставился на него, как на телеграмму о собственном увольнении.

– Две динамические искры исчезли.

– Вы уверены? – Не дожидаясь ответа, Ид-Ван метнулся к приемникам.

Все оказалось правдой, жестокой правдой. Шесть шаров все еще держали крошечные огоньки. Две – оставались пусты, непричастные к процессу свечения. Пока капитан смотрел, не в силах вынести удара, погас еще один. Затем, один за другим, еще трое.

Начальник разведки вошел со словами:

– В чем дело? Что-то не так?

Медленно, почти задумчиво, Ид-Ван ответил:

– В несколько последних мгновений шесть разведчиков были окружены жизнью. – Он тяжело дышал, похоже, с трудом воспринимая очевидность пустоты шаров. – Эти приборы говорят, что они мертвы, и если это действительно так, – то они не могут сохранять прежнюю форму. Их тела автоматически перейдут в форму отцов. А вам известно, что это значит.

– Полный провал, – произнес командир разведчиков, уставясь на опустевшие шары.

Оба оставшихся огонька погасли.

– Полная боевая готовность! – завопил Ид-Ван. – Задраить люки! Прочистить дюзы! Стартуем! – Он дико оглянулся на По-Дука. – Штурман! Не моститесь здесь, как эбельминт, застрявший в собственной скорлупе. Марш в кресло пилота, идиот, у нас нет времени на философствования!

Что-то пронеслось над их пропащими головами. Что-то тенью скользнуло в ближайшем иллюминаторе. Что-то продолговатое, пропорционально сложенное, но слишком уж проворное для детального осмотра. Оно улетучилось почти так же внезапно, как появилось, оставив после себя заметно отставший шум: какой-то вой с надрывом.

Раздался голос радиста:

– Источник мощного сигнала поблизости. Похоже, это их…

Дюзы корабля глухо кашлянули, зашипели, изрыгнули огонь и надсадно закашлялись вновь. Какое-то дерево занялось пламенем за периметром уже выжженной земли. Дым, поднявшийся от дерева, стал сигналом, различимым за многие мили. Ид-Ван приплясывал от нетерпения. Он ворвался на капитанский мостик.

– Стартуй, окаянный По-Дук, живо!

– Подъем нас не спасет, капитан, счетчики показывают, что…

– Смотрите! – возопил Би-Нак, указывая в последний раз…

Сквозь экран переднего обзора они смогли увидеть то, что близилось к ним: клин из семи стремительных точек. Приближавшиеся точки удлинялись, выпуская крылышки. Они беззвучно прострелили пространство над головами. Что-то черное и тяжелое посыпалось с неба, осыпая корабль и землю вокруг.

Гул авиамоторов опоздал – его заглушил рев и потрясающие взрывы авиабомб.

В своем последнем превращении ригелиане обрели форму единого облака разрозненных молекул.

Поудобнее устроившись в кресле, разъездной телерепортер загнусил:

– Не успел я сунуть нос в офис, как директор студии сцапал меня и велел без промедления мчаться сюда и дать затаившему дыхание миру честный и беспристрастный крупный план инопланетного вмешательства. На полпути меня задержали наши ВВС и на несколько часов отсекли от района боевых действий. «Что же, – спросите вы, – обнаружил я по прибытии?» – Он фыркнул – иронически и печально: – Свалку горящих бревен вокруг гигантской воронки! И – ничего более. Ни сосиски…

Вытянув свой почти бесконечный носовой платок из кармана, Кампенфельдт возил им по лбу.

– Мы здесь держимся на расстоянии протянутой руки от всего цивилизованного. У нас нет ни телефона, ни радио, ни видео. Так что я даже не знаю, о чем вы говорите.

– Похоже на то, – пустился в объяснения репортер, – что они разбросали своих шпионов ночью по окрестным паркам. Долго они не рыскали. Двадцать шагов и клэнси сцапали их.

– Че?

– Ну, значит, копы, – пояснил другой. – Мы взяли лиц первой пары по утренней телесводке. К нам поступил десяток тревожных звонков от очевидцев, опознавших Джонсона и Грира. Мы решили, что названные Джонсон и Грир были не в себе. – Тут он саркастически хмыкнул.

– Временами я о себе думаю то же самое, – признался Кампенфельдт.

– Затем, полчаса спустя, следующая станция в цепочке, бесцеремонно нарушив авторские права, также продемонстрировала Джонсона и Грира. Следующие сенсации доходили через каждые десять минут. К десяти часам появилось уже четыре пары наших героев дня, и все были схвачены в похожих обстоятельствах – они засветились в общественных парках. Создалось такое впечатление, будто весь окосевший мир вознамерился стать Джонсоном или на худой конец Гриром.

– Но только не я, – заартачился Кампенфельдт. – И никто из наших. Ни за какие коврижки.

– Ценность новостей об этом происшествии, естественно, возрастала с каждой минутой. Придя к соглашению, станции включили всю восьмерку в утренний рекламный блок. Единственной нашей мыслью было попридержать что-то напоследок. Чины военной разведки в Вашингтоне увидели трансляцию, надавили на местных копов, сложили два и два и получили, как говорится, четыре – если не сказать – восемь.

– И потом?

– Они очень серьезно заинтересовались всеми этими Джонсонами и Грирами. Они дали им то, что некоторые называют, посмеиваясь в кулак, обхождением. Ну, те отвечали, как полагается, только ничего из сказанного смысла не имело. Один из гостей предпринял попытку к бегству, естественно, неудачную, поскольку был сражен на самом старте. Он так и оставался Джонсоном, когда шмякнулся оземь, но уже через минуту его тело превратилось в нечто несусветное. Вы бы видели – у вас бы желудок вывернуло.

– В таком случае, отказываюсь от подробностей, – поспешил заверить его Кампенфельдт, оглаживая свое брюхо.

– Вот тут-то у всех глаза и раскрылись. То, что никак не может принадлежать этому миру, ясное дело, должно явиться из какого-нибудь другого. Власти обошлись очень круто с оставшимися семерыми, которые держали себя в руках, пока не поняли, что их раскололи. После чего они тотчас же предпочли смерть бесчестию, оставив нам восемь порций студня и никаких комментариев.

– Фу ты! – вырвалось у Кампенфельдта.

– Наш единственный ключ лежал в Джонсоне и Грире. Раз уж эти существа копировали всамделишных людей, оставалось только отыскать следы по наводкам очевидцев. Тут как раз вмешались лесные братья, рассказали про ваше сообщение об исчезновении.

– Да, это я передал, – скромно подтвердил Кампенфельдт. – И скажу, положа руку на сердце, знай бы я, куда ушли эти двое, то сам бы заблудился, но искал, не переставая.

– Ну а потом прибыли ВВС. Им было приказано лишь провести осмотр. Если уж корабль был обнаружен внизу, значит, там ему и полагалось стоять – до прибытия корреспондентов. Но вы же знаете этих парней из ВВС – у них вечно руки чешутся. Они, как всегда, перестарались и не оставили ни вот такусенького кусочка металла, – обозреватель продемонстрировал свой мизинец. – И что теперь показывать в очередной сводке теленовостей? Воронку и обгорелые пни?

– Все не так уж и плохо, – заметил Кампенфельдт. – Кому по душе смотреть штуки, которые лезут к вам в постель, норовя обернуться дядюшкой Вилли? С такими тварями и вовсе не разберешь, кто есть кто вокруг тебя.

– Такого вам бы не захотелось! – Репортер ностальгически поразмышлял с минуту и продолжил: – Но симуляция, однако, была совершенной. Если бы не один досадный промах… Конечно, голых разведчиков нельзя было не заметить! – Он почесал затылок и задумчиво посмотрел на остальных. – Просто поразительно, как угораздило их выбрать местом высадки именно нудистский лагерь?

– Центр солнечного оздоровления, – гордо поправил его Кампенфельдт, отирая лоб.

И Я ВПОЛЗУ В ТВОЙ ШАТЕР

Морфад сидел в каюте и хмуро созерцал переборку. Он был серьезно встревожен и не мог этого скрыть. Сложившаяся ситуация огорчала, как грандиозная крысоловка. Выбраться из нее можно было лишь при помощи прочих крыс.

Прочие, однако, не собирались даже пальцем пошевелить ради собственного спасения. В этом он был абсолютно уверен. Да и как убедить остальных избежать катастрофы, не имея возможности объяснить, что они уже увязли по самую шею?

Крыса мечется в капкане лишь потому, что испуганно осознает его существование. А пока остается в счастливом неведении насчет неволи, капкана как бы и нет. В этом удивительном мире орда высокоразумных инопланетян не производила ничего на протяжении всей своей истории. Пяти десяткам скептически настроенных альтаирян предстояло избежать ловушки, в которую попали четыре тысячи миллионов землян.

Он так и не тронулся с места, предаваясь скорбным размышлениям, когда вошел Харака с сообщением:

– Выступаем с рассветом.

Морфад не ответил.

– Жаль, конечно, покидать такое место, – добавил Харака, решив, что на сей раз может поболтать вволю. Капитан корабля был крупным, породистым экземпляром альтаирянской фауны. Потирая гибкие пальцы, он продолжал: – Нам необыкновенно повезло открыть эту планету, повезло просто умопомрачительно. Мы обрели кровных братьев по разуму, их жизненные формы соответствуют нашим стандартам, они, как и мы, способны к пространственным перемещениям, дружелюбны и готовы к сотрудничеству.

Морфад не отвечал.

– Мы получили самый сердечный прием, – с энтузиазмом продолжал Харака. – Наш народ был чрезвычайно тронут. Великая будущность распахнута перед нами – в этом нет сомнений. Землянско-альтаирянский союз станет непобедим. Совместными усилиями мы сможем покорить всю галактику.

Морфад не отвечал.

Остывая, Харака окинул его неодобрительным взором:

– Что стряслось с тобой, каменнолицый брат мой?

– Радость не переполняет меня.

– Всякий бы сказал то же самое, взглянув на твой лик. Он хранит выражение необычайно кислого шамшсида – на старом высохшем кусте. И это в пору столь небывалого цветения и триумфа! Ты чем-то болен?

– Нет. – Медленно повернувшись, Морфад встретил его взглядом в упор. – Ты веришь в пси-способности?

Харака был застигнут врасплох:

– Ну, даже не знаю… Ведь меня, капитана, готовили на инженера-навигатора, и потому я не претендую на звание эксперта в области парапсихологии. Ты спрашиваешь меня о том, в чем я не компетентен. А что скажешь ты? Ты-то веришь в них?

– Сейчас – верю.

– Сейчас? А почему – сейчас?

– Вера утвердилась во мне. – Морфад колебался в нерешительности. – У меня открылся дар телепатии.

С недоверием осмотрев его, Харака наконец произнес:

– Ты – обнаружил? Ты хочешь сказать, это случилось недавно?

– Да.

– И когда же?

– С тех пор как мы прибыли на Землю.

– Я в этом ничего не смыслю, – смущенно признался Харака, сбитый с толку. Уж не хочешь ли ты сказать, что какие-то особенные условия здешнего существования дали тебе возможность читать мои мысли?

– Нет, твоих мыслей я не читаю.

– Если мне не изменяет память, ты только что говорил, что стал телепатом.

– Так оно и есть. Я могу слышать мысли так же отчетливо, как и слова, произносимые вслух. Но – за исключением твоих мыслей – и мыслей прочих членов экипажа.

Харака наклонился, весь – внимание.

– Ах, так значит, ты читаешь мысли землян? И что ж ты там услышал, отчего на тебе лица нет? Морфад, не томи – я ведь все-таки твой капитан, твой командор! Твоя первейшая и священная обязанность – доносить мне обо всем подозрительном, что ты можешь узнать о землянах. – Выждав, он добавил, с заметно возросшим нетерпением: – Ну, давай же, не тяни!

– Об этих гуманоидах я знаю не больше вашего, капитан, – начал Морфад. – Все говорит, что они в самом деле искренни, но мне неведома природа их мыслей.

– Но, именем звезд, Морфад, не хочешь же ты сказать…

– Мы общаемся, – не дал ему договорить Морфад. – Но что бы я там ни подслушал, что бы ни пропустил мимо ушей – мысли землян будут зависеть лишь оттого, что они в них вкладывают.

– Не канителься, – торопил Харака, уже утомленный всей этой словесной игрой. – И какие же конкретно мысли ты успел прочитать?

Собравшись с духом, Морфад выпалил:

– Мысли земных собак.

– Собак? – Харака откинулся и ошарашенно уставился на него. – Собак? Ты это серьезно?

– Серьезнее не бывает. Я слышу собак – только их и больше никого. И не спрашивайте меня, почему – я все равно не смогу ответить, потому что – не знаю. Каприз природы.

– Так, значит, ты читаешь их мысли со времени нашего прибытия на планету?

– Да.

– И что же ты успел услышать?

– Предо мною метали жемчужины инопланетной мудрости, – объявил Морфад. – И чем больше я вникал в их содержание, тем в больший ужас приходил.

– А ну-ка, напугай и меня парочкой жемчужин, – попросил Харака, пряча улыбку.

– Цитирую: «Наивысший критерий разумности – способность жить в соответствии со своими желаниями, не работая», – вспомнил Морфад. – Цитирую: «Искусство возмездия – в том, чтобы скрыть его от любого подозрения». Цитирую: «Самое отточенное, самое утонченное, самое эффективное оружие во всем космосе – то лесть».

– Хм?

– Цитирую: «Всякое разумное существо рано или поздно начинает видеть в себе бога. Обращайся с ним как с богом, и оно станет добровольным рабом».

– О, нет, – отверг последнее Харака.

– О, да, – настаивал Морфад. Он пренебрежительно махнул рукой в сторону иллюминатора, где светился пейзаж гостеприимной планеты. – Вот оно, место, где живут целых три, а то и все четыре миллиона божков, за которыми носятся с высунутым языком, которым прислуживают, на которых взирают преданно и самозабвенно. Ведь боги благосклонны к тем, кто обожает их! – Он цокнул языком. – Любовники знают это – и поэтому любовь достается дешево.

– У тебя явно не в порядке с головой, – озабоченно произнес Харака.

– Цитирую: «Для того чтобы успешно править мыслящим существом, его следует оставлять в счастливом неведении о происходящем», – и снова цокнул языком. – Разве это – безумие? Не думаю. Тут есть определенный смысл. Это работает.

– Но…

– Взгляни сюда. – Он бросил что-то на колени сидящему Хараке. – Что это, по-вашему?

– То, что земные жители называют бисквитом, крекером.

– Совершенно верно. Так вот, чтобы изготовить такую простую вещь, некоторые земляне, невзирая на погоду, в дождь, ветер и зной возделывают поля, засеивают их пшеницей, собирают урожай машинами, которые в поте лица изготавливают другие земляне. Затем они развозят зерно, укладывают его в специальные хранилища, подвергают размолу, обогащают муку с помощью различных процессов, выпекают, запаковывают и развозят по всему миру. Короче, если гуманоиду с Земли приспичит съесть крекер, это обернется его землякам в массу затраченных человеко-часов.

– Так и?..

– Когда гобы, земные собаки, хотят взять кого-нибудь в услужение, они становятся на задние лапы, сучат передними и восхищаются избранником как богом. Вот и все. Этого вполне достаточно.

– Но, комета побери, собака же – существо неразумное!

– Так нам кажется, – сухо откликнулся Морфад.

– Они по-настоящему и не могут ничего сделать.

– Это смотря что считать настоящим.

– У них же нет ни пальцев, ни рук.

– А им этого и не надо – достаточно одной головы.

– Значит, так – смотри, – заявил Харака, явно задетый за живое. – Мы, альтаиряне, изобрели и построили корабли, способные странствовать в межзвездных пространствах. Того же достигли и земляне. Собаки же землян не сделали этого и не смогут в ближайший миллион лет. Когда хоть одна собака наберется ума и способностей достичь другой планеты, я съем свою шляпу.

– Можешь приступать к еде, – обронил Морфад. – У нас как раз две собаки на борту.

Харака позволил себе презрительный смешок.

– Этих мы получили от землян на долгую память.

– Конечно, они нам дали – но по чьему повелению?

– Это было… проявление доброй воли.

– Да ну?

– Неужели тебе взбрело в голову, что это собаки внушили им? – нахмурился Харака.

– Я в курсе, – парировал Морфад с хмурым видом. – И ведь они не дали нам пару самцов или пару самок, нет, разрази меня гамма-излучение! Самца – и самку. Кобеля и сучку они, видите ли, преподнесли нам в дар. Щедрые дарители сказали, что мы сможем их разводить. Таким образом, в самом скором времени наши миры осветит неумирающая любовь лучшего друга человека.

– Чушь! – воскликнул Харака.

Морфад продолжал:

– Ты одержим старой, вышедшей в тираж идеей о том, что завоевание идет путем агрессии. Неужели тебе непонятно, что совершенно чужеродная, инопланетная нам раса естественным образом использует совершенно чуждые, инопланетные методы? Собаки пользуются своей тактикой, совсем не нашей. Они не станут брать над нами верх с помощью кораблей, пушек и оглушительного «ура!». Такова их натура – вкрасться в доверие, вползти на брюхе с глазами, в которых светятся расчетливый героизм и способность к самопожертвованию. И ежели мы не остережемся, то скоро окажемся целиком во власти пресмыкающихся подхалимов.

– Я нашел-таки слово, определяющее твое психическое состояние, – огорченно произнес Харака. – Это называется кинофобия, то бишь собакобоязнь.

– Вызванная вполне обоснованными причинами.

– Фантастическими.

– Вчера я заглянул в собачью лавку. Кто же делает все эти шампуни, ванночки, дезодоранты, присыпки и притирки? Другие собаки? Если бы! Земные женщины нянчатся с собачками днями напролет. Как тебе такая фантазия?

– Данный факт вполне можно списать на некоторую эксцентричность землян. Больше ничего за этим не стоит. К тому же и нам не чужды некоторые странности.

– Тут ты прав на все сто, – согласился Морфад. – И за тобой я заметил одну такую… странность. Как, впрочем, и вся остальная команда.

Глаза Хараки сузились.

– Что ж, ты можешь назвать ее. Я не боюсь взглянуть на себя со стороны.

– Хорошо. Смотри, сам захотел… Ты слишком много уделяешь внимания Кашиму. Твой слух всегда отдан ему. Ты слушаешь его тогда, когда не хочешь слушать никого. – И все, что он говорит, – средоточие истинной мудрости – для тебя.

– Э-э, так ты завидуешь Кашиму?

– Ничуть, – заверил его Морфад, пренебрежительно отмахнувшись. – Я презираю его по тем же причинам, что и любой другой член экипажа. Он профессиональный лизоблюд. Большую часть своего времени он прислуживается, льстит, потворствует твоему самолюбию. Он – прирожденный подхалим, научивший тебя обращению с псами Земли. Его лесть для тебя как наркотик. Вот как обстоит дело, и не говори мне, что это не так, потому что все наши знают, что это именно так.

– Я не так глуп, как тебе кажется, и уже дал понять Кашиму его место. Он не властен надо мной.

– От трех до четырех тысяч миллионов землян содержат четыреста миллионов собак, знающих свое место, и также убеждены, что собака у них и пикнуть не может безнаказанно.

– Не верю.

– Еще бы ты верил. Но слабо надеюсь, что это когда-нибудь произойдет. Раз Морфад говорит тебе такие вещи – значит, он или безумен, или лжец. Но если Кашим, который стелется у подножия твоего трона, забросит удочку, ты проглотишь его крючок вместе с леской и грузилом. У Кашима – ум земного пса и та же логика, понимаешь?

– Неверие мое имеет более солидное основание, чем все, сказанное тобою.

– Например? – поинтересовался Морфад.

– Некоторые земляне – телепаты. Поэтому имей этот миф об изощренном владычестве собак место в действительности, они давно узнали бы обо всем. И ни одного пса не уцелело бы в здешнем мире. – Харака сделал паузу и выразительно закончил: – Но они же об этом ведать не ведают!

– Телепаты земли могут прослушивать мысли себе подобных, но не собачьи. Я же слышу только мысли собак, и – никаких других. Почему – не знаю, но это именно так.

– Мне все это представляется полной чепухой.

– Так и должно быть. Оттого-то мне сейчас всего дороже тот, у кого остался слух в мире глухом, как камень.

Харака поразмыслил и произнес немного погодя:

– Предположим, я готов внять тебе – и что, по-твоему, мне делать с этим дальше?

– Отказаться от собак, – выпалил Морфад.

– Легко сказать. Добрые отношения с землянами жизненно важны для нас. Как я могу отвергнуть дар от чистого сердца, не оскорбив при этом дарителей?

– Прекрасно. Не отвергай подарка. Измени его условия. Попроси двух самцов – или самок. Смягчи ситуацию цитатой из альтаирянского закона, запрещающего ввоз инопланетных животных, способных к естественному размножению.

– Я не могу этого сделать. Слишком далеко все зашло. Мы уже приняли животных и выразили свою благодарность. Более того, способность к размножению является существенной частью дара, она отвечает чаяниям дарителей. В наше распоряжение предоставили новый вид – расу собак.

– Ты это сказал! – заключил Морфад.

– По вполне понятным причинам, мы не сможем удержать их от размножения, когда прибудем домой на родную нашу планету. Теперь нам с землянами предстоит нанести друг другу массу визитов. Как только они выяснят, что наши собаки дали слабину в темпах размножения, они тут же расчувствуются и всучат нам еще дюжину для подкрепления генофонда. А то и сотню – с них станется. Так что нам придется еще солонее.

– Ладно, – Морфад пожал плечами, устало соглашаясь. – Значит, мы вообще можем сдаться без боя. Просто станем еще одним королевством собак. Еще раз процитирую: «Для успешного правления требуется счастливое неведение рабов». – Он одарил Хараку кислым взором. – Будь выбор за мной, я бы дождался выхода в открытое пространство и там сделал этой собачьей парочке маленький «вперед» с наилучшими пожеланиями, выбрасывая из ближайшего воздушного шлюза.

Харака цинично ухмыльнулся, словно поздний жилец в ответ на заученную присказку пьяного дворника:

– И твой поступок стал бы основным доказательством того, что ты находишься в плену иллюзий.

Испустив глубокий вздох, Морфад спросил:

– Это почему?

– Ты собрался вышвырнуть в открытый космос двух первых членов расы господ. Ничего себе узурпация! – Харака вновь ухмыльнулся. – Слушай, Морфад, а ведь, согласно твоей теории, ты знаешь нечто, никому не известное – то, о чем никто даже не догадывался. Короче, ты единственный носитель этого исключительного знания. Да ведь одно это делает тебя могущественным врагом целой расы собак. Они не позволят тебе задержаться на этом свете и перечить их воле или просто проговориться об их планах. Скоро ты будешь мертвее стартовой ракеты. – Он подошел к люку и распахнул его с прощальным салютом. – Хотя, на мой взгляд, по виду не скажешь, что ты собрался к праотцам.

В закрывающуюся дверь Морфад успел выкрикнуть:

– Это еще большой вопрос: слышат ли они меня, как я – их? Я сильно сомневаюсь на этот счет, потому как это просто странный каприз при…

Замок защелкнулся. Он сумрачно посмотрел на люк, раз двадцать прошелся взад-вперед по каюте, наконец, вновь подгреб кресло, в котором сидел во время разговора, и молча опустился в него, скрипя мозгами в поисках выхода. Как уберечься от самого отточенного, самого утонченного, самого эффективного оружия во всем космосе – лести?

Да, он искал способ, как совладать с четвероногими воинами, невероятно искусными в использовании этого самого отточенного из орудий Творения. Профессиональные подхалимы, лизоблюды, угодники, подмастерья у мехов самолюбия, выдрессированные почти до совершенства вековым естественным отбором в искусстве, против которого не видится никакого эффективного средства обороны.

Как отбить грядущую атаку? Как сдержать эту орду, чем противостоять?

«Да, мое Божество!»

«Конечно, мое Божество!»

«Все, что пожелаешь, мое Божество!»

Как защищаться от столь коварной техники, каким карантином или…

Во имя звезд! Вот оно! Именно – карантин! На Пладамине, отработанной планете, забытой и непотребной, – там они смогут размножаться, сколько заблагорассудится, льстить направо и налево и повелевать растениями и насекомыми. И утешительный ответ всегда наготове для любого земного туриста-проныры.

«Собаки-то? Ну, конечно, плодятся, что с ними станется? Такие проворные – прямо страсть. Мы им и мирок выделили. Прекрасное место! Называется Пладамин. Если желаете посетить, организуем с нашим превеликим…»

Просто чудесная идея. Разрешение всех проблем, не оставляющее тяжелого осадка в чувствах дружественных землян. Сослужит службу в будущем и на веки вечные. Однажды выброшенные на Пл ад амин, собаки при всем своем коварстве уже никогда не смогут перешагнуть его границ. Что же касается туристов с Земли, которые станут и впредь подсовывать четвероногих, то можно будет ненавязчиво убедить их оставлять свои подарки в собачьем раю, специально устроенном Альтаиром для этих милых животных. Там-то собачки обнаружат себя неспособными заправлять никем, кроме своих сородичей. Там они за милую душу смогут паразитировать друг на друге, а если не по нутру – ничего, стерпят.

Бесполезно излагать столь удачный план Хараке – само собой, он отнесется к нему предвзято. Придется подождать до возвращения домой, чтобы на месте изложить властям. Даже если им будет трудно поверить его истории, они все же предпримут необходимые меры предосторожности, ибо лучше семь раз проверить, прежде чем один раз отрезать. Да, они сыграют наверняка и предоставят Пладамин собакам. Сидя в кресле пилота, он взглянул на экран наблюдения. Далеко внизу многолюдное сборище землян ожидало торжественного момента отбытия космических гостей. Поодаль, за толпой, он заметил крошечного, ухоженного до карикатурности пса, который волок землянку на другом конце тонкой легкой цепочки. Бедная девчушка шла, куда потянет ее собака, – и все же чувствовала себя, наивная, хозяйкой положения.

Отыскав свою стереокамеру, Морфад пощелкал переключателями, убеждаясь в исправности, и, пригнувшись, вылез в коридор к распахнутому люку воздушного шлюза. Самое время запечатлеть внушительную толпу провожающих. У самого выхода он с камерой в руке запнулся обо что-то четвероногое и короткохвостое, оно так внезапно сунулось между ног. Он выпал из люка, не выпуская камеры, и устремился к земле сквозь свист ветра в ушах и пронзительные женские крики провожающей публики.

– Похороны задержат нас дня на два, – с официальной печалью в голосе произнес Харака и после небольшой траурной паузы добавил: – Скорблю о друге. Блестящий ум, он был достоин лучшей участи, если бы не помрачение перед самым наступлением конца. Отрадно, однако, что нашу экспедицию постигла лишь одна роковая утрата.

– Могло случиться хуже, сэр, – подобострастно отозвался Кашим. – На его месте могли оказаться вы. Благодарение небесам, что этого не произошло.

– Да это вполне мог быть я, – Харака посмотрел на него заинтересованно. – И что, Кашим, тебя это огорчило бы?

– Еще как, сэр. Не думаю, что кто-либо другой на борту корабля мог бы почувствовать эту потерю столь глубоко. Мое уважение и восхищение вами таковы, что…

Он осекся, когда заметил: кто-то прокрался в рубку, положил голову на колени Хараке и задушевно-доверчиво уставился на капитана. Кашим досадливо нахмурился.

– Хоро-оший мальчик! – похвалил Харака, почесывая уши незваного гостя.

– Уважение и восхищение, – повторил Кашим, повысив голос, – таковы, что…

– Хо-роший мальчик! – вновь произнес Харака. Он ласково потрепал одно ухо, затем другое, не сводя умиротворенного взгляда с трепыхавшегося от удовольствия обрубка.

– Как я уже докладывал, сэр, мое уважение…

– Хороший мальчик! – Глухой ко всему прочему, Харака скользнул ладонью вниз и принялся скрести собачий подбородок.

Кашим одарил Хорошего Мальчика взглядом, в котором содержалась хорошо сконцентрированная ненависть. Пес с очевидным равнодушием покосился в ответ коричневым глазом. С этого момента участь Катима была решена.