Текст книги "Звездный страж (Авторский сборник)"

Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 44 страниц)

– Мы сопровождаем вас – мой друг и я, – подчеркнул Рейвен. Он распахнул дверь. – Пошли.

Торстерн медленно поднялся.

– Я сверну себе шею.

– Ничего с вами не случится. Мы вас поддержим.

– А вдруг вам что-нибудь помешает?

– Исключено.

В разговор вмешался пилот:

– Если вы левитаторы, то должны знать, что правилами запрещено покидать летательный аппарат над жилыми массивами. Оставив замечание без ответа, Рейвен продолжил: – У вас есть выбор. Во-первых, вы можете попробовать достать то, что у вас в боковом кармане, и посмотреть, что произойдет. Во-вторых, можете выпрыгнуть наружу в одиночку, и тогда мы посмотрим, как глубоко вы зароетесь при посадке. В-третьих, конечно, вы можете направить вертолет к земле и разбиться вдребезги. Но если вы предпочтете очутиться внизу целым и невредимым, вы пойдете с нами.

Мысленная реакция Торстерна была следующей:

– ОН МОЖЕТ ЗАГИПНОТИЗИРОВАТЬ МЕНЯ И ЗАСТАВИТЬ ДЕЛАТЬ ВСЕ, ЧТО ОН ЗАХОЧЕТ. ВСЕ, ЧТО УГОДНО, ДАЖЕ УМЕРЕТЬ. И ДАЖЕ ЧЕРЕЗ МОНИТОР. НО ИНИЦИАТИВА ДОЛЖНА ПРИНАДЛЕЖАТЬ МНЕ. НАДО ДОЖДАТЬСЯ БЛАГОПРИЯТНОГО СЛУЧАЯ. СЕЙЧАС ЕГО ЧАС, МОЙ ПРИДЕТ ПОЗЖЕ. ПРИ ДРУГИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ БУДУТ ДРУГИЕ ВОЗМОЖНОСТИ.

– Вполне разумно, – одобрил Рейвен. – Держитесь нас, пока мы не блефуем. Затем можете порвать с нами.

– Я знаю, что вы телепат и мои мысли для вас – открытая книга. – Торстерн подвинулся к двери. – Я действительно ничего не могу поделать. Пока.

Он постарался успокоиться, когда Рейвен крепко взял его за одну руку, а Чарльз за другую. Способные левитировать почти с самого рождения мыслят в соответствии со своим талантом, но все остальные мыслят в соответствии со своими ограничениями. Торстерн имел голову на плечах и обладал почти звериной отвагой, но тем не менее все его существо восставало против прыжка в пустоту. С парашютом или антигравитационным поясом он не колебался бы ни минуты. Но поддерживаемый лишь руками мутантов, к тому же – врагов, он боялся отчаянно.

Торстерн закрыл глаза, глубоко вздохнул и вдруг почувствовал, как желудок подступил к горлу. Втроем они камнем шли вниз. Плотный, насыщенный водяными парами воздух окружил его, раздувая брюки и волосы, в ушах засвистел ветер.

Он уже представлял, как снизу стремительно надвигается страшная каменная стена или скошенная крыша, готовая переломать всем троим ноги и расплющить тела, но в этот момент сработали две сильные руки. Силясь совладать с нервами, Торстерн приоткрыл глаза и успел заметить, как из тумана быстро возник край крыши, пронесся вверх, и вся троица опустилась на панель.

Высоко над ними пилот бубнил в передатчик:

– Двое парней захватили его на высоте двух тысяч футов. Я полагал, они левитаторы, но они полетели вниз камнем. Что? Нет, не сопротивлялся и не давал мне никаких приказаний. Насколько я могу судить, они должны были упасть в секторе девять, где-то около Рик-авеню. – Пауза, затем: – Нет, я же знаю его. Тут есть что-то странное. Босс вышел против воли – но вышел же!

– Ваш пилот Корри связался с полицией и зовет на помощь, – сказал Рейвен.

– Не думаю, что от этого будет прок. – Торстерн огляделся по сторонам, пытаясь в тусклом свете определить, где он. – Да это и не важно.

– Становитесь фаталистом?

– Просто признаю, что изменить положение сейчас – не в моих силах. Но за свою жизнь я научился ждать. Ни одна игра не может все время вестись в одни ворота. – Вытащив платок, он вытер капельки влаги на своей шевелюре. – Важно, кто сделает последний ход.

В тоне его не было неуместной самоуверенности или бахвальства. Напротив, слова выдавали жизненный опыт человека, чьи планы слишком часто наталкивались на препятствия и задержки. Он преодолевал их, пусть даже на это требовалась неделя, месяц, год. Этот человек мог, если в том возникала нужда, проявлять безграничное терпение, цепко держа в уме основную цель и продвигаясь к ней в то мгновение, когда расчищался путь.

Сейчас он понимал, что этой злополучной ночью был бит и мог погибнуть, но он предупредил врага, что схватка отнюдь не кончена. Это была форма вызова; его загнали в угол, и он показывал зубы. Ничего другого ему и не оставалось – по крайней мере сейчас.

Глава тринадцатая

Мейвис открыла дверь и впустила их в дом без всякого стука или звонка. Она не выразила ни удовольствия, ни удивления, и вид у нее был такой, словно она постоянно была в курсе событий и знала, что происходит в каждый момент.

Тоном матери, мягко бранившей капризного малыша, она сказала Чарльзу:

– Ты об этом еще пожалеешь. Я знаю, что так будет. – И с этими словами удалилась на кухню.

– Вот еще один тип мутанта, – проворчал Чарльз, ничуть не смутившись. Он плюхнулся в кресло, заставив его поношенное сиденье прогнуться. – Прорицательница.

– Приятно послушать благоразумного человека, – заметил Торстерн, посмотрев в направлении кухни.

– Люди благоразумны, насколько им позволяют их взгляды. Каждый – сам себе оракул. – Рейвен подтолкнул Торстерну пневматическое кресло. – Присаживайтесь. Вы не должны утомляться по той причине, что попали в дурную компанию.

Торстерн сел. Он изо всех сил старался прогнать опасные мысли, которые упорно лезли ему в голову. Например, не проклинать этих двоих, ведь любой из них может читать его мысли всякий раз, стоит им только захотеть. Торстерн не был телепатом и не мог знать, в какой именно момент чужие мозги шарят в его собственном, но знал наверняка, что они именно этим и занимаются.

– ЭТА ПАРОЧКА УНИВЕРСАЛОВ УМЕЕТ СКРЫВАТЬ СВОИ МЫСЛИ ОТ ПРОСЛУШИВАНИЯ. ЖЕНЩИНА, ПОЖАЛУЙ, ТОЖЕ. Я СВОИ СКРЫТЬ НЕ МОГУ И СОМНЕВАЮСЬ, МОГУТ ЛИ ОНИ СКРЫТЬ МОИ МЫСЛИ ОТ ПОЛИЦИИ. ПАТРУЛИ СКОРО НАЧНУТ ПРОЧЕСЫВАТЬ СОСЕДНИЕ УЛИЦЫ, ЗНАЧИТ, И СЮДА ДОБЕРУТСЯ. И ЕСЛИ ЭТА КОМНАТА НЕ ЭКРАНИРОВАНА, ТО ЕСТЬ ШАНС, ЧТО КАКОЙ-НИБУДЬ ПАТРУЛЬНЫЙ ТЕЛЕПАТ УСЛЫШИТ МОИ МЫСЛИ И ВЫЗОВЕТ ГРУППУ.

Торстерн ухитрился на несколько секунд отогнать эту мысль, но она вернулась снова, уже в законченном виде.

– ЖАЛЬ, ЧТО Я НЕ ЗНАЮ, ИНДИВИДУАЛЬНО ЛИ МЫШЛЕНИЕ. КАК ГОЛОС, НАПРИМЕР. МОЖЕТ, ВСЕ МЫСЛЯТ ОДИНАКОВО. И ЕСЛИ ТАК, НЕ ВИДАТЬ МНЕ УДАЧИ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА Я НЕ УЛУЧУ МОМЕНТ, ЧТОБЫ ПОДАТЬ КАКОЙ-НИБУДЬ СИГНАЛ. ЭТИ ДВОЕ МОГУТ ЕГО ПЕРЕХВАТИТЬ, И ТОГДА ОНИ ПРИМУТСЯ ЗА МЕНЯ ВСЕРЬЕЗ… НО Я ДОЛЖЕН ИМЕТЬ СВОЙ ШАНС

Угрюмо взглянув на Рейвена, он проговорил:

– Я прыгнул с вами из вертолета. Я подчинился всем вашим приказам. Что дальше?

– Побеседуем.

– Сейчас два часа ночи. Неужели нельзя побеседовать утром? – Он поджал губы. – Неужели нужно было устраивать эту комедию?

– Увы! До вас так трудно добраться. Тем более что вы охотились за мной, словно за собакой, стянувшей с вашего стола бифштекс.

– Я? – Торстерн недоверчиво поднял бровь.

– Вы и ваша организация.

– Вы имеете в виду мои обширные торговые интересы? Чепуха! Неужели нам больше нечем заняться, кроме как охотой за людьми? Вам не кажется, что у вас мания преследования?

– Знаете, мы уже недавно все это слышали. А сейчас вы стараетесь увлечь нас по кругу. Вы видели запись нашей беседы с вашим замечательным двойником?

Как бы ни хотелось Торстерну отрицать все подряд о метаморфах-дублерах, он был слишком благоразумен, чтобы позволить своим губам произносить то, что противоречило его же мыслям. Этих парней словами не обманешь. Но он мог прибегать к недомолвкам, тянуть время, всячески удлинять разговор.

– Я не в курсе деталей вашего разговора с Грейториксом. Я только знаю наверняка, что он мертв, и руку к этому приложили вы. Мне это не нравится. – Его голос стал жестче. – Рано или поздно вы за это ответите!

Издав короткий смешок, вмешался Чарльз:

– Просто замечательный образ двух повешенных! У вашего воображения сочные краски. Мне очень понравилось, как вы изобразили наши вывалившиеся, распухшие и почерневшие языки. Только вот кое-какие детали неточны. Узлы неправильно завязаны, а у меня почему-то обе ноги левые.

– С какой стати я должен сносить подобные выходки, не говоря уж про мысленный зондаж? – Торстерн обращался только к Рейвену.

– Он не мог удержаться – и он прав. Садизм должен быть наказуем, – отрезал Рейвен, вышагивая из угла в угол под неотступным взглядом пленника. – Полагая, что Грейторикс – это вы, мы сначала говорили с ним всерьез и убеждали перестать защемлять Земле пальцы в дверях. Он же упорно кормил нас глупыми баснями, как привык делать, наверное, с пеленок. Мы честно предупредили его, что терпение наше имеет предел, но он продолжал дудеть в ту же дуду. И хоть делал это с завидным мастерством, он сам навредил себе из-за своих ограничений.

– Почему это? – спросил Торстерн, поведя кустистыми бровями.

– Поскольку он был не вы, у него не было права принимать от вашего имени важные решения. Он мог находиться исключительно в рамках той роли, которую так хорошо исполнял. Но в тех условиях его могла спасти только инициатива, проявить которую он не смел. – Рейвен сделал красноречивый жест и закончил: – Теперь он мертв.

– И вы об этом, конечно же, сожалеете?

– Сожалею? – Рейвен сверкнул серебристыми глазами. – С какой стати?! Меня это беспокоит меньше всего!

От этих слов по спине Торстерна пробежал холодок. Ему самому не раз приходилось рассчитывать чью-то смерть, и он сохранял при этом полное хладнокровие, но он никогда не обнаруживал его с таким постыдным бессердечием. Когда по его приказу ликвидировали какую-нибудь мелкую сошку, он всегда демонстративно и благопристойно скорбел о погибшем. Но если Грейторикса, практически невиновного, устранили столь безжалостно, как ненужный хлам…

– Кажется, кое-кто тоже имеет садистские наклонности. – съязвил он, как ему показалось, не без оснований.

– Вы не поняли. Мы не радуемся тому, что произошло, но и не скорбим. Назовите это полным безразличием.

– Практически это одно и то же, – сказал Торстерн и подумал, что пора воззвать к телепатическому патрулю, если тому случится оказаться поблизости. – Не знаю, как вы это сделали, но это убийство!

С кофейником и чашками вошла Мейвис. Она разлила кофе в три чашки, поставила тарелку с бисквитами и, не произнеся ни слова, вышла.

– Желаете поговорить об убийствах? – спросил Рейвен. – Несомненно, тут вам есть что порассказать.

«Грубый выпад, – подумал Торстерн. – Незаслуженный». На нем много грехов, но он никогда не был кровожадным монстром. Верно, он руководил тем, что вечно скулящие земляне считали необъявленной войной, но в действительности это было освободительное движение. Но ведь любая война, даже необъявленная, не обходится без жертв, и он не повинен в тех нескольких смертях, он сам издал приказ, что удары следует наносить исходя из минимума людских потерь и максимума экономических.

Убийства были неизбежны. И он одобрял только абсолютно необходимые, которые приближали осуществление его замыслов. Ни одного больше, ни под каким видом. И даже об этих он почти искренне сожалел. Он был самый гуманный завоеватель в истории, честно пытавшийся достичь наилучших результатов с минимальными жертвами.

– Не соблаговолите ли вы объясниться? Раз уж вы обвиняете меня в геноциде, я попрошу привести хотя бы один пример, один конкретный случай.

– Отдельные случаи остались в прошлом. Будущему вы уготовили более сильные средства, если, конечно, доживете до тех пор.

– Мой бог, еще один прорицатель! – мрачно причмокнув, воскликнул Чарльз, на этот раз без тени юмора.

Рейвен продолжал:

– Только вы знаете, насколько все это соответствует истине, как далеко вы готовы зайти, как высока цена, которую вы готовы заплатить, чтобы стать властелином своего мира. Это все записано в потайных, уголках вашего мозга. Черным по белому: никакая цена не является слишком высокой.

Торстерн не нашелся, что ответить. Удовлетворительного ответа не было. Он знал, чего хотел. Он хотел получить это по дешевке и по возможности без особых, хлопот. Но если из-за жесткого противодействия цена поднимется до небес, хоть в деньгах, хоть в жизнях, все-таки ее придется платить. Жаль, но придется.

Но сейчас, в руках этой вызывающей головную боль парочки, он был беспомощен. Они могли положить конец его амбициям, покончив с ним самим, как с Грейториксом. Он не сомневался, что они на это способны. Но цели их оставались для него неясными. Уж он-то бы на их месте не стеснялся…

Воровато, надеясь, что никто не заметит, он покосился на дверь. Но мысли, как ни старался, подавить не мог. Если патруль и услышал недавнюю болтовню про убийства, это не значит, что они нагрянут тотчас же. Может быть, они подождут подкрепления. Но освобождение может прийти в любую минуту вместе с отрядом полиции. Рейвен все еще говорил, хотя собеседник слушал только вполуха.

– Если бы ваше венерианское сепаратистское движение действительно было бы просто средством достижения суверенитета, вы могли бы надеяться вызвать у нас понимание, даже несмотря на насильственные методы. Но здесь совсем другое. Ваш мозг подсказывает, что это движение – ваш личный инструмент для самовозвеличивания. Независимость для вас не цель, а всего лишь средство для завоевания власти, которой вы так жаждете. Вы просто презренный червь, мистер Торстерн.

– А? – Торстерн попытался ухватить нить разговора.

– Я говорю, что вы – презренный червь, который прячется от света, извивается в темноте и панически боится всего, даже известности.

– Я не боюсь…

– Ну заработаете вы ничтожное превосходство над колонией таких же червяков – на какое-то время. И уйдете навсегда. Обратитесь в пыль, в ничто, в пустое имя в бесполезном учебнике: это имя будут торжественно изрекать недалекие историки и проклинать измотанные школяры. Через много лет какого-нибудь двоечника накажут тем, что заставят написать о вас сочинение? Взлет и падение императора Эммануэля, – Рейвен презрительно фыркнул. – И это, по-вашему, бессмертие? Это уже было чересчур. Торстерн имел лишь одно уязвимое место, и удар попал точно в цель. Он легко относился к оскорблениям; они лишь подтверждали его силу и способности. Он ценил враждебность; его самолюбию льстило, что его побаиваются. Он считал это косвенной формой поклонения, и ненависть только возвеличивала его. Но он не мог вынести обвинений в никчемности, трусости, ему была физически противна мысль о том, что он может стать предметом насмешек обывателей. Он не мог вытерпеть, чтобы о нем думали с презрением.

Лицо Торстерна вспыхнуло, он вскочил на ноги, сунул руку в карман, выхватил три фотографии и швырнул на стол. Он явно был взбешен.

– Вы веселитесь от души, и у вас хорошие козыри. Я их видел. А теперь посмотрите на мои! Но это не все. Остальных вам не видать никогда!

Рейвен невозмутимо поднял верхнюю фотографию. Его собственное фото, довольно старое, не особо качественное, но для опознания оно годилось.

– Ее показывают по спектровизору с утра до вечера, – со злобным удовлетворением проговорил Торстерн. – Копии уже разосланы патрулям. Завтра к полудню все будут знать ваше лицо – а награда ускорит розыски. – Он упивался триумфом, глядя на собеседника. – Чем хуже вы обойдетесь со мной, тем хуже обойдутся с вами. Вы легко впорхнули в этот мир, несмотря на то что вас не хотели пускать. Посмотрим теперь, сможете ли вы отсюда выпорхнуть. – Он небрежно добавил, обращаясь к Чарльзу: – К тебе это тоже относится, толстяк.

– Нет, не относится. Уезжать отсюда я не намерен. – Чарльз поудобнее устроился в кресле. – Мне удобно и здесь. Венера меня вполне устраивает – настолько, насколько может устроить любой другой комок грязи. Кроме того, у меня здесь работа. Как же я буду ее выполнять, если улечу?

– Что еще за работа?

– Извините, – сказал Чарльз, – но вам этого не понять.

– Он пастух и стыдится в этом признаться, – вмешался Рейвен. Бросив фотографию на стол, он взял другую, и лицо его сразу посуровело. Покачивая карточку в руке, он требовательно спросил:

– Что вы с ним сделали?

– Я? Ничего.

– Да, конечно, я и забыл, что вы передоверяете грязную работу другим.

– Особых инструкций я не давал, – возразил Торстерн, которого реакция Рейвена застала врасплох. – Я им просто приказал выпытать у Стина, что случилось. – Взглянув на жуткий снимок, он напустил на себя выражение сильного потрясения. Стандартная реакция пешки – показушная скорбь, крокодиловы слезы. – Похоже, они перестарались.

– Они получили от этого удовольствие. – Рейвен не скрывал огорчения. – Они сделали из него отбивную. Стин умер, и отнюдь не по собственной инициативе. Хотя сейчас я думаю о его смерти не больше, чем он думает о ней сам…

– Что? – Торстерн удивился комментарию, столь не вязавшемуся с внешней реакцией.

– Именно так. Его конец мне безразличен. Он наступил бы все равно, проживи этот Стин хоть сто лет. Смерть любого человека не имеет значения. – С гримасой отвращения Рейвен перевернул фотографию. – Но больше всего мне претит то, что умирал он долго. Это плохо. Непростительно. – Глаза сверкнули внезапным огнем. – Это припомнится, когда наступит ваш черед!

Торстерн снова ощутил холодок. Нет, он не испугался, сказал он себе. Бояться не в его натуре. Но он признает, что немного встревожен. Он выложил козыри, рассчитывая, что противник устрашится. Возможно, он ошибся.

– Мои люди нарушили мой приказ. Я наложу на них самое серьезное взыскание.

– Ты слышал? Он с них взыщет! – сказал Рейвен Чарльзу. – Как мило!

– Мне говорили, что Стин оказался упрям, он вынудил их зайти дальше, чем предполагалось. – Торстерн решил развивать эту тему, пока она являлась основой разговора. Спасатели-телепаты не откликнулись на предшествующие пересуды насчет убийств. Может, кто-нибудь услышит рассуждения про Стина? Сгодится все, что угодно, лишь бы дало результат.

Он продолжал:

– В команде был телепат, он должен был прощупать мозг Стина издали, Стин не мог его обмануть. Но ничего не вышло. Телепат смог ухватить лишь то, о чем Стин думал в данный момент, а тот упорно думал о посторонних вещах. Мои люди хотели заставить его вспомнить, что же заставило его предать нас, но – он не желал. Он старался не думать. Очень старался. – Торстерн развел руками, как бы подчеркивая свое бессилие и невиновность в случившемся. – Когда он наконец согласился сотрудничать, они уже успели переусердствовать в убеждении.

– То есть?

– Он спятил, совсем как Халлер. Нес чепуху. Абсолютный бред.

– О чем же он бредил?

– Он сказал, что вы – совершенно новый, опасный и доселе неведомый тип мутанта. Ваше сознание, или душа, может отделяться от тела, и вы уже менялись с ним телами против его воли.

– О небо! – вставил Чарльз, в притворном изумлении вытаращив глаза. – Вот мы уже и биомеханики, и прорицатели, и похитители душ, и бог знает кто еще…

– Этот вздор имел реальную подоплеку, – раздраженно продолжал Торстерн. – Я разговаривал с нашими ведущими экспертами по паранормальным способностям. Они заявили, что все это смехотворно – но понимают, почему Стин говорил так.

– Почему же?

– Другой гипнотизер, но гораздо более сильный, его перегипнотизировал. Им неизвестно о человеке со столь поразительными способностями, но теоретически такое не исключено.

Только сейчас Торстерн заметил свой кофе, уже полуостывший. Облизав пересохшие губы, он взял чашку и в три глотка осушил ее.

– Это вы заставили Стина поверить, что он – это вы. И именно вы заставили его воздействовать на Халлера, что дало толчок его собственным галлюцинациям. Я хоть и не мутант, но тоже могу иногда прочитать мысли. Вот сейчас вы думаете, что, если я откажусь играть по вашим правилам, вы впихнете такие же бредни в меня.

– В самом деле?

– Либо это, либо вы прикончите меня, как Грейторикса. Но вы проиграете в любом случае. Если вы примените ко мне метод Стина, так это пройдет. Гипноз всегда проходит, за двадцать четыре часа самое большее. Что бы вы ни заставили меня сделать за этот срок, я всегда смогу переиграть потом.

– Правильно, – серьезно заметил Рейвен.

– Если же вы прикончите меня, у вас останется только мой труп. Труп не может отменить войну. Вы шесть раз сказали мне, что мертвым все равно. Отведайте порцию собственной философии и попробуйте вообразить, как мало волнуют меня земные дела. Гораздо меньше, чем Грейторикса! – Некая мысль внезапно пришла ему в голову, и он спросил: – Кстати, а как вы его угробили? Даже дважды супергипнотизер не может убедить человека пасть бездыханным. Что вы с ним сделали?

– То же самое, что мы будем вынуждены сделать с вами, если убедимся, что ничего иного не остается. – Рейвен значительно взглянул на собеседника. – Зарубите на своем мясистом носу, что, когда мы преодолеваем препятствия, угрызения совести нас не мучают. От вас мы отличаемся только тем, что делаем это милосердно и быстро. Мы не допускаем проволочек. Потому что это преступление – умышленно затягивать смерть. – Он внимательно посмотрел на Торстерна и закончил: – Грейторикс умер быстро, едва ли у него было время задуматься и понять. Стину в этой привилегии отказали.

– Я же сказал вам…

Рейвен отмахнулся.

– Вы ведь не собираетесь сделать Венеру своей вотчиной и сообща с марсианами требовать от Земли выкуп, когда придет день суда. Верно? Но если человечество когда-нибудь загонят в угол, именно все человечество вырвется из него, а не одни только земляне. Все человечество! Так что бросьте вы свою вражду с Землей и убедите марсиан пойти в ту же масть. Иначе вас навсегда уберут со сцены, после чего мы будем иметь дело с вашими преемниками, кем бы они ни были. И мы будем убирать их одного за другим, пока вся ваша организация не развалится без руководства. – Он показал на миниатюрный радиевый хронометр в перстне на пальце Торстерна. – На размышления у вас есть пять минут.

– У меня больше чем пять минут, намного больше. Столько, сколько я пожелаю! – Торстерн подтолкнул через стол третью фотографию. – Взгляните сюда!

Рейвен наклонился и, не касаясь, внимательно рассмотрел снимок. Выражение его лица при этом ничуть не изменилось.

– Кто? – сонно поинтересовался Чарльз. Ему было лень привстать и посмотреть самому.

– Лина, – сообщил Рейвен.

Торстерн торжествовал. Он в полной мере наслаждался своим предвидением и тем, что сумел-таки сдержать мысли о Лине до самого последнего момента, хотя они не однажды подступали вплотную. Пешка в который раз перехитрила мутанта.

Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем хоть на шаг опередить паранормального. Это была его слабость, которая весьма заинтересовала бы любого эколога, изучающего влияние окружающей среды на высшие формы жизни.

– Ваша любовница, – с наигранной скорбью произнес Торстерн. – Мы знаем ее привычки, повадки, особенности. Мы знаем, что она тоже принадлежит к вашей породе мутантов. Так сказал Стин. Он не лгал, в его-то положении. У вас, наверное, склонность к слоновым формам. Ничего другого не могу представить…

– Оставьте в покое ее пропорции. У нас с вами разные вкусы. Ближе к делу.

– Дело в том, – сказал Торстерн, не в силах удержаться, – что в тот самый момент, когда я умру, или свихнусь, или еще как-то выйду из игры, – он постучал по фотографии тяжелым пальцем, – она за это заплатит!

– Просто смешно, – сказал Рейвен.

– Посмотрим, как вы засмеетесь, когда найдете ее мертвой.

– Да уж не заплачу, – небрежно заверил Рейвен, и было ясно, что он говорит сущую правду.

Торстерн содрогнулся. Он неопределенно посмотрел на Чарльза, ища подтверждения своим чувствам у этого типа, но увидел, что тот мечтательно глядит в потолок.

– Она умрет не сразу, – проговорил Торстерн с угрозой.

– Вы так думаете?

– Я вам обещаю. Она будет мучиться в десять раз дольше, чем Стин. Вы хотите этого?

– Это мерзко.

– Что?

– Вы неглупый человек, богатый, влиятельный, а прячетесь за женскую юбку.

Торстерн вновь почувствовал, что его охватывает ярость, но сдержался и только сказал:

– И это говорите мне вы?! Вы, который предпочитает, чтобы за его грехи расплачивалась женщина.

– Она не возражает, – улыбнулся Рейвен, придавая беседе совершенно неожиданное направление.

– По-моему, вы сошли с ума! – заявил Торстерн, сам начиная верить в это.

– Грейторикс не возражал. Халлер тоже. И Стин отнесся к этому безразлично. Так чего же беспокоиться Лине? Даже если вы…

– Заткнитесь, вы, маньяк и убийца! – Торстерн снова вскочил на ноги и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Он говорил громким голосом, в котором смешивались и напряжение, и облегчение, и триумф.

– Вы слишком долго мусолили эту тему! Вы так самоуверенны, что готовы пережевывать любимое блюдо ночь напролет! И нас наконец услышали, понятно? – Он театральным жестом указал на дверь. – Слышите шаги? Человек двадцать? Полсотни! Сто! Весь город проснулся!

– Очень плохо, – сказал Рейвен, следя за ним с каменным лицом.

– Ну что ж вы остановились?! – подзуживал Торстерн. – Чего испугались? Штурма, который вот-вот начнется? Но вы всего лишь получите по заслугам! – И пытаясь наблюдать за Рейвеном и одновременно за дверью, он подчеркнул: – Учтите, если хоть волос упадет с моей головы, я за своих людей не ручаюсь.

– Кажется, мы крупно влипли, – заметил Чарльз, глядя на дверь.

Торстерн стоял, стиснув зубы, и мозг его работал, не таясь и не обращая внимания на то, что мысли могут прочесть. «Сейчас они ничего не посмеют, – думал он. – Цена будет слишком высокой. Они отложат планы до лучших времен, которые, впрочем, никогда не наступят, потому что этих бандитов будут судить. По законам Земли. Дело будет сшито добротно, его не спустить на тормозах даже Герати с его властью. Либо мы подстроим несчастный случай. Да, пожалуй, так быстрее и эффективнее…»

Все его внимание было приковано к двери, за которой он слышал – и в этом он мог бы поклясться – осторожные шаги множества ног. Некоторые патрульные, пришло ему в голову, могли занервничать. Таких типов, как Рейвен и этот толстяк, трогать опасно. Когда ворвется полиция, он должен реагировать быстро, а приказ отдать еще быстрее, чтобы сразу остановить тех, кто сперва стреляет, а затем смотрит, в кого попал.

Торстерн напрягся, краешком глаза заметив, что никто из двоих даже не шевельнулся. Что ж, они примирились с безвыходным положением. Замок, на который воздействовали телекинезом, начал медленно поворачиваться.