Текст книги "Ароматы кофе"

Автор книги: Энтони Капелла

Глава четырнадцатая

«Жареный миндаль» – этот изумительный аромат вызывает в памяти сласти с засахаренным миндалем или шоколад с миндалем, именуемый пралине.

Жан Ленуар. «Le Nez du Café»

Эмили решила, что я должен сопроводить ее на ужин. В Ковент-Гардене устраивали маскарад, и ей ужасно хотелось повидать, сказала она, мои прежние излюбленные богемные заведения, не говоря уже о красивых актрисах, о которых она читала в газетах. Я ломал голову, куда лучше ее повести: отдельные кабинеты в «Савое» чересчур велики для tête-à-tête, отдельные кабинеты в «Романо» с японскими рисунчатыми обоями на стенах чересчур изысканны и интимны, хотя в «Трокадеро» имелись прелестные угловые комнаты с видом на Шефтсбери-авеню…

– Похоже, вы прекрасно осведомлены насчет приватных мест в подобных заведениях, – прокомментировала Эмили. – Полагаю, используете их для любовных свиданий.

– Нет, просто приходится этим интересоваться, – туманно выразился я. – Тетка у меня калека, предпочитает ужинать à deux.

– Но я не желаюужинать приватно. Хочу с актрисами.

– Ваш отец ни за что не простит мне, если я поведу вас в неподобающее заведение.

– Думаю, Роберт, пару актрис я способна вынести. И ничего со мной не случится, если, конечно, жажда выйти на сцену не приняла характер заразы.

В последние дни Эмили вела себя со мной более непринужденно – нам стало легче общаться друг с другом, хотя она все еще напускала на себя ершистость.

– Отлично, – сказал я. – Если хотите с актрисами, тогда стоит отправиться в «Кеттнер». И до костюмированного бала оттуда недалеко.

На следующий день я отправился обговорить меню с франтоватым французом Анри, который в качестве метрдотеля заправлял множеством злачных заведений на Черч-стрит. Совместно мы прикинули варианты. Обязательно закуска, куда входят устрицы и порция икры; затем в качестве супа – нежный velouté [21]21
  Крем-суп (фр.).


[Закрыть]из артишоков. Пообсуждали, что наиболее приемлемо для деликатного желудка леди – палтус или форель, Анри убедил меня, что форель хороша как раз для ужина, тогда как палтус скорее для обеда. Côtelettes de mouton Sefton [22]22
  Котлеты из сефтонского барашка (фр.).Сефтон – небольшой город в Англии.


[Закрыть]были очередным предложением Анри, на что я тотчас реагировал молчаливым кивком. Одновременно я отверг жареного фазана, как слишком обильную пишу для двух персон, предложив взамен perdreau en casserole. [23]23
  Молодая куропатка в жаровне (фр.).


[Закрыть]И к ней Epinards pommes Anna, haricots verts à l’Anglaise и dauphinoise. [24]24
  Картофель со шпинатом «Анна», зеленые бобы по-английски, картофель «дофинуаз» (фр.).


[Закрыть]Затем, разумеется, салат. Спаржа под sauce mousseline. [25]25
  Соус со взбитыми сливками (фр.).


[Закрыть]Блюдо с сырами, ванильное мороженое en corbeille, [26]26
  В корзиночке (фр.).


[Закрыть]десерт и petits fours [27]27
  Разнообразное печенье небольшого размера (фр.).


[Закрыть]завершали наше меню. Что касается вин, мы остановились на «амонтильядо», «либфраумильх» 1882 года, присовокупив пинту охлажденного шампанского «Дейтц и Гельдерман», кларет и кюрасо. Я выбрал столик. Находясь в алькове с портьерой, он при необходимости мог создавать атмосферу интимности. Но при откинутой портьере давал возможность обозревать большие обеденные залы наверху. Завершив предварительные переговоры, я распростился с мэтром до завтрашнего дня.

Но по-прежнему оставался вопрос, что надеть. Обычное вечернее платье – слишком скучно. Мы уже решили взять с собой в ресторан свои домино и после ужина переодеться к маскараду, и с учетом этого решения простое вечернее платье означало бы отсутствие некоторой фантазии.

Едва я вышел от «Кеплера», мой взгляд упал на витрину на Грейт-Марлборо-стрит. Там был выставлен отличный темно-синий жакет из меха выдры. Вещь потрясающая – и она смотрелась бы еще более потрясающе с шейным платком французского кружева, как раз такой я видел пару дней назад на Джереми-стрит. Общение с Анри возбудило во мне небывалую щедрость. Я вошел в магазин и спросил, сколько стоит жакет. Три гинеи – сумма значительная, но, как заметил портной, умеренная для такого уникального образца, при том, что можно выложить почти столько же за несравнимо более убогий пиджак, в которых ходят все вокруг.

– О, мастер Уоллис! – приветствовал меня Айк. – Всего-то на день припозднились.

– Припозднился?

– С вашими процентами. Два фунта, а в другой раз за задержку придется немножко с вас урезать. – Он развел руками. – Вы же сами человек деловой. Сами понимаете, что почем.

– Деловой? В каком смысле?

– Слыхал, вы, вроде меня, торговцем заделались. В кофейном деле, кажется?

– Ах, ну да. Да, пожалуй.

– И, конечно же, ваше дело куда успешней, чем мои делишки?

– Да, оно идет вполне успешно… но мне нужно еще немного наличных.

– Еще? – удивленно вскинул брови Айк.

– Ну, скажем… фунтов пятнадцать? – рискнул я.

– Конечно, конечно! Хотя… – задумчиво протянул он, – если б двадцать, процент был бы пониже. Видите ли, скидка на большую сумму…

– О! Вы очень щедры. Двадцать так двадцать.

Мы оформили бумаги, и я вернул ему два фунта:

– Ваш процент.

Айк кивнул:

– Иметь с вами дело, мистер Уоллис, сплошное удовольствие.

Я пришел в «Кеттнер» пораньше и выбрал для Эмили бутоньерку с цветочной витрины у входа. Я пообещал ей артисток, и вид присутствующих меня не разочаровал. Здесь оказалось в наличии больше прелестных драматических актрис, чем в артистическом фойе многих театров на Друри-лейн. Я заметил элегантную героиню восхитительной последней комедии, она ужинала в отдельной кабинке с неким членом Палаты лордов. Один известный деятель угощал ужином театрального журналиста, Полковник развлекал юного фаворита или, возможно, своего подчиненного. А пленительная молодая актриса Флоренс Фарр, притворяясь, будто меня не замечает, ласкала преданным взором сегодняшнего избранника, – который, несомненно, был способен выложить пять фунтов за честь показаться с нею на публике: последующие кувыркания обойдутся ему бесплатно.

Но вот появилась Эмили, и у меня перехватило дыхание. Прежде я никогда не видел ее иначе, как в деловом платье – в Практичной одежде. Нынче вечером на ней было скромное черное бархатное платье с вышивкой из мелкого стекляруса, с глубоким вырезом, а поверх – красная пелерина, отороченная серым мехом. Эмили протянула мне руку, и пелерина к ее конфузу соскользнула, выставив напоказ ее обнаженные плечи. Подхватывая пелерину, я ощутил волнующее дуновение «Джики-Герлен», вместе с теплым парфюмом вдыхая теплый запах женской кожи.

Женское платье – это поединок умеренности и царственности: внешнее великолепие непременно подразумевает сладость сокрытого. Ради этого портниха склоняет клиентку к платью, которое чувственно, ярко и роскошно и которое именно всеми этими качествами подчеркивает девичье целомудрие его носительницы.

– Вам разрешается произнести что-нибудь, Роберт, – сказала Эмили с едва заметной – совершенно очаровательной – смущенной улыбкой, усаживаясь на стул, подставленный ей официантом.

Я пришел в себя:

– Вы выглядите просто потрясающе!

– Хотя рядом с вами, как всегда, чувствую себя одетой недостаточно шикарно, – заметила она, берясь за салфетку. – И это к лучшему. Ну что, где мои актрисы?

Я рассказал ей, где, как и кто именно располагается вокруг.

Эмили с живостью воспринимала каждую маленькую сплетню.

– Вам следовало бы водить туристов, – заметила она, едва я умолк. – А скажите-ка, Роберт, не слишком ли это заведение уныло по сравнению с «Кафе Руайяль»?

– О нет! В «Кафе Руайяль» я больше не ходок! – заверил я ее. – Там чересчур людно.

– Так. Похоже, сегодня ожидаются и остроты. Раз уж вышло так, что мы оказались в их духовном пристанище.

– Я, разумеется, буду беспрестанно молоть всякую чушь. Это единственная тема, которую я с успехом способен развивать.

Обведя взглядом зал, Эмили сдвинула брови:

– Что это за запах, не скажете?

Я потянул ноздрями воздух:

– Запах? По-моему, нет никакого. А что вам…

Но тут я сообразил, что она меня разыгрывает.

– Милый Роберт, – нежно сказала Эмили, – кто бы мог подумать месяца полтора назад, что мы будем сидеть вдвоем в подобном месте.

Прибыла наша закуска, и я с наслаждением наблюдал, как аппетитно она высасывает содержимое устриц: как напрягается ее шея, как с каждым глотанием легкие волны скользят по ней вниз. Когда-нибудь, невольно мелькнула мысль, этот прелестный рот допустит в себя кое-что посолонее устрицы… право, являлась другая мысль, допустит ли? Как можно объяснить невинной молодой девушке подобное похотливое действие? Или же страсть ее научит, подскажет ей, как самой пуститься в подобные опыты? Передо мной мысленно, но до смешного явственно, тотчас встала картина: мы оба с ней в постели, черное бархатное платье скинуто на пол, и она, моя старательная ученица…

– Роберт? – Эмили озабоченно смотрела на меня. – Вы здоровы?

– О да! – Я прогнал видение. – Совершенно.

– Вы как-то необычно молчаливы.

– Я ошеломлен тем, как восхитительно вы выглядите.

– Да ну, бросьте дурачиться. Ни за что не поверю, что вас способно что-то ошеломить.

Суп был превосходен, рыба великолепна. В попытке не подорвать репутацию человека критического склада, я заметил, что, по-моему, куропатка несколько суховата, но спутница моя заявила, что я напыщенный сибарит, и мы пришли к согласию, что куропатка очень даже хороша. Подобно генералу, объезжающему свои войска в разгар сражения, к нам подошел Анри, и Эмили поведала ему, что готова хоть тотчас сделаться актрисой, если актрис так изысканно потчуют.

– О! – воскликнул, не дрогнув, Анри. – Но вы куда красивее любой из присутствующих здесь актрис!

Он кинул на меня взгляд, и мне показалось, будто левое веко у него слегка дрогнуло, – что при иных обстоятельствах можно было бы принять за подмигивание.

Беседа протекала меж разных берегов. Я почти не вспомню, о чем мы говорили; я очень старался говорить что-то смешное, но уже знал, что лучший способ развеселить Эмили Линкер – это время от времени напускать на себя серьезность. Потому, надеюсь, мы порой затрагивали и серьезные темы. Мало-помалу наша трапеза пришла к завершению. Я подписал счет – пять фунтов, четыре шиллинга и шесть пенсов, – а Эмили отправилась переодеваться. По оживленности, возникшей вокруг зала, стало очевидно, что многие из прочих посетителей также собирались на бал.

Эмили возвратилась в арлекинском домино, шапочке Пьеро и белой шелковой полумаске. Что касается меня, то на мне была простая маска для глаз из черных перьев, которая вполне сочеталась с моим новым пиджаком.

Едва мы вышли из ресторана, Эмили, слегка покачнувшись, ухватилась за мой рукав.

– Я слегка опьянела, – шепнула она мне на ухо. – Вы должны пообещать, что этим не воспользуетесь.

– Нам надо договориться о времени и месте встречи. Если мы потеряемся, мы сможем тогда найтись.

– Отлично! Где и когда?

– Скажем, у Оперы под часами в два?

Вместо ответа она сжала мне руку, за которую не переставала держаться с момента, как мы вышли на улицу.

Шефтсбери-авеню была заполнена направляющимися на бал экипажами, группы людей в карнавальных костюмах запрудили тротуары. Внезапно я услышал оклик:

– Уоллис! Уоллис! Подожди!

И обернулся. Панталоне и Пульчинелло с физиономиями, щедро размалеванными гримом, кричали мне, спрыгивая из кэба в сопровождении двух кукольного вида девиц. Невзирая на разрисовку, я узнал Ханта и Моргана.

– Ты где был? – выкрикнул Пульчинелло.

– В «Кеттнере».

– Да нет же… куда ты пропал?Хант наконец-то опубликовался – в «Желтой книге» вышла его вилланель. [28]28
  Villanelle (фр.),villanelle (ит.) – лирическое стихотворение-пастораль из девятнадцати строк с повторами некоторых и содержащая всего две рифмы. В русском стихосложении практически не встречается.


[Закрыть]А тебя уж столько времени нигде не видно!

– Я был занят…

– Мы так и думали, на тебя нашло-таки вдохновение! – щелкнул пальцами Панталоне.

– Дело не в поэзии. Я поступил на службу.

– На службу? – Пульчинелло насмешливо изобразил гримасу ужаса. – Когда мы виделись в последний раз, тебя призвал тот забавный карлик – как бишь его?..

– Позвольте вам представить мою сегодняшнюю спутницу, ее зовут мисс Эмили Пинкер! – поспешно вставил я.

– Ага! – многозначительно произнес Морган своими раскрашенными губами. – Счастлив познакомиться. Ну а это… это… гм, мисс Дейзи. И мисс Дебора.

Марионетки с хихиканьем протянули мне ручки. С упавшим сердцем я осознал, что они, почти наверняка, demi-mondaines. [29]29
  Женщины легкого поведения (фр.).


[Закрыть]А в эту ночь я целиком и полностью отвечал за благоденствие Эмили. И при малейшем намеке на непристойное поведение Пинкер обвинит в первую очередь меня.

– Мы прежде встречались, – чуть слышно шепнула мне Дейзи. – Неужели не помните?

– Увы, не припоминаю, – натянуто произнес я.

– Правда, сэр, я была тогда в ином виде, не как сейчас!

Ее подружка звонко расхохоталась.

– Вы актриса? – осведомился я упавшим голосом.

– Можно и так сказать, – ответила Дейзи. – Уж артистка это точно.

Снова Дебора взвизгнула от смеха.

К этому моменту мы всей компанией влились в колоннаду Оперы, появилась возможность изловчиться и избавиться от этих спутников. Мысленно я клял Ханта и Моргана за идиотизм. О чем они думали, заявляясь сюда с подобными дамами? По счастью, Эмили, казалось, не заметила ничего предосудительного.

– Как это восхитительно, правда? – сказала она, разглядывая толпу.

Вокруг было народу, должно быть, больше тысячи, все в масках. Даже вестибюль, бары и репетиционные залы были убраны в карнавальном стиле. В оркестровой яме настраивал инструменты оркестр в полном составе, хотя для танцев здесь было слишком людно и слишком шумно, чтобы что-либо расслышать. Соответственно выряженные официанты пробивались сквозь толпу, разнося на подносах вино. Циркачи расхаживали на ходулях там, где обнаруживалось свободное место. Жонглеры и танцоры протискивались бок о бок с нами сквозь толпу. На мгновение на ступеньках я потерял Эмили из виду, но вот увидал снова и препроводил ее в наименее людный уголок на балконе, откуда было видно происходящее внизу лицедейство.

– Пару лет назад такое просто невозможно было бы себе представить, – заметил я.

Вместо ответа она взяла меня за руку. И тут, к моему изумлению, поднеся мою руку к губам, прикусила острыми зубками мне пальцы.

– Нынче вечером вы весьма игривы, – удивленно проговорил я.

Ее руки обвились вокруг моей головы, она прижала свои губы к моим. Наши маски скользнули с глаз. Смеющиеся глаза встретились с моими, но эти смеющиеся глаза были темные, не серые, и я похолодел, поняв, что в моих объятьях вовсе не Эмили Линкер, а совершенно иная особа. Взорвавшись хохотом, незнакомка вырвалась от меня: волосы под шапочкой Пьеро были темные, не белокурые. Все произошло, должно быть, когда мы потерялись на лестнице.

Я поспешил обратно, но повсюду, куда ни глянь, мне попадались сплошь «арлекины». В отчаянии я удержал одну за плечо:

– Эмили?

– Как пожелаете, мсье! – хихикнула она.

Увидев в бальном зале Ханта, я ринулся через толпу прямо к нему.

– Ты видел Эмили? – прокричал я ему сквозь гвалт. – Я потерял ее!

– Очень правильно, – пробормотал он рассеянно. – Да, как тебе пишется?

Я неопределенно пожал плечами.

– Лейн сказал, что в следующем квартале возьмет какой-нибудь рассказ. Но я общался с Максом – ты знаком с Максом? – и тот считает, что серия сонетов скорее подойдет. В том смысле, чтоб мне заработать себе имя.

– Макс… – это что, Макс Бирбом?

Хант кивнул.

– Меня с ним познакомил Эрнест Доусон. Ты, кажется, знаком с Эрнестом?

– Только шапочно, – сказал я не без зависти.

– Угу, у нас в последнее время в «Кафе Руайяль» образовалось очень веселое общество. – Вытащив портсигар, он стал с деланной индифферентностью всматриваться в толпу. – Мне необходимо отыскать Боузи. Я пообещал ему, что его найду. Он ведь терпеть не может толпу.

– Боузи! [30]30
  Нечто созвучное эпитету «душка» (шотландский диалект англ.) – прозвище лорда Альфреда Дугласа, любовника Оскара Уайльда.


[Закрыть]– воскликнул я. – Не лорда ли Альфреда Дугласа ты имеешь в виду?

Хантер кивнул:

– Слыхал? Оскар написал ему из тюрьмы любовное послание. Он по-прежнему без ума от Боузи.

Боузи! У меня перехватило в горле. Любовник Оскара Уайльда. Этот необыкновенный, восхитительный юноша. Автор сонетов. И Хант с ним на короткой ноге! Обещал найти его в толпе!

– Ты познакомишь меня? – жадно спросил я.

Взгляд Ханта красноречиво изобразил, что его первейшая обязанность, как большого друга Боузи, беречь его от назойливых орд будущих стихотворцев, а при необходимости и отгонять их палкой.

– Хант, умоляю! – не отставал я.

– Ну, хорошо. Если не ошибаюсь, вон он – там.

Я посмотрел в ту сторону, куда был направлен взгляд Ханта – и тотчас увидел Эмили, или возможную Эмили, которая шла сквозь толпу.

– Черт побери! – пробормотал я.

– Что ты сказал?

– Сейчас вернусь!

Я проследовал за ускользавшей фигурой в помещение за сценой – ряд небольших комнат, по случаю карнавала декорированных яркими портьерами. Здесь царила еще более свободная атмосфера. Мужчины открыто обнимали женщин – женщины в масках с визгом переходили от одних губ к другим. Передо мной мелькали обнаженные груди, скользившие между ног руки, чья-то в перчатке ласкала выставленный напоказ сосок. Несколько театральных уборных было заперто, и кое-где целующиеся и обнимающиеся пары, едва сдерживая свое нетерпение, выстраивались в очередь на вход. Мне сделалось явно не по себе: если Эмили наведалась сюда. Господи, чего она здесь насмотрелась!

Я пробился назад в бальный зал. Хант исчез, не смог я также обнаружить никого, напоминавшего юную целомудренную особу, отчаянно стремящуюся найти своего пропавшего спутника. И решил: раз не могу ее найти, тогда, возможно, она хотя бы сможет отыскать меня. Я медленно ходил взад-вперед в толпе, чтоб меня можно было заметить. Походив так немного, я поднял взгляд на балкон. «Арлекина» в шапочке Пьеро сжимал в страстных объятиях мужчина в маске и в пиджаке из меха выдры. Вид мне заслонило еще несколько фигур, и когда я снова поднял глаза, двое на балконе исчезли.

Без четверти два вне себя от беспокойства я вышел на улицу. Эмили ждала меня под часами. Я поспешил к ней.

– Все в порядке?

– Разумеется, – прозвучало удивленно. – А что, неужели вы волновались?

– Немного.

Ее рука скользнула, опираясь на мою.

– Решили, я обиделась?

– На что?

Она прильнула ближе:

– Я прекрасно знаю, что это были вы, не притворяйтесь, что это не так.

– Не понимаю, о чем вы.

В ответ прозвучал лишь смех. Он был на удивление вульгарен.

– Куда пойдем сейчас? – спросила Эмили, когда мы направились по Друри-лейн.

– Я собираюсь посадить вас в кэб.

– Хочу в Пещеру Гармонии Небесной! – объявила она.

– О Боже! Откуда вам-то известно про это заведение?

– Читала о нем в «Газетт». Это же совсем близко, ведь так?

– Прямо за углом. Но, право же, вам не пристало…

– Если я еще раз услышу, что мне пристало, что нет, немедленно вас брошу, – сказала Эмили. – Ей-богу, Роберт, для поэта у вас на удивление устарелое представление о женщинах. Мы вовсе не так уж щепетильны, как вам это кажется.

– Отлично, – произнес я со вздохом. – Идем в Пещеру Гармонии Небесной.

Пещера представляла собой грязноватый бар в подвале, где, учитывая отсутствие иных причин для посещения подобного места, имелось возвышение с фортепьяно и пианистом. Имелось в виду, что посетитель объявляет пианисту, что желает спеть, и тот аккомпанирует всему, что посетителю петь заблагорассудится, не считаясь с желаниями прочей публики. Это было излюбленным местечком для юных аристократов, обожавших горланить на людях куплеты похабных мюзик-холльных песенок. Естественно, войдя, мы застали там компанию золотой молодежи. Один распевал, а его приятели подхватывали припев:

 
Послушница младая пробудилась в ранний час,
                                                              час, час,
Из кельи услыхав снаружи глас, глас, глас.
Глядит в окно – а там студент
Настроил, улучив момент,
Свой инструмент, свой инструмент,
                                                   свой инструмент!
 

Я взглянул на Эмили, но она, казалось, не уловила двусмысленности текста.

– Хочу внести себя в список, – сказала она. – К кому тут обращаться?

– К официанту, наверное.

Я поманил рукой одного, и тот подал нам перечень песен.

Хор молодцов закончил пение, которое было встречено радостными выкриками и аплодисментами. Дородный итальянец встал и пропел что-то скорбное и жалостливое на родном языке, не отрывая в процессе пения руки от сердца. Потом прозвучало имя Эмили – я предупредил ее, чтоб назвала вымышленное. Она, внезапно явно оробев, стала у фортепьяно. Публика шумно загалдела. Эмили судорожно перевела дыхание. Наступила краткая, зловещая тишина. Тут пианист ударил по клавишам, и Эмили запела.

Это была пронзительно красивая баллада – пусть сентиментальная, но в устах Эмили романтические трюизмы звучали нежно и свежо:

 
Довольство, роскошь славит кто ж?
Не в этом счастье, нет!
Труд пахаря суров, но все ж
В нем радость, жизнь и свет.
 

Она пела прелестно. Однако, учитывая вкусы завсегдатаев Пещеры, выбор был не идеален. Сюда приходят, чтоб слушать похабные куплеты, не сентиментальные баллады. Скоро раздались улюлюканья, свист, поднялся гвалт, и бедной Эмили ничего не оставалось, как оборвать свое пение. Едва она смолкла, какой-то фат вскарабкался на сцену и загорланил что-то фривольное под всеобщий рев одобрения.

– Ах, – произнесла Эмили, возвращаясь к столику в слегка подавленном настроении. – Пожалуй, все-таки это заведение несколько вульгарно…

– По-моему, пели вы замечательно, – сказал я, похлопывая ее по плечу.

– Все же, мне кажется, самое время отсюда уйти.

– Превосходная мысль. Я расплачиваюсь.

При выходе из Пещеры я заметил выезжающий из-за поворота кэб и свистнул кучеру.

– Лаймхаус, – бросил я ему, подсаживая Эмили.

– Доброй ночи, Роберт, – улыбнулась Эмили. – Все было просто восхитительно.

– По-моему, тоже.

Она потянулась и быстро поцеловала меня в щеку, и следом кучер хлестнул лошадей кнутом. Я с облегчением вздохнул. Слава Богу, ночь прошла без особых осложнений.

Я направил свои стопы сквозь толпу, запрудившую Веллингтон-стрит. Никогда еще я не наблюдал в таком виде Ковент-Гарден. Казалось, все вокруг сошли с ума. На улицах было полно пьяного люда в костюмах и масках, все бежали друг за дружкой через колоннаду. Парочки обнимались без стеснения. Переведя дух, я вошел в относительный покой борделя в доме № 18, как иной с чувством облегчения проходит в вестибюль своего клуба. Но даже и здесь, казалось, царил хаос. В приемной зале я обнаружил полдюжины девиц, игравших в игру наподобие пряток и на которых не было ничего, кроме повязок на глазах. Девицы ходили кругами, выставив вперед руки, с намерением поймать мужчину. Кого девица поймает, тот должен пойти следом за ней. Разумеется, из-за повязки на глазах они постоянно натыкались друг на дружку и, шаря руками, определяли пол жертвы, веселя главным образом наблюдавших за игрой. Я немного посидел, поглядел, пригубливая стакан абсента, но для подобных забав у меня настроения не было, и я испытал облегчение, когда удалось наконец увлечь одну из девиц наверх и мигом удовлетворить с ней свои потребности, после чего на кэбе я возвратился в Сент-Джонс-Вуд.