Текст книги "Ароматы кофе"

Автор книги: Энтони Капелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

– Каждая была бы рада, если б вы ее заприметили, – зашептал мне в ухо Джок. – Так что, если захотите у нас поразвлечься…

Случилось так, что мне весьма скоро этого захотелось. Но как я ни старался насладиться своей хорошенькой смуглой подружкой, мне никак не удавалось избавиться от воспоминания о Фикре, извивавшейся, оседлав меня, в притворном экстазе. И еще я не мог избавиться от тревожного ощущения: что за всеми моими действиями следит также с холодной иронией и Эмили: так-то ты развлекаешься со своими шлюхами и куртизанками!

По вечерам сэр Уильям с женой ужинали вместе с нами. Стол у них был обилен, с усердно прислуживавшими лакеями в униформе, наполнявшими нам хрустальные бокалы с выгравированной монограммой Хоуэлла: элегантной буквой «Н». Ну, а между тем, сэр Уильям рассуждал о проблемах, стоящих перед его страной.

– Взгляните на эту пищу, Уоллис! – говорил он, указывая на обилие яств перед нами. – Едва ли хоть что-то из этого произрастает в Бразилии. Даже для наших пеонов продукты доставляются на кораблях.

– Разумеется, в этом есть резон, – заметил его сын. – Судна, увозящие кофе, чтобы не возвращаться вхолостую назад, прекрасно могут доставлять сюда зерно.

– Таким образом, эта страна становится все более и более зависимой от кофе, – сказал его отец. – Каждый крестьянин выращивает по нескольку кустов. Если у нас и случается перепроизводство, то не за счет таких продуктивных хозяйств, как наше. Это все из-за крохотных маломощных производителей, защищаемых от конкуренции программой ревальвации. – Он отложил свою вилку. – Возможно, в конечном счете, он прав. Возможно, мы должны уничтожать все слабое, прежде чем построить нечто фундаментальное.

Мне не нужно было спрашивать, кого именно имел в виду сэр Уильям.

В другой раз он сказал:

– Знаете, Уоллис, я был одним из тех, кто поддерживал здесь движение за отмену рабства.

Это была для меня новость, в чем я ему и признался.

– Рабство в высшей степени неэффективный способ ведения дел на плантации – это как пытаться работать с ослами, а не с мулами. Нынешняя система много дешевле.

– Как это так? – изумленно вскинулся я.

– Если на вас работает раб, он сковывает ваш капитал. Это значит, вы должны кормить его, если он заболевает; платить тому, кто его сечет, если раб ленив; а также кормить его детей до того, как они подрастут и смогут пригодиться в работе. Аболиционизм – великая перемена, многие противостояли ему, потому что боялись перемен; но, как оказалось, он явился лучшим свершением Бразилии за все времена. – Некоторое время сэр Уильям молчал, уставившись в тарелку, потом произнес: – Мне кажется, ваш хозяин, как раз такой человек, кто знает толк в переменах.

– Вы правы, – сказал я, – его эта тема весьма занимает.

Сэр Уильямс забарабанил пальцами по скатерти.

– Я напишу ему ответ завтра. Вы сможете уехать в середине дня. Я велю Новелли заказать для вас поезд.

На следующее утро он вручил мне конверт, адресованный Сэмюэлю Пинкеру.

– Вы знаете, как с этим поступить.

– Безусловно, – сказал я, принимая письмо.

– И вот еще что… думаю, вам показывали кофе, который, как вас уверили, должен быть сброшен в море? – Я кивнул. – Вам следует знать, что наше правительство в высшей степени коррумпировано и чрезвычайно алчно, чтобы уничтожать то, что приносит деньги. Вглядитесь пристальней, Уоллис, и воспользуйтесь опытом, почерпнутым у мистера Пинкера.

Вернувшись в Сан-Паулу, я отправился к докам, на сей раз без правительственного сопровождающего, и провел некоторое расследование. В тот вечер армада барж должна была топить мешки в море. Я отыскал какого-то рыбака с небольшим яликом, щедро ему заплатил, чтоб он отвез меня к баржам.

Как и ожидалось, за две мили от пристани баржи подгонялись к торговому судну, где начинали выгружать свой груз в его просторные трюмы. Когда баржи справились с разгрузкой, торговое судно на всех парах поплыло на юг, ну а баржи возвратились к берегу. Мне удалось подплыть ближе, и я разобрал название грузового корабля – «Эс Эс-Настор»– и, едва оказавшись на берегу, тотчас принялся наводить о нем справки.

Судно было приписано к одному корабельному синдикату; и одним из боссов синдиката, как свидетельствовали мои изыскания, оказался здешний министр сельского хозяйства. Но еще более поразительным оказалось то, что это судно должно было отправиться в Великобританию через Аравию.

У меня никак не укладывалось в голове, почему судно с кофе должно отправиться из одной стран-производительниц кофе в другую. Правда, забрезжила одна догадка.

Я телеграфировал Дженксу, и он отследил перевозку кофе одного из предыдущих рейсов «Настора». Наши подозрения оправдались: на мешках могла быть наклеена этикетка «мокка», но находился в них бразильский кофе. «Эс Эс-Настор»перевозил бобы в Аравию, там после краткой стоянки его с новым грузом посылали в Британию, чтобы продать груз по цене ниже стоимости «мокка», но вполне подходящей для бразильцев.

Мое возвращение в Англию весьма подняло настроение Пинкеру – его интуиция снова не подвела.

– Вы должны поведать это всему миру, Роберт. У вас связи на Флит-стрит, отобедайте с кем-нибудь из этих, пусть они узнают, насколько правительство Бразилии свято выполняет свои обязательства. Но сделайте это тонко – чтобы не выглядело так, будто информация исходит от нас. Скажут, у нас свой интерес, а нам нельзя позволять, чтоб их цинизм затмил истинное положение вещей.

Я сделал все, как он велел, и когда появились статьи с критикой программы ревальвации, Линкер был этим явно вполне удовлетворен. Рынок заколебался – и мы воспользовались его неустойчивостью в полной мере.

Но больше всего, признаюсь, обрадовало Пинкера письмо от Хоуэлла. Я не знаю, что содержалось в этом письме, но новости явно были отличные.

– Вы, Роберт оправдали мои надежды, – так Линкер представил это мне. – Хоуэлл мог бы заподозрить всякое, направь я к нему кого-нибудь чересчур речистого. Вы же сказали ему правду, а это для него самое главное.

Глава семьдесят пятая

Если в кофе проникнет неприятный запах или нежелательная примесь, чужеродность начнет ощущаться уже в аромате свежезаваренного кофе.

Тед Лингл. «Справочник дегустатора кофе»

За время моего отсутствия суфражистки изменили тактику действий, теперь они выкриками прерывали публичные выступления политиков. Они обычно прятали под пальто свои транспаранты, а вскоре наловчились брать с собой по два-три, так как именно транспаранты обычно в первую очередь подвергались нападкам, и рассаживались в разных местах зала, никогда вместе. Одна из женщин, поднявшись с места, выкрикивала свой вопрос, разворачивая транспарант; пока распорядители выталкивали ее из зала, в другой его части поднималась еще одна, и все повторялось снова.

В одну из подобных вылазок, целью которой было прерывать выступление одного из ведущих министров, я сопровождал Эмили. Вероятно, тот почувствовал что-то. Как бы то ни было, нам пришлось прождать полчаса, пока председатель собрания не объявил, что Важная Персона запаздывает в связи с парламентскими обязанностями, но вместо него выступит член Парламента мистер Артур Брюэр. Я метнул взгляд на Эмили. Она стала бледная, как полотно.

– Тебе не надо показываться! – сказал я ей. – Тут и без тебя достаточно активисток устраивать спектакль.

Она покачала головой:

– Что это за принципы, если они не выдерживают первого же испытания. Моим подругам необходимо мое участие.

Начались дебаты. Артур говорил превосходно – мое писательское чутье отметило и оценило отличный строй фразы, умело сформулированный вопрос и мгновенно следующий собственный ответ; то, как он расставлял акценты, ритмично, последовательно: «раз-два-три»; все премудрости ораторского искусства. Он говорил о свободе и безопасности, а также о том, что необходимо уравновешивать эти понятия, как не допустить того, чтобы так трудно завоеванные в Великобритании свободы были утрачены, и что первейшей обязанностью поборника свободы является ее защита…

Справа от меня поднялась с места маленькая фигурка в элегантном зеленом платье. Как всегда бесстрашная Молли Ален.

– Если вы так печетесь о свободе, – тоненько выкрикнула она, – почему приберегаете ее только для мужчин?

Она вынула и развернула свой транспарант:

– Право голоса женщинам!

Шум в зале. Тотчас трое распорядителей стали пробираться к Молли, но она намеренно выбрала себе место в самом центре ряда. Разъяренный священник, сидевший у нее за спиной, вырывал у нее из рук транспарант.

– Можете передать по рядам, – сказала Молли, разворачивая очередной транспарант. – У меня еще есть, если кто желает.

Но вот распорядители, каждый со своей стороны, добрались до нее, каждый потянул к себе, как в игре – кто перетянет.

На трибуне Артур, снисходительно улыбаясь, наблюдал за происходящим.

– Я вижу, леди почтили нас своим присутствием, – произнес он с улыбкой. – Но, как я уже сказал…

С места поднялась Джеральдин Мэннерс. Хрупкая, но такая боевая в свои почти пятьдесят. Это она вовлекла Эмили в ряды милитанток [66]66
  Милитантки, или воительницы, – так называли наиболее воинствующее объединение суфражисток.


[Закрыть]после эпизода на Риджент-стрит.

– Ответьте! – выкрикнула она. – Предоставит либеральное правительство право голоса женщинам?

Распорядители кинулись к безобидной маленькой леди с такой яростью, будто это она с мячом для игры в регби в руках налетала на них. Джеральдин едва успела развернуть свой первый транспарант, как один из распорядителей выволок ее из зала.

Артур на своем возвышении сохранял полную невозмутимость. Этот человек был достоин восхищения: он старался придать физиономии миролюбивое выражение: но миролюбие это было явно натужным, фальшивым. Почувствовав, что сумеет перекричать гул в зале, Артур поднял руку и произнес:

– Сама леди, увы, поспешно удалилась. – Смех в зале. – Но и в ее отсутствие я не оставлю без внимания ее вопрос. Мой ответ – «нет». – Нарастающие аплодисменты. – Теперь вернемся к истинной теме дня, которая будет близка сердцам многих в этом зале. Количество рабочих мест…

Из глубины зала раздался голос Эдвины Коул:

– Почему вы взимаете с женщин налоги, если не даете им права голосовать?

Она подождала, пока все обернутся на ее голос, только тогда встала и подняла транспарант:

– Право голоса женщинам!

В своем рвении добраться до нее распорядители перелезали через кресла.

– Имейте уважение к нашему члену Парламента! – злобно выкрикнул мужской голос.

– Это не мой член Парламента, – парировала Эдвина. – Я женщина и члена не имею.

Раздались единичные смешки, но в целом присутствующие вознегодовали от такой грубой шутки. Женщину сбили с ног. Послышался крик: видимо, кто-то ее ударил.

Эмили по-прежнему была бледна.

– Тебе этого делать не нужно, – тихо сказал я.

Она не взглянула, не ответила. Поднялась, дрожа, как осенний лист. Вытащила транспарант. Долгий, полный жуткого ожидания миг; мне казалось, что ее вот-вот снесет ветром.

– Женщины! – вдруг вырвалось у нее. – Почему мы не имеем права голоса?

Брюэр увидел ее, и улыбка застыла у него на лице.

Несколько распорядителей, которым не удалось добраться до Эдвины Коул, бросились к нам.

– Ну что ж, – медленно произнес Артур. – Я за свободу голоса. И я отвечу на этот вопрос.

По залу прокатились хлопки, перемежаемые недовольными возгласами.

Распорядители продолжали пробираться к нам через толпу.

Артур засунул большой палец за кромку жилета.

– Ваши подруги, мадам, сослужили нам сегодня отличную службу, – презрительно произнес он. – Они ярче, чем смог бы я, продемонстрировали, как было бы опасно дать право голоса таким особам, как вы, – способным, не задумываясь, поставить под удар развитие демократии. – Аплодисменты и одобрительные выкрики из зала. – Они напомнили нам, что женщины, которые путем подобных выходок претендуют на право голоса, в случае своего успеха прибегнут к подобным же методам для достижения иных политических целей. Те, чье поведение недостойно добропорядочных граждан, не могут рассчитывать на гражданские права.

Дальнейшие аплодисменты, в шуме которых едва можно было расслышать выкрик Эмили:

– Другие методы бессильны! Мы избрали этот, потому что…

Но Брюэр уже полностью овладел ситуацией, и толпа слушала только его:

– Подобные особы не только стремятся достичь своей цели истеричными методами, они способны силой внедрить истерию в политическую жизнь нации. Они хотят получить право голоса для женщин – вместе с тем, они уже готовы предать свою женскую природу и все благородные свойства своего пола ради этой цели. Как это характеризует их? Какой пример подают они своим детям? Какие карты дают они в руки нашим недругам за рубежом?

Таким вот изящным путем Артур вернулся к отправной точке своего выступления – и собравшиеся аплодировали ему стоя, как раз в тот момент, когда распорядители уже грубо хватали руками его жену.

– Пошли прочь! – кричала Эмили на них, а они толкали и тянули ее вдоль ряда, не собираясь отпускать.

Она кинула транспарант на кресло. Я, не раздумывая, поднялся. Правда, никто в тот момент на меня не смотрел – все встали со своих мест, аплодируя славному защитнику их свобод: один мужчина в толпе мужчин был вряд ли заметен. Я выкрикнул, чтобы привлечь к себе внимание:

– Право голоса женщинам!

И как только среди гула образовалось временное затишье, я громко сказал:

– Как нам воспринимать ваш брак, Брюэр, если ваша собственная жена среди протестанток?

Наступила пауза. Публика попеременно бросала взгляды то на Брюэра, то на меня. В какой-то момент он растерялся, не зная, что сказать. Потом устало произнес:

– Я и так уже посвятил этому вопросу больше времени, чем он того заслуживает. Мы будем обсуждать поведение женщин или работать?

Последовал выкрик:

– Работать!

А после этого и меня распорядители вывели из зала и, воспользовавшись случаем, пару раз щедро наподдавали мне по почкам.

В тот же день вечером Эмили пришлось предстать перед мужем и иметь с ним то, что в те годы именовалось у нас mauvais quart d’heure. [67]67
  Краткий неприятный разговор (франц.) – дословно: «неприятные четверть часа».


[Закрыть]К моменту ее возвращения он, поджидая жену, по-хозяйски расположился в гостиной в окружении своих бумаг. Казалось, он совершенно спокоен, но Эмили знала, по виду Артура невозможно определить его истинное состояние.

– Для меня было полной неожиданностью увидеть тебя сегодня на этом собрании, – наконец произнес он.

Эмили набрала в грудь побольше воздуха. Итак, им предстоит это обсуждать. И она собралась рассказать ему, почему поступила именно так, почему не смогла сдержаться. Высказать это было нелегко, труднее даже, чем на том собрании. Одно дело встать и прокричать призыв среди незнакомой толпы. Но женщине противостоять собственному мужу в его собственном доме было делом немыслимым.

Она произнесла, как и он, спокойно и ровно:

– Думаю, для тебя не были новостью мои политические убеждения.

– Мне было известно, что ты поддерживаешь крайние идеи. Но я не подозревал, что ты теперь принимаешь активное участие в нападках на ход развития демократии.

– Это никакая не демократия. Демократия предусматривает предоставление гражданских прав всем гражданам, не только мужской половине…

– Умоляю, – с раздражением произнес он. – Хватит с нас обоих на сегодня политических деклараций.

Она прикусила губу.

– Ты забываешь о главном, – сказал он, – такого рода твое поведение пятнает мое доброе имя.

– Вот уж не думаю, что…

– Во-первых, потому, что ты теперь его носишь, и как носительница имени Брюэр ответственна и за репутацию нашей семьи. Во-вторых, поскольку ты моя жена, твое поведение отражается и на мне. Если ты публично на меня нападаешь, люди могут подумать, что я дурно обращаюсь с тобой дома.

– Но это же смешно!

– Смешно? По-моему, тебя уже не было в зале, когда твой приятель Уоллис именно так все изобразил перед несколькими сотнями моих избирателей.

– Роберт не имел никакого права, – пробормотала Эмили. – Я его об этом не просила.

– Думаю, ты сильно преувеличиваешь свои возможности влиять на него. Такого рода публика всегда любой неосторожный жест использует в своих целях. Вот и он использует тебя, как ему угодно.

– Артур, ты все не так понял. Между нами ничего нет.

– Теперь, Эмили, это, пожалуй, не так уж и важно. Я уже принял кое-какие решения в этой связи. Я решил, что ты должна раз и навсегда порвать отношения с Уоллисом. И ты должна порвать с этим «Правом голоса женщинам».

– Что значит «порвать»?

– То и значит. Больше ты ни с чем подобным не будешь связана. Ни в каком виде.

– Артур… но я не могу с этим согласиться!

– А мне и не требуется уже твое согласие. Я отвергаю все твои протесты. Это мое решение, и как твой супруг я считаю, что ты должна ему подчиниться.

– А если я не подчинюсь?

– Ты моя жена…

– Но ты обращаешься со мной не как с женой! Ты обращаешься со мной даже не как с прислугой, как с рабыней…

– Хотел бы напомнить тебе об обетах, данных тобой при венчании…

– Ах, вот ты как заговорил! – вскричала Эмили. – Как будто я нарушила условия торгового контракта, и ты требуешь от меня компенсации?

– Со своей стороны, – невозмутимо продолжал Артур, – я отвечаю за каждое слово данного мной обета. Я произносил их перед Господом и буду чтить их до своего последнего дня.

Его слова прозвучали настолько искренне, что Эмили даже слегка растерялась:

– Что-то я не почувствовала этого, когда ты говорил со мной в таком оскорбительном тоне на глазах у всей этой публики…

– Не мне было выбирать для этого время и место, – сухо ответил он. – К тому же я пытался защитить тебя.

– Защитить меня?

– Если бы я тогда не обратился лично к тебе, распорядители обошлись бы с тобой куда круче. А так они вынуждены были выждать, пока я не закончу говорить. Это слегка их усмирило.

Эмили не понимала, правда ли это, или же просто манера политика трактовать события в свою пользу.

– И потом, – добавил он, – мне есть и еще кое о чем тебя уведомить.

– О чем же?

– О том, что прокричал Уоллис… Им был задан вопрос: что можно сказать о моем браке, если моя жена стала протестанткой. Он хотел лично уязвить меня… это весьма в его духе. Но я допускаю, что в его выпаде есть доля истины. Наши с тобой отношения… Возможно, я сам был недостаточно внимателен к нашим семейным проблемам.

Внезапно Эмили поняла, чем может обернуться разговор.

– Доктор Мейхьюз считает, что твое истерическое состояние можно поправить, если ты исполнишь цель, назначенную тебе природой. Разумеется, мимо моего внимания не прошло, что молодых матерей было почти не видно среди этих воительниц.

– Это потому, что молодые матери не могут оставить своих детей…

– Как бы то ни было. – Артур сделал паузу. – Я решил, что нам теперь самое время завести детей.

– Что?

– Доктор Мейхьюз полностью с этим согласен. Хотя ты несколько слаба здоровьем, но он утверждает, что часто сама природа укрепляет женский организм во время беременности, одновременно и просветляя умственные способности женщины.

– Это что, новая политическая программа? – спросила потрясенная Эмили. – Кто-то у вас решил, что ваша партия теперь отстаивает интересы семьи?

– Интересы семьи – цель всех партий. Дети – залог стабильности… в чем ты, несомненно, убедишься и сама, когда они у тебя появятся.

– Артур, я не могу сейчас иметь детей, я сейчас слишком занята.

– Вся твоя занятость отпадет, потому что ты откажешься от всей прочей деятельности, – уверил ее рассудительный Артур. – Мы начнем немедленно.

– Что? Прямо здесь? Сейчас? – в отчаянии заметалась Эмили.

– Ну, не будем так упрощать. – Он помолчал. – Ведь ты не откажешь мне?

– Разумеется, нет, – устало сказала Эмили. – Если ты позволишь, я пойду, скажу Энни, чтоб приготовила мне ванну.

– Я скоро освобожусь. – Он жестом указал на разложенные документы. – Нужно кое-что доделать, но это не займет много времени.

Мне невыносимо даже представить себе, что после этого между ними происходило. Да и она ни за что бы на эту тему со мной не заговорила. То немногое, что мне удалось узнать, промелькнуло в ее ответах на мои расспросы о том, как Артур воспринял ее появление в зале.

В конце рассказа она с легким придыханием и как будто с легким смешком сказала:

– Мы пытаемся сотворить ребеночка.

– Ты серьезно?

– Для Артура это очень серьезно. Ты даже представить себе не можешь, насколько… – ладно, неважно. – Она вздохнула. – Никак не пойму, то ли он хочет наказать меня беременностью, то ли искренне верит, что это излечит меня от нашего «Дела».

– И ты ему это позволишь?

– У меня нет выбора. Он мне напомнил, что я давала соответствующий обет.

– Уже давая тот обет, ты не имела иного выбора. Что ж, нельзя ведь нанять адвоката, чтобы заново переписать, один за другим, все брачные клятвы.

– Нельзя. Хотя, как было бы хорошо, имей мы такую возможность. Но, подозреваю, путаницы от этого возникло бы не меньше. Но все не так просто, как кажется.

– В каком смысле? – спросил я и тут же понял, что она имеет в виду. – Ты сама хочешь ребенка?

– Да. Я хочу иметь детей. Чему ты удивлен? Многие женщины хотят иметь детей. А Артур, раз он мой муж, – единственный, кто может мне в этом содействовать. Хотя бы в этом мне придется с ним выступить заодно.

– Но ты не сможешь быть одновременно матерью и активисткой движения.

На ее щеках вспыхнули красные пятна. Я не мог не понять, что это означает, – к тому времени я слишком хорошо ее знал.

– Это почему же? – вскинулась она.

– Ну… вспомним вчерашнее. Эти распорядители так грубо обошлись с тобой. Представь, что если бы ты была беременна.

– Возможно, если б я была беременна, до них бы дошло, как гадко они поступают.

– А если б не дошло?

Она сверкнула глазами:

– Если мужчинам нельзя верить, значит, они совершенно не имеют никакого права выталкивать нас со своих собраний.

– В принципе, Эмили, ты совершенно права – но что толку от твоих принципов, если ты угодишь в больницу?

– Ты хочешь сказать, что обязанности по воспитанию детей гораздо важней, чем мои убеждения?

– Ну, если угодно, да.

– Прямо-таки слышу слова собственного мужа! – вскричала Эмили. – Когда же ты, Роберт, вобьешь себе в свою самодовольную, тупую башку, что принципы это не какой-то там твой дурацкий пиджак: захотел надел, захотел снял!

– Признаться, – заметил я, – в данный момент пиджаков у меня не так уж много в виду скудного жалованья, которое я получаю за свой труд. Мой работодатель…

– Все равно, это ты во всем виноват! – парировала она.

– Я?! – изумленно выкрикнул я.

– Если бы ты так больно не уязвил Артура, никаких таких последствий не было бы.

– А!

– «А!» – это все, что ты можешь сказать? Уж я бы ожидала с твоей стороны гораздо более покаянных слов, чем твое «А!», если учесть, что за все это расплачиваться приходится мне.

– Эмили, ну прости меня!

– «Прости»! Что толку мне от твоего «прости»?

Если уж она злилась, остановить ее было трудно.

– Я не должен был говорить того, что сказал. Я хотел досадить ему. Наверное, все потому, что видел, как с тобой грубо обошлись, и в первую очередь он сам.

Эмили вздохнула. И уже иным тоном сказала:

– И еще я должна отказаться от тебя. И от «Дела» тоже. Он настаивает.

– Понятно. Что ж, вот это серьезно.Даже более чем, я бы сказал. – Я произнес это спокойно, но сердце у меня сжалось. – И как же ты намерена поступить?

– Я не могу оставить «Дело», – резко бросила она. – Я могла бы оставить тебя, наверное, но так как теперь ты и «Дело» слилось в одно и так как я уже решила быть политическим оппонентом своего мужа, то, полагаю, оставайся на своем месте.

– Означает ли это…

– Нет, Роберт. Не означает.

– Откуда ты знаешь, о чем я хотел спросить?

– Потому что об этом ты спрашиваешь всегда. И мой ответ всегда будет «нет».

Были еще и другие последствия того происшествия в зале. Как-то утром, когда я трудился в кафе, передо мной вырос весьма неряшливого вида субъект с блокнотом.

– Вы Роберт Уоллис? – осведомился он.

– Да.

– Генри Харрис, «Дейли Телеграф». Можете уделить мне пару минут?

Мы побеседовали о «Деле», и, понятно, он полюбопытствовал, почему я, мужчина, примкнул к этому движению. Затем спросил:

– Вы как будто причастны к тому скандалу в Уигмор-Холл?

– Да, я был там.

Он заглянул в свой блокнот:

– Это правда, что вы задали вопрос Артуру Брюэру насчет его брака?

– Правда.

– И что действительно именно его жену выдворили оттуда?

– Именно так, – сказал я.

Он сделал пометки в своем блокноте.

– Вы собираетесь это напечатать?

– Скорее всего, нет, – сказал он. – Брюэр все-таки член Парламента. Но у меня есть друзья в других газетах, там не сильно пекутся о респектабельности. Эти факты имеют шанс стать достоянием публики.