Текст книги "Ароматы кофе"

Автор книги: Энтони Капелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Глава пятьдесят шестая

«Мягкий» – характеризуется отсутствием какого бы то ни было предваряющего вкусового ощущения в какой-либо части языка, лишь едва уловимым ощущением сухости.

Тед Лингл. «Справочник дегустатора кофе»

Артур Брюэр входит в свой кабинет для приема избирателей, в руке у него письмо.

– На это, пожалуй, надо будет ответить. Бедняга ревнитель закона, он абсолютно убежден, что всякий не трудящийся член его прихода непременно симулянт… – Брюэр замолкает. – Эмили, что с вами?

– А? – Она поворачивается было к нему, но тотчас спохватывается: он может заметить ее красные, воспаленные глаза… – Нет-нет, все в порядке, – отвечает Эмили, обращаясь вновь к пишущей машинке.

– Быть может, стоит набросать нечто… – скажем, умиротворяющее неопределенное? – Брюэр кладет письмо на стол рядом с Эмили. – Вы убеждены, что совершенно здоровы?

К его изумлению, внезапно у Эмили судорожно перехватывает горло. Ее рука взметнулась к губам, как будто она только что икнула или совершила еще какой-либо шокирующий faux pas. [50]50
  Проступок (фр.).


[Закрыть]

– Простите. Я сейчас, я просто…

Договорить Эмили не сумела: душащие, сотрясающие все тело рыдания вырываются наружу.

– Дорогая моя! – произносит потрясенный Брюэр.

Как по волшебству, вмиг в его руке оказывается платок. Эмили берет платок – он мягкий, большой и белый, полотно источает теплый аромат одеколона с коричной палочкой. «Трамперс», – машинально думает она, ее отец пользуется таким же. Эмили погружает лицо в уют просторных складок. Рука касается ее плеча, скользит вниз по спине, мягко гладит рыдающую Эмили.

Когда она слегка успокаивается, он мягко спрашивает:

– Что случилось?

Она разрывается между порывом тотчас рассказать ему все и стремлением не выказать свою глупость, чрезмерную доверчивость, свой стыд, свое женское легковерие.

– Так, ничего… Легкое разочарование и только.

– Но вы так расстроены. Вам необходимо оставить на сегодня работу. – Лицо его проясняется. – Я знаю, что делать, мы с вами пойдем в синематограф. Вы бывали уже в синематографе?

Она отрицательно качает головой.

– Ну вот! – восклицает он. – Уверен, только мы с вами во всем Лондоне еще там не побывали. Я совершенно замучил вас своими делами.

Эмили утирает глаза, силится улыбнуться:

– Это мы всезамучили вас своими проблемами!

– Как бы то ни было, спасение в наших руках.

Эмили пытается вернуть ему носовой платок.

– Оставьте его себе!

Он ведет ее к дверям, его рука по-прежнему бережно обнимает ее за плечи. Эмили обнаруживает, что забыла, как может быть приятно, если кто-то так нежно о тебе заботится.

Глава пятьдесят седьмая

«Резкий» – первые вкусовые ощущения, указывающие на наличие горьких на вкус составляющих.

Тед Лингл. «Справочник дегустатора кофе»

Тахомен притаился, засев среди деревьев. Полосы влажной земли на его груди и плечах в точности повторяли рисунок света и тени, выплескиваемый вниз с крон деревьев, делая Тахомена почти невидимым. Пальцы слегка сжимали рукоять топора. Голова была измазана грязью, чтобы солнечный луч на металле украшений не выдал его. Топорище наполовину срезано ножом, и теперь топором можно было не только рубить дерево, его стало легко кидать.

Он ждал уже три часа неподалеку от того места, где леопард напал на массу Крэннаха. Может, леопард испугался, и его уже тут нет, хотя Тахомен так не думал. Насекомые садились ему на кожу; грязь на руках, засыхая, коробилась и зудела. Гонголапо,гигантская оранжевая многоножка, проползла по сучку, скатилась ему на ногу, потом, свернувшись кольцами, упала на подстилку из опавших листьев, покрывавшую дно леса; там и скрылась.

Отвлекшись на мгновение, Тахомен поднял взгляд. В двадцати футах впереди тень между деревьев бело-розово вспыхнула, – леопард зевнул, выставляя острые зубы.

Тахомен усилием воли заставил себя не обомлеть от страха, хотя пальцы непроизвольно сжали рукоять топора. Он мог поклясться, что не издал ни звука, но леопард все-таки вскинул голову и повел ноздрями.

Он был слишком далеко, бросать топор было рискованно. Бесконечные мгновения выжидали оба.

Но вот леопард поднялся, осторожно двинулся, пробиваясь сквозь ветви и молодую поросль. Его шкура в зеленом свете леса отливала огненным янтарем. Тахомен удержался, чтобы не шевельнуться. Теперь между ним и леопардом было не более десяти футов. Еще пара футов, и он метнет топор.

Леопард негромко мяукнул. Откуда-то из-за его спины выкатились двое щенков, каждый не больше зайца. Едва подбежали к матери, один тотчас поднырнул ей под брюхо и стал сосать; другой, посмелее, скакнул за пролетающей голубой бабочкой, хватая ее увесистой лапой.

Так вот почему этот леопард набросился на массу Крэннаха. Тахомен еще тогда заподозрил такое, а тут убедился окончательно. Мать защищала своих детенышей, не мстила за самца.

Теперь леопард перевалился на бок, шугнув щенка, которому хотелось сосать. Тогда тот принялся следить за братом, копируя его движения, и, разинув пасть, стал прыгать за бабочкой. Щелчок попал в цель: явно обескураженно щенок застыл с бабочкой в зубах. На миг мелькнул ярко-голубой язык, пасть распахнулась, и бабочка, вихляя, точно пьяная, улетела прочь.

Тахомен обнаружил, что думает о Кику, об их малышах, умерших в младенчестве. Интересно, где в лесу нашли приют их духи.

Мать издала очередное урчанье, и группа леопардов двинулась в глубь леса. Они прошли в нескольких футах от Тахомена, мать по-прежнему была слишком поглощена своими детенышами и его не заметила.

Если метать, сказал он себе, только сейчас.

Когда звери ушли, Тахомен поднялся во весь рост. Ноги и руки у него затекли от долгого сидения на корточках. Вот и еще один знак, отметил он про себя с горечью, что он уже не так молод, как прежде. Возможно, это был его последний шанс убить леопарда.

Возвращаясь назад в деревню, он снял с шеи ожерелье, на котором были подвешены яйца и глаза массы Крэннаха, и забросил его далеко в чащу. Теперь ему уже ни к чему было их джу-джу.

Подходя к деревне, Тахомен услышал странные звуки. Похоже, они доносились из самой гущи терновника. Рукоятью топора Тахомен осторожно раздвинул кусты и заглянул внутрь.

Масса Уоллис лежал прямо в гуще переплетенных колючих зарослей. Его одежда была грязна и изорвана, в спутанных волосах застряла сорная трава, и Тахомену показалось, будто он воет.

Тахомен пробился сквозь заросли и вытащил массу Уоллиса наружу. Но было ясно, что дело куда серьезней, чем простое невезение провалиться в колючки. Масса Уоллис смотрел невидящими глазами, стонал и бормотал что-то бессвязное.

Засунув за пояс топор, Тахомен подхватил белого человека под руки и помог ему дотащиться до деревни.

Глава пятьдесят восьмая

«Нежный» – при первом глотке характеризуется едва уловимым, приятно ласкающим ощущением чуть дальше кончика языка.

Тед Лингл. «Справочник дегустатора кофе»

Артур встречается с Сэмюэлем Пинкером в своем клубе. Они обсуждают некоторые интересующие обоих вопросы. Возникновение Независимой Рабочей партии и что это может означать для двух традиционно существующих. Далее – война в Южной Африке и что в последнее время преобладает в заголовках газет: какое воздействие может оказать это событие на империю?

Все чаще и чаще Линкер задумывается над мировыми проблемами. Производители мыла «Санлайт» братья Левер доказали, что можно продавать произведенный в Британии продукт за границу. Более того, их продукт даже изготовляетсяза границей на дочерних фабриках в Канаде и Бразилии! Почему бы фирме «Кастл» не последовать их примеру? В конце концов, голландцы и французы употребляют кофе даже больше, чем британцы, и, выходит, что этикетка «Кастл» фирмы Линкера воплощает некий универсальный смысл. Пинкер изучил новую стратегию Леверов: тут открывается фабрика, там возводится производственное предприятие; расходы, по возможности, общие, но всегда неизменный контроль. Это явный прорыв, он уверен в этом. Подобно тому, как в последние годы различные государства создают между собой альянсы во внешней политике, так и торговые компании этих же государств должны смыкаться похожим путем.

Трудность, разумеется, есть, – и она политического свойства. Некоторые газеты утверждают, что эти торговые союзы не так хороши для потребителя, – что они лишь немногим лучше, чем картели. Разумеется, это ерунда: как можно не увидеть громадной разницы между, с одной стороны, двумя компаниями, договаривающимися не поощрять конкуренцию в отдельных областях, и, с другой, неким кофейным синдикатом, в котором небольшая группка сановников, государственных деятелей и богатых владельцев плантаций сговаривается не предоставлять вышеназванным компаниям сырье. Пинкер убежден, что свободная торговля победит, но дело следует поставить на правильные рельсы и довести до слуха членов правительства… Словом, у них с Артуром Брюэром есть о чем потолковать.

Но вот беседа закончена, они сидят, попыхивая сигарами и пригубливая свои стаканы. Но Пинкер улавливает некоторую нервозность в молодом человеке.

– Мистер Пинкер, – говорит Артур.

– Прошу, просто Сэмюэл!

– Сэмюэл… Мне бы хотелось кое о чем вас спросить.

Пинкер зажатой между пальцами сигарой изображает подбадривающий жест.

– Это касательно Эмили, – говорит Артур, смущенно улыбаясь.

Глаза у Линкера суживаются, но он не произносит ни слова.

– Разумеется, я ей ничего такого не говорил, да и не скажу, если на то не будет вашего согласия. Но мне кажется, у нас с ней много общих интересов, она такой замечательный в общении человек; и это я отношу, если позволите, за счет того, какое вы дали ей воспитание и образование.

Пинкер удивленно вздымает брови.

– Я хотел бы спросить у вас, позволено ли будет мне общаться с ней чуть теснее, – поясняет Артур.

– Позволено ли? – переспрашивает Пинкер, подобно огнедышащему дракону исторгая из себя сигарный дым. – Позволено ли? Вы спрашиваете моего согласия на то, чтобы ухаживать за моей дочерью?

Напрягшись, Артур кивает:

– Именно так.

Внезапно Пинкер расплывается в улыбке:

– Дорогой мой, я-то надеялся, что вы уже давно этим занимаетесь!

Глава пятьдесят девятая

«Горьковатость» – этот привкус считается желательным лишь до определенной степени.

Международная Кофейная Организация. «Сенсорная оценка кофе»

Наконец пришла пора дождей; шквал серых вод грянул с небес, как будто с вершины гигантского водопада.

Между тем жители деревни обсуждали, как поступить с массой Уоллисом. В этих беседах тамилы участия почти не принимали. Теперь, когда ферма лишилась крепкого хозяина, когда они уже не были уверены, что им заплатят, тамилы по одиночке, по двое исчезали в джунглях, отправляясь на поиски других плантаций и работы.

Вода проникла в рабочие постройки, так что жителям деревни пришлось их разобрать и использовать дерево для постройки округлых хижин с соломенными крышами, которые, по их опыту, воду не пропускают. От дождя размякла земля, поэтому люди выкопали некоторые зараженные растения и взамен посадили батат и маис. В джунглях и так растет много кофе, да и одним кофе сыт не будешь.

Правда, похоже, кое-кто пытался это оспорить. Масса Уоллис жил в хижине у Кику и ничего не брал в рот, только кофе да кхат.Заснет на пару часов, снова проснется, и так весь день напролет: то он рыдает, то головой бьется об стенку, как полоумный.

– Колдовство сходит медленно, – объясняла Кику соседям. – Мало что можно сделать, чтобы приблизить выздоровление. Пусть себе жует травку, если она ему боль снимает.

– Почему мы должны давать ему приют? – допытывались некоторые из тех, кто помоложе. – Что он нам хорошего сделал, ведь он позволял избивать нас и разрушать наши дома? Он даже не может вести хозяйство, чтобы и мы получали деньги.

На этот вопрос ответить было не просто.

– Он такой же человек, как и мы, – сказала Кику. – Разве можем мы прогнать гостя прочь, не предоставив ему еды и крова?

Лишь однажды масса Уоллис вышел из своего столбняка, и это случилось, когда на ферму наведался торговец, человек от одной из новых компаний, которые привозили одни товары в джунгли, а другие вывозили оттуда. Он явился в сопровождении двух мулов, к спине каждого было приторочено по увесистому деревянному ящику. Торговец был сомали, но одетый, как белый. Такого жителям деревни видеть еще не приходилось.

– Я привез товар, который заказал мистер Уоллис, – объявил прибывший изумленному Тахомену. – Где он?

К еще большему изумлению Тахомена из хижины Кику появился масса Уоллис, и взгляд его был ясен.

– Мое оружие! – выкрикнул он. – Оружие пришло!

Ящики сгрузили со спин мулов, и Джимо принялся лезвием топора вскрывать крышки. Внутри оказалась записка, которую Уоллис развернул и пробежал глазами:

Уоллис!

Посылаю вам, как Вы и просили двенадцать «Ремингтонов» последнего образца. Если решите, что сумеете сбыть больше, пришлите еще денег.

Ваш —

Хэммонд.

– Больше? – пробормотал Уоллис. – Разумеется, я продам больше! Ну же, Джимо, распечатывай скорее! Наконец-то…

Шагнув к ящику, он вынул из него что-то увесистое. Молча развернул обертку из вощеной бумаги.

Ничего подобного жители деревни отродясь не видывали – кнопки в четыре ряда, одна над другой, а над всем этим широкий полукруг с зубьями, – потому, казалось, будто венчает весь этот механизм ухмыляющаяся челюсть. Вмиг масса Уоллис как бы остолбенел. Потом поставил машину на землю и принялся хохотать. Долго-долго он так гоготал до слез, сложившись пополам, как от боли в животе. Жители деревни, вежливо улыбаясь, переглядывались, не понимая смысла всей этой шутки, но готовые присоединиться к его веселью.

Наконец Уоллис сумел что-то выговорить.

– Хэммонд, идиот чертов, – задыхаясь, произнес он. И, взглянув на Тахомена, сказал то, что вождь уразуметь не смог: – Дюжину сраных пишущих машинок, вот что он мне прислал!

Потом масса Уоллис снова удалился в хижину Кику. Казалось, на него обрушилось новое смертельное заклятие: он просто отвернулся к стене, так и лежал.

– Он умрет? – спросил Тахомен у жены.

– Может и умрет, если захочет того. Это не похоже на проклятие, наложенное каким-то магом, – масса Уоллис сам себя проклял, и только ему решать, позволит он сам себе это проклятие снять или нет.

Каждое утро Кику варила ему кофе, густой, темный, бормоча моленья, пока растирала зерна:

 
Кофейник, Кофейник, дай нам покой,
Кофейник, Кофейник, пусть дети растут,
Защити нас от бед,
Дай нам дождь, дай траву.
 

Но масса Уоллис оставлял кофе нетронутым, только все жевал и жевал кхат.

Спрошу лес, что делать, решила Кику. Она отправилась в джунгли и сидела там тихо-тихо, прислушиваясь к мириадам шепотов айана.Уже земля, которую расчищали для кофейной плантации, сплошь покрылась сорной травой: скоро деревья начнут снова расти из джунглей, и постепенно громадная дыра в лесу снова зарастет, как затягивается кожа на заживающей ране.

Так часто бывало – лес не давал ей прямых ответов, вместо этого позволял спокойно собраться с мыслями, пока ответ сам не прояснится, пока она не увидит, что он уж давно глядит ей прямо в глаза.

Глава шестидесятая

«Аптечный» – свойство вкуса второсортного кофе, соотносимое с «резким».

Тед Лингл. «Справочник дегустатора кофе»

Они отнесли массу Уоллиса в хижину, которая предназначалась для лечения больных, и положили его там на пол. В хижине была яма для очага, но не было отверстия в крыше для выхода дыма. В этой яме Кику скопила большую кучу всяких трав и коры куста ибоги. [51]51
  Ибога – вечнозеленый кустарник, произрастающий в тропических лесах Западной Африки. Желтые корни растения и главным образом его кора содержат вещество ибогин, которое в малых дозах оказывает стимулирующее воздействие на нервную систему, в больших дозах вызывает видения.


[Закрыть]Там были еще и зерна кофе, потому что кофе усиливает действие ибоги, а также паста, изготовленная из дробленых корней ибоги.

Удушливый дым тлеющей ибоги заполнил хижину. Кику сорвала с массы Уоллиса одежду и разрисовала его тело узорами, обозначавшими его возрастной клан. Потом взяла плошку с пастой и осторожно наложила немного ему на губы и десны, потом сделала то же самое себе.

– Что ты делаешь? – пробормотал он.

– Туда, куда предстоит отправиться, отправимся вместе, – сказала она ему на языке галла.

Потом села у его постели и стала ждать, приложив руку к его запястью, чтобы духи зар,явившись, не улетели бы с ним одним, не захватив и ее.

Время в хижине видений редко совпадало с временем за дверью, но и при этом Кику показалось, что она прождала слишком долго, прежде чем почувствовала, как постукивают по крыше прибывшие духи. Масса Уоллис, застыв, приподнялся на несколько дюймов над полом, когда зарпопытались поднять его к себе на плечи, но Кику крепко держала его до тех пор, пока они не соблаговолили заметить ее.

– Кто ты? – грозно спросил ее один из духов.

– Я проведу его по пути, чтоб с ним ничего не стряслось.

– Зачем? Ведь он не твоего племени.

– Он наш гость, я должна оберегать его.

Ей было слышно, как зарсоветуются между собой.

– Мы не твои зар, – сказали они наконец. – Мы прибыли издалека, чтобы забрать этого человека. Ты тут совсем ни при чем.

– Вы не наши зар,но это наша хижина, и этот человек под защитой нашего гостеприимства. Он разрисован нашими знаками.

– Путь будет далек, и ты не сможешь вернуться назад.

– Пусть так, я готова отправиться с вами, – ответила Кику.

Они взлетели ввысь, летели над долиной, и впервые Кику смогла взглянуть вниз и увидеть перемены, произведенные белым человеком, – не только рукотворные, как, например, вырубка леса, но и все сложные переплетения родственных и племенных связей, сделавшихся зримыми благодаря пасте ибоги, и которые оказались даже более нещадно поруганы, чем леса. Лес-то сумеет залечить свои раны, а вот общий уклад племен, думала Кика, вряд ли окажется таким же стойким.

Они все летели и летели над Хараром и над пустыней, над бескрайним морем и горами, стылыми в снегах. И прилетели они в такое место, которое было странным даже по знаниям ибога-странствий, в место, где много серых каменных коробок и много прямых линий, и поняла Кику, что это и есть деревня белого человека.

Зарпытались их разлучить, но усилием воли Кику держала массу Уоллиса: она перевернулась, едва они стали падать вниз, так, что теперь он летел верхом у нее на спине, и потому Кику видела, что потом происходило, его глазами.

У стола стоит женщина средних лет. Она перебирает огромную кучу листочков, сворачивая пополам и укладывая в аккуратную пачку. Как раз в тот момент, когда стопка вот-вот развалится, входит другая женщина, гораздо моложе, берет стопку листков и переносит на другой стол, где для них уже заготовлены специальные конверты. Похоже, женщины трудятся с листочками уже давно.

Обе женщины обведены многоцветным контуром, как видится в глазах после паров ибоги. Но можно разглядеть, что молодая хороша собой. По тому, как вздрогнул масса Уоллис, увидев ее, Кику понимает, что эта женщина для него важна. Поэтому Кику с массой Уоллисом перемещаются ко второму столу и смотрят, как молодая женщина раскладывает бумажки в конверты.

Женщина их видеть не может, но ее нежные ноздри трепещут, она поворачивается в их направлении, и лицо ее принимает озадаченное выражение. Она быстро поводит носом в воздухе.

– Мэри? – произносит она.

Другая женщина поднимает голову.

– Вам не кажется, что пахнет кофе?

– Нет. Только типографской краской. Я уже трижды порезала пальцы об эти треклятые листки. Может, прервемся, выпьем чаю?

– Разумеется, вам необходимо сделать перерыв, – говорит входящий в комнату мужчина. – И это будет первым актом в нашем законодательстве – человек не должен сворачивать избирательные бюллетени в течение более двух часов без перерыва на чаепитие.

– В таком случае, мы должны продолжить работу. Ведь мы занимаемся ею всего сорок минут, – сухо говорит молодая женщина.

Но она улыбается вошедшему мужчине.

– Я поставлю чайник, – говорит Мэри. Проходя мимо молодой женщины, она тихонько бросает: – Наверно, я вернусь нескоро, этот чайник долго закипает.

Та женщина уходит, в комнате тихо. Кику и так не слишком понимает речь белых людей, но их молчание – новая загвоздка. В языке галла много разных видов молчания, от неловкой паузы до многозначительной тишины, но Кику тотчас понимает, что вот эта здешняя тишина игривого свойства.

– Сегодня вечером собрание, – начинает мужчина. – Боюсь, мне придется на нем присутствовать, но я подумал… если вы не слишком утомитесь… может быть, согласитесь сопроводить меня туда в качестве гостьи?

– А по какому поводу собрание?

– Гомруль. [52]52
  Гомруль – «home rule» – самоуправление (англ.).Движение за автономию Ирландии на рубеже XIX–XX вв. Либеральное правительство трижды выдвигало в Парламенте Билль о гомруле, и он трижды отклонялся палатой лордов. Независимость Ирландии была признана Англией только 6 декабря 1921 г.


[Закрыть]– Он разводит руками. – Необходимо найти способ провести билль через Палату лордов. На данный момент землевладельцы дали понять, что они заблокируют всякую попытку урегулировать ирландский вопрос.

– Я с удовольствием пойду, Артур.

– Правда? Вам не будет скучно?

– Мне это чрезвычайно интересно, – заверяет она его. – А будет ли там сэр Генри?

Мужчина кивает:

– Он основной оратор.

– Тогда я с нетерпением буду ждать вечера. Говорят, он блестящий оратор. И вообще мне будет приятно сопровождать вас.

За спиной Кику слышит безутешное рыдание массы Уоллиса.

Но вот масса Уоллис тяжелеет, а облики людей в комнате становятся ярче. Пора улетать. Кику чувствует, как зарсильными руками подхватывают ее под мышки, поднимают вверх. Но лететь им слишком далеко, а задержались они слишком долго: масса Уоллис стал такой тяжелый, а Кику так устала, что зарне могут их поднять. На миг ей кажется, им никак не улететь. Иногда бывает так, она знает: люди впадают в ибога-транс и по той или другой причине никогда не возвращаются обратно, обрекая свой дух вечно бродить по земле, невидимым, неприкаянным. Совершив неимоверное усилие, Кику рвется вверх. Она чувствует, как зарподтягивают ее, и уже они летят по воздуху, пролетают над бурлящим муравейником, это деревня белого человека, сперва медленно, но вот, набирая скорость, они летят теперь над морем.

Вернувшись в целительную хижину, масса Уоллис погружается в глубокий сон. Кику произносит заклинания, благодарит зар за их помощь, желая им благополучной дороги обратно, туда, откуда они явились. Затем берет заточенную иглу дикобраза и осторожно погружает ее сначала в пепел ибоги в очаговой яме, затем подносит к ритуальным знакам на груди массы Уоллиса. Острие пронзает кожу: от серой, еще чуть ядовитой золы кожа вспучивается и твердеет по проколотым точками контурам рисунка, и это означает вступление массы Уоллиса в свой возрастной клан.

Пока масса Уоллис спал, Кику отправилась искать Тахомена.

– Тут у меня мысль пришла, – робко произнесла она.

Он знал ее слишком хорошо, чтобы поверить, будто одной мыслью все и ограничится.

– Говори.

– Хорошо бы Алайе побыть при массе Уоллисе служанкой.

Тахомен был изрядно озадачен:

– Алайе? Почему Алайе?

– Потому что она самая красивая из молодых женщин.

– Ты хочешь, чтобы она разделила с ним постель?

Кику отрицательно покачала головой:

– Думаю, масса Уоллис сейчас слишком для этого слаб, но когда красавица рядом, то и поправиться легче. Да и ей будет занятие.

Тахомен устремил взгляд вдаль, продолжая прикидывать про себя. От Кику всего можно было ожидать, но тут выдала такое, прямо голова кругом.

– Если Алайа все же станет прислуживать белому человеку, – сказал Тахомен, – я не найду ее, если захочу к ней.

– Но по счастью у тебя есть и другая жена.

– Значит, копье Байаны уже не будет торчать у твоей хижины?

– Копье Байаны… – многозначительно произнесла Кику, – не так прямо и не так далеко бьет, как ему хочется думать.

Тахомен хохотнул:

– По-твоему, мужчина так наивен, – сказал он, – и один взгляд на хорошенькое личико может снять с него порчу?

– Хочешь сказать, я глупость предложила? – взъершилась Кику.

– Конечно, нет, – поспешно ответил Тахомен. – Просто наивность, а это уж дело совсем другое.

– Гм, – уже мягче произнесла Кику. – Конечно, мужчины наивны, ну и женщины тоже, если уж на то пошло.

– Да? Что же вам, женщинам, нужно?

– Нам нужно… – Кику помедлила. – Чтоб не спрашивали, что нам нужно.

– Ой, избавь меня от своих загадок, старая женщина, – ворчливо сказал Тахомен.

Она с силой пихнула его в плечо:

– Меньше болтай о старости! Не такая уж я старуха, вот если опять начнешь ходить ко мне в хижину…

– То что?

Она мотнула головой:

– Ну, скажем, лес пообещал мне кое-что.

– Да? – сказал Тахомен.

Кику видела, что он понял, и еще она видела, что он не станет все портить лишними словами, на это она и надеялась. И поняла, что за это самое и любила его: было такое в нем, он соображал, чего говорить не надо.