Текст книги "Секрет миссис Смитон"

Автор книги: Энн Грэнджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Глава пятая

Дон-Кихот.

Участвовал в 15 ½ охотничьих сезонах с 24 марта 1902 г. по 11 декабря 1917 г. на 22 году жизни.

Без страха и упрека, он никогда не подводил меня.

Надпись на могиле лошади

Поселок Парсло-Сент-Джон вытянулся длинной стрелкой по склону холма. По разнообразию архитектурных стилей можно было знакомиться с его историей, но если бы вы начали движение снизу, от подножия холма, вы бы ошиблись, и приступили к знакомству с деревней не с того конца: здесь располагались здания самой поздней застройки. Тут возвышались дома местного совета и так называемые «новые дома», которые никак не могли ужиться друг с другом, кроме того, имелось несколько зданий мелких производственных фирм.

Эта часть поселка дала бы вам неверное представление о возрасте поселения. Дело в том, что впервые в хрониках упоминается расположившееся когда-то в этих местах аббатство, мирное, но достаточно укрепленное, чтобы выдержать натиск врага в беззаконные Смутные Времена, пристанище созерцателей. К сожалению, аббатство не смогло устоять против Генриха VIII, тот захватил его и подарил вместе с лесами и фермами одному придворному, которого звали Парсло.

Новый хозяин восстановил аббатство, все, кроме церкви и домика аббата, а также добавил свое имя к названию церкви (святого Иоанна Богослова) и из этих составляющих получилось название деревни – Парсло-Сент-Джон. Он оказался энергичным человеком с природным коммерческим чутьем, и местность быстро заселили практичные сквайры. От этого благодатного периода в деревне сохранился центр, застроенный низкими, прижавшимися друг к другу и вытянувшимися вдоль главной улицы домами в стиле Тюдоров. Кое-где между домами были оставлены места для конных выездов, которые теперь были заняты автомобильными стоянками и гаражами.

Но время шло, мир менялся, и вместе с ним менялся Парсло-Сент-Джон. Времена процветания миновали. Поселок Парсло, слава Богу, не бедствовал, но его жители уже не питали никаких иллюзий по поводу своего будущего.

Винни и ее спутники спускались по пологому склону и как будто совершали путешествие вглубь веков. Сначала они прошли мимо церкви. Ее массивная каменная кладка и узенькие окошки напоминали о ранних днях поселка. На большой, свежевыкрашенной доске было вывешено объявление о сборе пожертвований на реставрацию крыши и колокольни. Тут же был нарисован старомодный термометр, который наглядно показывал, насколько возрос уровень собранных средств. Весьма прискорбно, но столбик не достиг и серединной отметки. Реально это означало, что особой щедростью местные жители не отличались. Наверное, скромный вклад Оливии еще не успели дорисовать.

Церковь выходила фасадом на дом аббата. Как сказала Винни, когда-то он достался семейству Парсло, был расширен и достроен. Теперь там жил доктор Барнетт, а до этого в нем селились священники.

– Викарию купили жилье в «новых домах», – сказала Винни. – Это довольно странно, хотя сам он считает, что это знаменует проникновение церкви в современный мир. Однако вряд ли он видит кого-то из своих соседей среди прихожан по воскресеньям. Не думаю, что это разумно – покупать новый дорогой дом священнику, когда разрушается церковь. Основным аргументом было то, что новый дом еще долго не будет требовать ремонта, в то время как старые постройки нуждаются в нем регулярно. Том Барнетт приобрел этот домик почти даром.

Мередит это нисколько не удивило. Про себя она подумала, что хотя дом доктора Барнетта и стар, он еще к тому же и слишком обветшал. Она сочувствовала доктору, потому что знала, во что обходятся ремонты в старых домах. У нее самой был крошечный старый коттеджик в Бамфорде, который постоянно приходилось подновлять. Но дом аббата, похоже, никто и не пытался привести в порядок, можно было хотя бы покрасить его.

Винни вела их все дальше и дальше. Скоро они оказались у добротного, окрашенного в теплые цвета квадратного дома в георгианском стиле. На высоком каменном заборе красовалась вывеска: «Продается», кованые металлические ворота приоткрыты, позволяя войти во двор по гравиевой дорожке, кое-где уже заросшей травой.

– Грачиное гнездо, – сообщила Винни.

Не сговариваясь, все остановились у ворот, разглядывая дом, который стал последним прибежищем Оливии Смитон. «А он вовсе не такой уж и большой, – подумала Мередит. – Наверное, он был построен для семьи, в которой не было детей». Даже для Оливии он не так уж велик, окна закрыты складными деревянными ставнями. Грачиное гнездо требовало почти такого же ремонта, как и церковь. Кусок брезента на крыше надорвался и хлопал на ветру.

– Во время дождя через дыру в крыше в дом попала вода, – сказала Джанин. – Я говорила об этом поверенному, но он ответил, что ничего не может сделать. Мистер Кромби обещал прислать кого-нибудь залатать дыру. Стыдно, что старый дом все бросили, пусть хоть на куски разваливается. Миссис Смитон, наверное, в гробу переворачивается.

Макби сделал шаг вперед и протянул руку, чтобы толкнуть ворота.

– Может, зайдем, посмотрим…

От Мередит не ускользнуло нетерпение, прозвучавшее в его голосе. Она была уверена: его привел сюда не только интерес к трагической судьбе Оливии. Но что же тогда? В ней шевельнулось какое-то предчувствие.

Джанин выбрала из связки нужный ключ. Дверь распахнулась легко, как грустное напоминание о том, что лишь недавно хозяйка этого дома покинула его навсегда.

Сквозь закрытые ставнями окна свет почти не проникал, но они разглядели пол, покрытый черной и белой мраморной плиткой, широкую лестницу, которая вела на второй этаж, слева открытую дверь в кабинет. Джанин шагнула к окну и энергичным жестом распахнула ставни.

– Я как могу, стараюсь, чтобы дом не казался заброшенным, – сказала она. – Хотя это уже не моя работа, верно? Мне за это ничего не платят, хотя должны бы. Когда дом продадут, я, как говорит мистер Беренс, получу гонорар, – Джанин, казалось, была довольна, что сумела вспомнить это слово, – в виде компенсации за труды. – Последние слова она произнесла, слегка картавя. Мередит догадалась, что она передразнивает мистера Беренса, и постаралась скрыть улыбку.

В помещение хлынул поток света, и в солнечных лучах заплясали пылинки. Комната оказалась изящной, очень стильной, по стенам, у потолка, тянулся лепной карниз. У одной стены располагался отличный классический камин. Доски пола были широкими, вероятно, дубовыми. Мередит, испытывая их на прочность, несколько раз топнула ногой.

– Странно видеть этот дом пустым, – заметила Джанин. – У Оливии было столько милых вещиц! Видели «Гордость и предубеждения» по телеку? У нее и мебель была такая же.

– Жаль, что все продали, – вздохнула Мередит. – Тот, кто купит этот дом, должен постараться обставить его в том же стиле.

– А мне старье не нравится, – заявила Джанин. – Полируешь его, полируешь, а через два дня пыль опять скапливается во всех этих резных штучках. – Она провела пальцем по рельефной поверхности ставни.

Макби всматривался в стену.

– Так-так… – бормотал он.

– Конечно, кое-где нужно подкрасить, – согласилась Джанин. – Бог знает, когда тут красили в последний раз.

– В последний раз? – усмехнулся Алан. – Я бы сказал, что в последний раз стены красили во времена Регентства или чуть позже. Точно, как ты сказала, Джанин, во времена «Гордости и предубеждения». Вот такой розовый оттенок получается путем подмешивания в краску свиной крови.

– Правда? – Винни подвинулась поближе к стене. – Никогда не обращала внимания. Какой ужас! – И вдруг добавила: – Я не свиную кровь имею в виду, ужасно, если кто-то вдруг купит этот дом, да и перекрасит все современной эмульсией!

– По мне – так это было бы лучше всего, – вмешалась Джанин. – Остальное смотреть будете?

– Они хотят увидеть лестницу! – громко объявила Винни.

Как эхо, где-то в доме хлопнула дверь или ставня.

* * *

– Вот здесь в одиночестве и умерла Оливия. Здесь она пролежала, может быть, без сознания, а может быть, в сознании, какое-то время. Она не могла пошевелиться. Возможно, она лежала здесь целых два дня и две ночи, пока в понедельник утром ее не нашла Джанин.

– Вот тут, – показала Джанин. – Тут я ее и нашла.

Все молча стояли, сосредоточенно изучая участок пола и подножие лестницы. На мраморной плите до сих пор были видны слабые следы очерченных мелом контуров тела. Мередит почувствовала, что ее начинает пробирать дрожь.

Алан взглянул вверх.

– Она упала откуда-то сверху?

Джанин затопала по лестнице своими крепкими ногами в сапогах.

– Я покажу.

Вытертую ковровую дорожку оставили на месте.

– Этой дорожке в субботу сто лет, старая, как и все остальное, – ворчала Джанин. – Оливия ничего здесь не меняла. Но не потому, что у нее не было денег, а потому, что ей это было не нужно, вот что она вечно повторяла. – Джанин остановилась и указала на деревянные перила: они были сломаны.

– Все решили, что она споткнулась, ухватилась за перила, но они не выдержали, треснули, вот она и грохнулась вниз. – Джанин села на верхнюю ступеньку. – А все из-за старых шлепанцев. Сколько раз я ей говорила, чтобы она купила новые, и вот наконец она их заказала по почте, да только поздно! Вот такая она была. Денег много, а тратить жалко. Она никогда себе ничего нового не покупала, это-то ее и погубило! – Джанин с удовлетворением кивнула головой, доказав всем свою правоту.

Алан осмотрел сломанные перила.

– Н-да… – пробормотал он.

Они спустились обратно в холл.

– Хотите посмотреть кухню? – спросила Джанин. – Если собираетесь покупать, вам просто необходимо посмотреть кухню. Прямо вам скажу, все там надо менять.

Мередит вспомнила, что они пришли сюда под видом потенциальных покупателей, и поспешила на кухню.

Как и следовало ожидать, кухня была громадной: вдоль одной стены располагалась огромная викторианская печь, рядом стояла более современная газовая плита. Под окном разместилась каменная раковина размером с поилку для лошадей, вторая дверь вела из кухни в сад.

Джанин сентиментально вздохнула.

– Здесь я ей готовила обеды. Она мало ела. Пару картошек, немножко рыбки…

– Она обедала в столовой? – поинтересовалась Мередит.

Джанин покачала головой, и серебряный череп в ухе опять весело запрыгал.

– Нет, она всегда спускалась сюда, я звала ее, когда все было готово. У нас тут располагался большой стол, вот тут стоял.

Все посмотрели туда, куда указывала Джанин, но смогли увидеть только оставшиеся от ножек стола четыре следа на плитке.

– Раз в неделю я пекла пирожки с повидлом, воздушные пирожные или яблочный пирог. Она обычно приходила посмотреть, – Джанин помолчала. – В тот день я как раз занималась выпечкой, ну, в тот раз, когда я дала ей вырезку из журнала. Она сидела вот здесь… Жарко тогда было, солнце так и палило, а когда духовка работает, так здесь вообще форменная баня. Я и дверь открыла, и окно, но все равно обливалась потом. Я как раз доставала из духовки последнюю партию, как сейчас помню, это были лимонные марципаны. Так вот, поставила я их на стол, а тут она входит и говорит: «Я бы выпила чашечку чая». Лично я бы выпила холодного пивка, – Джанин рассмеялась. – Ну, сделала я нам по чашке чая – сидим, пьем. Тут я достаю вырезку из журнала. «Вот, – говорю, – заказ по почте. Не нужно никуда идти, ничего покупать, вам все пришлют. Старые шлепанцы уже невозможно носить, – говорю. – Вы уже раз в них упали». Она и вправду уже в них падала.

Мередит была уверена, что Джанин жаль свою хозяйку, но казалось, что она испытывает удовлетворение оттого, что оказалась права, и непослушание Оливии окончилось трагически. Вслух она сказала:

– Наверное, миссис Смитон не так сильно страдала от жары. Она ведь бывала в Африке.

Джанин взглянула на нее с сомнением.

– Да, говорят, что бывала, но мне она никогда об этом не рассказывала, никогда и ничего, – Джанин посмотрела на Винни. – Только однажды, в самом конце, перед самой смертью, она сказала что-то и вовсе непонятное.

Джанин замолчала, оценивая, какое впечатление на всех троих произвел ее намек.

– Ну, – почти беззвучно шепнула Винни.

– Это было, когда околел ее пони. Она так страдала из-за него, она очень любила своих питомцев. «У животных, – говорила она, – искренние сердца, не то, что у людей». А потом она стала читать какие-то стихи, длинный кусок, но я его, конечно, не запомнила. В памяти засела только одна строчка, – она глубоко вдохнула и продекламировала: – Так низок может быть лишь человек.

– Это гимн, – отозвалась Мередит.

– Сильно сказано, – продолжала Джанин своим обычным тоном. – Гимн, вы говорите? Я ей прямо так и сказала: «Что-то не больно радостно для гимна». Заметьте, я и сама знала пару-тройку подонков.

– А что же она ответила? – поинтересовался Алан.

– А она мне говорит: «Люди могут быть так жестоки друг к другу, Джанин, уж я-то знаю! Вот почему я отвернулась от большинства из них».

* * *

– Как вы думаете, кого Оливия имела в виду? – проронила Мередит, когда они вернулись в холл. – Лоуренса Смитона?

– Кто знает? Может быть, Маркуса Смитона, своего мужа. Хотите осмотреть второй этаж?

– Пожалуй.

Поднимаясь по лестнице, они опять прошли мимо того места, где были сломаны перила. Все остановились еще раз взглянуть на них, и только Мередит поднялась наверх.

Наверху располагалась площадка, с которой хорошо был виден холл внизу, налево и направо уходили коридоры. Мередит остановилась на площадке, стараясь представить себе, как Оливия Смитон стояла здесь и наблюдала за работой Джанин.

Не зная, как в последнее время выглядела Оливия, Мередит представляла ее себе в форме шофера времен войны, но такой образ никак не хотел вязаться с интерьером дома, и она бросила бесплодные попытки воссоздать прошлое.

Вместо этого Мередит выбрала для изучения левый коридор – он был длинным, узким, плохо освещенным и пах мускусом. На полу лежала ковровая дорожка с так называемым турецким узором, которая была так же стара, как и та, что лежала на лестнице. Местами она была вытерта до самой основы. Оливии крупно повезло, что она ни разу здесь не упала.

А может быть, все же упала? Наверное, падала. Надо спросить у Джанин, но та может и не знать: она ведь не находилась здесь целыми днями, а старики почему-то склонны скрывать свои падения, это Мередит знала точно. Падение служит сигналом того, что человек уже довольно беспомощен и его нельзя оставлять одного. Для многих это может означать переселение в дом престарелых. Мысль о доме престарелых или каком-то пансионе, скорее всего, была ненавистна Оливии. Там ей пришлось бы придерживаться распорядка дня, быть всегда в окружении чужих людей, но жить одной в таком большом доме! Снаружи его вид обманчив: здесь гостиницу можно устроить!

Мередит начала осматривать комнаты по обе стороны от коридора. Первые две оказались просторными спальнями. Ставни в них были закрыты, но и сквозь щели проникало достаточно света, чтобы можно было разглядеть на стенах прямоугольные следы от шкафов и комодов, пол был покрыт линолеумом, вошедшим в моду в недалеком прошлом. Кое-где он потрескался, а в некоторых местах и вовсе оторвался. Такой пол и впрямь опасен для старого человека, да и не для очень старого тоже. Наверное, здесь был ковер, который убрали, когда готовили дом к продаже. Жаль все-таки, что мебель продали отдельно.

Третья дверь вела в ванную. Вероятно, здесь тоже когда-то была спальня, потому что в те времена, когда строили этот дом, ванных комнат еще не существовало. Какой-то модернист в конце Викторианской эпохи установил здесь чугунную ванну на львиных лапах, тут же располагался умывальник и кокетливо украшенный голубыми незабудочками унитаз тех же времен. Полрулона туалетной бумаги все еще осталось в старинном держателе из бронзы и полированного дерева, антикварной самой по себе вещи. Трубы для всех этих более поздних гигиенических усовершенствований неприкрыто и уродливо тянулись вдоль стен, собирая пыль. Они были прикреплены к стенам огромными скобами.

Мередит дошла до конца коридора. Последняя дверь ведет, наверное, в спальню хозяина. Похоже, эта комната больше остальных. Мередит распахнула дверь и остановилась, словно получила удар по лицу – комната полна была солнечного света и в первое мгновение свет ослепил женщину, настолько это было неожиданно. Когда ее глаза привыкли, она увидела, что эта комната так же, как и другие, совершенно пуста, но в отличие от других помещений, здесь на окне открыты ставни. Прямо перед ней, как в раме, в окне маячило мертвенно-бледное лицо с полуоткрытым ртом и выпученными глазами.

Мередит взвизгнула, пронзительно, громко и так отчаянно, что все остальные бросились к ней на помощь. Они толпой ввалились в комнату, наперебой спрашивая, что случилось.

– Простите, – прошептала перепутанная Мередит, – но я видела чье-то лицо. Такое отвратительное, вон там, в окне.

– Мы на втором этаже, – напомнил Алан.

– Я знаю! Говорю вам, я видела, как кто-то заглядывал сюда!

– А это не было отражение? – бестактно осведомился Алан.

– Спасибо! Я же говорю, оно было отвратительное. Такое бледное, почти белое, как у клоуна, и глупое. Может, он тоже испугался, увидев меня?

– Он? Так это был мужчина? – спросил Алан, подходя к окну.

– Да. А кто же открыл эти ставни? – Мередит, чувствуя, что Алан не совсем ей верит, торопилась привести доказательства.

– Я их открыла, – сказала Джанин. – Когда я прихожу сюда, то проветриваю комнаты. Должно быть, в прошлый раз забыла закрыть.

Алан открыл окно и высунулся наружу.

– Ты права! Вот и лестница стоит снаружи.

– Конечно, я права, – обиженно произнесла Мередит. – Я же не придумала это!

– О Боже, неужели кто-то пытался пробраться сюда! – воскликнула Винни. – Наверное, какой-то бродяга.

– Сейчас узнаем.

Они вышли из комнаты: Алан впереди, все остальные за ним, проследовали по коридору, спустились по лестнице, вышли из дома и скоро оказались у задней стены дома. Но когда экспедиция уже приготовилась поймать преступника, их постигло разочарование – лестница по-прежнему была прислонена к карнизу, но вокруг никого не было видно.

– Интересно, – произнесла Джанин, уперев руки в бока.

Алан заметил какое-то шевеление в кустах неподалеку и бросился туда. Раздались звуки погони, короткой борьбы, затем Алан появился перед дамами, волоча за собой упирающегося парня лет восемнадцати-девятнадцати.

– Это он! – узнала его Мередит.

– Да я ничего не сделал! – запротестовал пленник.

– О, – сказала Винни с облегчением. – Это всего лишь парнишка Берри.

– Эй, Кевин, – строго спросила Джанин, – что ты делал на лестнице?

Макби отпустил свою добычу. Парнишка Берри, или Кевин, потирал руки, исподлобья поглядывая на Макби. Было похоже, что он снова собирается удрать. Он чуть отодвинулся ото всех и затравленно огляделся, худой, но мускулистый, с лицом нездорового бледного цвета и торчащими ушами. Зубы, казалось, были великоваты для его рта, а два передних вообще были сломаны. На нем были грязные джинсы и футболка. Мередит подумала, что слово «отвратительное», которое она употребила раньше, было, конечно, небольшим преувеличением, но назвать его привлекательным даже не приходило в голову. Бедный парень! Но она испугалась, увидев его лицо в окне второго этажа. К тому же наличие у него умственных способностей внушало большие сомнения.

– Меня прислал мистер Кромби, – хрипло сказал он, стараясь не показаться дерзким. Он всплеснул длинными руками то ли от смущения, то ли чтобы показать, какая именно работа ему поручена. – Можете сами у него спросить, миссис Картер.

– Крышу починить? – спросила Джанин, легко сложив два и два.

Парень просиял.

– А то как же! Мистер Кромби велел проверить кирпичную кладку возле окна, не отсырел ли раствор.

Все посмотрели наверх, туда, куда он указывал пальцем. Потемневший раствор вокруг некоторых кирпичей явно был сырым.

Парень обрел уверенность в себе и даже стал как будто повыше ростом.

– Откуда я мог знать, что вы там? Я приставил лестницу, только забрался, и тут увидел эту леди, – он кивнул на Мередит. – Я перепугался до полусмерти, ведь в доме никого не должно было быть, чуть с лестницы не свалился.

– Извини, Кевин, – сказала Мередит. – Я и сама испугалась.

Кевин пропустил мимо ушей ее извинения и уставился на Винни, которую, видимо, считал здесь главной.

– Мистер Кромби велел мне проверить.

– Да, Кевин, ты говорил.

– А я не проверил.

– Ничего, Кевин, можешь проверить сейчас.

– Нельзя пугать людей, когда они стоят на лестницах, – продолжал Кевин. – Что бы сказал Эрни, если бы я упал оттуда и сломал ногу или что-нибудь еще?

Высказавшись, Кевин отошел от них. Мередит подумала, что сломанные зубы, вероятно, результат такого падения. Она смотрела, как он быстро и ловко, в общем-то, профессионально добрался до окна, при этом руками он хватался не за перекладины, а за боковины лестницы.

Джанин сказала:

– Если хотите купить дом, не беспокойтесь, сами видите: и я, и мистер Кромби, и Эрни Берри заботимся о нем.

Все заверили ее в том, что они это понимают.

– Мистер Кромби занимается всеми строительными и ремонтными работами в поселке, цены вполне приемлемые, – продолжала Джанин. – Эрни делает все, о чем его просят, а я… я могла бы и дальше управляться с хозяйством в доме.

– Хорошо, мы это учтем, – ответила Мередит, испытывая легкое чувство вины. Потеря постоянного обитателя и хозяина в Грачином гнезде сказывалась на экономике деревни. Джанин осталась без работы, Эрни со своим парнем, а также Кромби, хоть и не обанкротились, но все же потеряли какую-то часть своих постоянных доходов.

Макби пробормотал что-то насчет сада и отправился бродить среди кустов. Мередит поспешила за ним, прежде чем Джанин успела начать обсуждение условий работы.

Она смотрела, как он разглядывает растения, ковыряет ногой сухую землю. Наконец, он остановился перед замшелой статуей женщины в драпировке.

– Чудесное место, жаль, что его забросили, – мечтательно произнес он.

Мередит снова ощутила беспокойство, на этот раз более сильное.

– Да, но… дом слишком большой.

Алан что-то пробормотал и пошел дальше. Они вышли к огороду, по-хозяйски окруженному забором из красного кирпича. На дальней стороне была калитка с аркой, Макби открыл ее, и они оказались на лугу.

Здесь не было ни ветерка, и листья великолепного каштана висели неподвижно. Алан молча указал вперед, и они пошли по траве, не вполне еще оправившейся от летней засухи. На их пути оказался прямоугольный участок земли, который совсем недавно перекапывали; грунт уже успел осесть, и кое-где начала пробиваться трава, в основном крестовник и крапива. Очевидно, это была могила, правда, для человека слишком большая.

– Наверное, этот пони много для нее значил, если у нее не было ни одного друга среди людей, – проронила Мередит, откидывая со лба прядь темно-русых волос. Ей было жарко, и лоб покрылся потом.

Алан, сунув руки в карманы, смотрел на место захоронения лошади.

– Было бы хуже, если бы хозяйка умерла первой. Кто бы взял его тогда? Он мог бы попасть в плохие руки. Наверное, он был стар и давно уже не работал. Отправили бы его на бойню и окончил бы он свои дни, став кормом для собак.

– Не говори так! – возмутилась Мередит. – Это кощунство, произносить такие речи над могилой животного.

Он с улыбкой посмотрел на нее.

– Подумай, что бы мы могли сделать с этим домом и садом – я и ты, Мередит.

– Так я и знала! Ну и что мы станем с ним делать? Огромный, старый, ветхий дом с пятью или шестью спальнями, двумя комнатами для прислуги и мансардой, сад, огород, даже луг!

– Но тебе он понравился, – упрямо продолжал он.

– Да, очень понравился. Можно только мечтать о таком доме. Да, только мечтать! – она тоже решила проявить характер. – Ты же не сможешь ездить отсюда на работу.

– Я могу уйти в отставку. Я уже давно служу в полиции, слишком давно.

– И что тогда? А что буду делать я? Буду ездить в Лондон и обратно каждый день? Это невозможно!

– Ты тоже можешь уволиться. Подумай. Почему бы и нет? Ты ведь ненавидишь свою бумажную работу в Лондоне. Единственное, что тебе в ней нравилось – так это консультировать иностранных клиентов. А ты сама говорила, уж не знаю сколько раз, что вторую командировку за границу тебе ни за что не получить. Так что можешь смело увольняться.

– Но ведь этим летом я ездила в Париж!

– Только потому, что этот недоносок Смит сломал ногу. Это был случай. Не рассчитываешь же ты, что Смит будет оказывать тебе любезность, регулярно ломая ноги?

– Какой ты остроумный! – едко ответила она. – Ты его терпеть не можешь!

– А за что я его должен любить? Это моя зубная боль.

Оба замолчали. В теплом застывшем воздухе раздалось жужжание, и муха попыталась совершить посадку на нос Мередит, но та отмахнулась.

– Если бы я плохо тебя знала, я решила бы, что ты ревнуешь меня к бедному Тоби.

Он только заворчал в ответ. Мередит решила оставить такую чреватую неприятностями тему, как Тоби Смит, и была рада, что не она первая заговорила о нем. Это натолкнуло ее на мысль завести разговор о не менее деликатном предмете.

– Ты мне рассказывал, что когда был женат на Рэйчел, у вас был большой дом, и он тебя чуть не разорил.

– Меня чуть не разорил наш брак с Рэйчел. И потом, я ведь жил там с ней, а здесь буду жить с тобой. Чувствуешь разницу?

– О господи, Алан! Ну что я буду делать целыми днями, если брошу работу и поселюсь здесь? Выращивать овощи?

– Не обязательно выращивать овощи. В Парсло-Сент-Джон, например, явно не хватает книжного магазина.

– Книжного магазина?

– А почему бы и нет?

– Я не знаю, как содержать книжный магазин.

– Научишься, это не трудно.

– Я плохо разбираюсь в коммерции, – воображение быстро нарисовало ей картинку, но она увидела не себя в окружении полок с книгами, а пыльный фасад магазина Сэди Уоррен. – Не думаю, что у меня хорошо получится.

– А ты все же подумай серьезно.

Она чуть было не ответила резко: «Уже подумала», но в последний момент сдержалась. Он стоял рядом с ней, упрямо наклонив голову, волосы спадали ему на лоб, и выражение лица было твердым как никогда. Она поняла: он принял решение и не отступится. Мередит достаточно хорошо его знала. Упрямство – хорошее качество для полицейского. Его не могли поколебать ни нерадивые коллеги, ни лукавые свидетели, ни недостаток улик. Если он думал, что находится на правильном пути, то добивался своего несмотря ни на что.

Но то, что было хорошо для следователя, могло стать серьезным препятствием в личной жизни. Бог свидетель, она сама могла быть жутко упрямой, но Алан, обычно такой вежливый со всеми, даже с самыми назойливыми людьми, порой робкий, становился твердым, как скала, когда дело доходило до его убеждений. Теперь на этом мирном лугу, пропитанном ароматом свежего сена, он решил, что они смогут счастливо жить в Грачином гнезде. Они вдвоем будут бездельничать в Парсло-Сент-Джон.

– Алан, – начала она, стараясь говорить как можно спокойнее и убедительнее. – Я знаю, что навело тебя на эту мысль. В этом году у тебя не было нормального отпуска, и тебе пришлось много и тяжело работать. Естественно, ты устал, поэтому и решил все бросить и поселиться здесь, но, поверь мне, недели через две тебе здесь надоест, да и мне тоже. Наши отношения испортятся, и один из нас будет готов убить другого. Вопрос лишь в том, кто первый схватит кухонный нож.

Наверное, она упомянула об убийстве неосознанно, по крайней мере, так она потом решила. Мысль об убийстве витала в воздухе, и вот теперь она материализовалась хотя бы в словах. Странно, что она появилась в таком тихом мирном месте.

Они долго молчали. Потом Алан сказал совсем другим тоном.

– Ладно, думаю, ты просто не в настроении. Прошу только, чтобы ты как следует все обдумала, – он повернулся. – Надо возвращаться, а то Винни пошлет за нами поисковую группу.

Мередит опустила голову.

– Ты пойдешь к этому ветеринару? Как его зовут? Рори как-то там. Если пойдешь, спроси у него, как мог отравиться пони.

– Может, и схожу завтра утром, но только для того, чтобы удовлетворить любопытство Винни, сама понимаешь.

– Ясное дело.

Они пошли обратно через луг, через огород, по дорожке мимо задрапированной леди и нашли Джанин и Винни мирно болтающими на садовой скамейке.

– Мы все осмотрели, – сказала Мередит.

– Покупать будете? – спросила Джанин.

– Расследовать будете? – поинтересовалась Винни.