Текст книги "Секрет миссис Смитон"

Автор книги: Энн Грэнджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Энн Грейнджер

Посвящается Дерин Лейк, другу и коллеге,

которая понимает, как прошлое накладывает

свой незримый отпечаток на настоящее

Секрет миссис Смитон

 
Средь призраков блуждал я в странном сне,
Сам словно тень на каменной стене.
 

Альфред, лорд Теннисон

 
От духов и призраков
И длинноногих бестий
И ночных нечистых тварей
Избавь нас, милосердный Боже!
 

Традиционная шотландская молитва

Глава первая

В воспоминаниях отрада.

Надпись на памятнике лошади

Засушливое лето превратило землю в бетон. От шагов разносилось эхо, словно люди ходили по туго натянутой коже барабана. Рори Армитадж оглядел растрескавшуюся землю, покрытую заплатками ссохшегося побуревшего дерна. Сквозь глубокие трещины проглядывала жалкая нагота почвы.

Лужайка перед его домом была в таком же плачевном состоянии, как и все вокруг. Речь даже не заходила о том, чтобы поливать ее. И не потому, что кто-то из соседей мог донести, во всяком случае, не здесь, в Парсло-Сент-Джон. Просто в их маленькой общине он занимал определенное положение и обязан был подавать пример. Поэтому ему и пришлось обречь свой сад на увяданий и гибель. Правда, его жена постаралась сохранить хоть розы, поливая их водой, остающейся от стирки и умывания.

В открытом поле было еще хуже. Он ковырнул ногой край трещины, и в воздух поднялось облачко сухой пыли.

– Пожалуй, такую землю лопата не возьмет, – объявил Эрни Берри. В подтверждение своих слов он постучал лопатой о засохший грунт. Металл глухо звякнул, лопата отскочила, как от камня. – Мы с моим парнишкой вчера полдня потратили, чтобы продолбить эту вашу траншею. А как, спрашивается, выкопать яму таких размеров, как нужно? – добавил он, утирая коричневой рукой выступивший на лице пот. – Ничего не выйдет, мы с моим парнишкой не сможем этого сделать. Вам понадобится экскаватор.

Рори и Эрни Берри со своим юным напарником стояли на площадке под древним каштаном. Они выбрали это место потому, что раскидистые ветви старого дерева давали густую тень, а вовсе не потому, что яму собирались рыть именно здесь. Мощная корневая система старого каштана делала эту задачу практически невыполнимой. Для ямы было выбрано место повыше, футах в двадцати по склону холма. Его обозначили колышками и бечевкой. Внутри ограждения чернела траншея, которая вчера с таким трудом далась старшему и младшему Берри и которая должна была помочь определить уровень подземных вод. Дно канавы было сухим, как кость. Рори с облегчением подумал, что, к счастью, до водоносного слоя они еще не дошли. Это могло бы задержать работу.

Тем не менее, без экскаватора дело дальше не пойдет, Берри прав. Теперь это стало понятно. И Рори оглядел Берри-старшего со смешанным чувством неприязни и веселого удивления. Между Эрни и деревом, под которым он стоял, определенно существовало какое-то сходство. Эрни был коренастым, мощным, узловатым, прокаленным солнцем, крепкие челюсти, шеи почти нет. На нем, как всегда, были рабочие штаны и грязная майка, обтягивающая выпуклый живот. Седеющие волосы виднелись из-под майки на груди и под мышками. Плечи и мускулистые руки тоже были покрыты растительностью, и только на сияющем черепе, похожем на отполированный каштан, волосы совершенно отказывались расти. Идеальный каток для мух.

Рори подавил улыбку, вряд ли уместную в данной ситуации, и подставил лицо свежему ветерку. Они находились в высшей точке местного ландшафта, на холме, открытом ветрам и непогоде. Правда, в качестве компенсации этих неудобств отсюда открывался великолепный вид. Рори рассеянно обвел взглядом панораму сельской местности.

«Жаль, что Чарльзу Дарвину не удалось встретиться с Эрни Берри, – подумал он. – Великий натуралист наверняка нашел бы для него местечко в своей эволюционной системе между человеком и обезьяной. То самое „недостающее звено“».

Но он тут же напомнил себе, что Берри надежный и добросовестный работник, который к тому же взял на себя все заботы о саде миссис Смитон и постоянно выполнял разнообразные случайные работы в деревне. В глубине души Рори понимал, что старается подавить свою неприязнь к Берри-старшему, и это понимание его раздражало. Честно говоря, он не любил Эрни и не доверял ему. Бегающий взгляд и привычка косить на тебя глазом, когда, как ему кажется, ты на него не смотришь – настораживающие признаки, которые Рори хорошо изучил при работе с лошадьми. От животного с такими повадками всего можно ожидать. Зазеваешься, и она коварно лягнет тебя или внезапно цапнет зубами. Кроме того, на губах Эрни вечно играла бессмысленная улыбка, и это еще больше усиливало производимое им неприятное впечатление.

Рядом с Эрни стоял молодой человек, прямая противоположность ему – бледный, молчаливый, с пустым взглядом. Он просто ждал указаний, что же ему делать дальше? И это было вполне нормально. Звали его Кевин, но в деревне именовали его не иначе как парнишка Берри. Судя по всему, это был какой-то случайный отпрыск Эрни. Он всегда работал вместе с отцом, и, похоже, был этим вполне доволен. Рори отвел от него взгляд и, прилагая немалые усилия, постарался сконцентрироваться на более насущных вопросах. «Местные отношения», как называла их его жена, Джил, лучше оставить жителям деревушки.

Рори прожил в этом селении двадцать лет. Он пользовался авторитетом и, как он полагал не без оснований, его уважали. Однако он знал, что его по-прежнему считают чужаком. Коренные жители, как и все их предки, жили здесь с незапамятных времен. Они были связаны между собой сложной сетью семейных уз, более присущей средневековой Италии или древней Византии и непонятной чужакам.

Демографически вся деревня делилась на четыре лагеря, насчитывавшие в своих рядах достаточно членов, как старых, так и молодых, чтобы оказывать поддержку школе, двум или трем магазинам и местному пабу. Кроме уже упомянутого тесного круга местных жителей, существовало еще население, жившее на землях, которые принадлежали местному совету. Это была довольно пестрая компания – одни приходились родственниками деревенским, другие осели здесь по каким-то только им понятным причинам. На вершине социальной лестницы (и таковая имелась здесь) стояла группа профессионалов, работающих или уже ушедших на пенсию, таких как сам Рори.

И, наконец, совсем уж за чертой местного общества стояли всеми презираемые обитатели новых домов. Этих бедолаг не любили здесь по одной простой причине: по деревенской логике им нечего было здесь делать. Они вообще не должны были здесь находиться: они тут не работали. Каждое утро они уносились в своих больших и шумных машинах и каждый вечер возвращались в свои лощеные дома с двумя гаражами. У них, похоже, совсем не было родственников, и они уж точно не относились к тому кругу, который старшее поколение благородно именовало сливками общества. Это были бывшие яппи, лет по тридцать с лишним, которые решили, что жизнь в деревне безопасней, а для детей и полезнее, чем в городе.

Очевидная постороннему глазу необъективность такого кастового деления нисколько не смущала местных жителей. Впрочем, директор начальной школы одинаково радушно принимал всех детей, хотя прекрасно понимал, что для некоторых его учеников школа – лишь необходимая ступенька в установленной государством системе, завершать свое образование они будут в привилегированных независимых учебных заведениях.

Но если у коренных жителей Парсло-Сент-Джон и было что-то общее, то это, как Рори обнаружил уже давно, презрение к тем, кто старался хоть что-нибудь изменить. А к переменам, пожалуй, более всего склонны чужаки: они приезжают сюда и заявляют, что Парсло-Сент-Джон – «место совершенное», а через шесть недель уже начинают донимать местный совет своими предложениями по улучшению того и сего или жалобами на то, что у мистера Хорокса слишком шумные петухи. Впрочем, такие замашки раздражали Рори не меньше, чем местных.

Вслух он сказал:

– У нас мало времени. В такую жару труп быстро начнет разлагаться.

Крупные капли пота выступили у него на лбу, струйки стекали из-под густых курчавых волос вниз по лицу. Ему нестерпимо хотелось покончить со всем этим, вернуться домой и постоять под холодным душем.

Берри почесал подбородок и согласился:

– Да, малость завонялось.

Берри и сам завонялся. От его покрытой волосами кожи, майки, в которой он, похоже, несколько недель подряд и работали спал, не снимая, исходил крепкий стойкий дух. Но Берри имел в виду не запах живого тела. Он говорил о зловонии смерти.

Вдруг Рори в голову пришла счастливая мысль:

– Я поговорю с Максом Кромби. Возможно, учитывая срочность дела, он сможет нам помочь.

Рори оставил Берри под деревом и поспешил к своему пыльному, но весьма ценному и еще совсем новенькому рейндж-роверу. Он бросил взгляд на дом, наполовину скрытый за старым забором из красного кирпича: по кромке забора кое-где виднелись следы скоб, к которым подвязывают молодые фруктовые деревья. Он поколебался, раздумывая, сказать ли миссис Смитон о своем намерении, но потом решил, что не стоит. Бог свидетель, ее все эти события выбили из колеи, да она и так в последнее время была какая-то нервная, даже до того…

Нет, сначала надо увидеться с Максом и все решить. Макс поможет. В крайнем случае можно будет освободить его от следующего взноса по ветеринарной страховке. Когда все уладится, он найдет время, чтобы все рассказать ей. Не нужно сейчас расстраивать ее неприятными подробностями.

* * *

Макс Кромби, местный строитель, всем был обязан лишь самому себе и очень этим гордился. Он жил на другом краю деревни, и жил весьма неплохо. Его строительная контора находилась совсем рядом с его домом. Макс сам любил присматривать за тем, как идут дела. Он бы не сделал состояния, если бы слишком доверял другим. Макс прекрасно знал, что такое строители. Доски для пола, банки с краской, а когда и полмашины кирпича бесследно исчезали бы с его двора, если бы он не контролировал все лично и не дышал каждому в затылок.

– Не нужно, чтобы тебя любили, достаточно, чтобы уважали – золотое правило. – Эти слова Макс повторял всем, кто слышал их от него меньше дюжины раз, да и тем, кто больше, тоже.

Как Рори и предполагал, Макс отнесся к сложившейся ситуации с сочувствием. Рори даже не пришлось упоминать о ветеринарной страховке за пони дочери Макса, которая недешево ему обходилась.

– Бедная старушка, для нее это удар. Наша Джули тоже расстроилась. Она вся с лица спала, когда узнала: боится, как бы такого не случилось и с ее пони. Теперь, как только свободная минутка выпадет, бежит в стойло. Я пришлю человека с экскаватором, скажем, через полчасика, хорошо?

– Да, как можно скорее, Макс. – Рори вздохнул с облегчением. – Труп разлагается. До вечера нужно все закончить.

* * *

Через полчаса на площадку под деревом неуклюже вполз экскаватор. Он был похож на желтого динозавра: зубастый ковш, как голова, смешно болтался на длинной суставчатой шее. Эрни Берри наблюдал за ним с явным неодобрением. Он считал, что машины отбирают работу у людей, и по мере сил им надо давать отпор. Сегодняшний случай, правда, был исключением, но Берри не хотел, чтобы у кого-нибудь возникла даже мысль о том, что они с сыном не могут управиться с какой-то работой.

Парень слегка оживился. На его узком лице мелькнул проблеск какого-то интереса, хотя он и не нарушил своего обычного молчания.

Экскаватор быстро справился с задачей, выкопав глубокую яму между колышками разметки. Когда работа была завершена, вперед выступили Эрни и его сын. Они облагородили яму, придав ей квадратную форму.

Туша лошади уже изрядно смердела. Наполовину выпотрошенная, она напоминала какое-то древнеегипетское животное в процессе подготовки его к ритуальной мумификации – нелепая, внушающая ужас фигура, явление из кошмарного сна. Закостеневшие ноги торчали, как деревянные обрубки, шея неестественно изогнулась, и вокруг роились полчища мух. Сдвинуть ее с места было задачей не из легких.

– Господи! – пробормотал экскаваторщик, прижимая платок к позеленевшему лицу.

Берри со своим парнем оказались более крепкой породы: им удалось подвести под тушу веревки, которые потом привязали к экскаватору. Машина медленно поползла по лужайке, волоча за собой тушу. На краю ямы тушу отвязали. Экскаватор развернулся. Рори, Эрни и его парень при помощи ковша и всего, что оказалось под рукой, упираясь как ненормальные и обливаясь потом, столкнули, наконец, тушу в яму. К счастью, она упала на бок.

Они лихорадочно принялись бросать в яму сухую землю. Потом, уставшие и мрачные, вытирая пот, остановились, чтобы перевести дух и полюбоваться своей работой. Аккуратный холмик рыхлой земли, вот и все.

– Лучше и быть не может, – заметил Эрни.

– Ну и работенка! – с чувством отозвался экскаваторщик. Он с самого начала был не в восторге от такого задания, но Макс пообещал «не обидеть» его. Это означало пятьдесят фунтов на руки, никаких вопросов и никаких налогов. Кроме того, будет что рассказать приятелям.

– Думаю, теперь можно позвать миссис Смитон, – с облегчением произнес Рори.

Он решил сам пригласить ее. Хоть это было и недалеко, он подвез ее на своем рейндж-ровере. В последнее время передвижение давалось ей с трудом, и луг с кочками мог оказаться для нее серьезным препятствием.

Миссис Смитон осталась довольна, поблагодарила всех за тяжелую работу, которую им пришлось сделать, а трем рабочим дала на пиво.

– Бедная старушенция, – пожалел ее экскаваторщик, – но вообще-то она ничего.

Площадка поддеревом опустела. Солнце в розовом мареве скрылось за горизонтом. Длинные тени ветвей старого каштана легли на свежую могилу, как будто оберегая ее. Прежде чем все растворилось в темноте, дрозд спел свою прощальную вечернюю песню.

* * *

Оливия Смитон сидела в своей спальне у окна и смотрела, как меркнет дневной свет и вечер постепенно удлиняет тени. Она сидела, сложив руки на коленях, а ее палка, прислоненная к стулу, стояла рядом. Поредевшие седые волосы образовали некое подобие нимба у ее головы, между корнями волос просвечивал розовый череп. Морщинистая кожа лица была тонкой, как у ребенка, но при этом сильно напудренной, впалый рот обозначен неровной линией яркой помады, вокруг глаз густо наложены синие тени. Ее приучили следить за собой, и она продолжала делать это даже когда оставалась одна. Это заслуга одной молодой женщины, которая приезжала из Лонг Викхэма делать ей прическу на дому.

Из окна был четко виден старый огород, где уже много лет никто ничего не выращивал, луг за ним, старый каштан… За каштаном склон холма круто уходил вниз, и взору открывался лишь клочок неба, но горка свеженасыпанной земли еще находилась в зоне видимости. Дальше ландшафт терялся в дымке, и там она уже ничего не могла разобрать. Где-то там, внизу, была деревня, полная людей, чьи жизни проходили в непрекращающихся повседневных заботах, в житейской суете, но она была вне этого. Много лет назад миссис Смитон раз и навсегда обрубила связи с тем миром, и теперь сидела одна и чего-то ждала.

Светлячок, ее конь, покоится в своей могиле, но у нее, его хозяйки, могилы не будет никогда. В завещании она дала четкие указания: ее тело кремируют. Соответствующие распоряжения оставлены Беренсу, поверенному, и, кроме того, отмечено, что церемония должна быть очень скромной. Она даже сомневалась, нужен ли священник, хоть и была христианкой: современная церковь ей совсем не нравилась. В то же время, она считала своим долгом упомянуть в завещании старый приход. Церковь Святого Иоанна была таким милым старым зданием, но при этом давно уже требовала реставрации, а у приходского совета как всегда не хватало на это денег. Просто удивительно, куда они умудряются девать все пожертвования верующих?

Мистер Беренс, проповедник-ортодокс, чувствовал глубокое неудовлетворение по поводу ее желания так скромно проститься с этим миром. Никаких друзей и родственников, которые собрались бы проводить ее в последний путь, никаких молитв, никакого выражения скорби по покойнице.

– Вы уверены, что хотите этого, миссис Смитон? Послушайте, дорогая моя, я найду вам отличного священника еще старой закалки, немного ведь уже осталось… Я хочу сказать, все в руках Божьих, но когда-то придет срок… Может, кого-то из тех, кто уже на пенсии? Моя сестра живет на побережье. Она говорила мне, что в их краях полно священников, и все – сама вера.

– Ну, хорошо, мистер Беренс, если сможете найти кого-нибудь не моложе семидесяти, я согласна. Только пусть ничего не выдумывает, а читает по молитвеннику. И надгробной речи пусть не сочиняет, ее некому будет слушать. Мне не надо плакальщиков.

Оливия тихо засмеялась, вспомнив, как неохотно уступил ее требованиям Беренс. Но смех замер в ее горле, когда она снова взглянула в окно на свеженасыпанный холм. Хорошо, что Армитадж взял на себя организацию похорон коня. Так благородно с его стороны! Она наблюдала за ним отсюда, сквозь это окно. Он и сам не стоял в стороне, помогал Берри с его парнем, а потом появился еще один человек, имени которого она не знала, тот, которого прислал Кромби, чтобы выкопать яму, с экскаватором.

Кромби тоже благородный человек, хоть и грубоват. Он как нешлифованный алмаз. И Эрни Берри грубоват…

Мысль Оливии споткнулась на слове «алмаз». В ее понятии это было нечто чистое и яркое. Для характеристики Берри такое слово явно не годилось. Оливия не смогла придумать ничего подходящего. Ладно, пусть будет просто «грубоват», но зато он хороший работник. Да, пожалуй, так, хороший работник, если за ним присматривать, конечно.

Она должна бы чувствовать себя усталой: уже поздно, день был тяжелый, а лет ей уже немало, но спать ей не хотелось, а злость придавала силы. Она злилась, потому что больше никогда не сможет наблюдать из этого окна за тем, как ее Светлячок щиплет травку на лугу или отдыхает в тени под каштаном, лениво помахивая хвостом или потряхивая головой, отгоняя мух, которые нагло садились на его длинные ресницы. Она злилась потому, что Светлячок не должен был умереть, и потому, что в деревне болтали, будто бы Светлячок умер, наевшись ядовитых сорняков. Она была уверена, что он не был настолько голоден, чтобы есть какие-то там сорняки. Последнее обстоятельство больше всего раздражало ее. Эти люди считали, что за Светлячком плохо ухаживали, но это наглая ложь.

Есть люди, которые держат лошадей, хотя ничего в этом не понимают. Конечно, это очень печально, но уж к ней не имеет никакого отношения: она знает о лошадях почти все. Она знала, что крепкий пони может прекрасно жить под открытым небом круглый год, если только его подкармливать в голодные месяцы, ухаживать за его копытами, да в очень сильные холода укрывать одеялом. Светлячок был не первым ее пони, но, видимо, последним. Всем его предшественникам неплохо жилось у нее, как и ему эти последние… Оливия быстро прикинула в уме, сколько лет прожил у нее Светлячок… Да, двенадцать лет.

Двенадцать лет – долгий срок для животного. За такой срок конь становится не просто слугой или любимцем, он становится настоящим другом. Каждое утро, еще до завтрака, она выходила из дома, шла через сад, через обнесенный изгородью огород и, миновав калитку, попадала на луг. Светлячок слышал ее шаги и стук палки еще до того, как она появлялась в поле его зрения. Он подбегал к калитке и, приветствуя ее, ржал. От его шкуры в утреннем прохладном воздухе поднимался легкий парок, глаза блестели, мягкая верхняя губа дружелюбно подрагивала. Иногда она давала ему яблоко или морковку. Ежедневно она давала ему по четыре конфеты «Смартиз». Ему нравился этот разноцветный шоколадный горошек в сахарной глазури, но Оливия была с ним строга: больше вредно. Если бы Светлячку не хватало корма, она бы заметила. Да и Армитадж, который регулярно осматривал Светлячка, не оставил бы это без внимания. Кузнец, который приезжал, чтобы почистить ему копыта, тоже сказал бы.

Как бы там ни было, пони тихо страдал, и никто не знал об этом, пока не стало слишком поздно. Ей будет не хватать этого утреннего ритуала. Ее словно лишили части жизни, и это было больно, хоть она и знала, что со временем придется отдать всю.

Тем не менее, в потере Светлячка была какая-то обидная несправедливость, нечто, больше похожее на кражу, чем на смерть. Оливия стиснула свои костлявые кулачки и в бессильной ярости забарабанила по коленям.

– Какая жестокость! – прошептала она в пустоту комнаты. – Этот мир полон жестокости разных форм и размеров, но я должна знать!

Тут усталость, которой она до сих пор не замечала, навалилась на нее. Опираясь на палку, она поднялась со стула. Одна в доме! Джанин уже ушла. Оливия вспомнила о своей экономке, когда отставшая подошва шлепанца зашоркала по полу.

Джанин вечно ворчала по поводу этой подошвы, пока, наконец, Оливия не послала вырезанный из журнала купон на адрес фирмы, которая занимается доставкой товаров по почте, и заказала новые тапочки из овчины. Их должны прислать со дня на день.

Джанин хорошая девушка. С циничной улыбкой Оливия подумала, что, конечно, не такая уж хорошая: сразу видно – шлюха, но работница хорошая, как Эрни Берри, только лучше, чем Берри, потому что у нее доброе сердце. Оливия играла словами, они прыгали у нее в голове, как шарик от пинг-понга. Хорошая работница… Доброе сердце… Добрыми намерениями вымощена дорога в ад. Так, кажется, раньше говорили?

Она дошла уже до середины коридора. Здесь ей пришлось отклониться от прямой линии, чтобы обойти вытертое пятно на ковровой дорожке. Не из брезгливости, скорее, из суеверного страха. Две недели назад она споткнулась на этом самом пятне и упала, приземлившись на четвереньки. Палка выскочила из рук и отлетела.

Она никому не рассказала об этом случае. Джанин тогда не было в доме, и никто не видел и не слышал ее падения. Она тогда сильно ушибла колени, и некоторое время так и стояла на четвереньках, ошеломленная и неподвижная. Когда первый шок прошел, она обнаружила, что не может подняться. Так она и стояла, сил не было, суставы не желали разгибаться. Перепуганная и растерянная, она изучала узор турецкого ковра, и это время показалось ей вечностью. Раньше она никогда не обращала внимания на эти причудливые переплетения красного, синего, на эти изгибы и углы. Какой интересный рисунок! Кто-то же придумал его. Такие странные формы…

Все, что ей было нужно, это чтобы кто-нибудь подал ей руку, но рядом не было ни души. «Бог помогает тем, кто сам себе помогает», – твердо сказала она себе и поползла к ближайшей двери. Ухватившись обеими руками за старомодную бронзовую ручку, она кое-как встала.

Она так и не рассказала об этом ни Джанин, ни Тому Бернету, когда тот позвонил. Почему? Стыдно, вот почему. «Глупая старуха», – укоряла она себя. Как будто быть старой и слабой – это что-то такое, чего надо стыдиться.

Жаль, что Джанин сейчас нет. Чашечка чаю подняла бы ей настроение. Придется спускаться вниз и делать чай самой. Только подумав об этом, она услышала, как где-то скрипнуло дерево. Наверное, экономка еще не ушла.

– Джанин! Это ты? – позвала она.

Но никто не ответил. Старое дерево само поскрипывает в конце дня. Никого нет. Она одна, и сегодня вечер пятницы. Мистер Беренс сейчас в кругу своей семьи готовится встретить Субботу. Но для Оливии вечер пятницы означал, что до самого понедельника она останется одна, потому что по выходным Джанин не работала.

Оливия продолжила свой путь и, выйдя на площадку перед лестницей, взглянула через перила вниз, в холл. Выложенный плиткой «в шашечку» пол был выметен, чист, но не блестел. Бесполезно просить Джанин натирать его. Экономка скажет, что скользкий пол – это опасно, хотя, на самом деле, она просто не хочет делать лишнюю работу. Оливия еще помнила те времена, когда горничная в черном платье и белом фартуке была обычным явлением в любом доме такого размера. Теперь нет. Невозможно представить себе, чтобы Джанин согласилась носить такую одежду. Само слово «прислуга» стало запретным, отношения между работниками и работодателями сильно изменились. Джанин, например, относилась к своей хозяйке так, словно та приходилась ей какой-нибудь теткой, и при этом была упрямой престарелой каргой. Иногда Оливия не возражала, это даже было забавно, но иногда это выводило ее из себя.

Так или иначе, а она все же полностью зависела от Джанин. Может быть, просто время сейчас более честное, и такие вот девушки, как Джанин, знают себе цену.

Старый скелет двухсотпятидесятилетнего дома снова застонал, но Оливия не обратила на это внимания. Она осторожно стала спускаться вниз по лестнице.

* * *

Этим вечером Рори смотрел в окно своей спальни и смазывал бальзамом растертые ладони. Он думал о сегодняшних похоронах. Какое неприятное это было дело. Слава Богу, все уже позади. Повернувшись к жене, он заметил:

– Жаль, я забыл спросить у Макса, действительно ли он нашел на том лугу ядовитую траву. Возможно, мы так до конца и не разгадаем эту маленькую тайну.

Джил что-то пробормотала в полусне. Он скользнул под легкое покрывало и моментально заснул под боком у жены. День выдался трудным.

У подножья лестницы в доме под названием Грачиное гнездо лежала, распластавшись, Оливия Смитон. Она уже несколько часов была без сознания и медленно погружалась в вечный сон.