Текст книги "Солдат, сын солдата. Часы командарма"
Автор книги: Эммануил Фейгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Свой Дворец культуры комбинат построил на горе. И правильно сделал, потому что это самое красивое здание в городке. Сложенные из светлого туфа стены днем излучают розовый, теплый свет, а по вечерам Дворец сверкает множеством веселых, манящих огней, которые видны жителям города и окрестных сел.
И ничего, конечно, нет удивительного в том, что молодых воинов здешнего гарнизона словно магнитом тянет в этот чудесный дом на горе. Что ж! Тут и свет, и музыка, концерты столичных артистов, спортивные залы, богатая библиотека. Но больше всего, конечно, привлекают сюда военную молодежь прекрасные хозяйки этого Дворца – молодые работницы. А они гостеприимны. Двери их Дворца всегда открыты для друга-солдата.
2
Когда Сергею Бражникову в числе других молодых солдат в положенный срок впервые дали увольнительную, старослужащие посоветовали пойти во Дворец культуры. Сергею, перед которым гостеприимно распахнулись двери Дворца, все здесь понравилось. «Городок не намного больше нашего шахтерского поселка, а вот, гляди, какой дворец отгрохали, – не без завести подумал Бражников. – Да и девчат здесь больше, чем у нас, а это значит, что чистоты и порядка больше».
Выросший в коллективе, на людях, Сергей всегда легко и непринужденно завязывал знакомства. Он считал, что для этого не требуется никаких особых церемоний. И с Лидой Казаровой он познакомился совсем просто. Это было на танцевальном вечере. Кто-то из ребят сказал:
– Смотри, Сергей, какая девушка! Вот бы потанцевать с ней!
– А в чем же дело? – спросил Сергей. – Подойди и пригласи.
– Боязно что-то, Сережа. Уж очень она красивая.
– А разве красота кусается? – усмехнулся Сергей и подошел к Лиде. Так вышло, что после этого он, на зависть всем парням, танцевал только с ней. Может, кто из ребят и подумал обиженно о Сергее: ну и нахал. Но это неправда. Нахальства в Сергее нет ни капли, а есть хорошая простота – а в ней и вежливость, и то дружеское внимание к человеку, которое, как известно, без труда снимает барьеры между людьми, если, конечно, эти барьеры существуют.
С такими людьми, как Сергей, и легко и трудно.
О том, что трудно, – Лида еще не знала и не догадывалась, а вот легко ей с ним было необыкновенно. Она удивилась даже: «Почему это? Ведь он только партнер по танцам. Совсем чужой человек. А вот... он как-то сразу внушил мне доверие, этот большой и, наверное, добрый парень. Добрый и умный. Такой все поймет».
Лиду нельзя назвать болтливой. Наоборот, некоторые подружки считают ее скрытницей. Но Сергею она, не задумываясь, рассказала все. Ну, если и не все, то, во всяком случае, самое важное. Почему? На это она ни себе, ни другим не могла бы ответить. Потянуло. Захотела. Подумала: он может дать хороший совет, подсказать верное решение. А Лида понимала, что должна принять сейчас одно из самых серьезных решений в своей жизни.
3
Отец Лиды, механик по ремонту станков, работал на комбинате около тридцати лет. Мать раньше, до болезни, была ткачихой. И Лида уже сейчас, хотя она еще только учится на втором курсе текстильного техникума, знает, в каком цехе она будет потом работать. Там ее ждут. И школьница Нелли, младшая сестренка Лиды, тоже будет ткачихой. Иначе как-то в доме и не мыслят. Комбинат для семьи Казаровых родное и, можно сказать, семейное дело. Но вот старшая Лидина сестра, Джульетта, не пожелала связывать свою жизнь ни с комбинатом, ни с родным городком. Окончив школу, Джульетта уехала в Ереван, где у Казаровых были какие-то дальние родственники. Года два девушка работала продавщицей в универмаге, затем вышла замуж. Муж Джульетты – большой человек, он чем-то руководит: не то он председатель, не то директор чего-то. Лида в этом плохо разбирается. Во всяком случае, это солидный, строгий человек.
– С ним даже страшно немного, – сказала Лида. – Но он так любит Джульетту, просто обожает ее. И знаете, Джульетту нельзя не любить, в нее все влюбляются, такая она красавица.
– Красивее вас? – спросил Сергей.
– Даже сравнить нельзя. В сто раз, в тысячу раз красивее, – горячо ответила Лида. – Жаль, что Джульетта не пришла на вечер, вы бы сами увидели.
– А она здесь? – поинтересовался Сергей.
– Да. Джульетта часто навещает нас, то с мужем, то одна. Да что ей. У них собственная «Волга», захотелось – села и приехала. Сейчас она за мной приехала. Она хочет забрать меня в Ереван. Нет, не в гости, насовсем. Джульетта сказала, что не позволит своим сестрам прозябать в этой дыре. Мама и папа рассердились, но Джульетта у нас такая – с ней спорить трудно. Она сказала, что Нельку пока оставит у стариков, а меня заберет немедленно.
– Сестра, наверное, для вас солидного женишка подыскала, – рассмеялся Сергей. – Какого-нибудь директора или председателя.
Лида смутилась:
– Ну чего вы дразнитесь? Как вам не стыдно! Джульетта меня любит и желает мне счастья.
– А разве она несчастлива со своим директором? – спросил Сергей.
Лида задумчиво покачала головой:
– Не знаю. Кажется, счастлива.
– Ну а все же, какую программу она наметила для вас?
– Джульетта хочет, чтобы я поступила в театральный институт. Она говорит...
– А вы что говорите?
– А я пока ничего не говорю. Но, поверите, сердце у меня на части разрывается. И в театральный хочется, и отсюда жаль уезжать. Тут же все родное. И девочки комбинатские мне как сестры. Ну чего вы улыбаетесь? Тяжко мне. Вас бы на мое место. Просто интересно, что бы вы решили?
– Надо подумать, – серьезно ответил Сергей. – Вот встретимся в следующий раз, я вам скажу.
– А мы встретимся? Вы хотите?
Лида спросила об этом так просто, без всякого лукавства, что Сергей невольно задумался. А в самом деле – хочет ли он новой встречи? «Лида безусловно красивая девушка. Ну и ладно. На нее приятно смотреть. Ну и ладно. Смотри – это не возбраняется. А вот без нужды морочить голову девушке – это уже неладно. Да и зачем, если в твоем сердце ничего не дрогнуло от ее красоты?»
– Сложный вопрос. Подумать надо, – откровенно признался Сергей.
– Ну вот, – расхохоталась Лида. – Об этом, значит, тоже при встрече. Видно, суждена нам эта встреча, ничего не поделаешь.
На прощание они условились: в воскресенье, в пять часов, у газетного киоска.
– Точно в пять. По-военному. Минута в минуту, – сказала Лида.
– Слушаюсь, товарищ начальник, – шутливо ответил Сергей.
– А что ж, могу быть и начальником. Мне нравится командовать, – сказала Лида.
Наверно, это тоже была шутка. А вот что она не пришла ни в пять, ни в шесть, – это уже никак не было похоже на шутку. Но Сергей даже не рассердился. Мало ли что могло случиться с человеком за неделю. Лида могла простудиться, заболеть. А может, Джульетта уже увезла ее. Что ж! До свиданья, милое созданье. Вернее, прощай. Вряд ли мы еще встретимся.
«Ну вот и ладно», – решил Сергей и пошел прочь от надоевшего ему за час газетного киоска.
4
Кто-то догнал Сергея и легонько притронулся к его руке.
– Простите, Сережа, но...
Он обернулся и увидел Лидину подругу и сокурсницу Таню. Когда Лида знакомила его на вечере с Таней, он подумал: «Бедная девушка. До чего ж ты некрасива и невзрачна. Особенно рядом с Лидой».
– Вы от Лиды? – спросил Сергей.
Девушка почему-то смутилась, отвела глаза:
– Вы простите ее, Сережа, она не сможет прийти.
– Лида больна?
– Да... то есть нет... она очень хотела вас видеть, но...
– Ну, видимо, не очень хотела, – спокойно заметил Сергей.
– Нет, что вы, что вы, – заволновалась Таня. – Вы же не знаете... Она мне все время о вас говорила. Вы ей очень понравились, очень. Она мне уши прожужжала. «Сережа, Сережа, Сережа». Она у нас удивительно непосредственная, чистая. Только ужасно слабохарактерная. А Джульетта, сестра Лидочки, наоборот, такая властная. Как узнала, начала кричать на Лидочку: «Не смей с ним встречаться. С солдатами только домработницы гуляют».
Должно быть, на лице Сергея отразилось все, что он подумал в этот момент о слабохарактерной Лидочке и ее властной сестрице.
Таня всплеснула руками.
– Ну зачем я вам это сказала! Лида велела мне – придумай что хочешь, только правды не говори. А я вас очень уважаю. Вас лично. И нашу армию вообще уважаю. Я не могла вам соврать. Но, ради бога, не огорчайтесь так.
– С чего вы взяли, что я огорчаюсь? – сказал Сергей. – Плевать я хотел на этих ваших мещанок и дур. Так и скажите им от моего имени: дуры вы несчастные, дуры...
– Да, да, дуры, – согласилась Таня, – ужасные дуры. Я им так и скажу. Только умоляю вас, не презирайте меня.
– Да при чем тут вы!
Кажется, Сергей даже не попрощался тогда с Таней. Напрасно обидел девушку. Она, конечно, совсем ни при чем. Но он был так зол, так велика была обида, что и сейчас, спустя два месяца, думал об этом стиснув зубы. «Откуда только берутся такие мерзкие мещане? Казалось, извели их вконец. Так нет, живут еще. Недаром говорят про таких людей: «Их не сеят и не жнут, они сами растут».
Первое время Сергей больше всего боялся встретиться с Лидой. «А то я такое ей. наговорю». Потому и не ходил больше во Дворец культуры. А сейчас вдруг пожалел об этом. «Напрасно не ходил. Сколько там хороших, славных девушек! Не сошелся же свет клином на одной этой смазливой дурехе».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Заскрипели тормоза тяжелой машины.
– Садись, солдат, подвезу.
Шофер, однолетка Сергея, парень со множеством полинявших за лето веснушек на широком добродушном лице, видимо, хочет быть во всем любезным, гостеприимным хозяином. Он протягивает Сергею пачку «Беломора».
– Закуривай, солдат.
– Спасибо, не употребляю.
– Отроду так или бросил?
– Бросил, – ответил Сергей.
– Из принципа?
– Да как тебе сказать... штангой я стал заниматься. А тренер строгий, потребовал: «Либо штанга, либо табак. Одно из двух». Ну, я и выбрал.
– Трудно было? – поинтересовался шофер.
– Не легко, конечно.
– Значит, как в песенке поется: «Он не пьющий, не курящий, лишь на девушек смотрящий». А я, брат, пожалуй, без курева уже не смогу. Нам, шоферам, без него трудно. Ночью едешь, глаза слипаются, до смерти спать хочется. А закуришь – как рукой сон сняло. Вот насчет водки я тоже, как спортсмены, ни капли не принимаю. Ненавижу эту отраву. Отец мой покойный зашибал сверх меры. Считаю, что через нее он и помер преждевременно. Да разве он один? Многие через водку гибнут. Особенно наш брат шофер. Я так скажу: слабо у нас с этим борются. Вот говорят, будто закон издадут против пьянки. Я тоже за это. Пусть будет закон, самый строгий. Только одного не пойму: пишут в газетах, что пьяниц и хулиганов мы с собой в коммунизм не возьмем. Это верно, зачем они нам в коммунизме. Но скажи на милость, куда их девать, раз они существуют?
Сергей рассмеялся:
– В космос их отправим, браток, на Луну или на Марс. Космическим холодом их проберет, вот и протрезвеют навсегда.
– Шутишь, – покачал головой шофер. – А это ведь, ты не обижайся, даже не умно. Зачем, скажи, небеса засорять земным мусором.
– Что ж, – сказал Сергей, – девать их действительно некуда. Будем перевоспитывать.
– Да-а, задача, – согласился шофер и так вздохнул, словно задачу эту предстоит решать ему одному. – Кого перевоспитаем, а кого – нет. Батю моего и дома и на заводе всякими способами перевоспитывали... Чего только не делали, а так и унесли на кладбище неперевоспитанным.
– И так бывает. А все же я верю...
– И я верю, – сказал шофер. – Ты не думай, я не какой-нибудь... Я вроде личность сознательная, более или менее кумекаю, что к чему и куда дело идет. Но как батю вспомню, сердце кровью обливается. Понимаешь? – И, видимо не желая продолжать этот разговор, спросил: – А тебе, собственно говоря, куда, солдат?
Сергей ответил.
– Ну, до самого места я тебя не довезу, а так поближе подброшу, – обещал шофер. – Только вот заедем тут за перевалом на одну нашу батарею, порожние термосы заберем.
– Артиллерист? – спросил Сергей.
– Зенитчик.
– У меня тут где-то земляк в зенитчиках служит. Никак контакт с ним не установлю. Афанасенко его фамилия. Феликс Николаевич Афанасенко. Может, слыхал?
– Что значит – слыхал? – сказал шофер. – В одной части служим. Феликс у нас знаменитый человек, скоро на весь округ прогремит. А ты спрашиваешь – слыхал?
2
Сергей не виделся с Феликсом Афанасенко почти год, с той поры, как на призывном пункте их назначили в разные команды. И когда представилась возможность встретиться с земляком, Сергей обрадовался, хотя никогда особой привязанности к Феликсу не питал и большой дружбы с ним не водил. Подростками они некоторое время жили в одном детском доме и учились в одной школе. Но потом пути их разошлись. Сергей стал работать в кузнечном цехе вагоноремонтного, а Феликса какой-то родственник устроил учеником в парикмахерскую. Юный кузнец и начинающий парикмахер встречались тогда редко, да и как-то не стремились к этому; у каждого были свои интересы, свои друзья. Сережа однажды признался Феликсу: «Тошнит меня от твоего парикмахерского одеколона». Феликс обиделся и сказал: «Ну тогда иди ко всем чертям и нюхай дерьмо собачье, если тебе так нравится».
После этого они разошлись надолго. Осенью 1956 года Сергей поехал в Донбасс на строительство комсомольской шахты. Где-где, но в донецкой степи Сергей никак не думал встретить Феликса. А вот встретил. Это было не то в конце ноября, не то в начале декабря. Сергей уже работал тогда бригадиром комсомольско-молодежной бригады проходчиков. И вот как-то ребята ему сказали: «Товарищ бригадир, а ты на медведя стал похож. Оброс лохмами, смотреть страшно». «В воскресенье поеду в город, постригусь», – обещал Сергей. «А зачем в город, у нас свою парикмахерскую открыли в пятом бараке», – сообщили ребята.
Сергей не удержался от улыбки, когда увидел в холодной, отгороженной фанерой барачной боковушке Феликса Афанасенко в белоснежном, явно тесном халате, из рукавов которого граблями торчали непомерно длинные озябшие руки.
– Ты как здесь очутился? – спросил Сергей.
– А ты как?
– Я по путевке комсомола строить шахту.
– А я по путевке комсомола обслуживать строителей, – спокойно ответил Феликс и глазами указал Сергею на кресло. – Прошу. Как желаете постричься? Под польку? Под бокс?
Сергей смотрел на этого здорового, большерукого парня и думал: «Его бы ко мне в бригаду, в штрек», но сказать об этом не решился. «А без парикмахера тоже нехорошо».
– Тебя, конечно, водеколоном? – спросил Феликс.
– Нет, почему же, можно и одеколоном, – сказал Сергей.
– А тошнить тебя не будет?
– Ты, однако, злопамятный.
– Маленько есть, – подтвердил Феликс.
Вскоре в новом шахтерском поселке открыли комбинат бытового обслуживания, при нем большую парикмахерскую, и Сергею уже не пришлось обращаться к Феликсу, тем более что тот теперь работал в дамском салоне. Но фамилию Афанасенко он тем не менее слышал довольно часто. Дело в том, что девушки из комсомольских бригад, которых Феликс завивал и причесывал, на все лады превозносили его необыкновенный талант. Сергей хотя и посмеивался над этим, но и сам уже начинал думать: «А может, и в самом деле талант в человеке, кто его знает?»
Однажды в воскресенье, это уже весной было, Феликс пришел к Сергею в общежитие, отвел его в сторону и сказал:
– Вот что, Сережа, возьми меня в свою бригаду.
– Да ты с ума сошел! – воскликнул удивленный Сергей. – Меня же девчата за это со света сживут.
– Ну, об этом не беспокойся, – сказал Феликс, – с директором нашим я уже договорился, на днях привезут другого дамского мастера, настоящего, со стажем, а я же только подмастерье. Словом, ты возьми меня, не пожалеешь. И не улыбайся, я говорю вполне серьезно. Для меня это вопрос жизни и смерти.
– Почему? – спросил Сергей.
– Вот так, – ответил Феликс. – И больше я тебе ничего не скажу.
– Ладно, не говори, – сказал Сергей. – А мне все же позволь посоветоваться с бригадой. Как народ скажет, так и решим.
В бригаде сообщение Сергея вызвало смех. Бригадир огорчился:
– До чего же вы бесчувственные, – укоризненно сказал он. – Для человека это вопрос жизни и смерти, а вы, смеетесь.
– Ошибаешься, бригадир, – возразил Сеня Майстренко. – Случай этот абсолютно не смертельный. Просто вы маленько оторвались от земли, товарищ бригадир, и не заметили, что наделала проказница весна в нашем молодом поселке.
Оказывается... Ребята наперебой стали рассказывать Сергею всякие забавные и незабавные истории и среди них историю пока безответной любви Феликса Афанасенко к Вале Андреевой.
Она не очень нравилась Сергею, эта Валя Андреева, бригадир штукатуров. Она всегда казалась ему чересчур самонадеянной, крикливой, неуравновешенной, а поэтому и вздорной девицей. Да и собой она не так уж хороша. Тонкие злые губы, носик тоже тоненький. Ну никак невозможно поверить, что Феликс в нее влюбился. А вот, как утверждают ребята, влюбился, и еще как – просто по уши врезался.
– Он ей уже два раза предложение делал, – сказал всезнающий Сеня, – а она ни в какую: «За парикмахера, говорит, я могла и в Киеве замуж выйти, а здесь только за шахтера пойду!» Врет, конечно. Или модничает.
– Не понимаю, какая ей разница: шахтер он или парикмахер? Была бы любовь, а остальное...
– Значит, не любит.
– Вот именно! Просто морочит парню голову.
– Уже заморочила. Да еще как. Вот он и попросился к нам в бригаду.
– Ну, раз просится, возьмем.
– Нет, дудки, – решительно возразил Сеня. – Мы в шахтеры пошли добровольно, сознательно, а не по капризу какой-то девчонки.
Тут все горячо заспорили.
– Верно говоришь, Сеня. Любовь слепа. – Это было сказано категорическим тоном Петей Абалкиным, мужчиной семнадцати с половиной лет. – И нечего потакать...
– Глупости, Петя, любовь самое высокое чувство. Самое благородное, оно на подвиги зовет.
– Что-то не видел никогда такого.
– А когда бы ты успел! Молоко на губах еще не обсохло.
Словом, спорили, спорили, а затем потребовали у бригадира: пусть скажет свое авторитетное слово.
– Вопрос теоретический и практический, – строго заметил Петя.
– Теоретически, ребята, я еще кое-как могу, – сказал Сергей, хотя не очень был уверен, что это ему под силу. А вот практически... извините. Поскольку я сам еще ни разу не был влюблен..
Посмеялись вдоволь, и Сергей в заключение сказал:
– Я вас о немногом прошу, ребята. Посочувствуйте человеку – вот и все.
Отчего же не посочувствовать. Это можно! И, посочувствовав, решили ребята взять Феликса Афанасенко в бригаду. Конечно, придется с этим влюбленным парикмахером немало повозиться. Но что поделаешь!
Однако никому возиться с Феликсом не пришлось. Смекалистый и выносливый, он, правда, никаких особенных подвигов не совершил, но работал хорошо, старательно, только жаль, ни с кем из товарищей близко не сошелся. Как свободное время – Феликс к своей Вале. Все с ней и с ней, вернее, около нее, потому что Валя Феликса-шахтера тоже близко к себе не подпускала, все водила за нос, все помыкала безжалостно бедным парнем.
«Интересно, как теперь у них, – подумал Сергей. – Неужели Феликс до сих пор любит эту вредную девчонку?»
3
– Вот она, наша батарея, – сказал шофер. Но Сергей ничего не увидел.
– Маскировочка, – рассмеялся шофер. – А ведь только после полуночи сюда пришли. И уже успели окопаться и замаскироваться. Ни с воздуха их не видать, ни с земли. У нас всегда так... Зенитчики – это понимать надо.
...И вот, хотя перед тобой ни брат, ни друг, а просто товарищ по работе, ты обнимаешь его, как родного и близкого. Значит, это не так уж просто и не так уж мало – товарищ по работе.
Некоторое время они молча всматривались друг в друга, и каждый удовлетворенно отметил: «А ты, брат, возмужал, вырос». И это было правдой, потому что они все еще мужали и росли, хотя жизнь давно сделала их мужчинами, если определяется это только мерой труда и ответственности.
Им о многом хотелось сказать друг другу, но разговор получился какой-то нескладный. Да оно и понятно. Вспомнился детдом, шахта. А впечатления солдатской жизни! Их столько – в двух словах не расскажешь. И, кроме того, есть дорогие новости оттуда, из Донбасса. Их приносят Сергею и Феликсу письма, которые пахнут угольной пылью, сладковатым дымом взрывчатки, которые дышат неостывающим азартом соревнования, громкой шахтерской славой.
Ну как же землякам не поговорить об этом при встрече! И об этом и о том... Вот и смешалось все в кучу, как будто и не разберешься, что к чему. Постороннему, может, и в самом деле многое в этом разговоре непонятно, а Сереже и Феликсу все ясно.
– Ты кем тут на батарее? – спросил Сергей, когда о многом уже было переговорено.
– Главным маршалом артиллерии.
– Нет, серьезно.
– Сам видишь, по званию – рядовой. А по должности – важная персона, заряжающий. Ну, а в свободное время, когда ребятам нужно, я их стригу и брею. Хорошо, что инструмент из дому прихватил. Пригодился.
– Шахтерский инструмент небось не взял, – рассмеялся Сергей.
– Зачем он мне тут? – наивно удивился Феликс. – Только ты не думай, я здесь не парикмахер, а заряжающий. А сначала я мечтал в локаторное отделение попасть. Оператором. Не взяли. Затем дальномерщиком хотел стать. Но у дальномерщиков – если приглядишься, сам увидишь – глаза у всех вот так широко расставлены. А у меня... словом, сделали меня заряжающим. И я не жалею. А вот наш комбатр идет, капитан Бахтуридзе.
Когда Сергей Бражников доложил о себе командиру батареи, тот тепло улыбнулся и дружески пожал ему руку.
– А я уже заочно знаком с вами, товарищ Бражников, – сказал капитан.
Сергей вопросительно посмотрел на Бахтуридзе.
– У нас недавно беседа была о шахтерах, – пояснил капитан. – Проводил ее товарищ Афанасенко. Ну понятно, для своего бывшего бригадира он красок не пожалел. Так разрисовал, что, увидев вас, я сразу догадался: вот он, донецкий богатырь Бражников.
Сергей рассмеялся.
– Рисовать он, возможно, умеет, товарищ капитан. А вот чтоб Афанасенко беседу проводил, что-то не верится.
– А почему вам не верится? Он у нас и агитатор хороший, и заряжающий отличный. Талантливый заряжающий, – сказал капитан. – Может, желаете убедиться в этом?
– Я верю, товарищ капитан, – сказал Сергей.
– А своими глазами увидеть не мешает, правда? Ну так ладно, увидите. Вообще это только для начальства положено делать – для генералов, инспектирующих. Но вы гость. А мы, грузины, для гостя ничего не жалеем.
Он проговорил все это улыбаясь и так же улыбаясь звонко и весело подал команду:
– Батарея! К бою!
Стоящий рядом солдат, услышав команду капитана, старательно забарабанил железкой по пустой снарядной гильзе.
Тревога!
На батарее все пришло в движение. Сергей понимал, конечно, что не ради него все это делается. На батарее шла обычная повседневная боевая учеба. Наверное, за сегодняшний день это десятая боевая тревога. И иначе, понятно, никогда не добьешься этой удивительной четкости и слаженности.
Но обижаться на капитана Бахтуридзе у Сергея не было причин. Учеба – учебой, гостеприимство – гостеприимством. Капитан сам показал Бражникову основные «узлы» батареи. Вот оператор локатора засек воздушную цель. Через какое-то мгновение ее уже засекли и ведут одновременно с локаторщиками и дальномерщики. Он, безусловно, надежен, этот союз оптики и электронов. Но теперь все решает время, теперь счет его идет на секунды. Упустил секунду, замешкался на едва уловимое мгновение – и цель ушла непораженной. А что это значит в боевой обстановке, тут никому объяснять не нужно.
Ох, как подтягивает, как меняет весь облик человека этот счет на секунды! Даже ничего не делая, только наблюдая за работой других, Сергей всем существом своим почувствовал стремительный, неудержимый полет времени.
А на Феликса просто приятно смотреть. Он всегда казался Сергею несколько медлительным, «вахловатым» парнем, как говорили на шахте, но тут не узнать человека – так быстры, буквально молниеносны, все его движения.
В руках у капитана Бахтуридзе хронометр.
– За шесть секунд зарядил, – сказал он Бражникову. – Если заряжающий укладывается в десять секунд, это уже отличный показатель, а шесть секунд – сами понимаете.
Сергей кивнул головой. Да, он понимает. Молодец Феликс. Высоко держишь нашу шахтерскую марку.
Но, оказывается, главное в работе заряжающего еще впереди. Отрывисто прозвучал «ревун». Батарея открыла огонь. Орудия ведут огонь непрерывно, автоматически. Но заряжают их люди. А люди не автоматы. Это очень и очень нелегко заряжающему – обеспечить непрерывный огонь. Кассета со снарядами – штука тяжелая, килограммов двадцать, а то и более. Тут и сила физическая нужна и сноровка. Чуть-чуть замешкался – и огонь прекращается. Надо заряжать орудие снова. А это значит, что пошла насмарку напряженная работа слаженного, похожего на единый механизм коллектива батареи.
– Но с вашим земляком такое не случается, – сказал капитан. – Конечно, вначале он в такие сроки не укладывался. Вначале было двенадцать секунд, а сейчас шесть. Только и это не предел. Вон у того орудия стоит заряжающим комсомолец Левчук. Кстати, отец его преподаватель консерватории, и парень тоже в музыканты готовится. Но сейчас он заряжающий. И какой! Могу сказать, что он вашего земляка скоро обгонит.
– А мы с Левчуком соревнуемся, товарищ капитан, – сказал Феликс. – Так что если он и обгонит меня, в чем я сомневаюсь, так все одно – на пользу дела.
– Видите, государственный подход у человека, – улыбнулся капитан. – Ну, что, понравилась вам батарея? Вот и расскажите вашим товарищам, как мы прикрываем вас от самолетов «противника».
– Да, сила! – одобрительно отозвался Сергей. – Хорошо сработана техника.
– И ваш уголек тут причастен, – сказал капитан. – Без угля металла не получишь.
– Это точно, товарищ капитан, – согласился Сергей.
Они легко, с полуслова понимали друг друга – командир батареи капитан Бахтуридзе и рядовой-пехотинец Сергей Бражников, потому что служили они одному и тому же делу и одинаково, по-солдатски – ясно и определенно – сознавали свой долг и обязанности.
4
Как выяснилось, машина, которая привезла Сергея на батарею, почему-то дальше не шла.
– А тут до вас недалеко, километра три, не больше, – сказал капитан и разрешил Феликсу немного проводить земляка.
– Ну, а Валя как поживает? – спросил Сергей, когда они вышли на дорогу. – Извини, забыл как-то о ней спросить.
– Ничего... она хорошо живет, – вздохнув, ответил Феликс.
– Пишет тебе?
– Пишет... правда, не очень часто. Но разве в этом дело? Главное, что ждет меня, – сказал Феликс и неожиданно, без всякой связи со сказанным до этого, добавил: – А Володьку Сыроедова из нашей бригады погнали.
– Да ну? – не поверил Сергей. – Откуда ты взял? Мне об этом не написали.
– Значит, скрывают. Не хотят тебя огорчать. Ты же у нас вроде Макаренко. Воспитатель и перевоспитатель. А ребята по-своему решили. Погнали к черту бузотера.
– Ну нет, – сказал Сергей. – Это самое легкое дело – избавиться от человека.
– А какой он человек, этот Володька?! – с презрением сплюнул Феликс, и Сергей, взглянув с любопытством на земляка, сообразил: «Ведь они соперники. Этот Володька Сыроедов тоже за Валей приударял. Так вот оно что. Смешно. Сознательная личность, а ревнует, как какой-то дикарь первобытный. Но черт его знает, может, это так и положено. Вот влюблюсь – и тоже буду ревновать. Человеку, пока он жив, все положено – и любовь, и ревность, и счастье, и муки. И я, наверное, все это испытаю сполна.
Раз положено – испытаю, никуда от этого не денешься».
