Текст книги "Солдат, сын солдата. Часы командарма"
Автор книги: Эммануил Фейгин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
После команды «Вперед» (а это была последняя команда – теперь уже до самого конца «боя» ты не услышишь ни команды, ни совета командира, и тебе придется действовать самому, по своему разумению). Яранцев мгновенно поднялся и побежал к окопу, до которого от огневого рубежа было метров сорок – пятьдесят. Гриша надеялся добежать до окопа прежде, чем появится первая мишень, но, когда до него осталось шагов десять, впереди, в трехстах примерно метрах, на какое-то едва уловимое мгновение показалась мишень – силуэты двух пулеметчиков. Они дали короткую очередь по Яранцеву (это «сыграл» магнитофон), хотя Яранцев выстрелить не успел, он не огорчился, поскольку все же кое-что успел сделать – заметил место, где появилась мишень и где она, несомненно, появится вторично.
Сняв противогаз и уложив его в сумку, Гриша выскочил из окопа и с криком «ура» побежал вперед. И тотчас по нему ударили из автоматов. Мгновение спустя Яранцев увидел и самих автоматчиков – три поясные фигуры. Солдат выстрелил не останавливаясь, на бегу – и промазал. Он даже не заметил, куда легли пули. Сообразив, что на бегу он эти мишени, пожалуй, не поразит, Яранцев бросился наземь, но место выбрал неудачно – это была впадина, наверное едва заметная, если на нее просто смотреть, и достаточно глубокая, чтобы помешать стрелку. И она помешала. Когда автоматчики вторично приподнялись над бруствером, Яранцев увидел лишь верхушки их касок и не стал стрелять. Зачем зря патроны жечь?
Он поразил эти мишени с колена, когда они появились в третий, и последний, раз, но закончить это дело, как полагалось и как ему самому хотелось, не сумел – граната, которую он метнул, не долетела до цели! Вот чего он не ожидал! Ведь тренировался, еще как тренировался! А атака еще не завершена. Он едва успел сменить магазин, как увидел двух «бегунков». При мысли, что эти быстрые мишени (они двигались со скоростью метра три в секунду) могут от него убежать, Яранцев мгновенно собрался и, пристреливаясь, дал короткую очередь по брустверу. Брызнули вверх земля и щебень. Он очень точно взял упреждение, и потому ему показалось, что «бегунки» сами напоролись на выпущенные им пули – побежали навстречу им и напоролись.
Все было кончено, и вдруг наступила тишина: Гриша перестал стрелять, а солдат Егоров остановил магнитофон.
– Разряжай!
Гриша обернулся и увидел капитана Антонова. Пот ручейками струился по лицу капитана. «Значит, он все время шел, а вернее, бежал за мной по стрельбищу, – подумал Гриша. – И откуда только силы берутся у капитана, ведь не за одним мной он ходит вот так по стрельбищу...»
...Они молча, неторопливым, вольным шагом возвращались к огневому рубежу. Капитан молчал и не торопился, потому что хотел дать Яранцеву отдышаться, а Яранцев, наоборот, хотел, чтобы капитан наконец заговорил. Грише Яранцеву почему-то казалось, что он с позором провалился на виду у всех.
И, словно почувствовав его нетерпение, капитан остановился:
– Вы, кажется, здесь залегли? – спросил он и указал на едва заметную впадину, каких немало было на стрельбище. Но Гриша сразу признал «свою». И не удивительно – эта была словно специально для него, для растяпы, по мерке приготовлена.
– Так точно, товарищ капитан, именно в эту впадину я и плюхнулся.
– Считаете, что неудачно «приземлились»? – улыбнулся капитан.
– Да, неудачно.
– Зато вы мгновенно нашли удачный выход из неудачного положения. По-моему, вполне удачный. Вот сейчас мы это проверим.
Сказав это, капитан тут же залег во впадину, затем встал на одно колено.
– Ну да, – сказал капитан. – Отсюда удобнее всего было стрелять с колена. Я бы стрелял только так, не иначе.
Это было неожиданно, даже сверхнеожиданно – Яранцев убедил себя, что капитан обязательно поругает его за непростительное растяпство и легкомысленную неосмотрительность, а получилось наоборот – капитан похвалил. И еще как! Скажи капитан как-то по-иному, другими словами, не было бы той цены его похвале. Но раз капитан сказал: «Я бы стрелял только так», это уже похвала самой высокой пробы, самой высокой цены, потому что капитан сам превосходный стрелок. Он признанный мастер. Мастер и трудолюб.
Гриша с детства привык уважать мастеров и трудолюбов. Трудолюбом и мастером был его покойный отец, чудо-мастерицей называют на комбинате его мать, мастерами и мастерицами были почти все взрослые люди, которые жили в их многоэтажном доме. И мичман Никулин там, на войне, тоже, конечно, был мастером своего дела, большим мастером, и, как всякий настоящий мастер, мичман охотно учил других всему, что сам знал и умел. Гриша Яранцев тоже был в числе его учеников, правда не из лучших... Ну что ж, чему он недоучился тогда (отчасти по нерадивости, а больше по малолетству), он научится теперь. Ведь не зря говорят, что у первого своего учителя человек учится всю жизнь. Разве не помог сегодня Грише его давний, его первый учитель Никулин глубже, чем прежде, намного глубже, чем прежде, понять истинное назначение оружия, почувствовать всю его силу. И что еще важнее – свою ответственность и за силу эту, и за свою над этой силой власть. Никогда не забудет Гриша Яранцев мичмана Никулина. Никогда. Вот и сегодня он дважды вспомнил о нем. «Жаль, что мичман так рано умер. Но и сейчас мне есть у кого поучиться, – подумал Гриша и как-то по-новому – прежде у него не было такого интереса – посмотрел на идущего рядом с ним капитана. – Нет, конечно, это совсем не удивительно, что капитан пошел вместе со мной в атаку! О результатах стрельбы ему, конечно, и так бы доложили. Но капитан хочет знать обо мне самое важное... Он хочет сам, не через других, а сам, почувствовать душевный настрой рядового Яранцева, он хочет сам знать, какого солдата ему придется вести в бой, если грянет война». И, судя по тому, что сказал Грише замполит, он не только проверил готовность рядового Яранцева к бою, но и поверил в солдата Яранцева, а Гриша, несмотря на свою зеленую молодость, понимает, как это дорого, когда в тебя верят.
Вот, оказывается, как неожиданно приходят хорошие, радостные дни – а это был, пожалуй, первый такой день в армейской жизни Григория Яранцева, и, как это бывает обычно в праздники, все уже казалось Грише не таким – и зной уже казался ему не таким изнурительным, и усталость, а он еще не успел отдышаться, как будто прошла, и он готов был снова выйти на огневой рубеж. Пусть только прикажут. Но на огневом рубеже уже лежал, изготовившись к бою, другой солдат – Гришин товарищ и однополчанин Владимир Попов.
9
Подготовиться к увольнению в городской отпуск не так просто. А особенно, когда хозяйственной сноровки еще маловато и молодой солдат еще только-только начинает ее приобретать. Порядком намучишься, изнервничаешься, пока сделаешь все, что положено, – то пуговицы не хотят сверкать, то сапоги не желают блестеть, а то вдруг иголка выскользнет из неумелых пальцев, и ползай тогда по полу, ищи ее, проклятую.
У Гриши Яранцева намечен сегодня довольно-таки обширный план. И кроме того, сегодня Гриша чувствует себя богачом: в кармане лежат чистенькие, хрустящие, еще только начинающие свое хождение рубли. Жаль только, что их не так уж много – на солдатское жалованье не шибко разгуляешься. Но на сегодня, если не очень расшвыриваться, хватит. Сегодня Гриша впервые может пригласить Ануку и в кафе (пожалуйста, подайте мороженое две порции по двести граммов, четыре эклера и откройте бутылочку лимонада, только похолоднее, пожалуйста), и в кино, и уж, конечно, в парк культуры на танцы.
Гриша представил себе, как он войдет со своей рыжей девушкой в парк, как вылупят глаза парни (Гриша знал, что сегодня на танцах в парке будет много его сослуживцев). И кто-нибудь из них не удержится и воскликнет: «Ишь ты, какую царевну подцепил!» А девушки – те зашепчутся... Странно, но факт – когда ты один, девушки могут и не заметить, как ты хорош и ладен. Но стоит тебе появиться рядом с какой-нибудь красоткой, как все девчонки откроют в тебе прямо-таки невиданные прежде достоинства.
Он еще ни разу не танцевал с Анукой, даже не видел ее танцующей. Но ему вовсе не было трудно представить, как они – Гриша и Анука – будут выглядеть на танцевальной площадке. Красивая это будет пара!
Ну а после танцев Гриша, конечно, пойдет провожать Аннушку. Впервые пойдет провожать, и, если ничего не помешает (главной помехой может быть время), он впервые поцелует рыжую. Нельзя сказать, чтобы ему так уж до зарезу хотелось с ней целоваться. Но, во-первых, это может оказаться приятным... Хотя бывает и наоборот. Перед отъездом из дому он целовался в подъезде с Тасей, лаборанткой из маминого цеха, и, наевшись какой-то бесцветной губной помады, потом почти два дня морщился, удивляясь, как это девушки сами терпят подобную приторно-сладкую гадость. Только Анука губы не красит. И они у нее не такие мертвенно-бледные, как у Таси (Тася в общем тоже не плохая девушка, и хорошенькая, и веселая), а умеренно красные и, должно быть, чуть-чуть шершавые, словно обветренные, хотя ее киоск стоит совсем не на ветру. Ничего не скажешь, у нее красивый рот и очень приманчивые губы, у этой рыжей Ануки. И Гриша обязательно поцелует ее, когда пойдет провожать.
Но видимо, не следует загадывать такие вещи наперед. А если уж планируешь, если загоняешь все – от мороженого до поцелуя – в жесткий график, то предусмотри на всякий случай и возможные неувязки, отказы, запреты, заторы и аварии на транспорте и т. п. А Гриша не предусмотрел, не учел. И весь его прекрасный план не просто перекосило, а покорежило, и все полетело кувырком.
Первый перекос произошел на прямой, как чертежная линейка, дороге, не доходя метров ста пятидесяти до шлагбаума, там, где тополевую аллею гарнизонного парка пересекает под прямым углом кипарисовая. Гриша так глубоко задумался над заключительным этапом своего замечательного сегодняшнего плана, что, когда его окликнули: «Товарищ Яранцев», он как-то не сразу сообразил, что это относится к нему.
– Товарищ Яранцев!
Кому это он срочно понадобился? Яранцев обернулся. У пересечения аллей стоял сам командир, подполковник Климашин. В левой руке подполковника был небольшой букетик каких-то желтых здешних цветов, в правой – фуражка. Должно быть, подполковник прогуливался, у него сегодня тоже вроде выходной, только когда это у командира бывают выходные?
Подполковник медленно, Яранцеву показалось, что чересчур медленно, надел фуражку.
– Кругом – марш! – скомандовал он.
«Все. Отменит увольнение, – ахнул Яранцев. – Как же я его не заметил!» Но времени для дальнейших ахов не было. Теперь надо было отдать честь командиру по всем правилам. Благо их Яранцев знает назубок и отработал на «отлично».
До командира осталось десять шагов, восемь, шесть – Яранцев повернул голову в сторону командира и вскинул правую руку к козырьку. Кажется, хорошо получилось – молодцевато и даже весело, хотя по сердцу скребут кошки.
– Стой! – скомандовал подполковник. – Кругом!
«Значит, в чем-то я ошибся, – с тоской подумал Гриша. – Сейчас он начнет меня распекать и гонять».
– Вольно! – разрешил подполковник и, направляясь к Яранцеву, снял фуражку. Она у него была новенькая и, наверное, чуть тесноватая.
– А я было подумал, что вы еще не научились отдавать честь, и потому не приветствовали меня. Но нет, вы, оказывается, умеете. Значит, просто не захотели.
– Виноват, задумался, товарищ подполковник.
– Возможно, что и так, – сказал подполковник. – Только это не снимает с вас вины. О чем бы вы ни задумывались...
– Я задумался о...
– А я вас не спрашиваю, о чем вы задумались, – прервал его подполковник и улыбнулся.
Гриша сразу повеселел: «Не накажет, простил».
– И вы, товарищ Яранцев, вовсе не обязаны отвечать на такой вопрос. Может, это ваша тайна, личный секрет.
– Да какой это секрет, товарищ подполковник. Я шел и думал о девушке.
– Ну раз о девушке, так тем более секрет.
– Какие там секреты, товарищ подполковник! Она пока еще даже не моя девушка. Она моя... ну как это вам сказать...
– Мечта, – подсказал подполковник.
– Совершенно верно – мечта.
– И она, нужно надеяться, достойна мечты, – не то спросил, не то просто сказал Климашин.
– Я надеюсь, – не очень уверенно ответил Яранцев, – хотя это нужно еще проверить, товарищ подполковник.
– Ну идите, Яранцев, проверяйте. И мой совет вам – не торопитесь с такой проверкой. И вообще не торопитесь – такие дела, как правило, за день или два не решаются.
– Спасибо, товарищ подполковник, учту.
– Воля ваша, тут я вам не начальник. Но вот это обязательно учтите, солдат, в другой раз нарушите уставные требования – взыщу, строго взыщу.
– Так точно, учту, товарищ подполковник.
– Ну идите, я вас больше не задерживаю. И хочу верить, что вы меня больше ничем не огорчите.
– Никогда! – горячо заверил подполковника Яранцев. Подполковник улыбнулся и зашагал по дороге. Улыбка Климашина показалась Яранцеву какой-то не очень веселой. С какой-то явной грустинкой была эта улыбка. «Ну да, он не очень-то поверил моему обещанию, – подумал Яранцев. – Что ж, может, он и прав. Он-то нашего брата знает. Все мы совершенно искренне обещаем и своим родным, и своим командирам, что никогда ничем их больше не огорчим, никогда не подведем и... против воли своей частенько огорчаем их и подводим. Ну разве я хотел сегодня огорчить командира? И разве я так хотел начать сегодняшний день? Да нет же! А вот, как говорится, попутал лукавый, и на тебе – перекос. Хоть бы на этом сегодня кончилось».
Но не нами это сказано: «Лиха беда – почин: есть дыра, будет и прореха».
Второй перекос произошел уже в городе. Анукин киоск был закрыт. Грише хотелось думать, что ненадолго. Перейдя улицу, он уселся на садовой скамейке у музея. Пятнадцать минут, двадцать, полчаса, час. Одна сигарета, две, четыре, а Ануки все нет. «Ну, погоди!» – рассердился Гриша и пошел в кафе. Из кафе, если сесть у окна, тоже хорошо виден киоск Ануки. Гриша заказал двести граммов мороженого, но оно показалось ему невкусным и даже не холодным. Прошло еще полчаса, а рыжей все нет.
«Ну что ж, переживем!»
Гриша решил пойти в кино – скоро четырехчасовой. А потом в парк на танцы. Партнерша всегда найдется.
У городской библиотеки, что рядом с кино, стоял командирский вездеход с открытым верхом. А на переднем сиденье – сам водитель вездехода ефрейтор Макаров. Замечательный парень, жаль только, что скоро демобилизуется.
– Ждешь? – спросил Макаров и кивнул на Анукин семицветный киоск.
– Жду, – ответил Гриша.
Отпираться не имело смысла. Макаров все знает. От него ничего не укроется.
– Вернее, ждал, – поправился Гриша.
– А что так? Не договорились?
– С ней договоришься! – неожиданно для себя пожаловался на Ануку Гриша.
– Да, эта не из сговорчивых, – подтвердил всезнающий ефрейтор Макаров. – Одно слово – хевсурка. Это что такое – хевсурка?
– Это здешние горцы. Да ты видел, по телевизору показывали. Помнишь, как они на саблях рубились?
Гриша вспомнил: показывали какой-то горский праздник. Восемь парней – четыре против четырех – фехтовали настоящими саблями, прикрываясь от верных ударов небольшими круглыми щитами. А потом девушки в необычных платьях и головных уборах, красивые девушки, очень красивые девушки, стремглав неслись на конях вниз по горному склону. Потом они здорово танцевали, эти хевсурские парни и девушки. Но при чем тут Анука? Гриша никак не мог связать рыжую модницу из пластмассового модернового киоска с теми горцами и горянками в старинных костюмах.
– И что, она тоже на коне скачет? – спросил Гриша.
– Еще как! В прошлом году на скачках в праздник урожая Анука второй приз взяла.
– Чего же ты молчал, Макаров?
– О чем?
– Ну о скачках, и вообще. Я вот хожу тут вокруг нее, комплименты ей говорю, а у ней, может, жених есть... Да еще ревнивый, рубанет своей саблюкой, и нет головы у рядового Яранцева.
Макаров рассмеялся.
– Смеешься? Нехорошо, товарищ Макаров. Вы бы лучше предупредили товарища.
10
...Занятия на ипподроме либо уже кончились, либо еще не начинались, потому что на всем огромном поле Гриша увидел всего три человека и три лошади. Какой-то мальчик в оранжевом картузике и ярко-красной рубашке гарцевал на вороном коне посреди поля, две другие лошади – одна тоже вороная, а другая рыжеватая (Гриша потом узнал, что не рыжеватая, а гнедая) – стояли у коновязи. А чуть поодаль от них на траве сидели две девушки. Одна девушка была в хевсурском наряде, а другая – в кремовой кофточке, серых бриджах и тупоносых сапожках с короткими голенищами. Гриша не сразу признал в этой девушке Ануку, – наверное, потому, что она спрятала всю копну рыжих своих волос под белой вязаной шапкой.
– Здравствуй, Анука, – сказал Гриша.
– Здравствуй, – Анука наморщила лоб. «Конечно, она меня не ожидала, а может, я пришел не вовремя». – Садись, Гриша, отдохни, – сказала Анука. – Это моя подруга Нина. Ты ее не бойся, она только с виду злюка, а так ничего.
Девушки переглянулись и рассмеялись.
– Спасибо, я постою, – смущенно пробормотал Гриша и, чтобы как-то сгладить неловкость, сказал Нине: – А у тебя очень красивый наряд!
– Это не мой. Это я взяла у Ануки, чтобы примериться. А мой еще не готов.
– А ты тоже хевсурка?
– Да, я тоже горянка, – сказала Нина. – Но сейчас я живу в Тбилиси.
– Работаешь?
– Учусь в политехническом.
– Химия?
– Нет, электроника. Знакомо?
– Немного кумекаю, – сказал Гриша. Не мог же он признаться, что не «кумекает».
– Да, конечно, – сказала Нина. – У ракетчиков ведь все на электронике работает. Я вот окончу и тоже пойду в армию, и вы еще козырять мне будете. «Разрешите, товарищ лейтенант», – смеясь, добавила она.
– Да, пожалуй, придется козырять, – сказал Гриша. И опять не сказал правду. «Пусть думает, что я ракетчик, это ее дело. А я и не обязан ей докладывать. Во-первых, не имею права, а во-вторых...». А во-вторых, это его больное место. Не зажившая еще рана. Он ведь просился, да еще как просился в ракетные войска. Ему даже обещали, но когда с ним принялся беседовать полковник из ракетных войск – им обоим сразу стало ясно, что они разговаривают на разных языках. Полковник моментально потерял к нему интерес и, наверное, только из вежливости спросил: – А чем вы увлекались в школе? О математике и физике не спрашиваю, и так видно, что по этим предметам вы отличником не были.
– И даже хорошистом не был, – признался Гриша. Тут не соврешь. И нечестно. И бесполезно: этого полковника не проведешь.
– Так зачем же вы в ракетные войска проситесь? – спросил полковник. – Что вы у нас будете делать? Подумайте. Без математики и физики у нас, если хотите знать, и щей не сваришь. Ну, а вы – я вам прямо скажу, молодой человек, в ракетчики проситесь из моды. Боитесь прослыть отсталым. Вот поэтому я вас и не возьму.
Яранцев сильно обиделся на полковника-ракетчика (наверное, потому и обиделся, что тот угадал и сказал чистую правду) и написал новое заявление в военкомат. А пока его разбирали, ушла всякая возможность попасть в морскую пехоту (он и сейчас иногда снится самому себе в элегантной черной форме морского пехотинца: на ногах – начищенные до блеска сапоги с укороченными голенищами, на груди – треугольник полосатой тельняшки, а на голове – чуть сдвинутый набекрень черный берет с красным вымпелом и небольшим золотистым якорем. Красота, сам заглядишься), а также в авиадесантные или пограничные части, то есть в те рода войск, в которые он охотно пошел бы служить, и осталась одна лишь неукомплектованная команда. И Яранцев за милую душу «загудел» сюда, в это подразделение. Будь они неладны, и математика, и физика! Из-за них он не сможет с гордостью сказать ни сегодня, ни завтра, ни своим детям, ни внукам: я летчик, я ракетчик, я десантник, я пограничник. Словом, ни сказок о нем не расскажут, ни песен о нем не споют, потому что все песни, и романы, и пьесы, и кино сейчас, и надолго, наверное, – только о ракетчиках, только о летчиках, только о десантниках, только о пограничниках, только о подводниках... А о нашей службе кто скажет, кто споет? Правда, послушать замполита Антонова, так нас в живую легенду надо, потому что мы всегда на передовой и постоянно выполняем боевую задачу. Можно не сомневаться, что капитан Антонов ни чуточки не преувеличивает, – думает Яранцев. – Можно не сомневаться, что служба наша очень нужна и очень серьезна. Не зря же нам выдают боевые патроны, когда мы заступаем на пост, не зря держат в караульном помещении готовые к бою пулеметы и ящики с гранатами. Несомненно, в подземных хранилищах, которые мы охраняем, лежит что-то очень нужное для обороны, что-то очень важное. Картошку и бураки не стали бы так охранять. Нет, ничего не скажешь, служба у нас не шуточная... но скучноватая. Не то, что у моряков или десантников. Словом, служба есть, а шика никакого.
Да вот поди и скажи им всю правду о своей службе, этим смешливым девчонкам. Что они понимают! Нет, лучше уж поговорим о чем-нибудь другом.
– В армию тебя в мирное время не возьмут, – сказал Яранцев Нине.
– А в ракетчики ее вообще не возьмут, – сказала Анука. – Она лошадница, ее место в кавалерии. Она без лошади и жить не может.
– А ты? – спросила Нина.
– И я не могу. Но я же в электронику не лезу.
– Ладно, будет вам, девушки, не ссорьтесь, – сказал Гриша. – А что, если мне на коне прокатиться, а? Не возражаете?
– А ты умеешь? – спросила Нина.
– А чего тут уметь? Тпру да но – это всякий сумеет.
– Ты только посмотри на него! – сказала Анука. – Видели мы таких хвастунов.
– А я не хвастаюсь, – возразил Гриша.
– Да ты и коня не удержишь, – сказала Анука.
– Почему это не удержу? Конь – одна лошадиная сила. А я на мотоцикле гоняю по четырнадцать – восемнадцать лошадиных сил. Понимаешь? Восемнадцать таких вот коняг. Не веришь? Да вот тебе мои права. Чистенькие, незапятнанные.
– Спрячь! – сказала Анука.
Гриша спрятал.
– А теперь садись на моего Арабулу, и мы поглядим, как ты управишься с одним конем. Ну что ж стоишь? Мы сгораем от любопытства.
Анука отвязала Арабулу, взнуздала его и протянула поводья солдату.
...Арабуле явно не понравилось, как этот незнакомый человек плюхнулся в седло. Словно желая узнать, чего он хочет, конь повернул голову и посмотрел на незнакомца... И Яранцев прочитал – он потом уверял всех, что это не выдумка, – недоуменный вопрос в глазах коня. Но что мог ему ответить Яранцев? Он и сам толком не знал, чего он хочет.
– Поводья, поводья подбери! – крикнула Анука.
Яранцев подобрал поводья, и Арабула перешел на рысь. Яранцев понял, что погибает, – он никогда не думал, что ехать на рысях так ужасно. Сейчас этот чертов конь вытряхнет из него душу, селезенку, печенку, мозги... И еще понял Яранцев, что конь неуправляем. Мотоцикл что! Мотоцикл забава, игрушка. А этот тебя превратил в забаву. Мотоцикл машина, он своей воли не имеет, он покорен воле водителя. А этот живой, черт его побери. И он сам везет тебя, куда хочет, у него свой характер, свой норов, он может полюбить и возненавидеть, может пожелать и не пожелать, может послушаться и не послушаться... И совершенно неизвестно, как его остановить:
– Стой, дьявол. Тпру! – Не останавливается. Наверное, не понимает по-русски. – Да стой же, тебе говорят!
Гриша рассердился на непокорного Арабулу и ударил его в бок каблуком. И не очень сильно вроде ударил. Но конь, видно, тоже рассердился и понесся во весь дух.
В первый миг – ничего, кроме испуга. Гриша схватился обеими руками за луку седла. Только бы удержаться. Но оказывается – галоп это намного лучше, чем рысь: тебя не подбрасывает, не встряхивает, галоп – это, пожалуй, даже приятно.
– Э-гей! – крикнул Гриша, входя в азарт. – Э‑ге-ге-ге-гей! – А когда впереди, совсем близко впереди ощетинилось прутьями препятствие, Гриша пригнулся и крикнул почти в самое ухо Арабуле:
– Берем!
Но своенравный конь почему-то не захотел взять – почти у самого барьера Арабула свернул в сторону, вернее, шарахнулся, и Гриша Яранцев вылетел из седла.
Одна из девушек пронзительно вскрикнула, и Гриша успел подумать: «Интересно, кто это? Интересно...» Он тут же вскочил на ноги и обрадовался – ноги целы. И руки целы – в этом нетрудно убедиться, а что гудит в башке – пустяки, пройдет. Плохо только, что гимнастерку порвал, и, кажется, сразу в двух местах – на локте и у плеча. Обидно, совсем еще новая гимнастерка.
Прискакал на своем вороном паренек в оранжевом картузе.
– Ушибся? Ранен?
– Да нет как будто... Вот только гимнастерка...
– Тогда порядок, – сказал паренек. – А девчонкам все равно надо голову оторвать. И первой – моей сестрице Ануке.
– Она не виновата, – возразил Гриша. – Это я сам.
– Оба виноваты. Только Анука больше. Кто-кто, а она знает характер Арабулы.
Прибежали девушки, и повторился тот же диалог – те же вопросы и те же ответы, с той лишь разницей, что спрашивала на этот раз Нина и отвечал Резо – брат Ануки, а Гриша и Анука молчали, будто все, что произошло, вовсе их не касается. Но как только Резо и Нина заговорили о порванной гимнастерке, Гриша тут же решительно вмешался:
– Ну это оставьте! Это уж моя забота – я порвал, я и починю.
– Пальцем? – насмешливо спросил Резо.
– Почему пальцем? Я солдат – у меня иголка и нитки есть.
– А нитка какого цвета? – спросила Нина.
– Черная.
– Я так и думала, что черная, – сказала Нина. – Но это не беда, у портных в ателье есть всякие нитки.
– Интересно все-таки, чему учат людей в институтах? – сказал Резо. – Ну, ты сама подумай: как может солдат в таком виде пойти в центр города, в это самое твое ателье. А вдруг генерал навстречу. Ну и мысли приходят в голову девчонкам.
– Хватит! Мне надоели твои дерзости, – рассердилась Нина, и Гриша так и не понял – всерьез или это такая манера шутить. – Вы только посмотрите, Гриша, как это пятнадцатилетнее дитя разговаривает со взрослыми. Ну, как вам это нравится?
Гриша из вежливости промолчал, потому что ничего плохого в том, как разговаривает «пятнадцатилетнее дитя», не увидел. Во всяком случае, разумно человек говорит... В таком виде в городе, конечно, не покажешься. А в части тем более. Обязательно надо достать подходящие нитки. Да где их тут в поле достанешь? Ну и положеньице... Говорят, правда, что безвыходных положений не бывает, но это, наверно, относится к делам большим и серьезным, а в таких вот пустяках всегда почему-то безвылазно вязнешь.
– Стоп, нашел! – воскликнул Резо. – У нашей бабушки непременно должны быть такие нитки. У нее все про запас имеется, у нашей бабушки. А штопает она – в бинокль потом не разглядишь штопку...
...Гимнастерку бабушка Кето, а по-русски Екатерина Ивановна, заштопала великолепно. Это была просто художественная штопка: шва вовсе не было видно, и поврежденный и неповрежденный рукава, как и прежде, до «аварии», ничем не отличались друг от друга. Все это бабушка Кето сделала быстро, ловко, ни о чем не расспрашивая, а затем накормила всех вкуснейшим обедом. Гриша, конечно, от обеда вначале отказывался: во-первых, он уже пообедал дома, а во-вторых... Но об этом он ничего вслух не сказал... Дело в том, что Гриша немало уже был наслышан о грузинском гостеприимстве. Слышал он о том, что за грузинским столом пьют вино не из рюмок и даже не из стаканов, а из большущих рогов, что есть тосты, пить которые тамада просто-напросто может заставить.
Честно говоря, Грише даже и хотелось отведать хваленого местного вина. Резо так и сказал: «Другого такого, как наше, во всем мире нет». И конечно, хотелось выпить его из рога, пусть даже самого большого, чтоб потом было что вспомнить и что рассказать. Только мало ли чего тебе хочется! А если нельзя, если ты обязан отказаться? Вот именно – отказаться. Вежливо, но твердо отказаться, как посоветовал замполит Антонов, беседуя на эту тему с молодыми солдатами.
От обеда Грише отказаться не удалось – Андро Иосифович, дедушка Резо и Ануки, сухонький и, видимо, очень старый человек (потом Гриша узнал, что ему уже за восемьдесят), сказал, что смертельно обидится, если гость уйдет не пообедав. А от вина Грише и отказаться не пришлось, потому что здесь никто никого не заставлял пить. Гигантские роги – Гриша видел их, они висели на стене в столовой – тоже не были пущены в ход. Все было проще: девушки поставили посреди круглого стола графин с розовым вином, а у каждого прибора – небольшой граненый стаканчик из толстого, тяжелого стекла. Первый тост дедушка Андро предложил «за хозяйку дома, мою дорогую супругу Екатерину Ивановну, за ее золотое сердце и золотые руки». И все по очереди сказали свои добрые слова в адрес бабушки Кето. А вот Анука ничего не сказала, а только поцеловала бабушку в щеку – и все. И тут Гриша внезапно, и не по наитию, как говорится, а по выражению Анукиного лица понял, что ее молчание – это просто игра, которую рыжая капризница затеяла неизвестно для чего. А почему неизвестно? Известно: затеяла, чтобы подразнить меня.
Ну, а это ведь хорошо, значит, я ей не безразличен.
Второй тост дедушки Андро был за гостя, впервые переступившего порог их дома, – то есть за Гришу.
– И в его лице за всю нашу родную Красную Армию, – закончил дедушка Андро этот свой тост.
– Успеха тебе во всем, и чтобы одно за другим исполнились все твои желания, – сказал в дополнение к основному тосту Резо.
– Чтобы ты всегда радовал свою мать, – пожелала бабушка Кето.
– Желаю тебе большого личного счастья, – многозначительно (а возможно, это только показалось Грише) провозгласила Нина.
А вот голоса Ануки Гриша и на этот раз не услышал, она только приподняла стаканчик.
Но Грише и этого было сейчас достаточно. Он был рад, что сидит с Анукой за одним столом, и не где-нибудь, а в ее доме, он был рад вот просто так смотреть, как она ест и пьет, он был благодарен ей за то, что она хотя и безмолвно, но пожелала ему здоровья и успехов, он был рад, что видит, как все в этом доме любят Ануку, – значит, она хорошая, раз ее так любят, и он был рад видеть, с какой любовью и нежностью сама Анука относится к своим родным и близким... Ему, конечно, хотелось бы, чтобы эта любовь и нежность распространились и на него... «Но не торопись, Гриша, – приказал он самому себе. – Не торопись».
Мужчины – дедушка Андро и Резо – выпили за Гришу до дна, а женщины только пригубили.
Третий тост был провозглашен за отсутствующих за этим столом родителей Ануки и Резо.
– Мой сын Платон Андреевич и моя невестка Магдана Николаевна в командировке на летнем пастбище, они оба ветеринарные врачи, – пояснил дед Андро Грише. – Жаль, конечно, что ты пришел, когда их нет дома, но в такую пору они дома никогда не сидят. Да и к тому же им скоро диссертации защищать, вот и мотаются.
– Можно подумать, что в другую пору мы их когда-нибудь видим дома, наших детей, – сказала бабушка Кето. – То начинается перегон отар на летние пастбища, то на зимние, то окот идет, то какие-то прививки делают.
