Текст книги "Записки успешного манагера"
Автор книги: Эмилия Прыткина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
День пятьдесят восьмой
Мама поинтересовалась, почему у меня заплаканные глаза.
Сказала, что мне ночью приснился покойный дедушка и утром я плакала. А что я ей скажу? Что ее любимая дочь встречалась с женатым мужчиной?
Хозяйка Лесси познакомилась через Интернет с каким-то немцем. Выясняет, какие документы необходимы для перевозки собаки в Германию.
Майклуша сидит под дверью, прислушивается и, как только слышит хрюканье в подъезде, начинает гавкать и проситься гулять. Бедный пес, опять его угораздило влюбиться не в того, в кого надо, впрочем, как и хозяйку.
Пришла на работу. Все не то и все не так. Подошла к Ромашкиной и попросила разместить на сайте «НСВ» очередную новость.
Проверила сайты, полазила по Интернету и с горя написала в сообщество еще одну историю про свекровей и продублировала в своем ЖЖ:
Изольда Леонидовна
Изольда Леонидовна была женщиной о-о-очень образованной и интеллигентной. Олег предупредил меня сразу, что маме НАДО понравиться.
В роду Изольды Леонидовны все были врачами и юристами, посему в качестве невестки ее устраивала особа:
1. С высшим образованием, желательно медицинским или юридическим.
2. Благородных голубых кровей.
Пункт первый меня совершенно не смущал. Мама извлекла из гардероба старый немецкий ридикюль, в котором хранились все мои документы, и начался подсчет:
1. Справка о незаконченном высшем образовании, выданная юридическим институтом МЮД г. Еревана (специальность юрист-правовед).
2. Диплом об окончании школы искусств по классу фортепиано.
3. Грамота и медаль за первое место в школьном конкурсе «Оратор года».
4. Свидетельство об окончании курсов секретарей-референтов.
5. Свидетельство об окончании курсов «Основы ПК».
6. Свидетельство об окончании курсов «Пользователь Microsoft Word».
7. Свидетельство об окончании курсов парикмахера-стилиста (последнюю корочку было решено не предъявлять по политическим соображениям).
С голубыми кровями было сложнее. Вечером за ужином я стала пытать отца на предмет наличия в нашем роду этих самых кровей. Результат оказался неутешительным: кроме национального героя Армении, дедушкиного брата-головореза, гордиться семье было нечем. Дед мой, правда, учился в литературном институте в Питере, но на цвет его крови сие обстоятельство никак не повлияло. Мы с папой распили бутылочку каберне, и тут его осенило: «Прадэд моей матери и твоей бабки бил писарем при Надир-шахе в Персии! Гаварят, умний бил, очэн!»
«Ну хоть что-то», – подумала я.
На следующий день я побежала к бабушке (маминой маме) и устроила допрос на наличие белой кости в ее роду. Бабка задумалась.
– Да все крестьяне были, пахали, сеяли.
– А дед? Может, из его предков кто-то был графом или князем, а?
Бабка покосилась в сторону деда:
– Да его мать от цыгана родила под забором, у-у-у, падлу страхолюдную, чтоб он сдох, прости меня Боженька!
Поняв, что и здесь обнаружить ничего не удастся, я вздохнула и стала собираться, и тут бабушка радостно закричала: «Вспомнила, вспомнила! Деду моему барин тулуп подарил, краси-и-ивый тулуп был, с вышивкой. А его немец во время войны забрал, ага!»
Решив компенсировать недостаток благородных кровей своими хорошими манерами и образованностью, я пошла штурмовать очередную крепость.
Изольда Леонидовна восседала на диване во всей красе. Хотела бы я в шестьдесят лет выглядеть так, как она.
– Присаживайтесь, деточка! – сказала она, выпуская струйку дыма.
Деточка присела. Изольда Леонидовна попросила подать ужин. Племянница Катерина засуетилась и стала бегать вокруг стола. И тут я ляпнула:
– А может, вам помочь?
То, что я именно ляпнула, выяснилось позже, когда моему будущему супругу было сказано, что у меня замашки крестьянки. Посмотрев на мои пальцы, Изольда Леонидовна спросила:
– Олег говорил, вы играете на фортепиано.
– Да, – радостно сообщила я, предвкушая, что она попросит сесть за рояль и проявить свои способности.
Меня действительно усадили за рояль, я гордо расправила плечи, улыбнулась Олегу и начала играть.
«Октябрь» Чайковского (мое любимое произведение) разучивался месяц. Играла я хорошо, действительно хорошо, совершенно не ошибаясь и почти не волнуясь.
Изольда Леонидовна начала покашливать, я повернула голову и увидела, как она машет рукой: мол, достаточно.
Мои музыкальные способности впечатления не произвели, это я поняла прежде, чем Изольда Леонидовна изрекла:
– Инструмент надо чувствовать, деточка, а не барабанить по клавишам. Это дано не всем.
Сдерживая порывы ярости и пытаясь казаться вежливой, я выдала:
– Странно, в музыкальной школе, напротив, мне ставили высокие оценки именно за артистизм и умение передать настроение произведения!
Ответ не заставил себя ждать:
– Видимо, в вашей школе не было опытных педагогов, деточка!
Ситуация накалялась, и неизвестно, что бы произошло, если бы Катерина не сказала: «Ужин подан», на что я по привычке добавила: «Садитесь жрать, пожалуйста!»
На ужин была рыба. Слава богу, в этот раз голову мне никто не предлагал, но благородное семейство расправлялось с форелью при помощи ножа и вилки, я же, привыкшая есть рыбу руками, долго терзала маленький кусочек и в итоге подавилась костью. Пока Олег стучал мне по спине, Изольда Леонидовна нервно барабанила по столу пальцами.
Неожиданно она поинтересовалась, не пишу ли я маслом? Видимо, о моих акварельных рисунках Олег тоже проболтался. Маслом я не писала, зато с гордостью рассказала о том, что в роду нашем было много талантливых людей, в том числе художники, один из которых зарыл свой талант глубоко в землю и стал сапожником, другой, недавно вышедший из психушки, в редкие минуты проблеска сознания рисует исключительно китайцев, поскольку некогда побывал у них в плену, а третья, не имея ни грамма таланта, умудрилась стать членом Союза художников Армении и весьма уважаемой дамой.
Изольда Леонидовна нахмурила брови и снова начала покашливать. Чтобы сменить пластинку, Олег решил перевести беседу в поэтическое русло, и я даже рассказала про пресловутый конкурс «Оратор года», на котором была признана лучшим чтецом. Она вздернула брови и попросила что-нибудь прочитать. Я обрадовалась безмерно, ибо читать стихи могу до полного изнеможения, а выпив бокал-другой хорошего вина, так хоть до утра. Начала я, естественно, с Бродского: «Кажинный раз на этом самом месте я вспоминаю о своей невесте?», а опомнилась, когда Олег начал дергать меня за рукав. Как выяснилось потом, за это время я умудрилась прочесть «Любовную песнь Иванова», «Мотылька» и даже «Ночь. Камера. Волчок/хуярит прямо мне в зрачок» (последнее не помню, хоть убейте, видимо, пребывала в поэтическом экстазе).
Изольда Леонидовна снова закашлялась и спросила, не было ли в нашем роду преступников.
– Нет, – гордо ответила я. – Только национальные герои и узники концлагерей.
Про дядьку, зарЭзавшего свою жену, я не упомянула.
Желая хоть чем-то обрадовать Изольду Леонидовну, я гордо сообщила, что в институте была одной из лучших на курсе и собираюсь продолжить свое образование в Харькове, как только получу гражданство. Изольда Леонидовна одобрительно покачала головой и спросила, какие предметы я любила больше всего. Я хищно улыбнулась и выдала:
– Судебная экспертиза и судебная психиатрия! Из девушек, кроме меня, в морг никто не ходил, все боялись!
Ужин закончился, и Изольда Леонидовна попросила сына оставить нас наедине.
И мне в о-о-очень интеллигентной, завуалированной форме было сказано, что:
1. Я простушка и авантюристка.
2. Мы с Олегом очень разные люди.
3. Она искренне сожалеет, но я, скорее всего, не смогу стать членом их семьи.
Сообразив, что терять уже нечего, и порядком подустав от всех мамаш, которые макали меня в дерьмо, я решила отыграться на Изольде Леонидовне, затянулась сигаретой, пустила дым ей в лицо и изрекла:
– Ну и стерва же вы, мамо! Идите вы на хуй со своими манерами!
Надо ли говорить, что двери этого дома закрылись для меня навсегда. И все же есть некая высшая справедливость. Утомленный нравоучениями мамочки, Олег женился спустя два года, и Изольда Леонидовна, встретив меня в парке, даже поплакалась мне в жилетку:
– Уж лучше бы он на тебе женился, деточка! Ты хоть не такая страшненькая!
Из ее уст это звучало как похвала.
Посмотрела, сколько человек внесли меня в друзья: уже двести пятьдесят.
Бросила взгляд на Швидко, с горя пошла и купила себе брюки. Принесла в офис – померила: брюки мне узки и коротки. Отправилась менять. Продавщица сказала, что такого фасона больше нет, а купленный товар возврату не подлежит. Намекнула ей, что знаю закон о защите прав потребителей, и добавила, что работаю в очень интересной организации, которая как раз занимается проблемами подобного рода и способами их решения.
– Давайте мы вам что-нибудь другое подберем – я уже сдала деньги директору и не могу вернуть их сегодня.
Стали подбирать. Перемеряла весь ассортимент магазина, благо никто не фыркал, а наоборот, вокруг меня носились продавщицы с брюками всевозможных фасонов и окрасок.
– Я бы вот эти джинсы купила, – сказала я, остановив свой выбор на более или менее приличных. – Но мне бы хотелось, чтобы они были как будто потертые и немного рваные, как те, которые мне коротки, а так не возьму.
– Сейчас организуем, – ответила продавщица, достала из-под прилавка кирпич и стала натирать джинсы. – Мы, вообще-то, этой технологии никому не показываем, но раз такое дело…
Через полчаса я приобрела потертые джинсы с рваными коленками и еще маечку в придачу (на разницу, которая осталась).
– Слушайте, а вы все джинсы так натираете? – спросила я.
– Ага.
– То есть ненатертые и нерваные стоят дешевле, а те, которые вы порвали, дороже?
– Конечно, я же старалась, – невозмутимо ответила продавщица.
Напялила на себя новые джинсы, майку и пошла на работу. Новый прикид оценили все, даже Швидко, который сказал, что в этих джинсах у меня очень сексапильная задница.
«Кобель хренов», – подумала я, но промолчала.
Пошла к техническому дизайнеру и поинтересовалась, когда будут готовы новые эскизы.
– Через пять минут отправлю.
– Жду. – Я села за компьютер.
Пришла Мимозина и сказала, что срочно надо придумывать идею сайта для господина Аббаса, деньги за него уже заплачены.
– Предложи что-нибудь модное, стильное, – зевнула она.
– Угу, – ответила я.
Мишкин ругается с фотографом. Вчера весь вечер он снимал бутылки на выставке антикварного стекла для буклета какой-то американской компании, а потом забыл перекинуть снимки на компьютер. Мишкин понес камеру домой, стер все записи и стал щелкать свой кошачий выводок. Где брать теперь бутылки, непонятно, потому что выставка закончилась.
– А бутылки обязательно должны быть старинными? – спросила Мимозина.
– Да, я уже клиенту пообещал, – ответил Мишкин.
– Делов-то, – фыркнул фотограф и куда-то исчез.
Через десять минут он прибежал с грязной бутылкой из-под пива и стеклянной уткой для лежачих больных. Где он их откопал – непонятно, но бутылка вся в грязи и с треснувшим горлышком, а утка какого-то подозрительного желто-коричневого цвета, не иначе времен Великой Отечественной войны.
– Вот, чем не антиквариат? На свалке возле больницы нашел, – гордо произнес фотограф, вытирая свои находки краем рукава. – Снимем как надо, коллажиков наделаем, кто догадается?
– Ты думаешь, у них в Америке больным подают что-то другое? – засомневался Мишкин.
– Да крест на пузе, такое уродство могли только наши придумать, – не унимался фотограф.
– Ну ладно, снимай, – согласился Мишкин. – Может, и прокатит.
– К тому же, – заметил фотограф, – может, этой уткой пользовался сам маршал Жуков!
– Вася Пупкин им пользовался, – усмехнулся арт-директор.
Вбежавшая в офис Урсула сообщила всем, что у входа на рынок какой-то дедушка продает странные круглые стеклянные штуки.
– Пойдем со мной, скажешь, что это такое, пожалуйста, я такого никогда не видела, – попросила она меня.
Пришли на рынок. Да, действительно, стоит дед и торгует медицинскими банками. Стала объяснять Урсуле, что с их помощью лечат легочные заболевания.
– Я куплю, – сказала Урсула и сгребла банки в охапку.
– Руль за пяток, – ответил дед.
Урсула достала десятку, взяла десять штук, а сдачу оставила деду.
– От спасибо, унучечка, – пробормотал дед и куда-то быстренько смылся, наверно, испугался, что мы передумаем.
По дороге в офис я купила спирт, чтобы продемонстрировать Урсуле действие банок В студии положили ее на диван, и Мишкин поставил ей на спину парочку. Вскоре Урсула взвыла. Пришлось отдирать банки и смазывать ей спину кремом.
– Мне надо срочно позвонить моему другу в Лондон. – Урсула схватилась за телефон.
Закончив разговор, подскочила ко мне и выпалила:
– Мне надо очень много таких штук! У меня есть идея.
– На фига тебе в Лондоне банки? – поинтересовалась я.
– Мой друг держит клуб для мазохистов. У нас такого нет, понимаешь? Есть плетки, ремни, железные штуки, но такого нет. Это будет хит сезона. Я договорилась с другом, Эмили, пожалуйста, давай найдем того доброго дедушку, – она умоляюще посмотрела на меня.
– Сегодня дедушку мы уже не найдем, он пошел наши деньги пропивать. Пойдем завтра, – ответила я.
– Обещаешь?
– Обещаю!
Села за компьютер проверить, что же мне прислал технический дизайнер. Смотрю на эскиз: ровным счетом ничего не изменилось, как была первая буква обрезана, так и осталась. Подошла к нему и спросила, не ошибся ли он, послав мне вчерашний эскиз.
– Я не кретин, – прохрипел он.
– Но там ничего не изменилось.
– Ка-а-ак? Я выдвинул букву на целых три пикселя, смотри, – он вывел на экран оба эскиза, вчерашний и сегодняшний.
Да уж, если запастись лупой, то разницу можно разглядеть раза этак с десятого, но сайты с лупой никто не рассматривает, насколько я знаю. Сказала, что я не вижу разницы и клиент вряд ли ее заметит.
Тогда… тогда… пишите мне, на сколько пикселей нужно подвинуть букву, а пока не напишете точного ТЗ, я ни фига делать не буду, – ответил он.
Написала письмо Грачу:
На сколько пикселей выдвинуть надпись?
А я откуда знаю, решайте сами, мне главное, чтобы она не была срезана! – пришел ответ.
Присмотрелась к эскизу и решила, что надо выдвинуть надпись на двадцать пикселей. Пошла и сообщила об этом техническому дизайнеру.
– Точно? А то я больше переделывать не буду.
– Точно, – подтвердила я.
Фотограф перегородил весь коридор: поставил стул, на него коробку из-под шоколадных конфет, потом банку из-под чая, сверху застелил белой бумагой и водрузил на эту конструкцию утку. Мимозина стоит рядом. В одной руке держит белый лист – создает необходимый фон, а в другой кусочек металлической фольги, который прикладывает к обратной стороне утки, чтобы создать нужный цвет.
– Что, делаете плакат для людей, страдающих энурезом? – ехидно заметил, проходя мимо, Дима из соседнего офиса.
– Дайте мне одну фотографию, я плакат нарисую, – попросила Урсула, которая стояла рядом и держала лампу.
– Дадим, только лампу не урони, а? А ты быстрее снимай, что ты вертишься все, у меня руки затекли! – рявкнула Мимозина на фотографа.
– Я не могу так работать, я человек творческий, я ищу нужный ракурс, – сказал фотограф, отошел в сторону, присмотрелся к утке, чуть-чуть подвинул ее вбок, потом еще посмотрел, еще подвинул, и так раз десять.
Через полчаса он наконец сделал три кадра, и Мимозина облегченно вздохнула.
– Теперь бутылка, – сказал он.
– А это пусть тебе наш кошковод ассистирует, а я больше не могу, – ответила Мимозина и плюхнулась в кресло.
Кошковод вздохнул и взял лист бумаги и фольгу, правда, выдержал недолго он, через пять минут послал творческого человека фотографа ко всем чертям, бросил бумагу на пол и ушел курить.
Швидко прислал мне письмо:
Солнце, я не пойму, что вчера произошло? За что ты на меня обиделась? Что я сделал не так? Ответь мне, я не нахожу себе места! Я люблю тебя!
Ответила:
Пошел на фиг, кобель! Не смей со мной больше разговаривать.
Народ читает мои рассказы и восхищается. Что ж, буду сидеть, страдать и писать свои истории, может, полегчает. В такие моменты в людях всегда просыпается творческое начало. Недаром все великие произведения были созданы в минуты сильных душевных переживаний. Вот только за что меня Господь так наказал, я не пойму.
Позвонила Нана:
– Женат?
– Да, – всхлипнула я.
– Гад. Пойдем со мной сегодня шубу выбирать, пока не сезон – они со скидкой продаются.
– А деньги у тебя откуда? – поинтересовалась я.
– Оттуда. Заявилась сегодня с утра к гаду в офис и потребовала компенсировать мне моральный ущерб, а не то я все расскажу его жене. Ну, сначала он начал мне угрожать – ты, говорит, ничего не докажешь, – но я сказала, что записывала все наши интимные встречи на видео.
– Ты действительно так делала?
– Нет конечно, у меня и камеры-то нет, но какая разница? Денег-то дал, – невозмутимым тоном ответила Нана.
– Сегодня я не могу с тобой пойти, давай завтра.
– Ладно, сама схожу.
Швидко прислал еще одно письмо:
Я ничего не понимаю, ты мне можешь толком все объяснить? Ну что за детский сад? Ты нашла другого человека и боишься мне об этом сказать? Не молчи, скажи правду!
Написала:
Правда одна – ты кобель!
Больше он писать мне не стал, пожаловался на головные боли и ушел домой.
– Пить пошел, носом чую, – сказала Мимозина. – У вас что-то не так?
– Не твое дело! – рявкнула я.
Стала просматривать ленту своих друзей. Оказывается, меня читают и комментируют не только мои одногодки, но и люди более зрелого возраста. Господи, неужели я действительно могу писать так, чтобы это было кому-то интересно!
Вечером купила маме конфет, папе водки, отложила денег для братца.
За ужином папа вдруг поинтересовался, как поживает мой молодой человек.
– У меня никого нет, – ответила я.
– Как? Уже нет? А вроде недавно был. Эх, несерьезная ты у меня девушка, – покачал головой папа.
– Ничего, пусть лучше с нами живет, чем с каким-нибудь алкашом, – проговорила мама.
На душе скребут кошки, все у меня не как у добрых людей. Юлька Назранова тоже хороша – «в загс Швидко не затянешь»! Затянула же эта чертова Кошкина, будь она неладна. С другой стороны, кто я для нее – очередная пассия лучшего друга их семьи. Все, больше никаких встреч и разлук. Достало меня все, если к своим почти тридцати годам я не встретила нормального человека, то, значит, уже и не встречу. Хватит, баста, карапузики!
День пятьдесят девятый
Проспала. Пришла на работу позже всех. Этого никто не заметил.
Грач написал, что его все устраивает в новых эскизах и мы можем спокойно работать дальше.
Прибежала Урсула, схватила меня за руку и потащила на рынок. Дед стоит на своем месте, и торгует пинцетами и скальпелями.
– Мы у вас вчера банки покупали, – сказала я.
– Какие банки? Не было никаких банок, то не я был, – испугался дед.
– Не дрейфь, нам еще нужно.
– А скока?
– Штук пятьдесят.
– А на фига стока? – спросил дед.
– Девушка их в Англию повезет, надо ей.
Услышав слово «Англия», дедушка лукаво улыбнулся и выдал:
– По рублю за штуку завтра притащу.
– Дорого.
– Тогда не притащу, а больше вы их нигде не найдете.
– Ладно, тащи, черт с тобой, – согласилась я.
– А вы мне денежку оставьте, хотя бы рублей двадцать. Не хочу зазря башкой своей рисковать, а так у меня гарантия будет, что вы их купите.
Оставили деду двадцатку и договорились, что завтра придем за банками.
– Вам, это, может, матрешек надо или каски военные, ордена там – могу и такое притащить! – крикнул нам вслед дед.
– Нет, нам только банки.
– А еще у меня Ленин есть бронзовый, ну, в смысле, башка его, не надо? – не унимался дед.
– Нет, не надо.
– А вы поспрошайте, может, кому из их группы надо, а то какой прок банки везти?
Пришли в офис. Мишкин валяется под столом в припадке смеха, рядом стоит Мимозина, держится за живот и тоже смеется. Вчера вечером арт-директор вставил в буклет фотографию утки, немного изменив форму, и навел вокруг красоту. Сегодня американец прислал письмо и сказал, что утверждает макет и хочет использовать эту оригинальную бутылку странной формы в качестве основы своего логотипа.
– А чем они занимаются? – поинтересовалась я.
– Высокими технологиями-и-и-и-и, – зашелся в очередном приступе хохота Мишкин.
Количество моих поклонников стремительно увеличивается, число тех, кто меня читает, приближается к пятистам. Несколько человек написали, что грех зарывать такой талант в землю и пора издавать книгу. Стало как-то не по себе. Люди годами пишут в стол, а тут накатала девочка пару историй и давай выпускать книгу. Ответила, что я подумаю над этим, а пока буду размещать в Интернете свои коротенькие рассказы.
Мимозина пригрозила, что спустит с меня шкуру, если я до вечера не напишу детальное предложение для господина Аббаса, я возмутилась и ответила, что предложение уже готово, а теперь мне нужны тексты.
– Расподлючилась, – вздохнула Мимозина, – ох расподлючилась. А как же ты для слабоалкогольщиков писала, как для огурцов? Они тоже тексты не предоставляли, и никто не жужжал. Чуяло мое сердце, что ты станешь такой же, как все наши сотрудники.
– Я от коллектива отбиваться не собираюсь, – ответила я.
Прибежала какая-то женщина в белом халате, стала спрашивать, не работает ли у нас один мужчина: грязный такой, небритый, рассеянный немного.
– Работает, это наш фотограф, – сказал Пробин. – А что надо?
– Мне бы утку забрать, а то он вчера взял попользоваться и до сих пор не вернул, а у меня на отделении полно лежачих больных и на каждого по одной посудине.
– А он нам сказал, что на помойке ее нашел, – сказала Мимозина.
– Нет, это я ему дала, он мне еще в залог оставил пятерку и сказал, что фотографий красивых наснимает, – вздохнула тетка.
Стали искать – нигде нет. Пришел фотограф, увидел санитарку, заулыбался и достал утку из холодильника, завернутую в газетку и упакованную в целлофан. Женщина забрала ее, поблагодарила и ушла, пригласив обращаться если что.
Пробин всячески обругал фотографа, сказав, что только такой идиот, как он, мог поставить грязную утку в холодильник, где мы храним продукты. Фотограф ничуть не смутился и ответил, что он хотел ее хорошенько спрятать, чтобы не потерялась, и не нашел места надежнее.
– А то у нас вечно что-то пропадает, вспомните хотя бы птицу, – напомнил он.
Пробин плюнул и пошел работать. Швидко пришел весь помятый, с черными кругами под глазами, видно, что человек не спал.
– Бухал? – поинтересовалась Мимозина.
– Отстань! – рявкнул он.
Я села за компьютер и решила, что если сегодня он напишет мне письмо, то я объясню ему, почему так себя веду. Никаких писем Швидко писать не стал, вместо этого врубил на всю громкость дудук и начал разрабатывать фирменный стиль для строительной компании. Через полчаса Мишкин взвыл и попросил выключить этот вой или надеть наушники. Швидко возразил, что это никакой не вой, а классическая армянская музыка, а в наушниках он работать не может, потому что у него от них болят уши. Потом он посоветовал Мишкину сидеть смирно и не жужжать, иначе грозился бросить работу. Мишкин вздохнул и надел свои наушники, вскоре его примеру последовали остальные сотрудники студии.
Пошли с Мимозиной обедать. Я долго возила по тарелке свою резиновую отбивную и ковырялась в салате.
– Да что с вами обоими происходит, в конце-то концов? – воскликнула Мимозина.
– А оно тебе надо? – флегматично ответила я.
– Надо! Мне надо, чтобы вы, черти, на работе делом занимались, а не сопли распускали.
– Если тебе хотелось, чтобы я работала, могла бы заранее предупредить, чтобы я не связывалась со Швидко.
– Ага, приехали, разве я тебя не предупреждала, голубушку?
– Ты не сказала, что он женат! – возмутилась я.
– Как женат? Ты чего?
– Так, у него в паспорте штамп стоит. Он на Кошкиной женат.
– А-а-ай! – Мимозина стукнула себя кулаком по лбу. – Это давняя история. Не женат он на ней. Он через два месяца после женитьбы собрал чемоданы и ушел. Не парься, дурында, у него после нее уже миллион баб было.
– А почему же он с ней не развелся до сих пор? – удивилась я.
– А то ты его не знаешь. Для него лишний раз куда-то сходить – это же целая проблема. То некогда, то неохота.
– Девять лет неохота?
– Ну, знаешь ли, я тебе рассказала, как было, а ты уж думай что хочешь.
Пошли в офис. Что мне теперь делать? Написать ему письмо и извиниться? Он задаст логичный вопрос: откуда я узнала о его семейном положении. Не смогу же я ему сказать, что, пока он бегал за пирожными для меня, я рылась в его паспорте. Соврать? Вранье рано или поздно раскроется. Посмотрела на него, и стало его безумно жалко. Музыка еще эта жалостливая. Я дудук уже лет восемь не слышала, с тех пор как мы из Еревана уехали. Сидит передо мной такой родной и любимый человек, и вечно у меня с ним ни с того ни с сего возникают какие-то проблемы. Захотелось сходить в церковь и помолиться. Мне это сейчас необходимо. А тут как раз Мишкин сказал, что я могу погулять часа два, пока он будет переустанавливать систему на моем компьютере. Пошла в Покровский собор. Долго стояла перед иконой и плакала. Вышла с ощущением, что гора с плеч свалилась.
Пришла в офис – мою машину еще ремонтируют. Офис-менеджер вильнула хвостом, сказала, что у нее встреча, и убежала. Я села за ее комп и решила отправить Швидко красивую открытку. Походила по сайтам, нашла самую красивую, с розочками и сердечками, подписала ее и отправила. Заглянула в дизайнерскую, а Швидко уже и след простыл. Ну ничего, дома вечером проверит почту, а завтра посмотрим. От нечего делать села писать очередной рассказ. Почему-то вспомнила свою бабку, живущую в Ереване, и ее пирожки.
Бабушкины пирожки
Горячий темперамент и чувство юмора я унаследовала от отца, привычку говорить все, что думаю, в глаза и умение сопротивляться обстоятельствам – от матери, любовь к книгам – от деда по отцовской линии, а вредность характера и леность – от бабки (тоже по отцовской линии). Каждый раз когда я пытаюсь возразить маман, она тычет пальцем в сторону отца и говорит:
– Вот, это все твоя порода!
На что папа флегматично отвечает:
– А-а-а, ню вас всэх на хрэн, мая, мая парода!
Что побудило моего деда, человека весьма образованного и интеллигентного, жениться на своей ученице-двоечнице – мне невдомек. Еще год после свадьбы бабка называла мужа «товарищ Варданян». Однажды утром дед прибежал и объявил, что завтра семейство, жившее в селе и к тому времени насчитывавшее двух отпрысков – тетку Джулию и моего отца, – переезжает в Ереван. По такому случаю в вертолете были зарезервированы два места. Однако на следующий день ни жена, ни дети в указанное место не явились, и дед битых полчаса препирался на взлетной площадке с пилотами, уговаривая их подождать еще минут пятнадцать, пока он сбегает домой и выяснит, в чем дело. Отказать школьному учителю авиаторы не могли и обещали подождать ровно пятнадцать минут. Прибежав домой, дед обнаружил, что бабка мирно варит суп. Он принялся махать кулаками, но бабка ответила:
– И-и-и-и-и-ищ, тнашен (о смысле этого выражения нетрудно догадаться), пусть подождет твой вертолет, не видишь, Марат укакался, пеленки сушу, высохнут – тогда полетим.
Больше всего в жизни бабушка любила спать. Всех семерых детей вынянчил и воспитал дед. Детки получились славными. Чего стоит хотя бы мой отец, который, например, полгода назад достал во время обеда мясорубку, демонстративно прикрепил ее к столу и стал прокручивать окрошку из кастрюли прямо себе в тарелку, жалобно приговаривая при этом, что у него осталось полтора зуба и жевать ему больше нечем.
Похлебав пропущенной через мясорубку окрошки, папа заохал и робко спросил у мамы:
– Гал, а может, у миня цинга начынаэтся?
При каких обстоятельствах возникает цинга, папа не знал, зато он слышал, что от нее выпадают зубы. Этого было достаточно, чтобы поставить себе точный диагноз.
– У тебя маразм начинается, – невозмутимо ответила маман.
– Что за маразм? Эта заразна? – шепотом спросил папа на полном серьезе.
– Нет, но смертельно, – все также невозмутимо сказала маман.
– Это он выноват, он всегда какую-нибудь заразу в дом прынэсет, а я патом балэю, – испугался папа, тыкая пальцем в моего брата Армена. – Гдэ ты этот маразм подцепыл?
Мы с братом и маман чуть не упали под стол от смеха.
Следующим вечером папа сидел на веранде, грыз орехи и грустно смотрел на небо. Видимо, слова о смертельной болезни «маразм» глубоко запали в его душу. Маман попыталась припомнить ему вчерашнюю окрошку и больные зубы, он обвиняюще посмотрел на нее и ушел в мастерскую. Маман, которая, проникнувшись сочувствием, готовила в тот день на обед любимому мужу суп-пюре, такого обмана простить не могла. Она побежала следом и указала на меня пальцем:
– Вот и дочка твоя вся в тебя, любит артистничать!
В ответ папа выдал свою коронную фразу: «А-а-а, ню вас всэх на хрэн!»
Бабка моя никогда не ходила в гости, даже к собственным детям. Раз в год, когда в местном кинотеатре показывали индийский фильм «Зита и Гита», бабушка надевала выходное платье и шла в кино. Прорыдав добрых два часа, она возвращалась домой и успокаивалась до следующего года, затем история повторялась.
Родила моя бабка четырех дочек и троих сыновей. Когда старший сын привез из России жену-красавицу, бабка ничего не возразила, за что вся многочисленная родня клевала ее на протяжении последующих двадцати лет.
То, что старшая невестка золото, бабка поняла, когда женила второго сына. Его избранницей была скромная девушка армянских кровей, только что закончившая школу. Выбор сына был одобрен. Кроткость второй невестки испарилась спустя полгода, когда выяснилось, что если она откроет рот, то в него спокойно сможет поместиться ведь микрорайон Эребуни. Еще через год Сын с женой переехал на другую квартиру.
Бабка успокоилась, но вскоре женился младший сын и, согласно обычаю, привел жену в дом родителей, с которыми ей предстояло жить. Дед мой, царство ему небесное, был человеком спокойным (о нем я расскажу после). И тут бабка решила отвести душу и побыть свекровью.
Однажды нагрянули с визитом родители младшей невестки, по этому случаю собралась вся семья. Перед этим Рузанна честно вылизала всю квартиру и напекла вкуснейших пирожков. Когда пришли гости, бабка лежала на диване, жалуясь на плохое самочувствие. Спустя пятнадцать минут она вскочила и устремилась в ванную, а через минуту вышла оттуда с тряпкой и шваброй и начала старательно намывать полы, при этом покряхтывая и сетуя на радикулит, коего у бабки никогда не было. Репутация невестки, заставляющей бедную больную старушку делать уборку в квартире, была подмочена. Рузанна сникла и улыбнулась только тогда, когда все начали наперебой расхваливать ее пирожки.
