Текст книги "Записки успешного манагера"
Автор книги: Эмилия Прыткина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)
День сорок третий
Рано утром в подъезде раздался собачий лай, мужские и женские крики и визг поросят. Папа выскочил на лестничную площадку и увидел Ваську, который пытался оттащить поросенка от Лесси. Хозяйка Лесси увидела папу и заголосила пуще прежнего. Папа оттащил поросенка в сторону и пошел спать дальше.
Проснулась в девять и пошла на кухню. Папа разговаривает по телефону со знакомым комендантом и просит его помочь оставить братца в Харькове. Мама сидит рядом и теребит кухонное полотенце, братец ест бутерброд. Спустя пятнадцать минут папа положил трубку, закурил сигарету и сказал:
– Все, пятьсот долларов завтра надо отнести.
Потом повернулся к братцу:
– Послезавтра на приемном пункте подойдешь к коменданту, он тебя запишет куда надо. Только именно к нему, и ни к кому другому.
– Ага, – кивнул братец и сожрал и мой бутерброд.
Пришла на работу и стала писать пояснение к новым эскизам сайта. Если честно, то они очень напоминают старые, но отличаются друг от друга все-таки больше. Отправила Грачу и стала ждать. Решила, что позвоню ему через час. Сегодня я подготовлена по полной программе, не зря же два вечера угробила на визуализацию объекта. Если этот метод сработает, обязательно поделюсь секретом с Мимозиной.
Мимозина влетела в студию в двенадцать дня, сияя от счастья.
– Что такое? – спросила я.
Выяснилось, что Дима из соседнего офиса решил простить ей выходку с птицей и помириться, поскольку ему срочно нужен рекламный плакат и он рассчитывает, что провинившаяся Мимозина сделает его по дешевке.
– Он эту птицу своему знакомому собрался дарить на день рождения, – сказала счастливая Мимозина. – Кстати, у моего нового бойфренда тоже скоро день рождения, что бы ему подарить?
– Подари обручальное кольцо, скажи, что ты его замуж зовешь, – пошутил коммерческий директор.
Написала письмо Липкину, поинтересовалась, как ему живется в Москве.
Курс рубля падает, – ответил Липкин.
А тебе-то что? – спросила я.
Ну как это «что»? Я же в России живу, меня все проблемы волнуют.
Позвонили производители огурцов и сказали Мимозиной, что огурцы разложены хорошо, но это не их товар. Намекнули, что это какие-то рыночные огурцы, по десять копеек за штуку.
– Ну что вы, это ваши, только из другой банки, – не моргнув глазом солгала Мимозина. – Ну конечно, привозите новые, если хотите, да-да.
Повернулась ко мне и хитро улыбнулась, потом пригрозила пальцем:
– Запомни, мы, менеджеры, никогда не врем, мы просто фантазируем.
Я-то запомню, мне, конечно, все равно, но вот ей, буддистке, врать не полагается, поскольку таким образом она портит свою карму. Я поинтересовалась, что она думает об этом и не боится ли в следующем своем воплощении родиться крысой или, еще лучше, земляным червем. Мимозина улыбнулась и сказала, что в следующем своем воплощении она родится бодхисатвой[2]2
В буддизме, идеальное существо, достигшее духовного совершенства.
[Закрыть], и никак не меньше. А что касается вранья, то у нее положительная мотивация, а следовательно, бояться ей нечего.
– И что в ней положительного? – спросила я.
– Ну, я же не для себя стараюсь, а для блага студии, поэтому мотивация у меня положительная, – ответила она.
Прибежал арт-директор и сообщил, что скоро к нам на стажировку приезжает девушка Урсула из Лондона. Девушка Урсула учится в известном колледже, который готовит суперпрофессиональных лондонских дизайнеров, и решила пройти стажировку именно у нас, потому что из всех сайтов украинских дизайн-студий наш ей понравился больше всего.
Мимозина обрадовалась и сказала, что это очень хорошо, поскольку у нас будет отличная возможность перенять опыт английских дизайнеров. Мишкин с ней согласился: он уже пригласил Урсулу приехать и даже подыскал ей подходящую квартиру.
– Э-э-эх, черт, – вздохнула Мимозина, – одно плохо: я совсем не знаю английского.
– А чем же ты уже три года как занимаешься два раза в неделю, неужели китайским? – ехидно заметил Мишкин.
– Нет, английским, но мы дошли только до определенных и неопределенных артиклей, – ответила Мимозина и демонстративно уткнулась в учебник.
– Такими темпами годам к семидесяти ты, может, и выучишь с десяток слов, – съязвил Мишкин.
Пришел технический дизайнер и поставил всех в известность, что он решил голосовать за Яблочкина.
– Но мы же всей студией за Плющенко? – попытался возмутиться арт-директор.
– А я из вредности, я не как все. Не люблю я этот коллективизм, – заявил дизайнер.
Арт-директор рассвирепел и решил отыграться на Швидко, заметив ему, что вчерашние логотипы для строительной компании никуда не годятся. Швидко невозмутимо парировал, что, когда он начинал делать логотипы, Мишкин еще сидел в пятом классе, чесал репу и читал стишок «У меня растут года, скоро мне семнадцать. Кем работать мне тогда? Чем заниматься?».
Такого позора арт-директор снести не мог и выступил с ответной речью. Швидко, по его мнению, давным-давно пропил свои мозги и способен только на то, чтобы пасхальные яйца расписывать и на базаре по рублю продавать. Швидко в долгу не остался и припомнил, как Мишкин ходил к нему просить чаю. Арт-директор, в свою очередь, напомнил Швидко, что однажды у него жутко чесались руки уволить дизайнера после того, как тот выпил весь реквизит – десять бутылок водки, но он его, гада, пожалел.
Мимозина не выдержала, влетела в дизайнерскую, прижала к груди Швидко, потом арт-директора и нежно сказала: «Гениальные вы мои, как я вас люблю! Что ж вы ссоритесь, а? Давайте лучше я вам дам по бутербродику, чтобы вы, суки, пасти свои закрыли и наконец занялись делом».
Арт-директор взял бутерброд и успокоился. Швидко посмотрел ему в спину и показал язык, потом неприличный жест, а потом повернулся и показал свою задницу.
– Я все вижу в мониторе, – сказал арт-директор, дожевывая бутерброд.
Швидко успокоился и сел на место. Так и убила бы Мишкина, не жалеючи, взяла бы и убила.
Вспомнила, что надо закончить отчеты по сайту. Собралась с духом и позвонила Грачу.
– Мы предоставили вам три принципиально разных подхода, – уверенным тоном проговорила я.
– Я вижу, – тихо ответил Грач.
Ага, все идет по плану. Теперь важно не сорваться и довести дело до конца.
– И что вы выбрали? – спросила я.
– Я думаю, как бы вам ответить.
Сердце бешено заколотилось. Вот оно, работает, все работает. Вот, оказывается, как просто: визуализировал себе человека – и никаких проблем.
– Так что же? – поинтересовалась я.
– Вы издеваетесь над нами, да? – грустно произнес Грач.
– В смысле?
– Ну, в смысле… Первые эскизы были ужасными, а эти – вообще полный отстой! – вынес вердикт Грач.
Нет, к такому повороту событий я была решительно не готова.
– А что вам, собственно, не нравится?
– Мне… Я вот сейчас передам трубку нашему дизайнеру, пусть он вам объяснит, что и как надо делать, потому что у меня больше сил нет.
Трубку взял дизайнер. Кашлянул и начал объяснять мне, какие мы мудаки. Объяснял минут десять, потом сказал, что подобные эскизы делают на первом курсе худпрома студенты-двоечники. Такого оскорбления я стерпеть не могла и предложила ему самому делать эскизы, раз он такой умный.
– Я жду конструктивных замечаний, а эмоции можете оставить при себе, – отрезала я.
– Ах так! Ну ладно, будут вам конструктивные замечания, будут. Только потом пеняйте на себя! – ответил дизайнер и бросил трубку.
Я расстроилась донельзя. Позвонила Нане и пожаловалась, что методика Скворцова ни фига не работает.
Нана попросила рассказать все по порядку: что и как я делала и что из этого вышло. Объяснила ей, что я визуализировала Грача вплоть до туфель, говорила с ним об эскизах, а сегодня он их забраковал и переключил меня на дизайнера.
– Дизайнера визуализировала? – поинтересовалась Нана.
– Нет, я же не знала, что все так обернется.
– А эскизы?
– И эскизы не визуализировала, я их тогда еще не видела, – ответила я.
– Ну так сама все и испортила. Ведь детали имеют немаловажное значение. Так что нечего на Скворцова пенять, сама виновата. Ты лучше расскажи, как у тебя на личном фронте?
– Нормально, – вздохнула я, – ты там Ольке никого не нашла?
– Нет, я подумала, что мужики мне и самой пригодятся, – сказала Нана.
Я положила трубку и задумалась. А ведь и правда, пропустила самое важное, все не так просто. Но не могу же я визуализировать весь их завод?
Пожаловалась Мимозиной на капризного клиента. Мимозина ответила, что из любой ситуации можно найти выход, было бы желание.
– А может, ты мне поможешь? – попросила я.
– Когда наступит полная жопа – тогда помогу, а пока сама выруливай, – отрезала Мимозина.
С горя полезла в ЖЖ и написала пост:
Жизнь – дерьмо. Сегодня я ощутила это в полной мере. Я не знаю, что мне дальше делать.
Ответы посыпались незамедлительно.
Что, бросил тебя твой романтик хренов? – злорадствовала Дрючка.
Уверуйте в Бога, и все наладится, – написала одна девушка.
Отнеситесь к этому философски. Ведь что есть дерьмо? По сути своей это органика, продукт переработки. Важно не погрязнуть в нем, – посоветовала вторая.
Ну ты даешь, дуреха, ты что, только прозрела? Я с рождения знала, что жизнь дерьмо, даже выходить на свет божий не хотела, пока меня насильно не вытащили, – ответила третья.
Вступайте в наш клуб, мы помогаем избавиться от жизни (далее идет ссылка на сайт).
Полезла смотреть, как они помогают избавиться от жизни. На главной странице сайта фотография безголового мужика. Внизу надпись:
Игорь П. лег на рельсы, и ему отрезало голову. Теперь он в раю, бродит по райским кущам, а мы все еще здесь. Вы хотите оказаться в раю? Ознакомьтесь со способами ухода из жизни и выберите наиболее приемлемый.
Полезла знакомиться. Способов до фига. Можно броситься с крыши высотки, можно повеситься, можно застрелиться, перерезать вены, наесться таблеток, утопиться, броситься под поезд/машину/самолет и много чего еще. Дочитала до конца и поняла, что безумно хочу жить и из-за какого-то паршивого клиента не готова лишать себя жизни.
Швидко прислал мне письмо:
Солнышко, через пятнадцать минут выходи, идем в гости.
И сразу стало легко на душе, мысли о самоубийстве отошли на второй план. Успею еще.
Оделась и пошла, как обычно, к метро. Швидко появился через полчаса, извинился за опоздание и сказал, что готовил к печати плакат с щербатым младенцем.
Пошли в гости. Дверь открыла Юля Назранова, мило улыбнулась, поцеловала Швидко и пригласила нас войти.
Сели за стол, выпили вина. Юля внимательно рассматривает меня – изучает, муж ее Семен осведомился, как давно я уехала из Армении.
– Восемь лет назад, – ответила я.
– А я много слышала об армянских традициях, – сказала Юля.
Я обрадовалась и стала рассказывать им про замечательную армянскую традицию, которая называется «Красные яблоки». На следующий день после свадьбы родители жениха приносят родителям невесты красные яблоки и красное вино.
– А зачем? – поинтересовался Семен.
– Ну, вино символизирует девственность невесты, – ответила я.
– А яблоки? – спросила Юля.
– Не знаю.
– Я знаю, – выпалил Швидко, – они символизируют натруженные яйца жениха, который всю ночь старался, лишая невесту девственности.
– Ты так думаешь? – спросила я.
– Конечно, а что же еще? – ответил Швидко невозмутимым тоном.
Юля закашлялась и предложила сменить тему разговора. В целом могу сказать, что вечер удался. Вскоре Семен со Швидко пошли в зал записывать что-то на компьютере, Юля разоткровенничалась и рассказала мне массу интересных вещей.
– Люблю я Швидко. Он для нас как член семьи. Но он же такой гад, его за уши в загс не затянешь. Э-эх, – вздохнула Юля.
– Да я и не собиралась его тянуть, – сказала я и закусила губу.
Уже не первый человек говорит мне об этом: сначала Мимозина, теперь Юля. Неужели он на самом деле такой плохой? Да нет вроде. Как-то стало тоскливо на душе. Стали собираться. Поблагодарила Юлю за радушный прием.
– Приходите еще, – сказала она.
– Придем, – улыбнулся Швидко.
Всю дорогу до дома я смотрела на него и пыталась понять, в чем же заключается его нехорошесть?
День сорок четвертый
Утром получила письмо от дизайнера из компании, производящей слабоалкоголку, с конструктивными замечаниями. Дизайнер пишет:
Сделать сайт в сине-красных тонах. Использовать шрифт десятого кегля для всего текста и двенадцатого для заголовков. На главной странице в верхней части поместить фотографии двух пар рук, сжимающих бутылки. В середине расположить текст тремя блоками. Внизу разместить фрагменты бутылок без рук. Сделать все как можно быстрее.
Собралась с мыслями, вспомнила все, чему меня учила Мимозина, перекрестилась и пошла к Мишкину.
Начала разговор издалека. Сказала, что сегодня видела во сне его кошек. Поинтересовалась, какие новости на политическом фронте, и как бы невзначай заметила, что производители слабоалкоголки прислали какие-то идиотские правки, но лично я за то, чтобы послать их на фиг и разорвать контракт, поскольку такой позорный сайт нам делать не к лицу. Мишкин взял листок, почитал его и ответил:
– Слушай, они мудаки. Я сделаю все, как они хотят, но мы никогда не поставим на этом сайте копирайт нашей студии, так им и передай.
– Ага, – кивнула я.
Позвонили из компании, для которой Швидко делал плакат с младенцем, и выразили недовольство: цвет лица у младенца какой-то синюшный, как у заправского алкоголика, надо бы добавить яркости. Мимозина пообещала, что мы все исправим в кратчайшие сроки, и напала на Швидко.
– А он сам вечно синий, поэтому и младенцев такими рисует, – ухмыльнулся арт-директор, поглядывая на Швидко.
Вот гад какой злопамятный, не может простить ему вчерашнюю обиду. Швидко флегматично посмотрел на арт-директора и выдал:
– Может, у меня младенцы и синюшные получаются, зато я, в отличие от некоторых, не пишу в календарях «Здравствуй, жопа Новый год!»
Мишкин рассвирепел и послал Швидко куда подальше, объявив, что он не желает с ним разговаривать, пока тот не станет человеком. Швидко в ответ выпалил, что он уже тридцать шесть лет как человек, а вот кое-кто, судя по строению черепа и тела, очень напоминает ему обезьяну из каменного века, которая только-только начинает эволюционировать в человека.
– Что за «жопа Новый год»? – спросила я у Мимозиной.
Мимозина вздохнула и поведала мне страшную тайну.
– Три года назад нас чуть не прикрыли. Делали мы календарь для одной солидной киевской конторы, название ее тебе знать необязательно, очень солидные люди.
– Неужели для администрации президента? – испуганно спросила я.
– Почти. Слушай дальше. На каждой странице календаря были разные персонажи. А дело было в аккурат перед Новым годом. Мишкин решил проверить Ромашкину на внимательность, напился и написал на одной из страниц: «Здравствуй, жопа Новый год». Ромашкина календарь просмотрела и отправила в печать. Так его и напечатали тиражом десять тысяч экземпляров и отослали в Киев. Что потом было! Клиенты на нас чуть в суд не подали. Пришлось отдавать деньги. Мишкин с тех пор не пьет и жутко злится, когда ему тот случай припоминают. А Ромашкина теперь все тщательно просматривает. Только раз ошиблась, когда на плакат вместо Швидко поместили девочку, а руки Швидко оставили. Но тогда клиент ничего не заметил. Мой тебе совет: проверяй все сама.
– Да-а, страшная история, – сказала я.
Дизайнер Чайка что-то задерживается. Позвонили его жене. Жена в истерике: вчера муж не вернулся домой.
– Как не вернулся? – удивилась Мимозина.
– Так, – всхлипнула та, – позвонил и предупредил, что идет с другом в мастерскую иконы реставрировать, и не вернулся. Я уже и в морги звонила, и в больницы, а его нигде нет.
– Я сейчас выясню, не реви, – попыталась успокоить ее Мимозина и стала названивать знакомому следователю угрозыска.
– Чайка, да, Алексей, дизайнер наш, кудрявый. Очень тихий и порядочный человек. Узнай. Жду.
Закрыла трубку рукой и прошептала мне:
– Сейчас выяснит. Алло, да, слушаю. Как в «обезьяннике», за что? За воровство и контрабанду? Какую? Еду.
Вскочила с места как ужаленная, побежала в дизайнерскую и выпалила:
– Лешка наш сидит в «обезьяннике» за воровство и контрабанду икон.
– Они что, идиоты? Какую контрабанду? – возмутился Швидко. – Он ведь для церкви иконы реставрирует бесплатно. Его же все попы знают.
– Нда-а, история та еще, – заметил технический дизайнер. – А может, это он нам говорит, что реставрирует, а сам того, барыжничает.
– Ты бы помолчал уже! – прикрикнула на него Мимозина. – А то ты Лешку не знаешь. Он у нас почти святой.
– Сволочь ты распоследняя, – плюнула Ромашкина, – о Лешке такое сказать. Это ты барыжничаешь, старые запчасти от компьютеров как новые продаешь.
– Я?? – возмутился дизайнер. – А ты вся в своих хоббитах с волосатыми ногами, скоро сама в хоббита превратишься.
– Дурак ты, – сказал ему Швидко.
– А ты молчи: кто у нас на работу не приходит, потому что заказы на сторону делает? А?
– И все-таки ты не прав, – вставил слово программист.
– Ой, и он туда же! Молчи, горе-работник! Чуть что – сразу панику поднимаешь, орешь: «Я пидорас, пидорас!» Тоже на левых заказах подрабатываешь.
– Хватит, потом разберемся, кто где подрабатывает, – прервал его выступление арт-директор. – Поехали Леху спасать.
Дружно оделись и поехали в милицию за Чайкой. Мимозина снова позвонила своему знакомому, тот сказал, что все уладил. Нас пропустят и выдадут Леху.
Приехали в отделение. Участковый посмотрел на нашу делегацию, крякнул и сказал:
– Звонили, предупреждали, сейчас выпустим. Ошибочка вышла.
Вывели Лешку. Бедный Чайка. Всю ночь просидеть в холодном «обезьяннике» – это не шутка.
– Ножичек отдайте, – обратился он к участковому.
– Это не могу, это холодное оружие кустарного изготовления, никак не могу, не положено.
– А вытяжку? – поинтересовался Чайка.
– И вытяжку не верну.
– Тогда кошелек верните.
– Какой кошелек? Кошелька я не видел.
– Товарищ, – сказала Мимозина, – если вы не вернете ему кошелек, то я позвоню Игорю Павловичу, и сами знаете, что тогда будет.
– Сейчас, спрошу у хлопцев, может, кто видел ваш кошелек, – проворчал участковый и куда-то пошел.
Вернулся через пять минут и принес кошелек.
– У меня здесь было пятьдесят гривен, а теперь сорок, – заметил Леша, открыв кошелек.
– Ну, извиняйте, товарищи, десятку мои парни уже пропили, народ у нас простой работает. Не буду же я из собственного кармана докладывать, – пожал плечами участковый.
– Пошли, Лешка, – сказала Мимозина и обняла его за плечи.
Вернулись в офис, а там уже жена Чайки сидит. Повисла на шее у мужа и разревелась.
– Надо отметить возвращение блудного сына, – предложил коммерческий директор и посмотрел на Мимозину: – Реквизит от коньячного завода уже отснят?
– Отснят, можно пить, – улыбнулась Мимозина.
– Тогда иди на склад. А ты за колбасой и сыром, – сказал директор офис-менеджеру.
Я пошла на склад вместе с Мимозиной. Оказывается, клиенты, с которыми мы сотрудничаем, постоянно присылают нам так называемый реквизит для съемки, который потом потихонечку утилизируется. На складе стоят банки с тушенкой, красной икрой, бутылки с водкой и коньяком, пачки макарон и коробки конфет. Если наступит война – а мало ли что может случиться после выборов, – то наша студия наверняка не умрет от голода.
Выбрали две бутылки самого хорошего коньяка и пошли назад. Пробин режет колбасу и сыр, офис-менеджер стоит рядом и говорит, какой толщины должны быть ломтики.
– Будешь умничать, сама станешь резать, – пригрозил директор.
– Я не могу, у меня ногти накладные за пятьсот гривен, пусть режут те, которые их грызут, – кокетливо ответила офис-менеджер, поглядывая на свои ногти и на меня.
Иногда у меня возникает желание ее задушить. Толку от нее все равно никакого, один вред. Умеет человек действовать на нервы окружающим. Разлили коньяк по стопочкам и собрались выпить.
– Стоп, сначала, Леха, рассказывай историю, – велел арт-директор.
Лешка тяжело вздохнул и начал свой рассказ. Вчера вечером после работы они с другом пошли в мастерскую и занялись реставрацией. Надели рабочую одежду и углубились в процесс. Тут они вспомнили, что забыли купить вытяжку, которая в тот вечер была им нужна позарез, чтобы выводить вредные пары. Пошли на местную свалку искать новую вытяжку. Нашли и потащили в мастерскую. По дороге остановил их патруль: показалось, что вид у них подозрительно бомжеватый, а тут еще и вытяжка.
– Где сперли, бомжи чертовы? – поинтересовался один из парней в форме.
– Нигде, на свалке нашли, – ответил Чайка.
Никто, конечно, не поверил, и реставраторам было приказано вывернуть карманы на наличие чего-нибудь острого или режущего. Ничего не подозревающий Чайка достал из левого кармана кошелек и ножичек самодельного изготовления.
– Та-а-ак, – протянул милиционер, – а нож нам зачем?
– Золото резать, – невозмутимо сказал Чайка.
– Какое золото?
– Для икон.
После этого товарищи скрутили Чайку и его друга, вызвали по рации подкрепление и отвезли в участок, где и составили протокол, в котором написали, что Чайка Алексей и Горин Дмитрий задержаны по подозрению в вооруженном ограблении с целью похищения вытяжки и контрабанде икон.
– Ты что, не мог им объяснить, что иконы реставрируешь? – спросил Пробин.
– Я объяснял, а они сказали, что один бомж им вчера тоже втирал, будто он не бомж, а артист драмтеатра, который просто вживается в образ, – оправдывался Чайка.
– Ну, хорошо, что все закончилось благополучно, – весело сказала Мимозина. – Предлагаю тост: за любовь.
– А любовь при чем? – спросил арт-директор.
– Просто, ни при чем, – ответила Мимозина.
Пробин взял в левую руку кусочек сыра, выдохнул и залпом опрокинул рюмку коньяка. Все остальные последовали его примеру, кроме Швидко, который сказал, что сегодня пить не хочет.
Выпили коньяк и уставились на Мимозину.
– Та-а-ак, и как это называется? – ехидно спросил технический дизайнер.
– Не понимаю, – недоуменно сказала Мимозина.
– А понимать нечего. Это не коньяк, это чай разбавленный, – проговорил коммерческий директор.
Все повернулись и дружно посмотрели на Швидко.
– Я?!! Не пил я ваш коньяк! – возмутился тот.
– Кроме тебя некому, пьянь безобразная! – рявкнул арт-директор.
– Да крест на пузе не пил. На фига он мне сдался? К тому же бутылки были запечатаны.
– Ну, ты их мог распечатать и аккуратно закрыть снова.
– Да ну вас всех, охренели вконец, – бросил Швидко и выскочил из студии.
– Пускай идет, алкоголик старый, – сказал арт-директор.
– А может, он на самом деле не пил? – предположила жена Чайки.
– А это мы сейчас выясним… – И Мимозина побежала куда-то звонить.
Через минуту она возвратилась и объявила, что Швидко действительно не виноват, производители коньяка сами налили туда чай, поскольку решили, что нам для съемки бутылок настоящий дорогой коньяк совершенно необязателен. Решили позвонить Швидко и просить его вернуться. Швидко взял трубку только с пятого раза, выслушал извинения Мимозиной и сказал, что ноги его не будет в студии, пока перед ним не извинится сам Мишкин. Мимозина протянула трубку Мишкину. Арт-директор надулся, сжал губы, но извинился. Швидко явился через пятнадцать минут с двумя бутылками хорошего, настоящего коньяка. Все возрадовались и напились до чертиков. Последнее, что я помню, – гневное лицо мамы.
