Текст книги "Девушка из письма (ЛП)"

Автор книги: Эмили Гуннис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава 40

Среда, 3 июля, 1968

Хелена Кэннон внезапно проснулась. В маленькой больничной палате было темно. Лишь слабый свет прикроватной лампы освещал влажную от пота подушку. Июль выдался необычайно жарким, и, хоть солнце недавно село, в комнате царила духота. Обильная влажность, скопившаяся за день, все еще висела в воздухе. Было тихо, лишь снизу, из родильного отделения, доносился слабый детский плач.

Машина для диализа, похоже, давно закончила работать. Стрелки на циферблате замерли. В тусклом свете устройство походило на робота, смотрящего на Хелену пустыми глазами. В последнее время ночная медсестра стала очень небрежной: редко появлялась, когда заканчивалась процедура, чтобы избавить Хелену от трубок и отвезти обратно в палату. Ее ночная рубашка и простыни на кровати промокли от пота; во рту же, напротив, было сухо, как во время бури в пустыне.

Хелена повернула голову к окну, и ее накрыла волна тошноты. Несмотря на постоянные просьбы его открыть, рамы по-прежнему оставались плотно закрытыми. Хотя ее постоянно осматривали, втыкали в тело иглы, канюли[45]45
  Каню́ля – трубка, предназначенная для введения в полости человеческого организма. Широко применяются в медицине для подачи или отвода различных веществ


[Закрыть]  и катетеры [46]46
  Кате́тер – изделие медицинского назначения в виде полой трубки, предназначенное для соединения естественных каналов, полостей тела, сосудов с внешней средой с целью их опорожнения, введения в них жидкостей, промывания либо проведения через них хирургических инструментов


[Закрыть] , ее разум, похоже, не волновал ни одного из докторов, что вели бесконечные разговоры возле ее кровати. Понимая, что и другие здесь не меньше нее нуждаются в помощи, Хелена запаслась терпением. Но постоянно остро ощущала необходимость чувствовать, что ее слышат. Иначе она просто спятит.

Хелена страшилась ежедневных визитов в комнату диализа. Когда ее день за днем приковывали к трясущейся машине, она чувствовала, как вокруг нее смыкаются стены. Вскоре все четыре сдавят ее распухшие конечности, потолок ее гроба опустится, щелкнув, закроются задвижки.

Хелена взглянула на будильник на прикроватном столике, чтобы понять, сколько спала, но циферблат был повернут в сторону. Не дотянуться, пока она подключена к машине, как и до красной кнопки вызова, на которую она нетерпеливо поглядывала. Покрывшаяся мурашками кожа и возрастающая тошнота убеждали, что она проспала больше часа, положенного между проверками кровяного давления. Либо же она слишком вымоталась, чтобы вырваться из дурмана все более мучительных снов. Ей снился Джордж, настолько реальный, что она могла коснуться его, ощутить его запах. И их прежняя жизнь: свободная от боли, больничных свиданий и бесконечных уколов, когда они были влюблены и безумно счастливы. Сны были настолько яркими, что, просыпаясь, Хелена чувствовала, будто бы снова его потеряла.

Лежа в кровати в отделении, пытаясь изгнать из утомленного сознания нахлынувшую тоску, она с болезненной ревностью наблюдала за чужими мужьями. Они появлялись, чтобы забрать поправившихся жен и уходили прочь, счастливые уже оттого, что единственный визит в больницу остался позади, и в мире вновь царил порядок.

Ей хотелось прокричать им: «Это нам с Джорджем следовало уйти. Мы должны были состариться вместе».

Он умер больше семи лет назад, но окружающие были не правы: легче не становилось. Прошедшее время означало лишь то, что друзья больше не спрашивали о Джордже, перестали упоминать о нем, из страха снова вызвать у нее слезы. Она знала, все ждут, что она будет двигаться дальше. Но куда? Время ее не исцелило, а печаль лишь медленно превратилась в ярость, живущую внутри подобно невзорвавшейся бомбе.

Хелена осмотрела комнату, отыскивая то, что могло бы помочь ей дотянуться до кнопки вызова. Взгляд упал на стоявший на тумбочке вентилятор. Его принесла Китти, чтобы охлаждать ее во время долгих сеансов диализа. Прошло всего несколько часов, но она отчаянно скучала по дочери. Если бы Китти была здесь, она бы отправилась кого-нибудь искать, раскритиковала бы медсестер и удостоверилась, что ее мать в целости и сохранности вернули обратно в отделение.

Лежа в тускло освещенной комнате, Хелена думала о Китти. В последнее время та была подавлена и постоянно спрашивала об Эльвире. Хелена настолько устала от этой темы, что при одном упоминании о девочке ей становилось плохо. Она приложила невероятные усилия, чтобы простить Джорджа, и позволить принести домой из обители Святой Маргарет даже одну из близняшек. Решение о том, кого из двоих взять, на тот момент было очевидным: у Эльвиры наблюдались проблемы с дыханием. Сам Отец Бенджамин сказал, что ей нужен специальный уход. Джордж не смог бы его обеспечить. Ему хватало забот и с одним ребенком.

– Ты когда-нибудь думала об Эльвире, пока я росла? – спросила Китти этим утром; взгляд ее застыл, как и всегда при упоминании о сестре. – Просто хочу знать, беспокоилась ли ты вообще о ней.

Комната закружилась, Хелена сглотнула поднимающуюся к горлу тошноту. В тот момент ей просто хотелось, чтобы Китти ушла. Но сейчас, когда девушки не было рядом, Хелена отчаянно желала ее вернуть.

– Медсестра, – прохрипела она.

Ей почти не давали пить, пытаясь прекратить дальнейшее накопление жидкости в ногах и легких. Разрешенные дозы воды постоянно урезались, и во рту у Хелены было так сухо, что она едва могла говорить. Однако, толку от этого практически не было. Несмотря на то, что порой она даже дышала с трудом, ноги ее продолжали распухать. Теперь они почти не двигались и выглядели какими-то чужеродными. Кожа на них истончилась и стала настолько чувствительной, что, казалось, могла разорваться от легчайшего нажатия.

Тишина звоном отдавалась в ушах. Малейшее движение вызывало сильнейший приступ тошноты. Вскоре ее начнет рвать, она не сможет остановиться, и уровень обезвоживания станет критически низким. «Спокойно, кто-нибудь скоро придет». Ее мучила жажда, очень сильная. Последнее, что она пила – маленькую чашку воды за завтраком, и после сильно потела. Теперь кожа ее зудела так, будто по ней ползали насекомые, проникая до самых костей. Но, несмотря на мучительные ощущения, дотянуться до них не было никакой возможности.

Внезапно, без какого-либо предупреждения, рот Хелены наполнился жидкостью, и ее начало рвать. Она всхлипнула, масса потекла вниз по груди, горло обожгло кислотой.

С трудом подняв руку, чтобы вытереть рот, Хелена молилась, чтобы в коридоре раздались чьи-либо шаги. Но все было тихо; лишь сердце колотилось в груди. Она посмотрела на засевшую в руке толстую иголку. Самой ее не вытащить. Хелена оказалась в ловушке.

Борясь со второй волной тошноты, она снова услышала снизу, из родильного отделения, слабый детский плач. Она часто слышала, как дети плакали по ночам. Иногда сквозь пол проникали стоны рожениц, с течением времени становясь все громче. Потом, наконец, наступала тишина, вскоре сменявшаяся криком новорожденного.

Для большинства это был сладчайший из звуков, но для Хелены – словно скрежет ногтей по классной доске. Невольное напоминание о сотнях девушек с пепельными лицами, стучащихся в дверь кабинета Матушки Карлин. Молча наблюдавшие, как ручка в ее руке скользит по тексту договора, окончательно решавшего судьбы их детей. А потом ей приходилось произносить заученную речь о том, что все делается к лучшему. Самые чувствительные подписывали сразу. Другие боролись дольше. Но, в конце концов, благодаря силе убеждения Матушки Карлин, соглашались все.

Хелена даже представить не могла, насколько было бы мучительно отказаться от ребенка. Она достаточно остро переживала уже то, что не могла сама выносить дитя. А девушки продолжали приходить, все более юные, бледные и хрупкие. Хелена много раз пыталась остановиться, поручить это дело кому-то другому, но Отец Бенджамин настаивал на ее участии. Он говорил, что у нее к девушкам особый подход, что ей они верили. Она же была молодым юристом-стажером в мире мужчин, и не хотела вылететь со своей первой работы.

Внезапно Хелена услышала, как в замке повернулся ключ. Она понятия не имела, почему заперли дверь. Возможно, про нее просто забыли, а сейчас пришла уборщица. Не важно, почему ее бросили; самое главное, что нашли. Когда дверь, скрипнув, открылась, и свет из коридора осветил комнату, Хелена почувствовала волну огромного облегчения. Поскольку кровать стояла к двери изголовьем, она не видела вошедшего, лишь слышала шаги.

– Эй! – прохрипела она, засохшая рвота разъедала краешки губ.

Ей не ответили. Хелена слышала, как стучат по полу ботинки, ждала, что кто-то появится возле кровати и позаботится о ней.

– Эй! – Она повысила голос, но могла лишь шептать. – Пожалуйста, ответьте. Ради Бога, помогите мне.

И опять тишина в ответ. Вошедший замер неподвижно где-то позади.

– Что вы делаете? – умоляла Хелена. – Я не могу двигаться. Пожалуйста, помогите.

Она повернула голову, отчаянно пытаясь рассмотреть, кто еще находился в комнате, и почувствовала на шее теплое дыхание. Чья-то рука протянулась к прикроватной лампе и выключила ее. Комната сразу же погрузилась во тьму.

Внезапно Хелена почувствовала, как дернулась воткнутая в нее иголка, и по руке поползла острая боль. От неожиданности она резко выдохнула, с трудом приподняла другую руку, пытаясь понять, что же случилось. На глаза навернулись слезы, когда пальцы нащупали сместившуюся в фистуле иглу. Крепившая ее лента оторвалась.

В панике ощупывая руку неуклюжими, раздувшимися пальцами, Хелена изо всех сил пыталась затолкать иголку обратно. Но лишь выдвинула ее еще дальше. И беззвучно закричала в агонии, обдирая покрытую синяками кожу. По полу зашуршали ботинки, быстро распахнулась и вновь закрылась дверь. Хелена почувствовала, как по руке и распухшим пальцам заструилась жидкость, образуя под ладонью лужицу.

Кровь. Так много крови. Хелена изо всех сил зажала отверстие, где находилась фистула, но понимала, что та встроена прямиком в артерию, и кровотечение не остановить.

Крови становилось все больше. Теперь она сочилась по краю кровати и капала на пол. Хелена начала всхлипывать, умоляя хоть кого-нибудь помочь, но понимала, что ее слабый голос никогда не услышат в конце длинного коридора. Растерянная, почти лишившаяся сил, она потянулась к кнопке вызова, но рука казалась очень тяжелой и едва слушалась. В отчаянии она толкнула прикроватную лампу, надеясь, что та, ударившись об пол, поднимет шум. Но лампа лишь свалилась на бок, катаясь туда-сюда на круглом основании. Теперь до нее было не дотянуться. Волнами поднималась тошнота. Хелену снова вырвало, на этот раз на край кровати, куда она сползла, неспособная дольше сдерживаться.

Уходили секунды. Вскоре комната начала кружиться. Перед мысленным взором Хелены возник Джордж. Вечер их первого свидания, ее желтое платье, танцы на пляже под звездами, расслабленность и нега в мягком свете летнего солнца. Она все еще чувствовала соленый морской воздух.

Хелена попыталась скатиться на пол, зная, что падение с кровати может ее убить, но надеясь, что вызванный шум привлечет чье-нибудь внимание. Но распухшие ноги были слишком тяжелыми. Всхлипывая и молясь, она старалась изо всех сил. Но вскоре у нее закружилась голова, и сил продолжать уже не осталось. Комната начала бесконтрольно вращаться, вновь и вновь, круг за кругом, и у Хелены возникло ощущение, что это никогда не кончится.

– Помоги мне, Джордж, – плакала она, цепляясь за промокшие простыни, молясь, чтобы там, с другой стороны, он ждал ее.

Острая боль начала подниматься по одному ее боку: по ноге, по руке, затем по лицу. Наползающий паралич. И больше она не могла двигаться.

И тогда Хелена закрыла глаза и слабо застонала, ожидая конца. Снова и снова она молила Господа о прощении.

Пожалуйста, Боже, прости меня.

Прости мне мои грехи.

 Глава 41

Понедельник, 6 февраля 2017

Вдоль украшенных граффити стен коридора, мимо дверей, из-за которых доносились крики детей и звук орущего телевизора, Китти медленно направлялась к жилищу Аннабель Розы. Наконец, она добралась до квартиры 117 и, оглядевшись по сторонам, нажала на кнопку звонка.

Ответа не последовало. Китти сразу почувствовала приступ раздражения. Вздохнула, одернула пальто. Она обещала себе не нервничать. Прежде ей нужно услышать о происходящем из уст Аннабель. Сказывался недостаток сна, да и утро выдалось непростым. Нужно успокоиться. Китти вновь коснулась пальцем звонка. На этот раз изнутри послышалось движение.

– Минутку, – произнес знакомый голос.

Китти ждала, стиснув перед собой руки.

Дверь открыла улыбающаяся Аннабель. Но почти сразу в ее глазах мелькнуло узнавание, и выражение лица изменилось. Китти терпеливо ждала фальшивых любезностей, готовая в любой момент поставить ногу на порог, если Аннабель попытается захлопнуть дверь.

– Бог мой, Китти, я не знала… Ну, я не ждала твоего прихода, – проговорила Аннабель, медленно стирая фартуком с рук нечто, напоминавшее муку. Краска бросилась ей в лицо. – Столько времени прошло.

«Она выглядит просто ужасно», – подумала Китти.

Кожа Аннабель побледнела, а огромная одежда обтягивала жир, выступающий из каждой складки. Она выглядела лет на десять старше Китти, хотя на самом деле была на шесть младше. С их последней встречи, почти пятьдесят лет назад, Аннабель, похоже, поправилась на сорок фунтов. Скрепленные сзади сальные волосы открывали круглое, морщинистое лицо. Она стояла неуклюже, словно бедро или нога причиняли ей боль. Китти смотрела на Аннабель, и ярость вскипала в ней при мысли о ленивой, бесплодной жизни этой женщины. Почему Аннабель так мало заботило то, что случилось с ее собственной матерью? Почему Китти приходилось все исправлять? Она чувствовала, как пульсирует в ней гнев, готовый вырваться наружу.

– Может, пригласишь меня войти?

Аннабель выглянула в коридор, затем опустила взгляд на ногу Китти, застывшую в дверном проеме. Китти ждала, скрестив руки. Ее ярость усиливалась, сдавливая грудь. Ее всегда злила смущенная нерешительность Аннабель. Китти захотелось ее треснуть. Она подозревала, что Аннабель не обрадуется при виде нее. Однако внутри все еще тлело крошечное пламя надежды, что, несмотря на все случившееся, в сердце той еще жила любовь. И после разделенных на двоих секретов и всего, что Китти для нее сделала, их дружба может победить. Очевидно, что нет.

В коридоре раздались чьи-то голоса. Аннабель все еще продолжала колебаться, и Китти, шагнув вперед, застыла на пороге.

– Бога ради, Аннабель, дай мне войти, – прошипела она.

И женщина отступила назад, поморщившись от боли в бедре. Китти прошагала мимо, и характерный запах «Шанель № 5» окутал Аннабель, заставив закашляться. Она закрыла глаза, молясь, чтобы не появилась Эмма. Прохромав мимо комнаты девочки, она тихо закрыла дверь, руки ее отчетливо дрожали.

Добравшись до гостиной, Китти замерла и осмотрелась. На лице ее появилось презрение. Телевизор был включен, и ведущие дневных программ с привычно льстивым видом мелькали на экране. Работал газовый камин, но комната оставалась холодной. Газеты, одеяла и детские игрушки усеивали пол. Аннабель, лихорадочно размышляя, застыла позади, в дверном проеме. Ей было не до фальшивых любезностей. Нужно выставить Китти прежде, чем проснется Эмма.

– Чем могу помочь, Китти? – спросила она, переступая с одной ноги на другую. Бедро болезненно пульсировало.

Аннабель взглянула на часы на каминной полке. Сэм звонила в шесть и сказала, что будет дома к одиннадцати; сейчас уже миновал полдень. Конечно, она не задержится надолго. Чудом было то, что Эмма вздремнула; подобное редко случалось. Но девочка болела и плохо спала ночью. «Спи, мой ангел, прошу тебя, спи».

– Вижу, ты достигла предела своих возможностей, – проговорила Китти, оглядывая ворох газетных вырезок и фотографий.

– Это дом, и я его люблю, – возразила Аннабель. – Чего ты хочешь, Китти? – Голос ее слегка дрожал, но, Китти, обернувшись, наткнулась на ее твердый взгляд.

Китти качнула головой и скрестила руки.

– Зачем ты рассказала обо мне своей внучке?

– Я не говорила, – произнесла Аннабель, зацепившись взглядом за телефон возле кресла-качалки. – Ни слова ей об этом не сказала. Она нашла письма Айви.

– Потому что ты бросила их на видном месте. – Китти подошла ближе. – Ты виделась с Мод?

– Нет. Я просто стала жить дальше. И тебе бы следовало. – Аннабель облокотилась на спинку стоящего рядом стула.

– Не могу позволить себе подобную роскошь. Кому-то из нас следовало этим заняться. А ты меня бросила.

– Нет, Китти. Мы были детьми, и росли порознь.

– Ты повернулась ко мне спиной в самый важный момент. Обитель Святой Маргарет завтра снесут. Если бы не я, им всем удалось бы выйти сухими из воды.

– Что это значит, Китти?

– Ты всегда была трусихой. Они убили твою мать и мою сестру. Разве они заслужили спокойную смерть в теплых кроватях?

Аннабель охватил страх.

– Китти, прошу тебя. С минуты на минуту вернется Сэм. И мы вместе сможем об этом поговорить. Ты права, я трусиха. Всегда слишком боялась. Но теперь, когда ты здесь, мы можем ей все рассказать. Мы тебе поможем.

– Ты обо мне не беспокоилась. Бросила меня, как и все. А я заботилась о тебе, любила тебя.

– Я тоже тебя любила, Китти. Но ты все усложнила. Мне не хотелось прожить в ненависти всю жизнь.

Аннабель обошла вокруг стула и села на него. Она чувствовала, как тяжело ей теперь давался каждый вдох. Она взглянула на Китти полными слез глазами.

– Мне плохо, Китти. Слабое сердце.

– Потому что ты сама слабая.

Позади Китти в дверях появилась Эмма, и комната начала кружиться. Аннабель почувствовала боль в руке.

– Не делай ей больно, Китти. Пожалуйста, не надо.

– А-а, так теперь это тебя волнует. – Китти подошла к ней.

Аннабель обмякла на стуле, краска полностью сползла с ее щек. Эмма метнулась к ней, чтобы обнять.

– Бабушка просто устала, – Китти улыбнулась малышке. – Давай прогуляемся и дадим ей поспать? Можем поиграть в прятки. Тебе они нравятся?

Эмма кивнула. Китти взяла ее за руку, и они вышли из квартиры, закрыв за собой дверь.

Глава 42

Понедельник, 6 февраля 2017

Остановив машину возле обители Святой Маргарет, Эльвира Кэннон выключила зажигание и обернулась к сидящей сзади малышке.

– Хочешь увидеть, где родилась бабушка? – поинтересовалась она.

Эмма вытащила изо рта леденец и кивнула. Эльвира вылезла из машины и открыла девочке дверь. Потом подошла к багажнику и достала канистру и фонарь. Закрыв машину, она взяла девочку за руку.

Когда они пролезли через дыру в изгороди, было два часа, и дневной свет уже начал угасать. Эльвира заметила, что возле дома болтают двое мужчин.

– Поиграем в прятки? – предложила она шедшей сбоку малышке.

Эмма кивнула, глядя на нее большими голубыми глазами. Волосы у нее были рыжеватыми, не такими яркими, как у Айви и Сэм. Айви ушла, и свет ее угас. Вскоре о ней совсем забудут. Как и обо всех.

– Я буду считать до десяти, а ты спрячься за одним из тех больших камней, – прошептала Эльвира, глядя на мужчин, полностью поглощенных беседой. – Один, два, три…

Малышка, хихикая, бросилась бежать к самому большому надгробию. Эльвира же, держа канистру, искала ведущий в дом люк. Наконец она его нашла и, поставив рядом тяжелую ношу, расчистила подлесок. Вытащила ключ из кармана и вставила в замок. Поначалу он не поддавался, забитый землей и строительным мусором, который приходилось вытаскивать. Наконец, щелкнув, ключ повернулся. И Эльвира потянула вверх дверь ловушки, что десятилетиями оставалась закрытой. Шедший из туннеля запах заставил ее отвернуться. Подняв голову, она увидела Эмму. Девочка, высунув из-за надгробия голову, махала рукой, чтобы привлечь ее внимание.

От этого образа кровь застыла в жилах. Тот же морозный зимний день, угасающий свет, как и в пятьдесят девятом, когда она впервые увидела Китти.

Прошло шестьдесят лет, но этот миг все еще был жив в памяти. Она чувствовала то же отчаяние и одиночество. И ничто из содеянного ею не в силах было этого изменить.

Глава 43

Воскресенье, 15 февраля 1959

Сжавшись за могильным камнем на кладбище престонской церкви, Эльвира Кэннон высматривала девочку в красном шерстяном пальто с лицом, как две капли воды похожим на ее собственное.

Она знала, что времени мало: вскоре девочка снова пойдет на автобус и тогда шанс будет упущен. Она весь день прождала в снегу, а до этого две ночи пряталась в сарае. Эльвира понимала, что больше не выдержит. Она не чувствовала рук и ног, а желудок, смирившись с отсутствием пищи, уже перестал молить о еде.

Зимний холод проник в каждую клеточку тела, вызывая дрожь. Дождавшись, когда девочка посмотрит в ее направлении, Эльвира высунула голову из-за надгробия и махнула ей рукой.

Потом, не в силах успокоить сбившееся дыхание, в ужасе от того, что ее мог увидеть кто-то помимо сестры-близнеца, метнулась обратно в укрытие. Поначалу она даже не была уверена, что ее заметили. Затем в тишину ворвался хруст снега. Шаги все приближались и, в конце концов, замерли рядом.

Инстинктивно Эльвира вцепилась в девочку. И, потянув за собой, помчалась со всех ног. За церковь, через поле, к стоявшему на землях обители Святой Маргарет сараю.

Они остановились, лишь очутившись внутри, в безопасности. Все еще держась за руки, тяжело дыша, уставились друг на друга.

– Кто ты? – поинтересовалась Китти. И мягко улыбнулась, словно бы уже знала ответ.

– Эльвира, твоя сестра-близнец, – ответила Эльвира, тоже улыбаясь, хотя все ее тело болело.

– Не понимаю, – пробормотала Китти. – Как такое может быть?

– Мы родились в обители Святой Маргарет. Тебя отец забрал домой, а меня удочерили, но потом отослали обратно. У тебя есть что-нибудь съедобное? – спросила Эльвира.

Китти сунула руку в карман красного пальто и вытащила блестящее зеленое яблоко. Его она приберегла на обратную дорогу.

– Вот.

– Спасибо, – поблагодарила Эльвира, и глаза ее засветились, словно перед ней поставили полный стол еды. Она схватила яблоко и, усевшись на пол, жадно вгрызлась в сочную мякоть.

Китти посмотрела на грязное, дрожащее тело сестры, одетое в коричневую робу. Ноги в сандалиях с открытыми пальцами побелели от холода, а руки выглядели так, словно кровь внутри них превратилась в лед.

Китти сняла пальто.

– Вот, надень.

Эльвира покончила с яблоком и взяла пальто, сунув руки в рукава и застегивая пуговицы.

– Красивое, – проговорила она.

Сразу же ощутив отсутствие пальто, Китти обхватила себя руками. Через трещину в стене сарая она выглянула наружу. Свет дня угасал; скоро стемнеет. Впервые с момента встречи она начала нервничать. Возможно, автобус уже уехал. И значит, она застряла в деревне на ночь. Она не оставила отцу даже записки. Просто не видела смысла. Думала, что окажется дома прежде, чем он вернется из больницы.

– Отец знает о тебе? – спросила она, усевшись рядом с Эльвирой и начиная слегка дрожать от холода.

– Не знаю.

– Нужно идти домой, – Китти встала и взяла сестру за руку, – почти стемнело.

– Я не могу отсюда выйти. Меня убьют. – Эльвира выдернула руку из ладони Китти и отступила назад, словно та собиралась тащить ее против воли.

– Убьют? Что ты имеешь в виду? – Китти смотрела на сестру, о существовании которой даже не подозревала, и не имела представления, что делать дальше. Она не понимала, что происходит; чувствовала страх и потрясение. – Знаю. Я пойду за отцом. Мы за тобой вернемся, – пообещала она, отступая к двери, через которую они вошли.

– Нет! Пожалуйста, не бросай меня, – умоляла Эльвира.

– Нужно идти сейчас, пока еще не поздно. Отец будет беспокоиться, – уговаривала Китти. – Все будет хорошо. Он тебе поможет.

Эльвира встала на колени и схватила руку Китти.

– Ты не вернешься. С тобой случится что-нибудь плохое.

– Ничего плохого со мной не случится. – Голос Китти дрогнул.

– Случится. Потому что я плохая. – Заплакав, Эльвира осела на пол. Китти опустилась рядом и обняла ее.

Лишь спустя час или два Эльвира позволила Китти уйти. Она слишком ослабела и больше не могла сопротивляться. Но прежде взяла с сестры обещание. Если Китти, вернувшись с отцом, не найдет Эльвиру здесь, то воспользуется ключом, открывающим доступ к туннелям на кладбище обители Святой Маргарет, и все равно ее отыщет.

– И не кричи. Обещай, что не будешь кричать.

– Обещаю, – заверила Китти. Когда Эльвира взяла ее за руки, она уже не чувствовала рук от холода.

Эльвира ждала возвращения Китти всю ночь. А потом, поняв, что что-то пошло не так, осмелилась покинуть безопасность сарая, выскользнув в рассвет в красном пальто сестры.

Она еще помнила струящийся по венам страх, адреналин горячил кровь. Она бежала так быстро, как только позволяли замерзшие ноги. Стремясь к церкви – ведь именно туда направилась Китти, чтобы поймать автобус и поехать домой за помощью. Эльвира понимала, что с сестрой что-то случилось. Если бы Китти добралась до дома, то уже бы вернулась.

Эльвира отчетливо помнила момент, когда его заметила. На замерзшей земле одиноко лежал черный ботинок Китти. Она стояла, глядя на него и страшась, что сестра упала и лежит где-то раненая, неспособная двигаться. Эльвира в отчаянии осмотрелась, высматривая какие-либо следы Китти. И когда бросила взгляд на обитель Святой Маргарет, то в свете восходящего солнца увидела второй ботинок. И все поняла.

До того момента подобное ей и в голову не приходило. Но с тех пор, как сестра ушла, Эльвиру никто не звал. Ее не искали в сарае. Они просто решили, что уже нашли. Наткнувшись ночью на сбившуюся с пути Китти, бредущую в направлении обители Святой Маргарет, подумали, что перед ними Эльвира. сестра заблудилась и отчаянно молила о помощи. И на ее крик откликнулись.

Стоя в лучах утреннего солнца, Эльвира смотрела на обитель Святой Маргарет и ее трясло. Если она сейчас направится туда, отец Бенджамин и матушка Карлин поймут свою ошибку и убьют ее, чтобы заставить молчать. Она должна поступить так, как хотела Китти. Это их единственная надежда. Найти отца и вернуться с ним, чтобы спасти сестру.

Ноги Эльвиры онемели и потрескались от холода. Она натянула ботинки Китти и побежала. Пытаясь добраться до церкви, несколько раз поскользнулась на обледеневшей земле. Последнее, что она помнила – видневшийся в тумане крест на церковной крыше. Всего лишь в двадцати футах; почти рядом. Она добралась.

А потом она упала.

Два дня спустя Эльвира очнулась в больнице. Рядом на стуле, держа ее за руку, спал отец, которого она никогда не встречала.