Текст книги "Девушка из письма (ЛП)"

Автор книги: Эмили Гуннис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

 Глава 26

Понедельник, 6 февраля 2017

Когда такси, вплетаясь в общий поток машин, въехало в Лондон, Китти спала, привалившись к плечу Сэм. Девушка взглянула на часы, 5 утра. Бабушка и Эмма, должно быть, еще крепко спят; она позвонит в шесть, чтобы убедиться, что все в порядке. Сэм беспокоилась, находясь вдали от Эммы, но просто не могла позволить таксисту увезти Китти Кэннон, обнаружив ее на землях обители Святой Маргарет. Вглядываясь в лицо, бывшее еженедельным гостем почти в каждой гостиной страны в течение двадцати лет, девушка чувствовала, как ее охватывает волнение. Она оказалась права, Китти Кэннон что-то связывало с обителью Святой Маргарет. И она была решительно настроена выяснить, что именно.

– Ты уверена, что ей не нужно в больницу? – спросил водитель.

Сэм пощупала неожиданно сильный пульс Китти, потом взяла ее замерзшую руку в свои.

– Нет, думаю, с ней все в порядке. Пульс в норме, просто замерзла. Вы можете включить печку?

Сэм плотнее запахнула пальто Китти, чтобы женщине стало теплее. Из кармана выскользнул мобильник и упал на пол машины.

– Черт, – пробормотала Сэм, безуспешно пытаясь достать его, не разбудив Китти.

С длинными, растрепавшимися седыми волосами Китти напомнила Сэм белую ведьму. Красивые тонкие черты лица, узкий рот, курносый нос, фарфорово-белая кожа. Она выглядела совершенно иначе, чем персонаж на экране: моложе, более уязвимой, почти по-детски невинной.

На телефоне Китти вспыхнуло напоминание. Сэм машинально прочитала: «Ричард Стоун, полдень». Ногой она подтянула телефон к себе, потом подобрала и вернула Китти в карман.

– Вы знаете, где она живет? – спросила девушка водителя.

– Нет, она поймала меня на набережной. Так что я просто возвращаюсь туда.

Сэм услышала, как в кармане тихо пискнул ее собственный мобильный. Сообщение от бабушки. Она спрашивала, где Сэм, и сообщала, что Эмме стало лучше. Девушка быстро ответила, попросив бабушку отправить Эмму после завтрака к Бену и пообещав позвонить, как только сможет. Пока они ехали вдоль реки, она гладила волосы Китти. Было мучительно находиться к ней так близко и не иметь возможности поговорить. Но в одном Сэм была уверена: Китти назвала ее Айви. Она что-то знала о бедной девушке.

– Здесь я ее подобрал, – сообщил водитель, останавливаясь на обочине дороги.

– Китти? – мягко позвала Сэм. – Нам нужно знать, где вы живете, чтобы отвезти вас домой.

Китти медленно открыла глаза и взглянула на девушку. Потом резко поднялась и отодвинулась, расправила пальто, свернула волосы в узел, словно пытаясь сохранить достоинство.

– Мы вернулись в Лондон? – спросила она.

– Да, вы попросили отвезти вас домой, но мы не знаем, где вы живете.

– Спасибо, что привезли меня обратно. Простите за случившееся, – проговорила Китти.

– Все в порядке, – ответила Сэм с улыбкой. – Хотя, думаю, вам выставят приличный счет за такси.

Китти взглянула на нее, не улыбнувшись в ответ.

– Кто вы?

Сэм секунду поколебалась.

– Меня зовут Саманта, я репортер из «Южных новостей».

– Ну, нет, – произнесла Китти. – Что за люди! Вы преследуете меня днем и ночью?

– Китти, прошу, уделите мне минуту, и я все объясню, – начала Сэм.

– Нет. – Китти повернулась к водителю, повысив голос, чтобы он услышал через разделяющее их стекло. – Прошу вас, высадите эту девушку из моего такси!

– Ну и ну, я почти ощущаю себя Джереми Кайлом [37]37
  Джереми Кайл – английский телеведущий популярного дневного ток-шоу


[Закрыть] , – пробормотал он, открывая свою дверь.

– Я знаю о вашей связи с обителью Святой Маргарет. Полагаю, вы родились там, – быстро проговорила Сэм.

Из глаз Китти брызнули слезы. Какое-то время она молчала, пытаясь успокоиться, потом сухо произнесла:

– Это мое личное дело, вас оно не касается. Если вы попытаетесь напечатать что-то подобное, я подам на вас в суд.

Сэм лихорадочно рылась в сумочке, когда водитель распахнул дверцу машины с ее стороны.

– Выходи, красавица.

– Прошу вас, послушайте. Я прочитала письма девушки по имени Айви. Она пишет о своем пребывании в обители Святой Маргарет. Думаю, вы ее знали. Когда я вас нашла, вы назвали меня Айви. – Сэм выхватила письма, которые бабушка перевязала красной бархатной ленточкой, но Китти их не взяла.

– Держитесь от меня подальше, – холодно бросила она.

– Все люди, которые упоминаются в этих письмах, были связаны с обителью Святой Маргарет. Матушка Карлин, Отец Бенджамин… И все они мертвы. Я совершенно уверена, что их смерти не были случайными, – умоляла Сэм.

Водитель такси взял ее за руку.

– Пойдем, не хочу, чтобы вмешалась полиция.

– Уберите от меня руки! – крикнула Сэм, вырываясь.

– Уходите! – прокричала Китти.

– Хорошо, – сдаваясь, проговорила Сэм, – я уйду. Я знаю, что вы были на месте аварии, в которой погиб ваш отец. Должно быть, ужасно, когда ребенок видит нечто подобное. Я никогда не хотела вас огорчить. Мне очень жаль. Я просто хотела добраться до правды и думала, что вы тоже.

– Подождите. Что вы сказали? – спросила Китти, когда Сэм выбралась из машины.

– Что мне очень жаль, – тихо проговорила Сэм, – и это правда. Просто эти письма слишком сильно на меня повлияли.

– Нет, чуть раньше. О том, что я была на месте аварии, в которой погиб мой отец. – Китти наклонилась к двери.

– Я разговаривала с людьми, жившими возле дороги, на которой произошла авария. Мне рассказали, что был свидетель, который видел девочку в красном пальто. Решили, что вы были с отцом в машине, когда он перевернулся.

– Ну, так что? Мы едем или нет? – проговорил водитель, поднимая руки.

– Это была не я, – пробормотала Китти. – Я впервые услышала об аварии, когда меня разбудила полиция.

– Тогда кто же это был? – спросила Сэм.

Китти приложила руку ко рту.

– Боже…

– Что такое? – спросила Сэм, наклоняясь к ней.

Китти выхватила из бумажника пачку банкнот и сунула их водителю, затем выбралась из такси и взяла Сэм под руку.

– Лучше вернемся ко мне в квартиру, – произнесла она. – Нам нужно поговорить.

 Глава 27

Вторник, 5 марта 1957

Айви лежала в темноте, глядя на балки потолка. В соседней кровати тихо плакала девушка. В комнате было мучительно холодно. И все предпочитали спать на боку, поджав под себя ноги, пытаясь сохранить крохи тепла. Запертое окно рядом с кроватью Айви не загораживали шторы, и луна беспрепятственно бросала свет на несчастную девушку в соседней кровати. Такую юную, словно была еще школьницей. Когда она только приехала, то была упитанной и розовощекой, но сейчас ключицы выпирали из-под робы, а бледная кожа вокруг испуганных глаз натянулась. Слезы теперь сопровождали ее постоянно.

Айви предположила, что ей примерно четырнадцать. Шептались, что девушка забеременела в результате насилия, а виновником этого был ее отец. Айви решила, что неправильно расслышала, когда Патрисия впервые об этом сказала: собственный отец сделал дочери ребенка, а потом бросил гнить в этом аду на земле. В конечном счете, Роза была плодом любви. Хотя Айви уже начала подозревать, что чувство ее не было взаимным. Девушка-соседка родила всего два дня назад, и уже была здесь, в своей колючей холодной кровати, одна в целом мире; ребенка вырвали из ее объятий. На рассвете прозвонит колокол, и ее ждет долгий, тяжелый день в прачечной.

Айви прислушалась, стараясь уловить звук шагов в коридоре, но все было тихо. Тогда она откинула одеяло и выбралась из постели, опустилась на колени возле кровати девушки. Та подняла на нее взгляд.

– Мне больно, – прошептала она, лицо ее было в красных пятнах от постоянных слез.

– Я знаю, но это ненадолго, – мягко проговорила Айви. – У тебя появилось молоко. Больно будет несколько дней, потом все пройдет. Обещаю.

Девушка непроизвольно вздрогнула. Айви просунула руку под одеяло. Простыня насквозь промокла, у девушки, без сомнения, был жар. Айви снова посмотрела на дверь, затем стянула через голову свою робу.

– Вот, возьми. Давай мне свою.

Девушка медленно села, вздрагивая, пока пыталась стащить с себя робу.

– Я не могу поднять руки.

– Иди сюда. – Айви наклонилась, чтобы ей помочь.

Когда она стянула грубую ткань со спины девушки, перед мысленным взором вспыхнула яркая картинка. Она сама – еще совсем ребенок, слабый свет в теплой, уютной спальне, за окном уже темно. Мама одевает ей через голову ночную рубашку, затем внезапно замирает. Айви так и сидит с поднятыми руками, лицо скрыто тканью сорочки, а мама начинает ее щекотать. Айви больно прикусила губу, силясь сдержать слезы, и отогнала воспоминание прочь.

– С тобой все будет хорошо, – прошептала она, помогая девушке лечь; потянувшись, сдернула одеяло со своей кровати и накрыла им соседку. Себе же взяла ее влажное.

– Спасибо. Почему тебе сбрили волосы? – спросила девушка, пытаясь устроиться удобнее.

– Потому что я сопротивлялась. Тебе это не грозит. Завтра я за тобой присмотрю. Если Сестра поставит тебя к тяжелой машине, мы сможем поменяться. Может, мне даже удастся отправить тебя на кухню. – Айви знала, что подобное ей не по силам, но хотела успокоить девушку, чтобы та смогла отдохнуть.

– Где моя малышка? – тихо спросила девушка, когда Айви уже повернулась к своей кровати.

Айви замерла. И тут же нахлынули мысли о Розе. Что если девочка сейчас плачет, и некому о ней позаботиться? Она вновь взглянула на соседку.

– Она в детской, с ней все в порядке. А тебе нужно отдохнуть. Ты же знаешь, колокол прозвонит рано.

Айви лежала в темноте, укрыв ноги промокшим от пота одеялом девушки, крепко обхватив себя руками в попытке удержать тепло. Мысли о том, что Роза одна в детской, не давали уснуть. С того самого дня, как вернулась на работу в прачечную, Айви не могла спокойно проходить мимо комнаты, где находились малыши. Детский плач оглушал. Изредка она видела, как Патрисия спешит от кроватки к кроватке, чтобы взглянуть то на одного, то на другого туго спеленатого ребенка. Всего в огромной, беленой известью комнате стояло примерно сорок кроваток. Детская была холодной и бесцветной, ничего похожего на ту комнату, в которой, как мечтала Айви, ее малышка проведет первые месяцы жизни. С мягкими одеялами и удобным стулом в углу, на котором Айви сидела бы и кормила дочь. И всякий раз, проходя мимо детской, она прилагала огромные усилия, чтобы не забарабанить в дверь и не попросить Патрисию дать ей подержать Розу. Хотя знала, что это бесполезно; ее бы попросту побили и, вероятно, нашли бы способ вдобавок отыграться на Розе. Может, «забыли» бы разок ее покормить. А еще Айви умоляла Патрисию сказать, в какой кроватке лежит Роза.

– Я не могу, они меня убьют, – прошептала подруга, когда одна из Сестер бросила на них взгляд.

В конце концов, воспользовавшись шумом гладильного пресса, Патрисия рассказала ей, что кроватка Розы в дальнем конце комнаты, рядом с кухней. И что в детской очень холодно. Окна покрываются льдом даже изнутри, и малыши постоянно плачут, когда она пытается сменить им пеленки онемевшими от холода руками. И что, как только ребенок покормлен, его нужно тут же вернуть в кроватку. А если кто-то не успел доесть бутылочку вовремя, его все равно отправляют обратно, даже если малыш еще голоден. Многие дети плачут постоянно, лишь утихая во время кормления. А кто-то уже перестал плакать, потому что в глубине крошечного сердечка понимает, что никто не придет.

Айви сжалась в комок еще сильнее. Ее спина и бедра до сих пор пестрели всеми оттенками фиолетового от побоев Матушки Карлин. Но именно боль от невозможности находиться рядом с Розой порой полностью перехватывала дыхание. Она сидела за ужином, гоняя капусту по тарелке. Ночи стали длиннее, чем дни; казалось, в тишине спальни она все время слышала плач Розы. Лишь одно пока удерживало от потери рассудка – надежда, что Алистер еще может прийти за ними. Хотя Айви все чаще одолевали сомнения, мечты постепенно тускнели. Она думала о том, что он продолжает жить прежней жизнью, а ей с Розой достались лишь боль и страдания. Он получил ее письма? Остался к ним равнодушен? Зачем он приложил столько усилий, убеждая Айви в своей любви, если отказался от нее так просто и без сожалений?

События последних двух дней изменили девушку навсегда. Если бы Алистер узнал о случившемся, то, конечно бы, пришел. Дрожа от холода, Айви сунула трясущуюся руку под подушку и нащупала ручку. До тех пор, пока по утрам, направляясь в прачечную, девушка могла слышать плач Розы, надежда еще оставалась. Ведь это означало, что малышка пока здесь, в обители Святой Маргарет. Еще было время для борьбы. Но оно стремительно утекало.

Любимый,

я в ужасе.

Сегодня меня вызвали из прачечной в кабинет Матушки Карлин. Там был и Отец Бенджамин. Матушка Карлин стояла в углу с застывшей на лице улыбкой, а Отец Бенджамин сидел за столом. Еще там была незнакомая женщина. Отец Бенджамин попросил меня сесть. И я внезапно испугалась, так сильно, как никогда прежде. Он представил женщину как миссис Кэннон, сказал, что она работает в Комитете по усыновлению при обители Святой Маргарет. Я села, глядя в пол, чтобы он не видел моих слез, пока произносил слова, которые, наверное, говорил многим: «Я беседовал с твоими родителями. Мы полагаем, малышке будет лучше, если ты отдашь ее в приемную семью. Отцу она не нужна, так что девочка всю жизнь будет объектом насмешек. Ты хочешь обречь ее на подобное? Ее отвергнет общество, отвернутся сверстники. Она будет расплачиваться за твои плотские грехи. Кроме того, у тебя нет средств, чтобы ее содержать. Вы обе окажетесь на улице».

Сквозь слезы я попыталась сказать ему, что сожалею, умоляла не забирать моего ребенка. Но Матушка Карлин прошипела, чтобы я не перебивала. Отец Бенджамин опять спросил, хочу ли я, чтобы за мои грехи расплачивался ребенок. Он ослаблял меня, гасил мой дух. Внушал, что мне нечего ей предложить, что родители не желают моего возвращения, что без меня у девочки будет намного больше возможностей в жизни. Она будет расти в приличной католической семье, с любящими матерью и отцом. Я сказала, что не хочу ее отдавать, что она моя дочь. Я умоляла их не забирать Розу.

Потом Отец Бенджамин встал, а женщина подошла и села рядом со мной. Она взяла мена за руку и попросила называть ее Хеленой. Сказала, что я должна подписать отказ от Розы, что девочка очень красивая, и ей без труда найдут любящую семью. Я умоляла ее связаться с тобой, назвала твое имя. Но Матушка Карлин объяснила, что с тобой уже связались и рассказали о ребенке, но ты не проявил интереса. Она улыбалась, когда говорила об этом. Я никогда не забуду ее улыбку. Миссис Кэннон вложила мне в руку ручку и произнесла, что для Розы это будет самое лучшее.

Я сказала, что никогда не подпишу. Матушка Карлин ударила меня. Так сильно, что я разозлилась, как никогда прежде. И велела ей отправляться в ад. Потом Отец Бенджамин и миссис Кэннон вышли. Следующий час Матушка Карлин стояла надо мной с ножницами. Она срезала единственное, чем я еще могла гордиться – мои длинные рыжие волосы. Лезвия ножниц клацали, время от времени задевая кожу на голове, по лицу сочилось несколько струек крови. И, стоя надо мной, Матушка Карлин проговорила, что будь ее воля, я бы никогда не вышла за стены обители Святой Маргарет. Ведь такая шлюха, как я, в конце концов, снова окажется в беде. И если я не подпишу бумаги, она посоветует моим родителям отправить меня в психушку.

Закончив стрижку, она избила меня ремнем, потом открыла дверцу в полу и затолкала меня в дыру. Я кричала, молила меня отпустить, но она лишь закрыла надо мной дверь и заперла ее. Лежа там, в непроглядной темноте, я слышала шорох ее шагов по полу. А потом она выключила свет и вышла из кабинета, заперев за собой дверь.

Я провела четырнадцать часов без еды и воды в настолько тесном пространстве, что невозможно было даже поднять руку, чтобы почесать нос. И все это время я ощущала себя погребенной заживо. Сперва меня охватил приступ неконтролируемой паники. Я начала кричать и брыкаться, яростно толкаясь в пол над собой, пока не поняла, что дверь закрыта наглухо. Дыхание участилось; я глотала воздух так быстро, что закружилась голова. И мысли блуждали вокруг, в тесном пространстве, где я не могла двигаться. Но чем дольше я паниковала, тем меньше воздуха оставалось мне для дыхания. Горячего, застоявшегося, с запахом мастики для пола и влажной земли. Только когда я подумала о Розе, то смогла хоть как-то успокоиться. Вспомнила ее крошечные пальчики, нос кнопкой, голубые глаза, рыжие волосы. И дышала медленно. Так прошло много часов.

Это была самая долгая ночь в моей жизни, и я до сих пор не понимаю, как выдержала. Что-то внутри меня умерло той ночью, и в первый раз с тех пор, как родилась Роза, я не слышала ее плача.

Утром, когда вернулась Матушка Карлин, она спросила, подпишу ли я отказ или хочу остаться здесь еще на день. Я сказала, что не подпишу, и она, не раздумывая ни секунды, снова закрыла надо мной дверь.

К тому времени, когда она вернулась, уже ночью, я почти не дышала. Меня мучила дикая жажда и волчий голод. Ногти кровоточили оттого, что я много часов царапала ими крышку гроба.

Когда она открыла дверь, то предупредила – если я не подпишу отказ, они перестанут кормить Розу. И только я буду во всем виновата. Я подписала бумаги и мысленно пообещала Розе, что однажды отыщу ее. Когда-нибудь я найду способ выбраться отсюда, и она узнает, как сильно я ее люблю.

Если у меня заберут Розу, я больше не смогу жить в этом аду. Не знаю, почему ты не обращаешь на меня внимания, почему отвергаешь нас. И меня больше не заботит, что ты обо мне думаешь. Но ты обязан прийти и забрать нас из этой тюрьмы. Ведь в том, что мы оказались здесь, есть и твоя вина. Ты – наш единственный путь к спасению.

Со всей своей вечной любовью,

твоя Айви

Айви затолкала ручку и бумагу обратно под подушку и прислушалась к тяжелому дыханию соседки. Та, наконец, уснула.

Девушка вспомнила темноглазую малышку, которая сегодня заходила в прачечную. При виде нее Айви пришла в ужас. Она уже видела в обители девчушек лет тринадцати, но этой девочке в робе, почти волочащейся по полу, не могло быть больше шести или семи.

И Айви приняла решение: если ей придется остаться в обители Святой Маргарет, не имея возможности помочь ни себе, ни Розе, то она приложит все усилия, чтобы защитить эту маленькую девочку. И будет противостоять Сестрам, занимаясь тем, что они больше всего ненавидели. Она заставит девочку с разбитым сердцем почувствовать себя любимой.

Когда взошло солнце, Айви, наконец, уснула. Ей снилось, что она сидит на плечах у отца, наблюдая за его длинными шагами; он руками придерживает ее за ноги. Она была счастлива; улыбалась всем прохожим со своей неприступной башни, а морской бриз развевал ее длинные рыжие волосы.

Глава 28

Среда, 3 апреля, 1957

Айви подняла взгляд от пресса для простыней. В дверях стояла девочка, которую она уже видела несколько недель назад. Тогда Айви какое-то время наблюдала, как та, встав на скамейку для ног, с трудом пыталась дотянуться до раковины. Маленькая, хрупкая фигурка, спутанные черные волосы и кожа желтоватого оттенка, которая, казалось, никогда не видела солнца. Айви решила, что малышке не больше семи. Затем, несколько дней спустя, девочка исчезла. Айви понятия не имела, куда; может, в счастливую семью, о чем она часто молилась по ночам. И вот, несколько недель спустя, девочка появилась снова. И выглядела даже бледнее, чем прежде.

Теперь она широко раскрытыми глазами оглядывала комнату, крепко стиснув перед собой маленькие ручки. Коричневая роба висела на худощавом тельце, словно шатер, из-под нее виднелись лишь крошечные лодыжки и узкие ноги в открытых сандалиях.

Айви наблюдала, как Матушка Карлин о чем-то говорила с Сестрой Фейт, опустив взгляд, когда монахиня ткнула пальцем в ее направлении. Она заставила себя сосредоточиться на работе, протаскивая вместе с Патрисией через пресс тяжелые раскаленные простыни, расправляя их, складывая, подготавливая для отправки в сушильную комнату. Когда рядом появилась Матушка Карлин, Айви почувствовала, как напряглось ее тело. Ощущая на себе оценивающий взгляд настоятельницы, девушка чувствовала, как деревенеют, теряя привычную ловкость, пальцы, а шипение прессов все больше напоминает змеиное.

– Мэри. – Дыхание Матушки Карлин коснулось ее шеи.

– Да, Сестра, – проговорила она, прекратив свое занятие.

– Приставь это дитя к работе. Она может возить простыни в сушильную комнату, чтобы вам не приходилось тратить на это время и бросать работу здесь. А по вечерам пусть спускается в гладильную комнату, чтобы принять и разделить выстиранное. Пусть Сестра Эндрюс вас отведет.

– Да, Сестра, – снова сказала Айви, заметив, что малышка подошла к ней ближе, инстинктивно отодвинувшись от Матушки Карлин.

– В ней сидит дьявол. – Лицо Матушки Карлин скривилось, словно она съела что-то горькое. – Если не сможешь приструнить ее, я найду того, кто сможет. Сейчас же принимайся за работу, – бросила она девочке, которая испуганно кивнула.

Айви с болью осознала, что все это время Патрисии пришлось мучиться одной. Когда Матушка Карлин ушла, она быстро повернулась, подхватив огромную простынь прежде, чем та коснулась пола. Случись подобное, и побоев им не избежать. И непроизвольно вскрикнула, сжав зубы, когда раскаленный хлопок, обжигая, коснулся кожи.

Девочка взглянула на нее и потянулась, чтобы помочь, сдвинув простыню с руки Айви. Та благодарно кивнула, и малышка едва заметно улыбнулась уголком рта.

Она пристально смотрела, как Айви и Патрисия складывали влажные простыни, добавляя их к груде таких же, уже лежащих на дощатом столе. Айви бросила взгляд на Сестру Фейт, которая что-то штопала, потом взглянула на девочку. Несмотря на явную запущенность, малышка была красива. Темно-карие глаза, опушенные длинными ресницами, смотрели так пристально, что порой казалось, будто девочка затерялась в своих мыслях. В ней чувствовалась внутренняя сила. Расправив плечи, выпрямив спину, высоко подняв голову, она так внимательно наблюдала за каждым движением Айви, будто бы от этого зависела ее жизнь.

Сама же Айви пыталась сосредоточиться на работе, но в голове ее крутилось множество вопросов. Почему девочка оказалась здесь? Очередной ребенок, рожденный в стенах обители? Бродяжка, подобранная на улице? Малышка чистотой не отличалась; застарелая грязь въелась под ногти, проникла в складки кожи на сгибе локтей. Костлявые ручонки были все в синяках, а из-под забранных рукавов коричневой робы торчали пожелтевшие бинты, покрытые пятнышками засохшей крови. Они напомнили Айви воробьиные яйца, которые отец порой находил в гнезде на дубе, что рос во дворе дома.

У Айви кружилась голова от возложенной ответственности. Работа в прачечной была достаточно тяжела и для двадцатилетней женщины, не говоря уж о ребенке. Рабочий день начинался в шесть утра и заканчивался в восемь вечера. И два коротких перерыва на еду. Но пища была такой скудной, что после нее живот начинал урчать еще сильнее. Айви знала, что самой юной девушке, которая здесь работала, исполнилось четырнадцать, и дни той, в основном, состояли из постоянной борьбы с тяжелыми механизмами, сильной жары и бесконечных повторов изнуряющих действий. И не понимала, как сможет справиться с работой это хрупкое создание.

Айви, протянув руку, нажала на кнопку, выключая пресс. И принялась вместе с Патрисией грузить простыни на стоящую рядом тележку. Девушка пыталась понять, как же сделать так, чтобы эта работа оказалась по силам малышке. Ей самой с трудом удавалось протащить тележку через прачечную и дальше по коридору к сушильной комнате, не ударившись обо что-то или не опрокинув ее. Тележка была старой, а от веса простыней еще и тяжелой, с большими, неуклюжими колесами и грубой, выщербленной ручкой. В комнате, находящейся в конце длинного коридора, каждую мокрую простыню нужно было осторожно переложить на сушильные рельсы, а затем поднять к потолку всю платформу. Айви посмотрела на худенькую девочку, понимая, что той придется нелегко. Но если малышка проявит достаточно ловкости, то, может, все и получится.

Айви толкнула тележку, сделав девочке знак следовать за собой. Та мгновенно оказалась рядом. Пока тележка, скрипя и громыхая, катилась по комнате, мимо десятков девушек, в молчании работавших у раковин, малышка пристально наблюдала, запоминая, как Айви постоянно поправляет и выравнивает ее, заставляя двигаться прямо. Когда они добрались до двери, Сестра Фейт повернулась к Сестре Эндрюс и протянула той связку ключей.

– Поторопись! – рявкнула Сестра Эндрюс, когда Айви повернула ручку и вытолкнула тяжелую тележку в коридор.

Она повторила движение, чтобы убедиться, что девочка запомнила. Здесь нужна была сноровка. И обе понимали, что, если девочка сделает что-то не так, ее накажут. Малышка, казалось, читала мысли Айви. А та умоляла взглядом: «Смотри внимательно!», и девочка кивала в знак того, что поняла.

Сестра Эндрюс двинулась впереди них по коридору к сушильной комнате, открыла тяжелым железным ключом дверь и встала у выхода. Расшатанная тележка, стуча, катилась по черно-белой плитке, ржавые колеса громко стонали от напряжения. Никто не произнес ни звука. Айви двигалась быстро, но осторожно, чтобы не врезаться в стену. Добравшись до сушильной комнаты, она еще раз показала, как повернуть тележку, потом отодвинулась и отдала ручку девочке, чтобы та попробовала. Поначалу, когда Айви только начинала возить тележку, ей редко удавалось повернуть ее с первой попытки. Малышка справилась со второго раза, и, вцепившись в ручку обеими руками, провезла простыни через порог во влажную комнату сушки. Как только Айви с девочкой оказались внутри, Сестра Эндрюс вышла обратно в коридор и, со стуком захлопнув дверь, заперла их внутри.

Айви взглянула наверх. С двенадцати потолочных вешалок свисали сотни простыней, паря в воздухе, словно призраки на метлах. Она быстро прошла в угол комнаты, где оставалась последняя пустая вешалка. Отцепила шнур от крюка, и, быстро перебирая руками по веревке, спустила ее вниз. Затем взяла с тележки одну из простыней. Оказавшись впервые без посторонних глаз, Айви опустилась на корточки и заговорила с малышкой.

– Их нужно складывать ровно, иначе будут такие складки, что даже глажка не поможет. И работать следует быстро, – проговорила она, раскладывая простыню на вешалке. – Мы довольно быстро складываем столько простыней, чтобы заполнить тележку. И нужно, чтобы ты вернулась вовремя, чтобы их забрать.

Девочка кивнула, но промолчала. И начала помогать Айви, одну за другой стаскивая влажные простыни с тележки и расправляя их поверх деревянных прутов вешалки. Айви наблюдала за ее работой. Руки малышки двигались быстро, и она внимательно следила за Айви, чтобы увериться, что все делает правильно. Несколько раз девушка открывала рот, чтобы задать один из множества мучивших ее вопросов, но всегда одергивала себя, не желая лишний раз расстраивать малышку. Наконец, она все же решилась задать один, безопасный.

– Как тебя зовут? – мягко улыбнувшись, спросила она.

– Эльвира, – тихо ответила девочка.

– Приятно познакомиться, Эльвира. Я Айви, но тебе лучше звать меня Мэри. Это имя дала мне Матушка Карлин. Теперь каждый вечер мы будем возвращаться в эту комнату, снимать с вешалок сухие простыни, складывать и отправлять вниз по скату в гладильную комнату. – Айви указала на маленький люк в стене.

Малышка снова кивнула, и Айви повезла расшатанную тележку к узкой двери в коридор.

– Эльвира, сколько тебе лет? – спросила она.

Но прежде, чем девочка смогла ответить, щелкнул отпираемый замок, и дверь резко распахнулась. Казалось, с лица Эльвиры схлынули последние краски.

– И чем, во имя Господа, вы занимаетесь? – бросила Сестра Эндрюс, ее круглые щеки вспыхнули от злости. – Мне рассказать Матушке Карлин, как вы праздно болтали, пока другие трудились в поте лица?

– Нет, Сестра. Простите, Сестра, – пробормотала Айви, толкая тележку. Эльвира семенила за ней следом, как испуганная мышь. – Матушка Карлин попросила показать девочке гладильную комнату, – добавила она, – чтобы она знала, куда идти вечером.

Сестра Эндрюс тяжело вздохнула и окинула их взглядом, затем развернулась и направилась к темной лестнице в конце коридора. Включила тусклый свет и начала спускаться; каблуки ее ботинок глухо стучали по ступенькам.

Айви обернулась, знаками показывая Эльвире держаться ближе к перилам. Когда они спустились, Сестра Эндрюс сняла с пояса связку ключей и открыла тяжелую дубовую дверь. Айви бессознательно взяла Эльвиру за руку, чтобы провести между гладильными прессами. В комнате царила невыносимая духота. У каждого пресса размером с обеденный стол стояла девушка в коричневой робе. Все с покрасневшими лицами и огромными животами, двигаясь так ловко, как только позволяло их положение, толкая горячие гладильные прессы вверх и вниз над разложенными простынями. Сестра Эндрюс остановилась возле огромного стального ската и повернулась к девочке.

– Этот скат ведет сюда из сушильной комнаты. Каждый вечер, как только прозвонит колокол, ты будешь спускаться сюда, принимать и складывать в корзину сухие простыни. – Она указала на огромную корзину из ивовых прутьев с колесами, стоящую в дальней части комнаты. – Потом, готовясь к утру, будешь поровну делить простыни между девушками. Думаю, дитя, тебе не нужно объяснять, что случится, если работа не будет выполнена, как должно?

– Нет, Сестра, – прошептала Эльвира, голос ее был едва слышен в окружающем шуме.

– Тогда поставь тележку у двери, – посоветовала Айви.

– У какой? – спросила Эльвира, бросив взгляд на маленькую дверь в дальнем конце комнаты, а затем на другую, уже большего размера, в противоположной стороне.

– Говорить будешь, когда к тебе обратятся, – бросила Сестра Эндрюс, отвесив девочке оплеуху. – У этой черной двери. Твоей глупой голове не пристало даже думать о какой-либо другой двери. Мы же не ошиблись, отправив тебя спать к азиатам? Говори, дитя. – Она подошла ближе, и Эльвира съежилась.

– Нет, Сестра, – пролепетала она, так сильно сжав пальцы, что они совершенно побелели.

Айви взглянула на маленькую дверь. Ходили слухи, что та вела в туннели под домом. Девушка никогда не видела, чтобы кто-то ей пользовался, а Патрисия предупреждала любой ценой избегать даже упоминания о том, что же может за ней скрываться. Она говорила, что слышала разговоры о туннеле, ведущем к резервуару и кладбищу, насквозь пропахшем смертью.

Оставшуюся часть дня Эльвира работала усердно и спокойно, делая все точно так, как показала ей Айви. Девушка ожидала, что малышка начнет уставать и медлить, жаловаться на стертые ладони или боль в плечах. Но жалоб не было, и к концу первой недели она, казалось, привыкла к непосильной работе. Когда Сестры не смотрели, Айви ей помогала, не испытывая ни малейшего раздражения, просто надеясь сосредоточиться на чем-то еще помимо своих мыслей.