Текст книги "Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]"

Автор книги: Эмиль Офин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

ЛЕТНИЙ ДЕНЬ

Рассказ

Ночью Ольга проснулась.

Домик дрожал мелкой ритмичной дрожью, тонко дребезжали оконные стекла, по стене ползло расплывчатое пятно света; на мгновение стали видны прислоненные к двери бамбуковые удочки, завешенные простыней Ольгины платья, портрет хозяина дома – застывшее в принужденной улыбке усатое лицо под старомодным котелком. Потом наступила тишина, но через минуту домик опять затрясся, занавески на окнах посветлели, на них заколебались тени кустов и деревьев.

– Цивилизация… Черт знает что такое, – раздался сонный голос мужа. – Даже в глуши нет от нее спасения. Всю рыбу распугают…

Когда по стене проползло одиннадцатое по счету пятно, стало опять тихо и темно. Но Ольга больше не смогла уснуть; она лежала с открытыми глазами и прислушивалась к шорохам, доносившимся из сада; под порывами ветра кусты сирени стучали в окно, и казалось, будто кто-то просится в комнату.

В шесть часов утра муж встанет, поднимет салфетку и, увидев приготовленные с вечера яйца и простоквашу, довольно пробормочет: «Все в ажуре». Простоквашу он будет тянуть прямо из кувшина, откинув голову и зажмурив глаза, а яйца – чтобы не разбудить Ольгу – бесшумно проковыряет ногтем и, прежде чем есть, обязательно понюхает и сморщит нос. Потом он возьмёт удочки, складной стул, завернет шею полотенцем и уйдет на озеро. Ольге стало тоскливо: впереди бесконечный летний день.

Она было обрадовалась, увидев у хозяев однажды томик Оливии Уэдсли; на обложке – картинка: высокого роста мужчина, обняв за плечи стройную женщину, уводит ее куда-то вдаль, к полыхающему закатом горизонту. Ветер развевает их плащи, играет выбившимся из-под шляпки локоном. «Интересно», – подумала Ольга. Но оказалось не так уж интересно: на каждой странице волосы у женщин восхитительные, платья изумительные, улыбки обворожительные, и героини только и делают, что вздыхают, переживают и трепещут. Дочитав книжку, Ольга еще раз посмотрела на обложку. Куда же он привел ее? В какие-то затененные шторами комнаты, где «царит убаюкивающий прохладный покой». Ольга положила книгу на место, на покрытый вязаной салфеткой комод…

В комнате посветлело.

Ольга Оперлась на локоть и посмотрела на мужа. Он спал раскинувшись поверх одеяла; из-под полосатой пижамы округло выступал живот.

Что привлекло ее в этом человеке?.. Выпускной бал в институте совпал с шестидесятилетием профессора Турина. Произносились речи, оркестр играл туш, окна актового зала были широко раскрыты, и за ними – белая ленинградская ночь; светлые платья девушек на набережной, четкие силуэты подъемных плавучих кранов, и в пролете разведенного моста – бледное небо, прочерченное желтой полоской зари, догорающей над заливом. Чувство полной свободы владело Ольгой: позади годы упорного труда – зубрежка, дешевенькие платья, жесткая койка в общежитии, поспешные завтраки всухомятку, бессонные ночи перед сдачей курсовых проектов. Профессор Турин познакомил ее с племянником: «Это моя лучшая ученица. Будет отличным инженером».

Геннадий на восемь лет старше ее. Он тогда уже был старшим бухгалтером крупного завода.

Ольге дали назначение в Новосибирск, но Геннадий «нажал где надо», и все получилось «в ажуре» – Ольга никуда не уехала. Через два месяца они поженились.

Геннадий с первого дня знакомства окружил Ольгу заботой и вниманием. С годами его отношение не изменилось. Вот и сейчас – он спит на неудобной узкой кушетке, а ей предоставил широкую хозяйскую кровать. Ольга избавлена от всяких хлопот: они снимают комнату с полным пансионом, а их сын, трехлетний Толик, живет на даче у дяди.

Хозяйка кормит Ольгу и Геннадия тяжелой деревенской едой – сало, каша, свинина; даже курица фаршируется кусочками шпика, а перец – в каждом супе. Утром хозяйка осторожно просовывает голову в дверь и, убедившись, что Ольга уже проснулась, говорит всегда одну и ту же фразу: «Топрый тень. Что вы шелаете на опет, Олька Николаевна?»

Тоскливое чувство усилилось. Ольга повернулась к стене и долго глядела на выцветшие обои, под которыми обозначались кромки неплотно пригнанных досок. Вспомнился свой дом – тисненые обои, гитара с темно-голубым бантом; Геннадий, любитель антикварных вещей, купил где-то по случаю эту гитару, работы испанского мастера Маркоса. Один вечер он потренькал, глядя в самоучитель по цифровой системе, и больше к гитаре не прикасался – только заказал чехол и старательно написал на нем свою фамилию: у него привычка метить вещи. На его письменном столе лежит кожаная папка с золотым оттиском – «Дипломная работа О. Н. Калашниковой». За четыре года надпись потускнела, а кожа потеряла блеск и кое-где потрескалась, хотя Геннадий в солнечные дни прикрывал папку газетой.

За стеной часы хрипло пробили шесть раз. Кушетка под Геннадием заскрипела, он зашаркал домашними туфлями, зевнул.

Ольга закрыла глаза и сделала вид, что спит.

– Топрый тень, Олька Николаевна. Что вы шелаете на опет?

– Ну какая разница, делайте что хотите, Марта Августовна, – с трудом скрывая раздражение, ответила Ольга.

Она стояла у пятнистого трюмо, заключенного в потемневшую дубовую раму с нелепыми завитушками, и разглядывала свое лицо.

Кожа гладкая, и на щеках румянец. Но вот около глаз уже морщинки – совсем такие, как на папке с ее дипломным проектом. Откуда в двадцать семь лет морщины? «Что за фантазия ехать на лето в какую-то деревню! – вспомнила она слова Беллочки Брянцевой, жены директора мебельной фабрики. – Ребенок чудно устроен – на шикарной даче профессора Турина. Слава богу, можно подумать о себе. Мало ли что твой Геннадий любит рыбную ловлю. Тоже мне спорт! Теннис и танцы – вот настоящий спорт. Твой муж совершенно не считается, что в деревне ты постареешь и расплывешься. Отдыхать нужно только в Сочи».

Беллочка уже девять лет замужем; она «выскочила» сразу после школы. Муж исполняет все ее желания. У Беллочки постоянный пропуск в Дом кино, билеты на премьеры ей приносят домой, а на футбол и в магазины они с Ольгой ездят на служебной «победе» Брянцева.

Ольга неприязненно подумала о Геннадии: «Сам растолстел и хочет, чтобы я тоже расплылась». Она обеспокоенно оглядела в зеркало свою фигуру и заметила, что её халат завязан полотенцем, – утром она не могла найти пояска и взяла, что попалось под руку.

Ольга осмотрелась: неубранная постель, один чулок лежит на полу, другой – вместе с резинками свешивается со стула, платье брошено в ногах на кровати. «Где же, однако, пояс от халата?.. Ах, да не все ли равно…» Ольга присела к столу и подперла рукой щеку. В комнате хозяев тикали стенные часы, маятник однотонно постукивал, и это действовало на нервы – так же, как и доносящееся со дзора кудахтанье. На столе лежало начатое письмо к Беллочке; в нем всего пять строк, больше Ольга не могла придумать, – теперь эти строчки посыпаны яичной скорлупой.

Ольга откусила от пирожка, нехотя пожевала и положила пирожок на тарелку. «Сходить к Геннадию на озеро, что ли?» Она сняла халат и начала медленно одеваться.

Вокруг городка пологие холмы, горбатые поля со следами старого межевания; между хуторами аккуратные тропинки и дорожки. По берегу небольшого озера заросли лозняка и ольшаника, на спокойной воде редкие всплески рыбы, блеск стрекоз. Городок – одна вымощенная крупным булыжником широкая улица: вывески на эстонском и русском языках – «Райком», «Аптека», «Парикмахерская»; столовая, где за кружкой пива обсуждаются местные новости; почта, на которой знают в лицо всех адресатов.

За неделю, прожитую здесь, Ольга успела привыкнуть к ленивой, прогретой солнцем пыльной тишине городка. Но сегодня, едва выйдя на улицу, она почувствовала необычайное оживление. Жители стояли группками в тени тополей и, показывая руками на продавленный булыжник мостовой, переговаривались.

Проходя мимо пивного ларька, Ольга прислушалась.

Продавец – подвижной усатый дядька в белой неопрятной куртке, —высунувшись чуть не до пояса из окошка, горячо говорил своим клиентам:

– Даже зимой понаедут отдыхающие. Я буду продавать не пятьдесят кружек в день, а пять бочек!

– Подожди считать барыши, – может, еще никакой воды не найдут и курорта не будет.

– Ну, это дудки! Ночью приехало несколько партий, – продавец показал волосатой рукой на поцарапанный булыжник. – Стали бы сюда попусту гонять тракторы, да еще с прицепами! Когда я работал буфетчиком в Кисловодске…

Ольга медленно шла вдоль улицы. Домики кончились, булыжник – тоже. Теперь на мягкой дороге были отчетливо видны глубокие следы металлических гусениц. Солнце жгло голову и плечи. Ольга раскрыла зонтик, разрисованный островерхими пагодами и крылатыми драконами.

Из елового леска, куда сворачивали следы тракторов, доносился скрежет и характерный прерывистый стук работающей лебедки. Ольга остановилась.

– Еще новости, – вслух сказала она и пожала плечами.

Однако свернула с дороги и пошла к леску.

На поляне вокруг буровой вышки стояла толпа. Мальчишки влезали на гусеницы тракторов, норовили потрогать рычаги лебедки и глиномешалки, повиснуть на вздрагивающих шлангах насосов. Мужчины стояли поодаль, заложив пальцы в проймы жилетов и сдвинув на затылки шляпы, обменивались замечаниями. По желобу, от устья скважины, с бульканьем и плеском несся бурый от измельченной породы глинистый раствор. И Ольге сразу представился весь его путь: сейчас он пойдет в отстойный желоб, а потом, освобожденный от породы, – в приемный чан. Вот его подхватили насосы, и он вновь устремился в рабочую, затем в бурильные трубы; через отверстия в долоте глинистый раствор сильными струями ударит в забой – охладит долото, подхватит измельченную породу и опять – наверх…

– Отойдите, мадам, в сторонку. Вы можете сильно перепачкать платье.

Это сказал пожилой рабочий в комбинезоне, синей фуражке с лакированным козырьком и клетчатом платке, повязанном вокруг шеи. Он говорил с акцентом: «Отойтите, матам».

Ольга послушно сделала шаг назад.

«Почему – мадам?» – с неожиданной обидой подумала она.

Из брезентовой палатки вышла женщина в солдатской гимнастерке, заправленной в короткую темную юбку, из-под которой были видны колени сильных загорелых ног, Ее обветренное лицо казалось заспанным.

Женщина сердито оглядела зрителей и громко сказала пожилому рабочему:

– Юрис, зачем вы разрешаете ребятам лезть на шланги? А ну, марш оттуда. Этого еще не хватало.

Толстяк со спиннингом под мышкой, с пивными бутылками в карманах полотняного пиджака, насмешливо крикнул:

– Товарищ командирша, какую воду вы ищете, и от чего она будет помогать?

Женщина прищурилась,

– От многих болезней. В том числе и от алкоголизма.

В толпе засмеялись.

Женщина скользнула внимательным взглядом по манометру на щитке около поста бурильщика и строго сказала парню, управлявшему лебедкой:

– Прибавь обороты, Вася. Грунт мягкий, и проходка только начата, можно придавить посильнее.

«Эта – не мадам», – подумала Ольга, Она повернулась и медленно вышла из леса.

* * *

– Геня, сколько денег нужно израсходовать, чтобы дать человеку высшее образование?

– Вопрос. – Геннадий бросил на тарелку куриную косточку и вытер салфеткой пальцы. – Надо посчитать.

– Вот и посчитай. Допустим, тридцать рублей стипендия…

– Стипендия. Стипендия – просто… – Он поднял глаза к потолку и быстро сосчитал: – Пять лет – шестьдесят месяцев – тысяча восемьсот рублей.

– Так много?

– Много… Капля в море! – Геннадий снисходительно похлопал Ольгу по руке. – Мы, экономисты, считаем не так. – Он начал загибать пальцы. – Зарплата преподавательскому и обслуживающему составу, содержание учебных зданий и общежитий – отопление, освещение, газ, водопровод, оборудование лабораторий, наглядные пособия…

Геннадий загнул десятый палец и, желая усилить впечатление, заметил:

– Мы, экономисты, можем подсчитать даже потенциальные убытки, которые несёт государство. Здоровый, трудоспособный человек пять лет потребляет, ничего не производя. – Он крякнул, вытер полотенцем губы. – Все в ажуре. Я прилягу, а ты посиди со мной, дорогая. Люблю, когда ты рядом.

Но Ольга постояла, подумала. Потом надела ситцевое платье и спортивные туфли.

– Я иду в лес собирать грибы, – сказала она и нахмурилась.

Лучи солнца, пробиваясь сквозь хвою, уже не жгли; к лесному аромату примешивался резкий запах отработанных газов солярового масла.

Буровая еще работала, но зрители разошлись. Теперь у лебедки стоял пожилой рабочий Юрис, а рыжий бурильщик Вася сидел на лесенке зеленого вагончика и чистил картошку; по Васиным губам Ольга догадалась, что он насвистывает, но свиста не было слышно: его заглушал скрежет вращающегося ротора.

Выступающая над ротором квадратная труба почти не уходила в скважину. Юрис шевельнул рычагом, отпуская тормоз лебедки, – нагрузка на долото увеличилась, скрежет стал глухим и натужным.

– Юрис! Неужели вы не видите, что дизель зря расходует солярку? Нужно менять долото!

Ольга отвела густую еловую ветвь и увидела остальную часть поляны. У входа в палатку уже знакомая Ольге женщина связывала в узел простыню с бельем. Ей помогала беловолосая девочка лет восьми, с веселыми глазами и облупившимся от загара носом.

Шум дизеля смолк. Ольга услышала стрекот кузнечиков в траве и песенку, что насвистывал Вася, – это был вальс «В лесу прифронтовом».

Подошел Юрис, вытирая руки ветошью.

– Какое толото поткотовить, Анна Ивановна? Женщина хотела ответить, но передумала: она повернула голову к Васе.

– Ну, какое?

Тот перестал насвистывать и покраснел.

«Эх, ты, – подумала Ольга, – нужно посмотреть по геолого-технологическому наряду, в какой породе идет бурение. Сейчас она ему это скажет».

Но Анна Ивановна не сказала этого. И Вася тоже не вспомнил про наряд. Он подошел к желобу, зачерпнул глинистый раствор и медленно растер его между пальцами. Потом вытянулся перед женщиной, словно отвечал урок.

– В растворе осколки гранита, Анна Ивановна. Вон даже колют кожу, – он показал пальцы и вытер их о спецовку. – Долото нужно ставить трехшарошечное мелкозубчатое.

Юрис одобрительно кивнул.

– Я сам так тумал.

– Молодец, Василий, – похвалила Анна Ивановна. – Только зачем пачкать спецовку? – Она взяла из рук Юриса ветошь. – На, оботри.

Ее глаза опять прищурились, как днем, когда она разговаривала с толстяком рыболовом, и Ольге показалось, что насмешливый взгляд Анны Ивановны обращен в ее сторону. Она осторожно отпустила еловую ветвь и, неслышно ступая по мху, пошла прочь.

Тени деревьев удлинились. Впереди между стволами сосен горели последние отсветы солнца – багровые и холодные. В тишине отчетливо прозвучало далекое «ку-ку, ку-ку».

Ольга присела на ствол поваленной березы, отломила от нее веточку и начала машинально обрывать листья.

Мальчишка… Наверно, только что распростился со школьной партой, а разбирается правильней Ольги в деле, которому она училась столько лет… «Это моя лучшая ученица. Будет отличным инженером». Будет… И на что ушли эти годы? На пустые разговоры о кимоно, о новой мебели, о джазовых пластинках и еще черт знает о чем. «Отдыхать нужно только в Сочи». От чего отдыхать?..

Когда-то в белые ночи Ольга бродила с веселой компанией однокурсников по задумчивым набережным Невы, где знакома каждая гранитная скамья. Тогда были надежды, цели… Где эти мечты? Где друзья? И почему она, Ольга, числится – а может, уже не числится? – в пыльных списках как механически выбывшая… Отовсюду.

Кто виноват… Геннадий? Но ведь не было случая, чтобы он препятствовал ее поступлению на работу. «Работать? Смотри, как хочешь, дорогая. Тебя никто не торопит». И она не торопилась, находила разные оправдания: сначала – зима, в темные морозные утра неприятно рано вставать, подожду весны; потом не хотелось уезжать с юга в дождливый промозглый город – думала: «Что у меня, в самом деле, семеро по лавкам. Успею».

Внезапно пришла новая успокаивающая мысль – Толик! Ну конечно, это из-за него… Ольга облегченно вздохнула, но тут же подумала, что сын никогда не связывал ей руки. Постоянно его опекают бездетные старики Турины.

Из глубины леса опять донеслось печальное «ку-ку, ку-ку».

«Вот и я, как кукушка, подбрасываю детей в чужие гнезда». А сколько волнений, радостей, огорчений было связано с появлением ребенка… У Ольги пропало молоко, и Геннадий бегал в консультацию, сам подогревал рожки с молоком – все это с виноватым видом, испуганным лицом. Ему пришлось взять отпуск зимой, а потом он все лето торчал в городе, а Ольга отдыхала на Рижском взморье, в санатории «Мать и дитя». Подробности их жизни, на которые она раньше не обращала внимания, теперь всплыли в ее памяти; сколько раз на письменном столе у Геннадия она видела толстые папки с надписью: «Годовой отчет артели «Прогресс». Тогда ей не приходило в голову, почему Геннадий просиживает ночи над составлением отчетов какой-то артели, в которой он не служит…

Ольга подумала о муже с внезапно подступившей нежностью: и вовсе у него не такой уж большой живот. Сама виновата, надо заботиться, следить, чтобы не наедался перед сном. Ну, он любит свои удочки, крючки, просиживает дни на озере – это его отдых, он его заслужил…

Солнечный свет погас. Воздух стал сиреневым и влажным. Вершина одинокой ели четко обрисовалась на потемневшем небе, напоминая конус буровой вышки. Ольга поежилась и встала.

На ветке молодой березки висела лампочка, соединенная проводами с трактором; вокруг нее крутилась мошкара, вспыхивали крылья ночных бабочек. Вася сидел на таком же, как у Геннадия, раскладном стуле, положив локти на ящик, заменяющий столб. Юноша часто и ожесточенно хлопал себя ладонями по шее, по лбу.

Ольга подошла и заглянула через Васино плечо. На ящике лежал, придавленный камушками, геолого-технический наряд; в глаза бросались строчки, подчеркнутые красным карандашом.

Вася повернул голову, удивленно поднял рыжие брови.

– Вы кто?..

– Извините… – смутилась Ольга. – Я – просто так, заинтересовалась вашей работой. – Она хлопнула себя по щеке.

Вася засмеялся.

– Едят, проклятые. А вы – разбираетесь? Ольга провела пальцем по красным черточкам.

– На этой глубине залегает порода, способная поглощать раствор. Наряд предупреждает: может прекратиться циркуляция.

– Ого!… – Юноша быстро встал и придвинул Ольге стул. Он покраснел и, помявшись, доверительно сказал: – Это, знаете, еще только моя вторая скважина… Я как раз сижу и думаю: что, если и впрямь прекратится циркуляция?

Ольга посмотрела в растерянные Васины глаза, на его наморщенный мальчишеский лоб. Такой вот, наверно, была она сама на первой производственной практике. Ей захотелось подбодрить паренька.

– Я в свое время так же переживала, – серьезно сказала она. – Знаете, был случай – пустота оказалась где-то рядом со скважиной, и в стенках образовались каверны, через них уходил раствор. И ведь знала же, что надо делать, а тут совсем растерялась – бегаю от лебедки к ротору и чуть не плачу! А рабочие спокойненько подняли инструмент на несколько труб и пустили в скважину известь – она залепила каверны. Буровой мастер смеется и докладывает, что все, мол, в порядке, разрешите продолжать бурение, товарищ будущий инженер.

Вася слушал Ольгу, приоткрыв рот.

– Вы кончили институт? Сразу после школы поступили? Я тоже хотел осенью сдавать, а выходит, надо хоть год поработать: у кого производственный стаж – скорей принимают. Так Анна Ивановна говорит.

– В мое время было проще…

– И зря. Приходили случайные люди и учились неизвестно для чего.

Перед Ольгой стояла сама Анна Ивановна. Из-за ее спины выглядывала белоголовая девочка.

Вася поспешно объяснил:

– Мы вот познакомились, Анна Ивановна. Это – инженер…

– Догадываюсь. – Анна Ивановна опустила на стул узел с бельем, без любопытства оглядела Ольгу, протянула ей руку. – Круглова. – И повернулась к девочке. – Иди спать, Марина, уже поздно. Я сама развешу белье.

Ольга назвала свою фамилию. Кое-как завязался сдержанный разговор. Выяснилось, что у них есть общая знакомая – Лиза Малкииа.

– Мы ведь вместе кончали, – сказала Ольга. – Где теперь Лиза?

– Работает в Ленинграде, в управлении; я ее виде-ла совсем недавно… Жаловалась, что ей до зарезу не

хватает водобурильщиков.

Ольга покраснела: «Сейчас спросит, где я работаю..» Но Анна Ивановна не спросила. Она только с легкой усмешкой заметила:

– Как же это: вместе учились, живете в одном городе – и не встречаетесь? Лиза – молодец, защитила кандидатскую.

– Вероятно, по злектрокаротажу? – поинтересовалась Ольга. – Помню, она еще в институте говорила об этой теме.

Теперь Анна Ивановна смотрела уже с откровенной насмешкой.

– Электрокаротаж – давно пройденный этап. Сейчас можно исследовать скважины, пользуясь радиоактивными свойствами горных пород.

Ольга пробормотала что-то, но Анна Иваноана перебила ее:

– Кстати, нейтронный каротаж хорошо определяет присутствие водорода. Это совершенно недоступно злектрокаротажу. Для нас, водобурильщиков, – это клад.

Ольга уголком глаза видела Васю. Парень восторженно смотрел на Анну Ивановну ловил каждое её слово.

Наступило молчание. Ольга понимала: необходимо что-то сказать, и не находила слов. Анна Ивановна покосилась на узел с бельем и, прикрыв рот рукой, тихонько зевнула.

Молчание становилось тягостным. Ольга поежилась,

– Что-то прохладно… Я, пожалуй, пойду,

– Да, уже поздно и прохладно, – с готовностью подтвердила Анна Ивановна. И равнодушно добавила: – Рада была познакомиться с коллегой.

«Даже не пригласила к себе, – с горечью думала Ольга, пробираясь по темной лесной тропинке. – И права, ни к чему. Очень я ей нужна – такая… испанская гитара».

В том, что Лиза Малкина защитила кандидатскую диссертацию, было что-то очень обидное. Лизка, Лизка! Ведь она всегда клянчила у Ольги конспекты по химии.

Ольга споткнулась о пенек и больно ушибла ногу. Она нащупала в темноте этот пенек, села на него и заплакала.

* * *

За дощатой стенкой хрипло пробили часы. Геннадий потянулся и сбросил одеяло. Заметив, что жена не спит, он сморщил свое полное, румяное лицо и плаксиво сказал:

– Крючок… Я вчера выудил корягу и сломал свой самый лучший крючок.

Ольга промолчала. Она лежала, закинув руки за голову, и смотрела в потолок. Геннадий встревожился.

– Что с тобой, милая? Ты вчера так поздно гуляла, я не дождался тебя и уснул. Может, ты простудилась?

Ольга отрицательно мотнула головой. Геннадий успокоился. Он поднял салфетку и принялся за простоквашу. Жмурясь и причмокивая, рассказал, что вчера вечером на озере познакомился с одной женщиной.

– Белье. Они его полоскали. Пока дочка ловила мальков, мамаша прочла фамилию на чехле спиннинга и поинтересовалась, не родственник ли я профессора Турина. Мир тесен! Оказывается, она тоже училась у моего дяди. Я, конечно, рассказал о тебе, какая ты у меня умница, а она задавала всякие ханжеские вопросы – почему ты не работаешь и так далее. В общем, женщина чем-то неприятная, у нее манера щурить глаза – как у нашего трестовского ревизора.

Ольга молчала.

Геннадий вытащил из кармана сломанный крючок и задумчиво уставился на него.

– Девочка. Представь себе, она спит с матерью в брезентовой палатке. Кашель? Об этом нет и речи. Коричневые толстенькие ножки и ямочки на щеках. – Он вздохнул. – Наш Толик живет в таких условиях и не вылезает из бронхоаденита…

Геннадий покосился на жену и, заметив, что у той дрожат ресницы, прикусил язык.

– У тебя усталый вид, милая. Тебе нужно отдохнуть. Послушай-ка меня, возьми удочку, пойдем на озеро. Рыбная ловля – лучший вид отдыха. Кстати, я хочу прихватить с собой вот эту книжку, взял у хозяев. Ты, кажется, читала ее. О чем там?..

Ольга потянулась за халатом, нащупала ногами шлепанцы. Когда она встала, халат распахнулся. Ольга нервно осмотрелась.

– Что ты ищешь, милая? Поясок? Вот же он, на самом видном месте.

Дверь тихонько скрипнула.

– Топрый тень. Что вы шелаете на опет, Олька Николаевна? Мошно сашарить курицу или…

Ольга не сняла – сорвала с себя халат и отшвырнула его в сторону. Испуганная Марта Августовна попятилась и поспешно прикрыла дверь. Томик Оливии Уэдсли выскользнул из пальцев Геннадия и стукнулся об пол.

Ольга выдернула из-под кушетки чемодан, сорвала со стены простыню, накинула на себя первое попавшееся платье. В чемодан полетели белье, туфли, юбки…

Геннадий смотрел на жену испуганно и растерянно, потом хлопнул себя по лбу.

– Толик… Болван, что я наделал! – Он взял Ольгу за руку и заглянул в глаза. – Успокойся, прошу тебя. Если б Толик заболел, дядя немедленно дал бы знать… Ах, какой я болван…

Ольга хотела что-то сказать, но, поглядев на виноватое лицо Геннадия, обмякла и тяжело села на кровать.

– Прости… Истеричка я. Глупо. Но неужели ты ничего не понимаешь? Ты – самый близкий мне человек?

Геннадий вздохнул с облегчением и успокаивающе сказал:

– Почему нет, я все понимаю, милая. Ну не волнуйся, я уверен, Толик здоров, все в ажуре. Ольга подняла на него сухие усталые глаза. – Нет – не все…

* * *

Солнце медленно поднималось над лесом, его лучи были еще розовыми и слабыми. В мелком сосняке на холмах сквозь редкую поросль просвечивал чистый белый песок. На листьях придорожных кустов еще блестела роса.

– Геня, возьми чемодан в другую руку.

Держась за руки, они молча прошагали до самого полустанка, и, только когда Ольга уже стояла в вагонном тамбуре, Геннадий, морща лоб, сказал:

– Работа… Ну что же, если она так тебе необходима… Я же не спорю, но почему такой пожар? Подождала бы, пока кончится мой отпуск. Я бы устроил тебя на хорошее, спокойное место – нажал бы где надо, и все было бы в ажуре. Тебя ведь никто не торопит.

– Нет, торопит.

Держась за поручень, Ольга наклонилась для прощального поцелуя.

Геннадий долго смотрел вслед поезду.

– Скажи пожалуйста, кто бы мог подумать…