Текст книги "Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]"

Автор книги: Эмиль Офин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

ВОДИТЕЛЬ ПЕРВОГО КЛАССА

Рассказ

1. «ВОТ ЭТО МАСТЕР!»

Он стоял на перекрестке двух улиц, прислонившись спиной к заклеенной афишами круглой тумбе, и следил за проходящими машинами. Был предвечерний час, когда в учреждениях кончаются занятия и панели полны народу.

Человек не обращал внимания на прохожих. Глубоко засунув руки в карманы старенького кожаного пальто, он задумчиво глядел вслед автомобилям, разбрызгивающим смешанную с грязным снегом воду.

Машины шли через перекресток сплошным разноцветным потоком – грузовые, легковые, автобусы, и в том, как они уверенно пересекали рельсы, поворачивали или застывали на мгновенье, пропуская, словно заранее сговорившись, друг друга, чувствовался железный порядок налаженного движения большого города.

Но вот какая-то светло-серая «победа» замешкалась под светофором, и сразу же всё пришло в смятенье – раздались звонки трамзаев, скрип тормозов, сердитые окрики шоферов.

Регулировщик включил желтый свет и вышел из своей будки. Он организовал неизвестно откуда моментально взявшихся добровольцев, и машину «на руках» откатили к панели.

На перекрестке восстановился порядок, а около неудачливой «победы» сразу же образовался кружок любителей уличных происшествий.

Владелец машины – пожилой гражданин в хорошем драповом пальто и сдвинутой на затылок фетровой шляпе – суетился вокруг открытого капота, неуверенно ощупывая то одну, то другую часть двигателя; и оттого, что он этой же рукой часто поправлял сползающее с переносицы пенсне, лицо его вскоре покрылось грязными масляными пятнами.

Окружающие наперебой подавали советы, но ничего не помогало; лоб человека в пенсне покрылся мелкими капельками пота, а «победа» упорно не хотела заводиться.

Некоторые иронически замечали;

– Понакупили себе машин, а обращаться не умеют. Интеллигенция!

Нашлись и помощники.

Подросток в кожаном шлеме и мотоциклетных перчатках, волнуясь, предложил:

– Давайте, дяденька, проверим искру – и заведется как дважды два… Есть у вас отвертка?

Дрожащими от нетерпения руками он снял карболитовую крышку прерывателя, поднес конец провода к корпусу мотора и замкнул отверткой контакты. С провода соскочила длинная голубоватая искра и, легонько щелкнув, исчезла.

– Искра есть, а не заводится. Ничего не понимаю… Должно было получиться как дважды два… – смущенно пробормотал подросток.

Человек покинул свой пост у афишной тумбы, подошел к машине и взял у подростка отвертку.

– Где же тебе понять, сынок, если ты души этой механики не знаешь, – заметил он спокойным хрипловатым голосом. – А ну, граждане, посторонитесь…

– Куда лезешь, старикан, – обиделся кто-то, – здесь поумнее тебя разобраться не могут.

Человек снизу вверх посмотрел на насмешника и строго сказал:

– Насчет ума – это здесь ни к чему, – он повернулся к владельцу машины. – Смотрите сюда, уважаемый, и ты, «дважды два», гляди, почему твоя искра не помогает.

Человек концом отвертки несколько раз отвел подвижной контакт прерывателя.

– Так и есть. Видите, молоточек на оси туго ходит, и пружинка не успевает притягивать его к наковаленке. А почему? Да потому, что ось хоть раз в год и хоть одной каплей масла смазывать надо.

Он вынул щуп для измерения масла и дал стечь двум каплям на ось молоточка. Потом закрыл прерыватель, вставил на место провод и спрятал руки в карманы:

– Заводите, уважаемый, и поезжайте на здоровье. Владелец машины неуверенно тронул пенсне и сел в кабину. И едва он нажал на педаль стартера, как мотор фыркнул, прокашлялся и плавно зашипел на малых оборотах.

Раздались восхищенные возгласы:

– Вот это мастер!

– Силен старик!

Владелец обрадованно воскликнул:

– Что же мы стоим? Садитесь, пожалуйста, я подвезу вас, куда прикажете; из-за меня вы потеряли время. – Он любезно распахнул дверцу.

– Некуда мне торопиться, – вздохнул человек. – Я пойду поброжу еще немного.

– Постойте же! Я не могу так отпустить вас, дорогой мой спаситель. – Владелец машины посмотрел на свои грязные руки и огляделся – Гениально! Все равно мне в таком виде явиться в клинику абсолютно невозможно. Вон закусочная, там есть, наверно, кроме полотенца и мыла, еще что-нибудь. Прошу вас со мной… Нет, нет, я категорически настаиваю… – он запер машину и, подхватив под руку своего нового знакомого, повел его в закусочную.

Покончив с умыванием, мужчина поправил пенсне и протянул гладкую белую руку.

– А ведь мы с вами собратья по профессии, – улыбнулся он. – Вы – автомобильный доктор, а я – доктор медицинских наук. Зовут меня Подольский, Борис Григорьевич. А вас?

– Иванов, Василий Кузьмич, водитель первого класса, – с достоинством ответил старый шофер.

Борис Григорьевич усадил шофера за столик.

– Ну, по-стариковски – черного кофе с лимоном, а? – Он потер озябшие руки. – Прошу прощения, Василий Кузьмич, вы в настоящее время работаете где-нибудь?

– Нет, не работаю, – вздохнул Василий Кузьмич, – не принимают.

– Как, такого специалиста?.. – возмущенно воскликнул Борис Григорьевич.

Старый шофер еще глубже вздохнул и огорченно пожевал губами:

– На пенсию вышел я, уважаемый. Дочка с зятем говорят: «Живи, ни в чем тебе отказу нет». А как жить, когда у них внучонка даже не уродилось, чтобы старому утешиться? Ходил туда, сюда, на работу не берут: силы нет, мол, у тебя настоящей, государство обеспечило – сиди дома, отдыхай. Ну, мое дело, конешно, сторона, а только сердце не терпит. Вот второй год маюсь – хожу по улицам, на машины гляжу. Ведь тридцать пять лет я на них выездил…

– Понимаю… – сочувственно кивнул Борис Григорьевич. Он задумчиво тронул пенсне и вдруг просветлел. – Гениально! А что, если я вам предложу на моей машине работать? Это же выход для вас и для меня! Ну ее к богу, машину эту! У меня от нее постоянно руки грязные, и все друзья и родственники почему-то считают, что я их обязан подвозить. Послушайте, дорогой Василий Кузьмич, поступайте ко мне. Я вас зарплатой не обижу, и работы немного: вот меня – в клинику, да жену – в театр или там к портнихе, да с Марфушей – на базар. Вот и все. А?

Старый шофер насупился и отрицательно покачал головой:

– Спасибо вам за вашу доброту, уважаемый Борис Григорьевич, только дело это для меня неподходящее. Посудите сами: я водитель первого класса, механик, в революцию на броневике воевал, и вдруг – к портнихе да на базар… Не лежит у меня душа к этому. Извините.

– Ну, как знаете. – Борис Григорьевич встал и кивнул официантке.-Желаю вам, Василий Кузьмич, найти работу по сердцу. А меня не забывайте, в случае чего – заходите: центральная детская больница. Буду душевно рад. Честь имею…

Василий Кузьмич посидел еще немного, не спеша допил кофе и хотел уже уходить, когда в закусочную вошли двое парней в полушубках. Они заняли соседний столик, продолжая начатый еще, видимо, на улице разговор:

– Нет уж, этот номер Митрошкину не пройдет! Пусть на этом автобусе Пушкин работает, а меня калачами не заманишь. Две жигулевского откройте, дорогая!

– А чем ты, Федор, не доволен? – спросил второй парень. – Автобус шикарный – шелковые занавески, плюшевые сиденья, радиоприемник. Все чин по чину.

Первый презрительно скривил губы:

– Занавесками сыт не будешь. Автобус-то этот раз в неделю выезжает, когда экскурсия либо иностранцы наш завод осматривать надумают. На нем ноль целых шиш десятых заработаешь. Дураков нет, чтобы менять самосвал на эту кручину. Пусть Митрошкин сам и ездит.

Василий Кузьмич встал и подошел к парням:

– Извините, сынки, мое дело, конешно, сторона, но я-то, одним словом, водитель первого класса…

Парни дружелюбно оглядели суховатую фигурку Василия Кузьмича:

– Ну, если шофер – другое дело. Садись, угостим. Василий Кузьмич покраснел:

– Нет, я не за этим… Мне бы насчет работы. Вы тут про автобус говорили…

Шофер хлопнул рукой по столу и засмеялся:

– Чинно! Вот эта работа как раз по тебе, отец. Имею с Митрошкина магарыч! Садись, батя, пиши адрес.

2. КРИТИКА

Автобус действительно требовался редко – иногда он целую неделю не выходил из гаража. Но Василия Кузьмича это не смущало. Каждое утро, ровно без двадцати минут восемь, он появлялся в проходной и предъявлял свой пропуск.

Василий Кузьмич шагал по необъятной заводской территории, держа под мышкой завтрак, завернутый дочерью в пергаментную бумагу. Брать из дому завтрак не было необходимости: рядом с гаражом помещалась заводская столовая, а свободного времени у Василия Кузьмича было сколько угодно, но это правило сохранилось у него еще с тех пор, когда он ездил на настоящем рейсовом автобусе.

Придя в гараж, Василий Кузьмич клал завтрак под сиденье, вешал пальто в кабину и начинал проверять масло, воду и бензин. Потом он доливал аккумулятор и запускал на несколько минут мотор. Вдоволь насладившись ровным гулом всех шести цилиндров, Василий Кузьмич забирался в кузов огромной двенадцатиметровой машины и стирал пыль с плюшевых сидений и с блестящих хромированных поручней.

Так было первые дни, пока он не утолил свою страстную тоску по машине, но так как бензин и масло почти на расходовались, вода не убывала и уровень электролита в аккумуляторе не понижался, Василию Кузьмичу все это надоело, и он начал оглядываться.

Гараж был небольшой – на десяток машин, но запущенный до крайности: со стен свисали клочья паутины, цементный пол был покрыт липкими масляными пятнами, в смотровой яме плескалась вода, и шоферы, когда им нужно было просматривать машину снизу, чертыхались и бросали туда доски, старью колесные диски и всё, что попадалось под руку, чтобы не работать стоя в воде.

Заведующий гаражом, Митрошкин – маленький юркий человек с круглым сытым лицом, в шапке-ушанке и черном пальто с каракулевым воротником—появлялся в гараже по утрам. Он быстро раздавал выписанные путевые листы и талоны на бензин и сразу же уходил. Вечером он забегал на несколько минут – собирал путевые листы и вяло ругал за что-нибудь шоферов. Где он проводил весь день, было неизвестно.

Василий Кузьмич начал с того, что вычерпал из ямы воду и выкинул оттуда всю дрянь. Потом завел старенький пикап, побросал в него ржавые диски, обломки рессор и другой металлический хлам, валявшийся в гараже, и отвез все это на заводскую свалку. Обратным рейсом он завернул в столярный цех, набрал опилок и выпросил несколько деревянных реек. Опилками он засыпал пол, а из реек сколотил решетку и положил ее на дно ямы. Когда два часа спустя он сгреб опилки, на полу не осталось ни одного масляного пятна.

За этими хлопотами незаметно промелькнул день, а когда шоферы вернулись с работы, они не узнали своего гаража: пол блестел, паутина со стен исчезла, и матовые шары под потолком, которые раньше были черными, теперь сверкали белизной, заливая помещение мягким, не утомляющим глаза светом.

– Вот это номер! – восхищались шоферы, – Ай да наш водитель первого класса!

А Федор – парень, который дал Василию Кузьмичу адрес завода, – гордо бил себя в грудь:

– Это ведь я, братцы, нашел Кузьмича! Чинный старик, не то что Митрошкин, который полный день на барахолке торчит.

– Правда, – заметил Петя, шофер легковой машины, – я как-то еду, смотрю, перед универмагом толпа народа – открытия дожидают, И Митрошкин наш там толкается; я его по желтой шапке сразу узнал.

– Вот что, братва, – авторитетно заявил Федор, – с сегодняшнего дня чтобы все было чинно – машины от снега очищать во дворе и в яму с грязными сапогами не лазить. Понятно?

Несколько позже явился Митрошкин. Он не заметил никаких перемен, быстро собрал путевки и ушел.

На следующий день водителей ждал новый сюрприз.

Когда они готовили машины к выезду, вдруг раздался хорошо знакомый баритон московского диктора. Это Василий Кузьмич включил радиоприемник автобуса и открыл двери кузова, чтобы всем было слышно.

– Кто позволил аккумуляторы разряжать? – накинулся на него Митрошкин.

– Много ты в аккумуляторах понимаешь, я же их каждое утро подзаряжаю, – резонно ответил Василий Кузьмич. – А ты небось не озаботился в гараже радио устроить, чтобы люди перед работой известия послушать могли.

– А я предлагаю не нарушать…

– Тихо! – гаркнул Федор. – Ноту передают!

Когда все машины разъехались, Василий Кузьмич надел свое кожаное пальтецо и неторопливо пошел в проходную.

Начальник охраны, стройный парень с комсомольским значком на гимнастерке, выслушав старого шофера, замотал головой:

– Нет, фотографии из личных дел вынимать воспрещается.

Василий Кузьмич оглянулся на вахтеров и, наклонившись к уху начальника охраны, что-то зашептал.

Глаза комсомольца загорелись. Он засмеялся и хлопнул старого шофера по плечу:

– Здорово придумал, Кузьмич! Пойдем в клубный корпус, я сам тебя к художнику сведу – он мне дружок. Так вернее будет.

Вечером, забежав в гараж, Митрошкин услышал громкий хохот. Шоферы, собравшись у доски объявлений, неудержимо смеялись.

При его появлении все вежливо расступились, и зав-гар понял, почему водители смеются. На доске была вывешена большая карикатура: среди толпы у дверей универмага Митрошкин отчаянно пробивается вперед, уличные часы показывают без пяти минут одиннадцать, а внизу надпись: «Вот чем некоторые граждане занимаются в рабочее время».

– Кто разрешил повесить это безобразие! – завопил Митрошкин и протянул руку к рисунку.

Федор быстро закрыл своей широкой фигурой доску объявлений и хмуро сказал:

– Насчет безобразия чинно сказано, а трогать – не смей, потому что это называется – критика. Понятно?

3. МАРТОВСКИЙ ВЕТЕР

Солнце ярко сияло в прозрачном высоком небе. С крыш падали звонкие капли, но внизу снег не таял: стоял сильный мороз, резкий ветер гнал сухую колючую поземку.

Василий Кузьмич сидел в заводской столовой и грел пальцы о стакан чая. Рядом лежал принесенный из дому завтрак. Входная дверь хлопнула, и вместе с клубами пара вбежала девушка. Она была в одном платье, только шерстяной платок, покрывающий голову, перекрещивался на груди и был завязан сзади большим узлом.

Светлая прядка волос прилипла к вспотевшей от быстрого бега щеке.

Девушка встала в очередь в кассу. Она нетерпеливо переступала ногами в маленьких серых валеночках и все время торопила стоящих впереди.

Василий Кузьмич дождался, пока она отдала талоны официантке, забрал свой чай и пересел за ее столик.

– Здравствуй, дочка, – сказал он, улыбаясь всеми морщинами, – можно мне тут присесть? Я поругать тебя хочу.

– Меня? – удивилась девушка. – За что же?

– За то, что по морозу голышом бегаешь. Мое дело, конешно, сторона, только так ведь простудиться насмерть можно, – Василий Кузьмич пожевал губами и вздохнул. – Была у меня младшенькая, такая же, как ты, красавица и вот этак же озоровала. Ну, простудилась и померла…

Дезушка испуганно взмахнула длинными ресницами и сочувственно поглядела на Василия Кузьмича. Принимая от официантки тарелку супа, умоляюще попросила;

– Любочка, миленькая, тащи сразу второе.

Она, обжигаясь, начала быстро есть и очень серьезно сказала:

– Я не озорую – необходимость заставляет: в пальто бежать тяжело, а перерыву всего один час. – Лицо ее озарилось светлой нетерпеливой улыбкой. – Вот пообедаю и побегу в ясли сына кормить.

– Так ты, дочка, мамаша, стало быть? – удизился Василий Кузьмич.

Она гордо кивнула, но вдруг нахмурилась. – Люба, а нельзя ли мне манную кашу с молоком или сырники. Мне острого нельзя.

– А что я сделаю, Аленушка, раз в меню нет, – развела руками официантка.

Василий Кузьмич покачал головой:

– Слушай, дочка, ведь ясли у седьмого корпуса – отсюда девятьсот метров, я по спидометру знаю. Это почти километр.

– Вот потому и бегаю без пальто, – кивнула Аленушка. – Да не я одна, – она сделала широкий жест рукой.

Василий Кузьмич огляделся. Он легко насчитал за соседними столиками десятка полтора так же торопливо обедающих женщин.

Старый шофер нахмурился и вдруг строго сказал:

– Без меня никуда не уходить.

Он встал и быстро вышел из столовой, провожаемый удивленным взглядом Аленушки.

Через несколько минут Василий Кузьмич вернулся. Он вышел на середину столовой и, сняв с головы шапку, внятно сказал:

– Которые здесь женщины, одним словом, кормящие, после обеда будут доставлены в ясли и потом обратно до цеха.

– Полно шутить! – раздался чей-то удивленный голос.

– Ты что же это – впрямь, отец? – спросила высокая молодая женщина.

Василий Кузьмич обиженно пожевал губами:

– Стар я шутки строить. Ешьте, не торопитесь, машина подождет.

Холодный мартовский ветер налетел резкими злыми порывами, гоня перед собой белую сухую поземку. Но двенадцатиметровый красавец автобус, наполненный довольными, смеющимися женщинами, плыл, словно корабль в бурю, по необъятной заводской территории. Он только презрительно пофыркивал своим стосильным мотором, да шелковые занавески легонько колыхались на ходу.

Звуки нежного вальса витали внутри сверкающего лаком и никелем кузова. Василий Кузьмич вертел ручку радиоприемника и сердито бормотал себе под нос:

– Аккумуляторы, Много ты в них понимаешь, копеечная душа.

За пять минут до гудка автобус подкатил к цеху. Василий Кузьмич отодвинул застекленную дверку и строго сказал:

– Которая тут у вас будет за старшую, подпиши путевку.

Высокая женщина – та самая, что спрашивала, не шутит ли он, – быстро подошла к кабине:

– Сейчас я тебе подпишу…

Она крепко обняла старого шофера и звонко расцеловала в обе щеки.

– А ну, бабы, давайте подписывайте все!

– Да ну вас… – отмахивался Василий Кузьмич, – мое дело сторона… Смотрите, завтра не опаздывать. Я люблю порядок.

4. «МОЕ ДЕЛО СTOPOHA…»

– Вам куда, гражданин?

– Да мне бы, милая, нужно увидать товарища Подольского, Бориса Григорьевича.

– Профессор здесь не принимает. Приходите в поликлинику по вторникам и пятницам.

– Профессор, скажи пожалуйста, – покачал головой Василий Кузьмич, – мы с ним когда познакомились, он еще доктором медицинских наук был.

Рыжеволосая девица бросила на старого шофера любопытный взгляд и засмеялась.

– Вы совершенно не разбираетесь в медицине, гражданин. – Она спрятала в стол помаду и зеркальце, закрыла регистрационную книгу и, шурша складками накрахмаленного халата, вышла из-за белого барьера. – Доктор – это значит просто доктор, а если медицинских наук, так это уже профессор. Понятно?

– Непонятно, – качнул головой Василий Кузьмич. – По-твоему выходит, что простой доктор не знает медицинских наук. Как же он людей-то лечит?

Девица покраснела и задумалась. Потом снисходительно махнула рукой:

– Вам без образования не понять этого нюанса. Я иду к профессору. Что ему передать?

– Скажите, что Иванов спрашивает, водитель первого класса.

Борис Григорьевич встал навстречу Василию Кузьмичу. Он крепко пожал его руку и усадил в кресло.

– Это гениально, что вы решили меня навестить, дорогой мой спаситель! Нелли Семеновна, пусть нам дадут черного кофе с лимоном. Выпьем с морозца по-стариковски, а?

Василий Кузьмич смущенно сказал:

– Вы извините, Борис Григорьевич, что ваше время отнимаю. Я вот зачем пришел: поскольку вы детский профессор, так, стало быть, должны знать, какие блюда нужно кормящим матерям готовить, – он вынул из кармана блокнот и положил на стол. – Вы уж сделайте такое одолжение, напишите все тут, как полагается.

Профессор удивленно поправил пенсне, но ничего не спросил, достал перо с золотым наконечником и принялся быстро писать.

Принесли кофе. Василий Кузьмич отхлебнул несколько глотков, согрелся и осмелел.

– Есть еще большая к вам просьба, Борис Григорьевич, – он встал и почтительно одернул пиджак, – приехать к нам на завод и с нашими женщинами потолковать, как должны себя кормящие матери сохранять. Одним словом, вроде лекции…

– Да вы сидите, сидите, Василий Кузьмич, – поспешно сказал профессор и тоже встал. – Вы что же, на заводе каким-нибудь культсектором ведаете?

– Да нет, мое дело, конешно, сторона, только ведь нехорошо, когда кормящие мамки по морозу бегают в одних платьишках и питаются чем ни попало. Вы уж объясните им это как следует, уважаемый Борис Григорьевич… А насчет оплаты я уже с завкомом договорился, и машину за вами пришлют…

– Да это все не имеет никакого значения, – махнул рукой профессор. Он поправил пенсне и как-то по-новому, очень внимательно посмотрел на старого шофера. – Я обязательно приеду. Давайте уточним день и время.

Прощаясь со старым шофером, профессор вышел в коридор и сказал рыжеволосой девице:

– Проводите товарища до машины, Нелли Семеновна, и скажите водителю, чтобы доставил Василия Кузьмича, куда он укажет.

Бориса Григорьевича сразу окружили люди в белых халатах и куда-то увели.

Василий Кузьмич подмигнул Нелли Семеновне:

– Вот мы и дотолковались, а ты говоришь – по вторникам и пятницам. Я твой нюанс, милая, лучше тебя понимаю.

В гараже на Василия Кузьмича налетел Митрошкин:

– Ты что же это, любезный, используешь доверенный тебе транспорт не по назначению? Тебе известны правила движения – параграф шестнадцатый, пункт «ж». Кто давал распоряжение болтаться на автобусе по заводу…

Василий Кузьмич посмотрел в колючие глазки Ми-трошкина и, как всегда спокойно, сказал:

– Этот пункт говорит, что водителям запрещается использовать транспорт в личных целях. А я разве для себя – я же для общества. – И, пожевав губами, добавил – Эх ты, пункт «ж».

Митрошкин озадаченно заморгал глазами, а Василий Кузьмич повернулся и пошел в столовую.

Толстый, гладколицый человек в белой куртке перестал щелкать костяшками счетов и вопросительно уставился на вошедшего в конторку старого шофера.

– Вы, что ли, гражданин, здесь за главного будете? – спросил Василий Кузьмич.

Суровый тон, каким был задан вопрос, оказал действие – человек встал и поправил белый колпак.

– Ну я, допустим. А в чем дело? Василий Кузьмич прищурился:

– А какое у вас, поваров, бывает звание или, к примеру, категория?

– У нас бывают разряды, – озадаченно ответил человек. – Я вот – повар первого разряда.

Василий Кузьмич улыбнулся и протянул руку:

– Тогда другое дело, можем с тобой разговаривать. Я – водитель первого класса, Иванов. Будем знакомь!

– Иванов! – воскликнул повар и хлопнул себя по колпаку. – Так это ты и есть женский заступник? Про тебя, друг, слава идет по всему заводу. Садись, садись, Василий Кузьмич, милости просим, – он подошел к двери. – Полина! А ну, живо тещи нам по стаканчику чайку с лимоном! Закуривай, Василий Кузьмич, рассказывай, зачем пожаловал? ;

– С тобой познакомиться, Егор Егорыч, – усмехнулся старый шофер, – ведь тебя знаменитым поваром славят.

– А что же, – приосанился польщенный Егор Егорович, – я, слава богу, сорок лет у плиты простоял; еще в ресторане господина Иванова картошку чистил, ни дна ему ни покрышки».

– У Иванова? Скажи пожалуйста, – почтительно качнул головой старый шофер. – Стало быть, ты любое блюдо изготовить можешь?

– А как же? – окончательно расцвел повар. – Вот, к примеру, французская кухня – беф-брезе, консомэ, фрикасе, почки миньер, соус тартар, крокетт-де-валяй…

– Постой, постой, – отмахнулся Василий Кузьмич, – а ты манную кашу с молоком или картофельное пюре со сметаной, в морковном соусе, умеешь варить?

– Да ты что, товарищ Иванов, шутить надо мной изволишь? – обиделся толстяк.

– Никак не шучу, – строго сказал старый шофер, – вот твои меню за целую неделю нарочно собрал. Покажи мне, где тут хоть одно блюдо, которое бы женщинам подошло по их кормящему положению; они кашу манную просят, а им де-валяй с перцем приносят. Как ты об этом думаешь, французская кухня?

Повар сдвинул колпак и смущенно потер лысину.

– Прав ты, товарищ Иванов, моя оплошка. Недоучёл я этого.

– Ну, то-то, – примиренно кивнул Василий Кузьмич и вытащил блокнот: – Вот тебе список всех блюд, какие кормящим мамкам требуются…

– Да что же, я сам не знаю, – покраснел повар.

– А ты не гордись. Это знаешь кто писал? Доктор медицинских наук; у них в лечебном деле такое звание, вроде нашего с тобой первого разряда считается. Понятно? – Василий Кузьмич призадумался, потом сказал: – И вот еще что. Мое дело, конешно, сторона, только нехорошо получается, когда кормящие женщины в кассу в очереди стоят и своих отдельных столиков не имеют. Ведь это же, Егор, пустяк наладить.

Шеф-повар проводил своего гостя до самого выхода из столовой. Возвращаясь, он остановился у столика, за которым обедал его приятель, прораб отдела капитального строительства завода.

– Ты видел, Матвеич, кого я сейчас провожал, знаешь, кто это?

– Еще бы не знать, – усмехнулся прораб. – Осенью мне двенадцать тонн цемента привезли и свалили под дырявым навесом. А к ночи дождь пошел…

– Ну и что ж, пропал цемент?

– В том-то и дело, что нет: Василий Кузьмич спас – привез из гаража на своем автобусе брезенты и укрыл. Я у него потом спрашиваю: «Как ты додумался, отец?» А он отвечает: «Мое дело, конешно, сторона, только нехорошо ведь добру-то пропадать».