Текст книги "Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]"

Автор книги: Эмиль Офин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

3

Люди поднялись вместе с солнцем. Степь, освеженная росой, лежала широко вокруг. Птицы пели и ворковали на все голоса.

Завтрак был короткий. Надя то и дело поторапливала мужчин:

– Ешьте поскорее, да так, чтобы до вечера не чаевничать. Останавливать машину не буду.

В последний момент, когда мотор, чуть подрагивая, урчал, готовый к дороге, Надя небрежно сказала попутчику:

– Садись, что ли, в кабину. Ехать будем весь день. А вид у тебя того…

Но ехать весь день не пришлось.

Часа через два, когда миновали какой-то поселок и дорога пошла в гору, Надя вдруг начала нервничать. Она снизила скорость и осторожно вела машину, тревожно прислушиваясь. Тяжело перевалив через холм, грузовик покатился по инерции, и освобожденный от нагрузки мотор заработал вхолостую. Он работал по-прежнему плавно, но теперь в его обычный гул вкрался посторонний сухой звук – так в далеком селе бывает слышна колотушка ночного сторожа.

Рука попутчика легла на руль рядом с загорелой рукой Нади.

– Остановите!

Она повернула к нему встревоженное лицо.

– Ты тоже слышишь?

– Да, остановите немедленно. – Он решительно повернул ключ зажигания. На щитке вспыхнула и погасла красная лампочка. Машина остановилась у обочины. Наступила тишина.

* * *

– Тимошка, у нас авария – застучал подшипник. Почему так вышло, я пока еще не знаю, но сейчас надо решать, что будем делать. Починить я это не могу: надо открывать мотор, а как его ремонтировать? Обидно, конечно, ездим с начала войны, такого еще не бывало! – Голос Нади зазвенел, подбородок дрогнул. Но она быстро справилась с собой и сердито продолжала: – Отъехали мы без малого триста километров, не возвращаться же назад. А впереди Курган, до него километров около двадцати осталось. Двигаться сами мы не можем, стало быть, выход один: ждать попутную машину и, как это ни тошно, проситься на буксир.

Тимка поскреб в затылке. Он казался расстроенным больше Нади.

– А в Кургане что?

– Как что? Нужен станок, баббит… Я добьюсь. Мы обязаны доставить груз, как всегда, ко времени, я дала слово Катерине Власовне ездить без аварий.

Тимка беспомощно оглядел пустынную степь и грустно развел руками.

Попутчик не участвовал в этом разговоре: он был чужой. Сидя на краю придорожной канавы, он сосредоточенно рассматривал Тимкину спину. Наде показалось, что он любуется его новым ремнем. Такой же ремень, новенький и хрустящий, опоясывал солдатскую гимнастерку Андрея в последний вечер… Как трудно было разжать пальцы, отпустить тот ремень! Если б сейчас, в тяжелую минуту, был бы рядом он – родной, сильный человек, умелый шофер, скромный и молчаливый, чем-то похожий на этого…

– А ты что скажешь, товарищ?

Вопрос девушки вывел попутчика из задумчивости.

– Как у вас с инструментом? – спросил он.

– С каким инструментом?

– С монтажным. Торцовые девятнадцатимиллиметровые ключи есть?

– Инструмент полностью.

– Покажите.

Тимка бросился к машине, вытащил брезентовую сумку с гаечными ключами. Попутчик внимательно осмотрел набор и сказал просто:

– Ремонт сделаем здесь. Дальше пойдем своим ходом.

– Ты?.. Ты сможешь это сделать? – удивленно спросила Надя. Но она и сама уже поняла: он сделает, он справится. – Что мы должны?

– Помогать мне.

– Ну, так командуй.

– Хорошо. – Он встал. – Масло и воду спустить. Передок поднять на домкрат и закрепить чем-нибудь… ну, хоть вон те камни можно взять. Колеса снять, чтоб

;Не мешали, капот тоже долой и снимайте головку блока.

'Вы, Тимофей, когда управитесь с колесами, помогайте Надежде Степановне, а потом придете ко мне под машину. – Попутчик покосился на Тимкины ручищи. – Если что не будет поддаваться, силы не применять – спросите у меня.

Солнце палило нещадно. Проходящие машины обдавали пылью и бензиновым перегаром, но люди не обращали на это внимания. Они понимали, что судьба послала им настоящего мастера, знающего душу мотора, и работа спорилась.

Вот уже головка цилиндров лежит на подножке автомобиля, Тимка с любопытством заглядывает в таинственное нутро двигателя, но попутчик не дает передышки, окликает его, и Тимка послушно лезет под машину. Здесь не так жарко, но капли не успевшего стечь масла падают на лицо, слепят глаза.

Когда сняли картер – скопление магистральных трубок, фасонных гаек, зашплинтованных крест-накрест проволокой, сетки фильтров, отвисшие прокладки, – все это хозяйство представилось Тимке безнадежно запутанным и сложным. Он тяжело вздохнул.

– Понимаешь, у меня брат выписался из госпиталя. Он вместе с Надиным Андреем ушел на фронт. Андрей тогда же, в сорок первом, погиб, а брат без ноги остался. Ждет меня в Свердловске. Мы договорились у нас в райкоме с Катериной Власовной встречу ему устроить как фронтовику. Располагали его обратным рейсом в родное село привезти на машине. А машина вот…

– Тяните эту гайку, Тимоша. Не горюйте, успеем. Теперь проверните вал за маховик. Еще, еще… Стоп!

Уверенные пальцы попутчика потянулись к шатунному подшипнику и сильно качнули его. Раздался короткий сухой треск. Тимке он показался стоном человека, у которого врач нащупал больное место.

– Тащите вверх поршень, Надежда Степановна! Осторожно кольца! Ну вот, теперь все.

Попутчик вылез из-под машины. Его лицо и волосы были залиты маслом. В руке он держал крышку шатунного подшипника. Взяв из Тимкиных рук шатун, наложил крышку и молча протянул Наде. Тонкий слой серебристого металла был покрыт трещинами и раковинами. Местами он совсем выкрошился и открывал черное тело шатуна.

– Отчего бы это? – глаза Нади вопросительно смотрели на попутчика.

– Давно эта трехтонка ходит?

– С сорок первого. Началась война, все машины на фронт забрали. Эта была списана, нам ее эмтээсовские трактористы помогли восстановить. А двигатель совсем недавно из ремонта.

Ну вот, наверно, заливка была неправильно сделана или подгонка неаккуратная. Подшипник не расплавлен, а разбит.

Надя махнула рукой.

– Хоть разбит, хоть расплавлен – дело дрянь.

Тимка молча курил. Степь опоясалась по горизонту бледно-голубым знойным маревом, от земли поднимался удушливый жар, в траве лениво щелкали кузнечики.

Надя вновь с надеждой подняла глаза на попутчика и впервые увидела ряд его ровных белых зубов. Карие глаза светились мягко и успокаивающе: человек улыбался.

– Можно и мне закурить?

Тимка виновато, с поспешностью протянул кисет. Сворачивая козью ножку, попутчик сказал:

– Нужен костер, Тимоша. А вы, Надежда Степановна, налейте в картер бензина и вымойте масляный насос, а потом и картер. Тянуть не будем, до темноты нужно кончить.

Когда костер разгорелся и образовались уголья, попутчик сунул туда шатун. Через некоторое время баббит расплавился и стек. Тимка зачарованно следил за руками попутчика, Надя стояла перед костром на коленях: предчувствие, что сейчас произойдет нечто неожиданное, владело обоими.

– Тимофей, вам придется пожертвовать вашим новым ремнем.

Тимка хотя и не понял, для чего нужен ремень, но немедленно снял его и протянул попутчику. Тот попробовал ремень на ощупь, на зуб и удовлетворенно сказал:

– Настоящая кожа. Давайте на костер котелок с автолом.

Он отрезал небольшой кусок ремня и долго держал его в кипящем масле. Когда кожа остыла, свернул ее кольцом и вставил в шатун, заменив выплавленный баббит.

– Я слышала где-то, что можно ездить на ремне или на березовой коре, но всегда считала это шоферскими сказками.

– Это не сказка. Ремень выдержит порядочное расстояние, – серьезно сказал попутчик.

Тимка громко рассмеялся и подбросил в воздух фуражку. Надя неодобрительно посмотрела на него.

– Ведешь себя, как малец. – И, повернувшись к попутчику, сказала и с одобрением и с укором: – Эх, руки твои золотые! И подумать, что такой мастер по рынкам бродит, время пропивает, когда для фронта нужно ремонтировать столько машин…

Попутчик нахмурился и встал.

– Начинаем сборку.

И вот наступил момент, когда была завернута последняя гайка. Грузовик принял прежний вид. Тимке показалось, что Надя смотрела на машину, как врач смотрит на выздоравливающего больного, который подвергался сложной операции.

Поглядев на Тимку, попутчик напомнил Наде:

– У Тимоши брат в госпитале ждет, да и вы ведь спешите.

– Тимка, ручку!

Кожаный подшипник крепко держал вал, но Тимка плюнул на ладони, крякнул, ручка поддалась. Мотор нехотя фыркнул, закашлялся и вдруг заработал хорошо и ровно.

– Кидай инструмент в кузов, потом все уложим! Влезайте быстрей! Ну!..

Тимка едва успел вскочить на подножку. Надя тронула с места машину и погнала ее вперед. Замелькали столбы, зашуршали шины, и ни с чем не сравнимое чувство движения овладело людьми. Сумерки, раздвинутые светом фар, отступали в сторону. Тяжелый грузовик словно радовался возвращенной мощи.

Вот вдали заискрились огни Кургана, промелькнули фермы моста через реку Тобол. Окраинными улицами машина пронеслась по затихающему городу и полетела дальше, навстречу темному лесу.

4

На этот раз ночевать остановились в деревне. Хозяйки, радуясь новым людям, приняли их дружелюбно: машину разрешили поставить в крытый двор и, несмотря на поздний час, затопили баню. Надя достала из своих запасов кусок мыла и отдала его Тимке. Мыла не жалейте. Мазаные, ровно черти.

Особенно грязным оказался попутчик: руки его по локоть были перепачканы в масле, волосы слиплись.

Ольга, хозяйская дочка, полногрудая и румяная, блестя зубами, протянула Тимке березовый веник и фонарь.

– Попарься, работничек, смотри только, баню не свороти.

Тимка попытался обнять ее своими ручищами, но она огрела его веником, и уже откуда-то из темноты послышался ее смех.

Тимка бросился за нею.

Скинув одежду на скамейку у входа, попутчик вошел в баньку. Вскоре явился и смущенный Тимка. Большая шишка украшала его лоб.

– В темноте на колодец наткнулся, язви его! – объяснил он.

Через час все собрались в горнице большой пятистенной избы, сплошь застланной половиками. Против дверей висела увеличенная фотография молодого красноармейца в фуражке набекрень. В другом простенке висела фотография поменьше. На ней во весь рост стоял по команде «смирно» крупный мужчина в солдатской бескозырке, с длинными усами и георгиевским крестом на груди. У русской печи, занимающей чуть ли не половину горницы, хлопотала Ольга. Она уже успела переодеться в новое платье и накинуть на плечи пеструю косынку. Мать ее, еще не старая женщина, усадила Надю за стол рядом с собою.

– Вот одна и живу в хоромах. Ладно, хоть Оленька иногда проведать приезжает, она в городе в поварихах служит. Сын мой на фронте, и сам старый черт, – она кивнула на фотографию усача, – за ним увязался.

– Да ведь не молод, поди? – удивилась Надя. Женщина гордо усмехнулась;

– Пятьдесят пять стукнуло, а силен. Из лесу, бывало, один припрет воз с дровами. «Лень, – говорит, – запрягать – всего сто метров везти». Вот и этот ваш такой же породы, – она ткнула пальцем в Тимку.

Надя заметила Тимкину шишку и уже хотела было спросить о ней, но, взглянув на смеющуюся Ольгу, про-молчала, только укоризненно покачала головой.

– Прошу, гости добрые, с нами ужинать, – пригла-сила хозяйка. – Оленька, давай пельмени!

Ольга подцепила ухватом огромный котел. Тимка протянул руку:

– Давай помогу, царевна!

– Уйди, медведь, ошпарю! – грозно прошептала она. Тимка отдернул руку: он уже знал Ольгин характер.

Попутчик сидел в углу и перелистывал книгу, взятую с этажерки. На нем была нательная рубаха, заправленная в холщовые брюки. Лицо его было печально. Надя придвинулась ближе к хозяйке и, понизив голос, спросила:

– Есть тут у вас милиция или от военкомата кто-нибудь?

– Есть, при сельсовете. А тебе зачем?

– Да так… Путевой лист отметить нужно, – задумчиво сказала Надя и, поймав на себе удивленный неодобрительный взгляд Тимки, упрямо тряхнула головой: не твое, мол, дело. Потом встала и подошла к попутчику: – Почему не идешь к столу? Стесняться не к чему, ты сегодня поработал на славу. – Она взяла из его рук книгу и поставила на этажерку. Как бы между прочим спросила: – Подшипник твой до Свердловска выдержит?

– Может, и выдержит, – рассеянно ответил попутчик. Видно было, что он думает о чем-то своем.

– А если не выдержит? – с беспокойством спросила Надя.

– Не беда, повторим операцию. – Попутчик грустно улыбнулся. – Я же вас не брошу в беде: долг платежом красен.

Надя промолчала.

Тимка, внимательно следивший за этим разговором, громко позвал попутчика:

– Давай к столу, друг!

Чашки с брагой стояли около каждой миски. Надя отодвинула было свою, но Тимка взмолился:

– С нами, Степановна! Хоть один глоточек! – Он сидел рядом с попутчиком, развернув плечи во всю ширь.

Надя невольно усмехнулась:

– За что пить-то, какой праздник? Вдруг попутчик встал и сказал негромко:

– Выпьем за тех, кто на фронте. За ваших близких, чтоб они уцелели, вернулись…

– Дай-то, дай-то бог! – горячо откликнулась хозяйка и смахнула слезу.

Все подняли чашки, стали шумно чокаться.

– И за братишку, значит, моего, – обрадовался Тимка и одним глотком опорожнил чашку.

Только одна Надя почувствовала какую-то особую горечь, скрытую в словах попутчика, и мысли о погибшем Андрее оторвали ее от общего разговора, от ужина…

Встав из-за стола, устроились спать кто куда, не заботясь ни о каких удобствах, хотя Ольга и ее мать готовы были предложить гостям все, до последней тряпицы. Тимка, повинуясь Надиному взгляду, улегся рядом с попутчиком.

Уже засыпая, попутчик услышал слова, произнесенные Надей:

– Мастер он, золотые руки. Только странный какой-то… – И потом – Там горячая вода еще осталась?

Он хотел послушать, что она скажет дальше, но через минуту уже спал…

* * *

Когда попутчик открыл глаза, солнце заливало горницу. В доме было тихо. Некоторое время он не мог сообразить, где находится, но потом разом все вспомнил. Быстро оделся и вышел в сени. Там на гвозде висел его комбинезон, он был выстиран, рукав починен. В нагрудном кармане по-старому лежал конверт, он был сухой. Попутчик задумался, повертел конверт. Потом спрятал письмо в карман и вышел.

Тимка колол дрова. Под ударами топора чурки лихо разлетались в стороны. Сверху доносилось легкое постукивание. Это Надя, ловко орудуя молотком, чинила прохудившуюся крышу.

Попутчик спросил с огорчением:

– Почему меня не разбудили? Я бы тоже помог.

– Ты вчера наработался. – Надя спустилась по лестнице, придерживая юбку у колен, взяла из холодка глиняную крынку. – Выпей. Твоя доля осталась. Ты так долго спал, я думала, скиснет молоко. – Она помолчала, посмотрела, как он пьет, и, принимая от него пустую крынку, тихо сказала: —Жалко было будить.

Попутчик помедлил. Потом осторожно дотронулся до её руки.

– Вы стирали мою одежду, спасибо.

– Труд не велик, коль вода и мыло есть, А стирала, между прочим, не я-Ольга.

Надя сунула ему в руки молоток, круто повернулась и пошла в дом,

5

За Курганом начались леса.

Солнце перестало донимать. Лучи его ложились на дорогу длинными золотыми полосами. Вековые деревья образовали прохладный коридор. Мотор журчал приглушенно, в раскрытые окна кабины залетал встречный ветерок. Запахло хвоей, грибной прелью и валежником. Извилистая дорога шла по увалам, постепенно поднимаясь будто в самую синь неба, а потом вдруг сделала крутую петлю и полетела вниз. В лицо ударила прохлада. Впереди между стволами сосен блеснуло озеро, казалось, тракт падает прямо в воду.

Надя сказала попутчику:

– Здесь, у Кривого Колена, красивое место, передохнем, искупаться можно.

Тимка спал, раскинувшись на брезенте. Надя безжалостно растолкала его:

– Гляди, разоспался! Ночью-то что делал? Вторую шишку зарабатывал?

Тимка с нежностью прикоснулся к шишке на лбу и беззлобно сказал:

– Не сердись, хозяйка. И тебе вздремнуть бы не грех. Стирала, видно, до свету?

Надя вспыхнула и метнула быстрый взгляд в сторону попутчика. Тот стоял, прислонившись к сосне, и задумчиво глядел вдаль, и нельзя было понять, слышал он конец Тимкиной фразы или нет.

Минуту спустя донесся плеск и фырканье, Это Тимка уже плюхнулся в озеро. Надя сошла с дороги на узкую, косо отходящую в лес, поросшую травой просеку и опустилась на колени: спелые ягоды ковром устилали землю.

– Надя…

Попутчик в первый раз назвал ее по имени. Она перестала собирать ягоды и подняла на него глаза.

– Вам предстоит долгий обратный путь уже без меня. Боюсь, что все-таки вы не сумеете обойтись без настоящего ремонта.

– Тебе какая печаль? У тебя свои заботы.

Попутчик не ответил. Наступила пауза. Через минуту он продолжал:

– Если по дороге нам встретится МТС, остановимся: там есть оборудование и, конечно, найдется кусок баббита. Я сделаю настоящий ремонт. Это займет пять-шесть часов.

Надя встала с колеи, подошла к нему и протянула полную пригоршню земляники.

* * *

Слесари сбежались смотреть на машину, которая прошла больше двухсот километров на куске кожи вместо подшипника. Старый мастер держал в руке спрессованный обрезок Тимкиного ремня, твердый и блестящий, как отполированная сталь. Он с уважением смотрел на человека в комбинезоне.

– Твоя затея?

Тот стоял, слегка согнувшись над станком, не отрывая взгляда от сверкающей баббитовой стружки, и растачивал только что залитый им же шатун. Мастер внимательно следил за каждым движением его тонких перепачканных пальцев.

Попутчик выключил самоход, тщательно промерил расточку и снял шатун со станка.

– Дай-ка сюда. – Мастер придирчиво осмотрел заливку, вынул из кармана металлическую линейку, ударил по шатуну. Раздался чистый, мелодичный звон. – Федька, – обратился он к парню в спецовке, – гляди, учись. Вот это работа!

Надя, стоявшая тут же, вспыхнула, как будто хвалили ее. Какой-то слесарь, приподнявшись на носки, шепнул Тимке на ухо:

– Другой год я у Мироныча, но первый раз слышу, чтобы он кого так хвалил.

Мастер отдал шатун.

– Залил, как медник, расточил, как токарь. А шабрить как будешь?

– Как положено – по всей площади касания, – ответил попутчик.

Старик закрутил седой ус и вдруг сказал:

– Оставайся у меня работать.

– Это невозможно. Ехать мне надо.

– Жаль, – огорченно сказал мастер. Попутчик внимательно посмотрел на него.

– В чем ваша трудность, отец? Мастер оживился:

– Да вот достался нам трофейный станок для шлифовки цилиндров. Месяца полтора, как привезен. Надо бы пару-блоков расточить – глядишь, еще бы два трактора в дело пустили. Да станок, понимаешь, какой-то заморский, мы таких сроду не видали.

– «Краузе», наверно? Горизонтальный полуавтомат с эксцентриковым шпинделем?

Мастер даже приоткрыл рот:

– Точно говоришь, «Краузе»! Стало быть, знаешь станок-то?

– Знаю. Наверчено там порядочно. Карборунды есть?

– Есть, есть, – поспешно сказал мастер, – вместе со станком привезены, целый ящик.

– А слесарь найдется, чтобы вместо меня помочь Надежде Степановне шатун на место поставить?

– Залитый да расточенный чего не поставить? – откликнулся кто-то из ребят.

Мастер обернулся.

– Вот ты и займись, Проша. Он сделает, товарищ, не сомневайся.

– Я не сомневаюсь, – серьезно ответил попутчик, но, отдавая шатун, сказал: – Когда кончите подгонку по валу, принесете показать мне, сколько синьки осталось; туго не затягивать, чтобы от руки провернуть можно было. Шплинтовать только шплинтами, не проволокой, и замки поршневых колец не забудьте как полагается развернуть.

– Все сделаю, как приказываете, товарищ механик, – почтительно ответил Проша.

Мастер доверительно притронулся к руке попутчика.

– Слушай, сынок, я же вижу, какой ты есть человек. Твое место здесь, около железа. Ты подумай да и оставайся с нами. Кто тебя упрекнет? Без машин да без хлебушка фашиста не прижмешь. А если семья, так приедут сюда. У нас на вольном воздухе здоровее, чем в городе.

Попутчик встретил внимательный Надин взгляд, закусил губу. Он долго молчал, потом сказал:

– Показывайте, отец, где этот «Краузе». И токарь ваш пусть с нами идет.

8

Через Шадринск проехали ночью. Это была последняя ночь путешествия. Ровные места кончились. Тракт начал петлять, обходя горы, покрытые лесами, – начинался Урал. Надя, видно, не раз ездила здесь: она уверенно вела машину по ночной дороге, почти не снижая скорости на поворотах, лицо ее было задуллчиво.

Но вот за стеклами промелькнул какой-то железнодорожный переезд, и Надя начала приглядываться к местности. А когда фары осветили очередной километровый столб, она вдруг остановила грузовик. Устало потянувшись, сказала:

– Может, поведешь машину? А я посплю, клонит – сил нет.

Попутчик с готовностью кивнул и вышел из кабины, чтобы обменяться местами. Темная августовская ночь укрыла все вокруг; казалось, в мире не существует ничего, кроме этого куска дороги и километрового столба с цифрой 400. Надя достала из-под сиденья темный суконный жакет, набросила его на плечи и откинулась в угол кабины.

Ровно гудел мотор. Яркие лучи фар выхватывали из тьмы на поворотах то лесную чащу, то обломки скал, нависших над трактом. На небе далеко впереди переливалась зеленоватым светом одинокая звезда; иногда она исчезала, но, как ни петлял тракт, неизменно появлялась вновь: там был запад.

Длинная полосатая жердь шлагбаума перегородила тракт. Из будки вышел человек; в руке у него был фонарь, на плечах погоны сержанта. Он обошел вокруг машины, толкнул торчащие из-под брезента Тимкины ноги и остановился у левой дверцы кабины.

– Каких людей везешь, шофер?

Тимка завозился в кузове под брезентом. Проверив у него документы, сержант поднял фонарь и осветил кабину.

– А там кто еще? Документы прошу. – Сержант не обращал внимания на шофера, его интересовала фигура спящего в углу.

Попутчик сказал:

– Это… экспедитор. Она сопровождает груз. Спросонок Надя оттолкнула руку сержанта так, что

фонарь закачался.

– Что ты, идол, глаза слепишь?

– Идолов здесь нет. Надо соображать, что говорите, гражданка. Ваши документы.

Надя достала бумаги и протянула сержанту. Она запахнула жакет, на борту его блеснул «Знак Почета». Несмотря на то, что разговор этот происходил в предрассветных сумерках, было видно, как молодой сержант смутился.

– Можете следовать…

Рявкнул мотор, шлагбаум остался позади. Дорога опять побежала навстречу; из-за поворота выплыл километровый столб с цифрой 402…

Попутчик покосился на Надю. Теперь она уже не походила на усталого, полусонного человека: она сидела прямая и сильная, обеими руками придерживая на груди борта жакетки, и улыбалась весело и лукаво.

Попутчик, словно спасаясь от внезапно охватившего его чувства, резко увеличил скорость; заметалась под колесами щебенка, сосны по обочинам тракта превратились в сплошные темные стены, нависшие над дорогой скалы проносились со свистом где-то над самой кабиной. Надя молча, добрыми глазами все смотрела на попутчика, и под этим взглядом его худое небритое лицо, освещенное снизу лампочкой, горящей на щитке, постепенно становилось спокойнее. И вот, не отдавая отчета почему, удивляясь и радуясь, он вдруг заговорил о себе.

Впереди блекла одинокая звезда, четче обрисовывались на посветлевшем небе острые верхушки елей, и вот уже вспыхнул край облака над горизонтом, а попутчик все говорил, волнуясь, заново переживая все, что казалось уже мертвым.

Высоко на холме два каменных обелиска, точно часовые, стоят у въезда в город. Здесь прерывается тракт.

В предвечерний час Надя остановила на вершине холма свой запыленный грузовик.

Тимка протянул попутчику сделанную из ружейной гильзы зажигалку.

– Возьми на прощанье.

Попутчик слегка сутулился, как человек, привыкший стоять у станка. Ветер разметал его темные волосы, ворот комбинезона был расстегнут.

– Спасибо, друзья. Может, и встретимся еще, не знаю. Я к новому начальству явлюсь, буду проситься на фронт. Скорее всего меня отпустят.

– Подай кисет, – сказала Надя и значительно посмотрела на Тимку.

Тот с готовностью вынул из-за пазухи бархатный кисет, туго набитый самосадом. Надя передала его попутчику.

– Возьми. Покуришь, вспомнишь нас. Скоро кончится война, Константин. Я слышала, что предлагал тебе мастер в МТС, и я знаю, с твоими руками тебя везде примут. У нас в совхозе ты найдешь работу. И – меня.

Она сказала это спокойно и твердо, только голубые глаза ее потемнели, стали синими.

В наступившем молчании он взял ее загрубевшую руку и долго держал в своей. Потом повернулся и быстрыми шагами пошел к городу,