Текст книги "Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]"

Автор книги: Эмиль Офин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

ДЕНЬ АНДРЕЯ КОРОБКОВА

Рассказ

1

Андрей Коробков не умел управлять автомобилем, но это его не тяготило. Пожалел он об этом сейчас лишь потому, что увидел на шоссе за опущенным шлагбаумом «победу», а в ней за рулем благообразного пожилого мужчину в шляпе, – похож на профессора. Наверно, спешит в город на какое-нибудь заседание. Дел у него, вероятно, не меньше, чем у Андрея, а вот нашел же время, выучился водить машину. Шлагбаум медленно проползал мимо вагонного окна – впереди, должно быть, чинили путь, – и Андрею казалось, что эти последние километры, которые он отсчитывает, стоя в тамбуре, никогда не кончатся.

Хочется все-таки поскорее увидеть Новикова и Вадима Сергеевича, их насмешливые физиономии. Они, конечно, думают: где уж ему получить машины! Ничего, мол, не выходит, потому и застрял в командировке. Андрей рассмеялся, довольно защелкал пальцами в такт перестуку колес. Поезд уже набрал скорость, за окном в клочьях паровозного дыма мелькала пронизанная солнцем, изжелта-зеленая листва берез. Осень в нынешнем году хорошая, сухая. Но ведь это – Ленинград. Хлоп, и пошел дождик, на подъездных путях грязь. Интересно, справились ли ребята, установили в парке автоматическую мойку для машин?

От качки дверь тамбура приоткрылась, г лицо ударил ветер. Андрей полез за платком в карман – там ему попалась под руку твердая коробочка, и он сразу же забыл о машинах, автоматической мойке, нормах на расход горючего…

Но вот поезд наконец вползает под стеклянную крышу. Андрей потеснил проводника, соскочил на платформу и скорым шагом вышел на привокзальную площадь.

Усаживаясь в «Волгу», он первым делом нетерпеливо спросил:

– Ну, как там у вас? Аварий не было?

– Нет, Андрей Николаевич. Все нормально.

– А автоматическую мойку оборудовали?

– Порядок. Третьего дня пустили. Я сразу же нашу «Волгу» помыл. Стой себе руки в брюки и наблюдай. Красота!

Андрей помолчал, задумчиво посмотрел на несущиеся мимо дома.

– Ну, а как дела… в плановом отделе?..

– В плановом? А какие у них дела? Планируют чего-нибудь, наверно.

Андрей смутился:

– Ладно… Вот закуривай. Твои любимые, «Красно-* пресненские». Бери всю пачку.

– Да чего вы мне даете, Андрей Николаевич? Это Же духи.

– А, черт… – Андрей поспешно убрал коробочку в карман и вынул сигареты. – Ты зачем приехал, Вася? Что, я сам не добрался бы? И вообще, как ты узнал, что я приезжаю?

– Ваша мамаша звонила. А потом, моя работа такая – чтобы начальство пешком не ходило.

Дома Андрей умылся, наскоро выпил чай и, уже надевая пальто, спросил у матери: – С работы никто не звонил?

– С работы – нет. От Михаила Петровича вчера звонили. Секретарша. Спрашивала, когда ты из коман-дировки вернешься,

– От Михаила Петровича?..

Андрей закрыл дверь, быстро спустился по лестнице, но у машины помедлил: постоял на панели, закурил. Может, прямо и поехать к Михаилу Петровичу? Но он же не звал. Вася плавно тронул «Волгу», и снова навстречу поплыл утренний город, освещенный неярким сентябрьским солнцем. Михаил Петрович так просто звонить не станет.

Многое в жизни Андрея Коробкова было связано с Михаилом Петровичем, хотя встречались они всего несколько раз. Впервые Андрей увидел его, когда поступил учеником на Металлический завод. Кузнечный цех подавил Андрея, ослепил, оглушил. Он так и застрял ка пороге, прижав руку к груди и приоткрыв рот. Над головой скользила громада мостового крана, неся в цепких лапах раскаленную болванку, а впереди, поджидая добычу, щелкали челюстями тяжелые механические молоть!; на пультах вспыхивали синие, красные, зеленые лампочки, трещали звонки, крутились в светлой паутине невидимые лопасти вентиляторов; слитный гул наполнял помещение, а под ногами вибрировал цементный пол – было от чего раскрыть рот.

– Послушай, парень, ты чего это мусоришь здесь? Андрей и сам не заметил, как уронил свой завтрак – целлофановый мешочек с бутербродами.

Долговязый худой мужчина легко нагнулся, поднял бутерброды. На его смуглом лице необычными казались очень светлые глаза.

– Держи крепче. Первый день работаешь?

– Еще не начал. К мастеру надо…

– Правильно, иди вон в ту конторку. – Мужчина шутливо ощупал мускулы и плечи Андрея, дал ему тумака в спину. – Годишься в кузнецы. Главное – не робей. Кузнец должен быть смелым. – И ушел быстрыми, шагами. У

Андрею сразу стало как-то спокойней. Он пошел по цеху, огляделся и на этот раз увидел не только машины, но и людей. Из кабины крана выглядывала румяная курносая девчонка; она что-то крикнула сверху, засмеялась и подмигнула Андрею. Механическим молотом управлял ловкий парень; из-под его кепки лихо торчал чуб «Намного ли он старше меня?» – подумал Андрей. Ему стало весело. Он покрепче зажал под мышкой завтрак – не то опять уронишь – и решительно открыл дверь застекленной конторки.

Так началась трудовая биография Андрея Коробкова.

Однако скоро выяснилось, что получить механический молот и управлять им, лихо выпростав чуб из-под кепки, совсем не просто.

– Так я и доверил тебе машину, держи карман шире, – сердито сказал мастер Тройкой Прокоп (так его прозвали за то, что он был Прокофий Прокофьевич Прокофьев). – Скажи, можешь ты, к примеру, обкатать болт или там загнуть простую стремянку для рессоры, а?.. То-то и оно! Нет, брат, прежде чем стать кузнецом, попрыгай-ка ты кузнечиком.

И пришлось Андрею заглянуть в допотопный горн, стать сначала учеником, а потом подручным к наковальне, взять в руки кувалду. Все это показалось Андрею обидным: за стеной передовая техника, а тут – бадья с грязной водой, доисторические клещи, закоптелое ок-но, как в деревенской кузне, – тьма веков! Для того ли десять классов кончил? Но вредный настырный мастер все не унимался. И постепенно Андрей втянулся в работу. А мастерить нестандартные поковки для инструментального цеха даже понравилось. Подумать только, ведь из этих железок впоследствии получится инструмент – «главное оружие рабочего класса», так говорил Тройкой Прокоп.

– Тут аккуратность и точность нужна. И способность видеть в заготовках будущий инструмент. Ты умеешь видеть? Будешь и дальше работать по этой части. И не бурчи у меня?..

Андрей больше не бурчал и не обижался на мастера; механический молот уже не манил его. Про себя решил: стану инструментальщиком. Хоть сто лет проучусь, а стану! Долговязого мужчину, встретившего его впервые в цехе (Андрей теперь уже знал, что это парторг завода – Михаил Петрович), он однажды увидел снова в застекленной конторке. Михаил Петрович спорил там из-за каких-то чертежей.

Мастер горячился, ругался, сердито сыпал пепел из трубки на свой промасленный халат.

– Да что вы пристали, ей-богу! В бирюльки мы здесь играем, что ли? У меня же план, программа. Так я и пошел на эту удочку, держи карман шире!

А Михаил Петрович смотрел на мастера сзоими светлыми глазами и говорил спокойно:

– Однако вы попробуйте, попробуйте все-таки. Ведь не зря же ребята головы ломали. А что чертежи не слишком грамотны, это не беда, главное – мысль.

Все нравилось Андрею в этом человеке: и его светлые глаза, и спокойный голос. Мастер шумит, разоряется, даже кулаком по столу стукнул три раза – вот уж действительно Тройной Прокоп, – а Михаил Петрович все твердит, не повышая голоса:

– Надо, надо поддержать ребят. Совесть требует. Кто ж им поможет, если не вы?

Андрей не знал, какие это чертежи и что за ребята, за которых хлопочет парторг, но всей душой был на его стороне. Очень хотелось напомнить Михаилу Петровичу о себе, рассказать, что он, Андрей, уже стал чем-то, умеет что-то. Но сробел, не решился. С чего это парторг всего завода будет обращать внимание на какого-то чумазого «кузнечика», заскочившего в конторку подписать наряд?

Тогда Андрей подумал, что Михаил Петрович просто-напросто забыл о нем. Но оказалось, не забыл. В этом Андрей убедился много времени спустя, когда уже самостоятельно работал на токарном станке.

Как-то Михаил Петрович, придя в цех, направился прямо к Андрею. Подошел, потрогал быстрыми пальцами красный флажок на станке, поглядел на летящую из-под резца стружку.

– То, что ты перевыполняешь дневные задания, это хороню. То, что ты стал членом ВЛКСМ, – тоже хорошо. А вот то, что на комсомольских собраниях ты из какой-то своей робости или, может, скромности сидишь и помалкиваешь, это плохо. А некоторые звонари и горлодёры превозносят и рекламируют себя. Ведь ты придумал приспособление для автоматической разметки и сверловки детали номер семь. Почему же премию хотели получить Нырков и Стасюк из конструкторского бюро? А еще, интересно мне знать, почему ты летаешь? Год в кузнечном, год в слесарях, а теперь в токари подался. В чем дело?

Андрей ответил, что хочет стать инструментальщиком. А для этого, мастера говорят, «все превзойти надо».

Михаил Петрович помолчал. Отошел шага на два и посмотрел на Андрея своими светлыми глазами, внимательно посмотрел. А потом вдруг будто вспомнил что-то.

– Послушай, ты Прокофьева уважаешь?

– Это мастера-то из кузнечного?

– Нет. Этот Прокофьев совсем из другого цеха. В общем, у меня есть билет. Держи. Самому мне сегодня недосуг, а ты пойди обязательно.

Андрей пошел. Михаила Петровича надо слушаться. А в следующий раз пошел уже по своему почину.

С Михаилом Петровичем в ту пору он не виделся. То есть видел его, конечно, – парторг частенько появлялся на горизонте, – но не подходил к Андрею. А Андрей сам не лез, почему-то ждал: наступит время, Михаил Петрович опять тряхнет его. И действительно, «тряхнул» года через полтора, когда Андрей был ужа неплохим газозлектросварщиком.

В то лето на заводе строили новый цех. Стыки высотных конструкций приходилось варить у черта на куличках, рядом с птицами. Поначалу было страшновато, с непривычки крутило под ложечкой, тянуло книзу кишки, А потом ничего, обошлось, даже лихость появилась в работе.

Вот однажды сидит Андрей верхом ка балке и ведет шов, вдруг кто-то трогает его сзади за плечо. Андрей сдвинул маску на затылок, обернулся. А это – Михаил Петрович.

– Ты чего это предохранительным устройством брезгаешь? Перед крановщицей фасонишь? А мы-то считали тебя серьезным человеком. Путевку вот схлопотали тебе в заочный Технологический.

От светлых глаз Михаила Петровича так и несло холодом. Андрей поежился, пробормотал:

– Извините. Больше не буду, Михаил Петрович смягчился:

– Ладно. Будешь работать и учиться. Ты, бывший кузнец, должен выдюжить,

А еще через сколько-то лет Михаил Петрович впервые вызвал комсомольца Андрея Коробкова в партком, и там состоялся такой разговор:

– Помнишь Прокофьева?

– Еще бы, разве можно забыть? Такой композитор!

– Да нет! Я про мастера из кузнечного цеха. Помнишь? Он уходит на пенсию. Хочет, чтобы ты вместо него поработал. А еще он говорит, что даст тебе рекомендацию в партию.

– Мне?..

– Ну да, тебе. Ты что же, до седых волос в комсомоле сидеть собрался? Вторую рекомендацию дам я,

И вот наступил день, обыкновенный ленинградский пасмурный день. В приемной райкома было порядочно народа, и секретарша не сразу обратила внимание на Андрея.

– За кандидатской? Так чего же вы молчите? Спрятался в угол и молчит! Так можно до вечера просидеть. Как фамилия?

– Коробков.

Девушка с любопытством оглядела Андрея,

– Вас просил зайти первый секретарь.

– Меня?

– Ну да, вас. Идите сюда.

Андрей помедлил, одернул новый пиджак и переступил порог кабинета.

Из-за стола поднялся долговязый человек. В его темноволосой голове виднелась седина.

– Ну что ж, поздравляю, Андрей Николаевич. Растем.

– Растем, Михаил Петрович. И вас тоже поздравляю.

– Э-эй… Потише! Ты мне так руку раздавишь, кузнец.

– Извините, Михаил Петрович. Простите…

– Ладно уж. Получай свою кандидатскую карточку.

Ты её заслужил. Садись, рассказывай, как дела на заводе.

– Особенных дел у нас нет. Работаем.

Михаил Петрович слегка поморщился. Посмотрел на Андрея в упор своими светлыми глазами, недовольно сказал:

– Опять скромничаешь. А с главным инженером небось разругался. Думаешь, не знаю, как досталась тебе перегруппировка механизмов в цехе?

– Да ведь у нас молодежь соображает. А я только… я…

– Ладно, знаю тебя, скромника. Вот возьму и порекомендую в руководители. Сам будешь командовать каким-либо предприятием.

– Я?..

– Ну да. А то кто же? Не робей. На вот папироску, закуривай.

– Михаил Петрович…

– Ну, чего тебе еще?

– Михаил Петрович… Тут на днях прихожу я утром на работу, вижу—на пороге цеха стоит пацан. Совсем еще зеленый. И завтрак под мышкой держит… Как я когда-то, помните?

– Ладно… Покурил – иди. Меня, брат, люди ждут.

А последняя встреча произошла год назад в Смольном. На этот раз Михаил Петрович рассказал про автобазу, которая у него «в печёнках засела». И ремонт машин, и перевозки, все там хромает.

– Вот мы и решили рекомендовать тебя.

– Меня?.. Да вы что, Михаил Петрович! Я и автомашину-то водить не умею.

– А зачем тебе уметь? Там семьсот шоферов, пусть они и водят.

– А если не выдюжу? Ведь я не автомобилист…

– Ты – бывший кузнец. Должен выдюжить.

2

«Волга» остановилась в переулке у знакомых ворот с транспарантом «Берегись автомобиля». За решетчатыми воротами виднелся усыпанный яркими осенними цветами газон, за ним белел домик-контора автобазы, там с краю окно – плановый отдел. На скамейке возле проходной сидели вахтер Самсоныч и старший диспетчер. По тому как диспетчер безмятежно читал газету, Андрей понял: утренний выпуск машин прошел нормально.

Оба они – пожилые люди – встали и поздоровались с Андреем.

– На линию вышли все машины, Остались только те, что в предупредительном ремонте, – доложил диспетчер. – В общем, в парке никаких ЧП, Андрей Николаевич.

– Было ЧП, – ворчливо сказал Самсоныч. – Вчера Гришка, шофер бензовоза, сорвал шесть цветков с газона и снес Маруське Вороновой в кузовной цех. Думал, я не замечу. Я на него рапорт в завком написал.

Андрей с улыбкой отмахнулся. Пожимая руку диспетчеру, пообещал:

– Итак, Вадим Сергеевич, скоро у нас еще тридцать машин будет.

Диспетчер как-то странно, вроде бы подозрительно, посмотрел на Андрея, потом на Самсоныча. С преувеличенным изумлением спросил:

– Да что вы? Неужели?!

А вахтер пожал плечами и отвел в сторону хитрые стариковские глаза.

– Да будут, говорю вам! Я, правда, в Горьком не дождался отгрузки: в Москву пришлось ехать, там на недельку застрял. Но автозаводцы твердо обещали: отправим груз сразу же.

Диспетчер опять переглянулся с вахтером.

Оба усмехнулись.

Андрей обиделся. Он пошел прочь от проходной, обогнул угол дома и остановился пораженный: в глубине асфальтированного двора у глухого забора шеренгой стояли грузовики. На новых покрышках четко выделялся рифленый узор протекторов, блестели на солнце стекла фар и кабин, свежая заводская окраска. У машин возились слесари – укрепляли номерные жестянки, маляр отшлепывал кистью через трафарет номера на бортах.

Андрей обернулся. Диспетчер стоял сзади и трясся от беззвучного смеха, – даже слезы выступили на его глазах.

– Вчера еще прибыли. Как часы. Извините, конечно, за розыгрыш,

Но Андрей и не думал обижаться.

– Где вы взяли шоферов перегнать машины со станции, Вадим Сергеевич?

– Новиков организовал. Повесил у меня в диспетчерской объявление: мол, так и так, на Товарной стоят новые грузовики, задерживать платформы нельзя – платить придется. Дескать, кто желает помочь? Ну, шоферы дневной смены, когда явились сдавать путевки, ясно, откликнулись. Новиков завел старый автобус и сам отвез ребят на Товарную…

Обычно, являясь по утрам на работу, Андрей начинал день с обхода мастерских. Это стало у него законом еще с того времени, когда он, в сопровождении главного инженера и начальников колонн, порядком смятенный, впервые шел по этому двору знакомиться с новым огромным хозяйством. Вокруг – автомобили, автомобили, автомобили… полуразобранные, на деревянных козлах, на домкратах-непонятные операции, незнакомые детали и запасные части… Но вот – кузница. Здоровенный дядька загибает ушки на коренных рессорных листах; на соседней наковальне двое молодых парней обкатывают длинные кузовные болты. Пылает горн, звон и грохот наполняют помещение, но этот шум не смущает Андрея – привычная музыка. Он улыбается кузнецу, будто старому знакомому.

– Ну, как работка?

– А что работка? Помахай сам, тогда узнаешь, – насмешливо говорит кузнец.

И Андрей, к удивлению главного инженера и разинувших рот парней, снимает пиджак, берет у дядьки оправку, кивает подручному: тащи, мол, заготовку. Звенит сталь, брызжет окалина, огненный шар обдает сразу взмокшее лицо. Словно всегда стоял здесь Андрей и выбивал искры из металла.

– А ну, пусти, дай-ка я постучу с ним на пару. – Кузнец оттесняет подручного, становится к наковальне; в его хитрых глазах и в огромных ручищах – азарт. Он подгоняет, поджимает Андрея: – А ну, наддай, наддай еще, поворачивайся, чтоб не остывало!

Андрей стискивает зубы, напрягается, – все-таки давно не работал.

Потом они оба вытирают вспотевшие лица, по очереди пьют воду из кружки, и теперь уже кузнец улыбается Андрею, как старому знакомому.

– Будем знакомы. Моя фамилия – Новиков.

Главный инженер и начальники колонн уже не удивлялись, когда в следующем, механическом, цехе Андрей встал к станку и добросовестно расточил баббитовый подшипник. Так он прошел по мастерским, а впереди уже бежал веселый слушок, и рабочие встречали его, как оркестранты дирижера, который сам умеет играть на многих инструментах. А когда Андрей наконец добрался до директорского кабинета, душевного смятения как не бывало. Он уверенно сел в кресло и спокойно положил тяжелые перепачканные руки на письменный стол.

Потом Новиков хвалил, советовал: «Вот и всегда обходи по утрам цехи. He пожалеешь, товарищ Коробков».

Так Андрей и делал. Но сегодня он не пошел с обычным обходом. Оставив диспетчера во дворе, он направился прямо в отдел кадров.

– Здравствуйте, Леонтий Федорович, Новые машины видели?

– С приездом, Андрей Николаевич, Ясно, видел. Хороши!

– Тем более стоять им нечего. Как с шоферами?

– Да вот я как раз составляю объявление на радио.

– А раньше где были? Разве не знали, что машины придут?

– Знал. И Валентина Александровна знала. Это она запретила организацию курсов, Говорит, расходы не предусмотрены планом. Она сказала, что…

Но что сказала Валентина Александровна, Андрей не дослушал. Он был уже в коридоре. Перед дверью с табличкой «Плановый отдел» задержался, помедлил секунду-другую и пошел к себе в кабинет. Там, прежде чем снять телефонную трубку, он постоял у окна, посмотрел на газон, усыпанный осенними цветами. Казалось, через открытую форточку доносился их нежный запах.

– Дайте плановый… Будьте добры, Валентину Александровну… А куда, не знаете?.. Ну, хорошо. Когда вернется, попросите сразу же зайти ко мне.

Он сел, положил перед собой руки и стал ждать. Вот точно так же они лежали тогда на этом письменном столе, натруженные и заскорузлые руки, когда год назад Андрей пришел в этот кабинет после первого обхода мастерских. И первое, что сделала начальник планового отдела Валентина Александровна Гончарова – принесла ароматное мыло в голубой мыльнице и махровое домашнее полотенце, вывела Андрея в коридор и показала, где ему помыть руки. У самой у нее руки были нерабочие – нежные и тонкие, с холеными ногтями. Как-то странно было видеть на совещаниях среди пожилых начальников колонн, техников, механиков эту типичную «стилягу» с короткими гладкими волосами, в мохнатой узкой юбке и остроносых туфлях на высоких «гвоздиках». А губы у нее были какого-то, черт его знает почему, сиреневатого цвета. «И зачем это?.. – подумал тогда с досадой Андрей. – И какой же из нее начальник отдела?»

Но тут он ошибся. Валентина Александровна хорошо знала свое дело. В этом Андрей очень скоро убедился. Спорить с ней было бесполезно: она всегда в конце концов оказывалась права и не раз выручала Андрея, который в общем-то был не искушен в вопросах эксплуатационной экономики. Но все эти лохматые юбки, цветные перчатки и клетчатые жакеты настораживали Андрея, вызывали в нем решительный протест и недоверие, делали излишне сухим в обращении с Валентиной Александровной. Он начал приглядываться, как к ней относятся другие, и неожиданно убедился, что в парке она была совсем «своя». Как-то в обеденный перерыв, проходя по коридору мимо приоткрытой двери планового отдела, он увидел там Марусю Воронову, обойщицу из кузовного цеха, и услышал: «Когда же вы почитаете мне Твардовского, Валентиночка Александровна? Вы же обещали!» А в другой раз он приметил начальницу планового отдела во дворе среди шоферов. Она сидела на подножке грузовика на чьей-то услужливо подстеленной кожанке и отчитывала ребят:

– Вы расскажите кому-нибудь другому насчет подрессорников. Уж я-то знаю, сколько при желании можно положить кирпича. Груз ведь негабаритный. Думаете, не понимаю, что грузите на полтонны больше нормы, а в конце смены приписываете рейсы. Не правда ли, Котельников?

– Да ведь государству от этого ущерба никакого, Валентина Александровна,

– Государству никакого. А вот совести вашей?..

Андрей почему-то не решился тогда подойти поближе.

Однажды, когда Валентина Александровна втолковывала ему насчет норм на смазочные материалы и «абсолютно недопустимого, бесхозяйственного» расхода краски в кузовном цехе, Андрей не удержался и спросил неожиданно:

– Почему вы красите губы в такой… странный цвет?

– Сиреневый? Это модно. А что, разве некрасиво, Андрей Николаевич? – Она вызывающе улыбнулась, показаз розные белые зубы.

Тогда Андрей смутился и торопливо перевел разговор на перерасход горючего. Дома он спросил у матери:

– Почему это женщины выдумали такую странную моду—красить губы в ненормальный цвет? Сиреневый, например?

Мать гладила ему рубашку.

– Это ненормальные и выдумали, – сказала ока убежденно. – Такие губы небось у утопленников бывают. – Потом вдруг насторожилась: – Влюбился, что ли в такую?

Андрей усмехнулся:

– Смотри, воротник сожжешь.,

Андрей побарабанил пальцами по столу и опять посмотрел в окно на газон с настурциями. Дверь кабинета приоткрылась.

– Можно? С приездом, Андрей Николаевич, Вы просили меня зайти?

– Да, просил, А вы не догадываетесь, зачем?

– Ну, прежде всего, полагаю, чтобы поздороваться. Можно мне сесть?

– Да, конечно… Здравствуйте, Валентина Александровна, и скажите, почему вы запретили организацию курсов?

– Потому что это нерентабельно.

– А что теперь будут стоять тридцать новых грузовиков, это, по-вашему, рентабельно?

– Но мы приняли меры,

– Знаю ваши меры – объявление на радио. Дудки! – раздражаясь, перебил Андрей. И вдруг почему-то вспомнил Тройного Прокопа. – Так к нам шоферы сейчас и прибегут! Держи карман шире!

– Но поймите, Андрей Николаевич, курсы – это зарплата преподавателям, стипендии курсантам, дополнительное оборудование учебных машин, классов, амортизация, налоговые отчисления, а все вместе – морока. Зачем она нам, когда есть специальные учреждения, которые готовят водителей? Например, учебный комбинат «Транскадры». Мы просто заключили с ними договор и уже перевели деньги.

Валентина Александровна сняла с плеча квадратную красную сумку, отдернула молнию.

– Я только что оттуда. Послезавтра шестьдесят человек – как раз на две смены для новых машин – направляются к нам. Вот подтверждение.

Андрей прикусил губу, рассердился еще больше, но теперь уж на себя: действительно, он, должно быть, сейчас похож на упрямого мастера, который когда-то спорил без толку с Михаилом Петровичем. Тут бы и согласиться е Валентиной Александровной, ведь она же права. Но Тройной Прокоп все еще стоял за спиной, и Андрей сказал, правда, уже тоном ниже:

– Так я и доверил этим свежеиспеченным шофе-рам новые автомобили! Держи карман шире!

– Правильно, Андрей Николаевич. На эти маши-ны надо перевести наших опытных водителей, а новички пусть поездят на уже обкатанных грузовиках. Это будет справедливо.

Андрей смотрел на положенную перед ним бумагу. Валентина Александровна спокойно сидела в кресле, закинув ногу на ногу.

– А знаете, Андрей Николаевич, вы сильно загорели. В Горьком была хорошая погода, да?

– Валентина Александровна… Черт его знает, зря расшумелся. Я был неправ, решительно заявляю… Она качнула остроносой туфлей.

– Вот как? Да… А я и не знала, что вы такой решительный.

Андрею стало жарко.

Он полез в карман, нащупал твердую коробочку. Вероятно, лицо у него было довольно-таки глупым, когда он сказал:

– Решительный? Нет… Я давно хотел… Я…

Она молча ждала, не спуская с него вопросительного взгляда.

Зазвонил телефон.

Облегченно вздохнув, Андрей поспешно схватил трубку:

– Да, я… Кто будет говорить?.. А, хорошо, я слушею…

Валентина Александровна встала, подошла к двери. Прежде чем закрыть ее за собой, оглянулась. «Чего это она так улыбается?» – с досадой подумал Андрей.

– Да, я слушаю вас. Здравствуйте, Михаил Петрович… Спасибо, помаленьку… Да, прибыли. Вот они стоят у меня за окном, тридцать штук… Что?.. Так ведь шоферов еще нет. Через два дня, пожалуйста, а сейчас—никак… Сгниют? А что я могу сделать? Шоферов нехватка. Они бегут на целину, на строительство гидростанций, новых городов. Нет, мне не выдюжить… Ну и что же, что бывший кузнец? Опять вы, Михаил Петрович!.. Ну, я постараюсь, но обещать не Алогу. Сейчас будем думать с парторгом… Хорошо, через два часа позвоню.

Андрей дал отбой и снова снял трубку. В дверь протиснулась здоровенная фигура Новикова.

– А я как раз хотел тебе позвонить, Новиков. Здравствуй, старик, садись.

– Здравствуй, Коробков. Ну, как съездил?

– Об зтом потом. Только что звонили: на Большую Товарную прибыли два эшелона с овощами. Внеплановые, подарок нашему городу от белорусов. Надо срочно вывозить, сгниют. Сгниют! Все гаражи подключились, а у нас тридцать грузовиков без водителей стоят… Ну, что ты скажешь?

Новиков присел на край кресла и принялся раскуривать трубку. Андрей ходил из угла в угол.

– Может, дождаться конца дневной смены, уговорить ребят поработать на новых грузовиках?

Новиков молча курил, приминая табак большим, навеки промасленным пальцем. Андрей все ходил по кабинету.

– Впрочем, это не выход. Если ребята и согласятся, так им же с утра опять садиться за руль. Еще аварий понатворят… Ну, что же ты молчишь, старик?

Новиков медленно пятерней разогнал окутавшее его облако табачного дыма.

– Молодость я свою вспомнил, Коробков. Эх, черт… – Он выколотил трубку в пепельницу и встал. – Надо устроить партсобрание.

– Собрание? Сейчас?

– Ну да. Открытое. Андрей резко остановился:

– Там овощи гниют, а мы тут будем заседать?

– Ничего. Устроим собрание прямо во дворе. Там сидеть не на чем…

3

Однако сидеть всё же нашлось на чем. Люди устроились на подножках новых грузовиков, на бамперах, а кто помоложе – залезли в кузова. Весть о двух эшелонах овощей из Белоруссии, которые сгниют на Товарной станции, если их не вывезти в хранилища, облетела уже весь двор. А после того как вахтер Самсоныч постучал железкой по куску подвешенного к столбу рельса – сигнал к обеденному перерыву, – вокруг Андрея и Новикова собралась порядочная толпа.

– Тише, товарищи! – Новиков полез в кузов, достал из кармана связку ключей, позвякал ими, как председательским колокольчиком. – Тише! Суть дела вы уже знаете. Меня поймут в первую очередь старые дружки, с которыми мы четверть века назад крутили баранки в этом же парке. Вот стоит наш старший Диспетчер Вадим Сергеевич. А помнит ли он, как однажды на Пискаревке заехал с грузом песка в канаву, и я его на буксире вытаскивая? А вот завснабжением товарищ Корнеев: теперь у него борода лопатой и каждый год ему путевку в Мацесту подавай – ревматизм, А ведь когда-то был Корнюша наилихим шофёром. Никто быстрее его в нашем парке не гонял, никто больше его штрафов в милиции не платил. Эх, молодость! Одним словом, многие из вас, прежде чем стать начальниками колонн, завотделами, механиками и другими важными птицами, крутили эту самую баранку и у каждого есть шоферские права…

Новиков достал из буллажника потертую книжечку и внушительно потряс ею.

– Лично я горжусь! Это моя молодость. А в нашей трудовой и трудной молодости были и такие общеизвестные факты, когда на дверях писали: «Райком закрыт. Все ушли на фронт». Вот и я – закрываю партком, сажусь на грузовик и еду спасать овощи. Тем более, что они сверхтрудовые, внеплановые, Наглядная, так сказать, сознательность белорусских работяг! У меня все. Кто просит слова? Ты, Вадим? Давай.

– Вот здорово! – сказал старший диспетчер. – Я сам себе выпишу путёвку.

– И мне выпиши!

– И мне!

– И нам!

– Собрание считаю закрытым, – сказал Новиков и молодцевато спрыгнул с кузова на землю.

Андрей с восхищением оглядывал окружавших его людей и думал о том, что он их ещё совсем не знает.

Степенный пожилой инструментальщик Прохоров, который лишнего слова не скажет, лишнего шага не сделает, теперь с азартом пинал сапогами колеса грузовика, проверяя давление в шинах, и выкрикивал:

– Эх, силен аппарат! Эх, силен!.. – Глаза его по-мальчишески блестели.

Из кабины другого грузовика торчала борода лопатой снабженца Корнеева, он уже прогревал мотор-

– Эй, смазчика сюда! – грозно кричал толстый завкадрами Леонтий Федорович, потрясая масленым щупом.

Кто-то спешил с ведром, кто-то корячился под кузовом> ощупывая тормозные шланги; отовсюду неслись возгласы, соленые шоферские шутки, раздавался звон инструмента, взвизги стартеров.

К Андрею подошел Вася, шофер «Волги»:

– Андрей Николаевич, можно я тоже возьму грузовик? Вы уж сегодня пешком походите, а?

– Ну, конечно, Василий. Конечно… – сказал Андрей. Дорого он дал бы сейчас, чтобы уметь управлять автомобилем,

Машины одна за другой, фыркая моторами, уходили в широко раскрытые ворота.

Вахтер Самсоныч, стоя навытяжку, взмахивал рукой, как милиционер-регулировщик, провожая шоферов.

Вскоре наступила тишина. Лишь из открытых окон столовой доносилось звяканье посуды. В опустевшем дворе остались только директор парка и один-единственный последний грузовик, на который, видно, так и не нашлось водителя.

Андрей криво усмехнулся, сел на подножку и, сдвинув кепку на глаза, принялся скрести затылок.

– Дайте мне пройти, Андрей Николаевич.

Он поднял голову – рядом стояла Валентина Александровна. Ее трудно было узнать: вместо туфель с высоченными каблуками-гвоздиками он увидел на ее ногах обыкновенные тапки, на плече болталась чья-то старая тужурка, а в руке белел листок бумаги – путевка шофера.

– Позвольте же мне открыть дверцу. Андрей встал наконец с подножки.

– Вы?.. Вы можете управлять этим автомобилем?

– Почему этим? Любым. До института я работала здесь же в парке шофером.

Валентина Александровна села в кабину, запустила мотор, поправила на плечах кожанку и положила на руль тонкие белые пальцы с острыми холеными чогтями. Неожиданно для себя Андрей взял эти пальцы и крепко сжал. От них исходил нежный запах духов.