Текст книги "Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]"

Автор книги: Эмиль Офин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

18

Чай пили нехотя. Надя уже поела в бараке у Ольги, Горшков сидел на топчане, опираясь локтем о стол и прикрыв ладонью глаза. Со двора доносился ровный гул – это Обрезков прогревал двигатель перед выездом в дальний рейс. Молчание действовало на Сережу. Он искоса поглядывал на Горшкова и Надю, сопел над своей кружкой, обжигался.

Его выручил телефонный звонок: Примак требовал эмку.

Сережа торопливо снял с гвоздя ватник. Неловко ступая на носках по вымытому полу, вышел. Через минуту в темном боксе заворчал мотор, хлопнули ворота. Горшков пошарил под подушкой, вытащил скомканные портянки, изумленно посмотрел на них, потом неловко бросил под топчан. Вновь сунул руку под подушку и на этот раз вытащил кисет. Путаясь в тесемках, стал развязывать его.

– Вот, Надя… тут ваши деньги. Я так вам благодарен…

Надя сидела со скрещенными на груди руками и молчала.

– Я не обманывал вас и Тимошу. И не струсил. Действительно, хотел уйти на фронт, но Примак не отпустил. Так получилось…

Наде ни о чем не хотелось говорить. Она смотрела, как Горшков скручивает цигарку. Обрывок газеты дрожал в его руке, махорка сыпалась на пол… Согреть бы воды, отмыть бы эти с виду не сильные, но такие умные руки, перевязать ссадины, а потом положить растрепанную голову этого человека к себе на колени.

В темном боксе загрохотали по бетону подковки сапог, раздался сердитый шепот. В конторку вбежала Ольга – меховая шапка сбита на ухо, русые вол-осы растрепаны. За ней, пригнув голову, боком протиснулся в дверь Тимка; на его щеке красовалась царапина.

Надя недовольно сказала: – Вовсе покалечишь ты мне работника, Ольга.

Тимка счастливо улыбнулся:

– Ничего, стерплю.

Горшков, отвернувшись от света, сосредоточенно наматывал на указательный палец кусок попавшейся под Руку медной проволоки и сильно дымил цигаркой.

Надя подняла глаза на лампочку, сняла с плеч свою синюю косынку и помахала ею в воздухе.

– Хоть топор вешай. Как в таком дыму спать будете? А ну, идите все на волю, я здесь проветрю… Оставь, Костя, эту проволоку… – Выпроводив из конторки Ольгу и мужчин, она открыла форточку.

Все гуськом прошли через темный бокс. На дворе по-прежнему шел снег. Но теперь он был тяжелый и липкий. Ветер дул мягко, порывами. Вышла из конторки и Надя, в полушубке и шапке. Взяла Горшкова за руку:

– Пойдем, проводишь.

Тимка крутнул носом, набрал полную грудь воздуха.

– Растает к утру, поди. Чем в меня кидать станешь, Ольгушка?

– Поленом, – отозвалась сердито повариха.

За воротами было пустынно и темно, только невдалеке сквозь пелену падающего снега светились окна жилого барака да, мигая, раскачивался фонарь у проходной будки комбината. Там на столбе висел репродуктор, женский голос пел под баян:

И умолк мой ямщик, а дорога Предо мной далека, далека…

Тимка с Ольгой притихли, перестали кидаться снежками и шли впереди, как на деревенской гулянке, обняв друг дружку за плечи.

Надя сжала руку Горшкова:

– Мне Ольга все рассказала: и про прицепы и про моторы, что ты на свалке добыл. Ей теперь дрова и продукты в столовую к сроку привозят. А случалось, говорит, люди без обеда оставались, когда порожняк под погрузку ставили.

Они подошли к бараку. Ольга и Тимка ждали их на крыльце. Стали прощаться.

Горшков, ничего не сказав, торопливо сунул в руку Наде деньги и сам зажал ее пальцы; он не видел, какие были у Нади глаза.

Возвращаясь в гараж, Тимка то насвистывал что-то веселое, то, щелкая языком, ловил ртом снежинки. Горшков шел, опустив голову. Неожиданно он спросил:

– Ваш совхоз от Петропавловска далеко?

– Да нет. На тракту же он. Мы на базар туда ездим, за час добираемся.

Горшков торопливо полез в карман: – Я попрошу вас, Тимоша, когда поедете… Вот деньги. Там на Барнаульской улице есть детдом… Тимка повернул голову:

– Это с зелеными-то ставнями? Горшков остановился:

– Вы знаете его?

– Я-то?.. – Тимка замялся. – Ты спроси у хозяйки. Она туда заходила, пимы детские, да рукавички, да еще кой-чего носила. А я при машине оставался…

Он не договорил: Горшков уже бежал назад к бараку.

Ольга стаскивала через голову платье, когда внезапно распахнулась дверь. Девушка взвизгнула, прыгнула в постель и натянула одеяло до подбородка. Надя, в расстегнутой кофте, босая, стояла на половике посреди комнаты. Она не пошевелилась, только ее пальцы, переплетавшие косу, замерли.

Горшков подошел к ней, медленно стянул с головы шапку:

– Вы были у моей дочки в Петропавловске… Вы сделали для меня… – голос его прервался.

Надя попятилась, запахнула кофточку.

– Притвори дверь. Не лето ведь… И если что делала, то не для тебя, а для себя. Разве я знала, что скоро встретимся?

Горшков быстро нагнулся и дрожащими губами прижался к ее руке.

– Ты что… что… – пробормотала Надя. Она выдернула руку и как-то удивленно посмотрела на нее, загрубевшую от руля и бензина.

Горшков стоял, комкая в руках шапку. За его спиной поднялась, кутаясь в одеяло, Ольга и тихо затворила дверь.

– Она здорова, и всё у неё есть, – уже обычным голосом сказала Надя. – Ну, иди. Отдыхай.

V Горшков медленно вышел. Надя осталась стоять, машинально перебирая косу. Ольга удивленно спросила:

– Чего парня мучаешь, Надежда? Цены ты ему не знаешь.

– Поздно уже. Давай спать, – сказала Надя.

В темной конторке Горшков ощупью нашел свой топчан, он был свободен. Сережа и Тимка устроились на втором. Утомленные работой и дорогой, они спали крепко.

Горшков снял ватник, разулся и лег на топчан поверх одеяла. Он тоже устал сегодня: заканчивал сборку двигателя к последнему, четвертому, грузовику, с семи утра, не отходя, притирал клапаны. Двенадцать клапанов – шесть часов, шесть коротких перекуров после каждой притертой пары – так учил когда-то дядя Вася, шофер усатого комиссара Николаева.

Мысли стали путаться: лицо дочки сливалось с лицом Нади. Он ничего не успел спросить, как все это было… В конторке царила странная тишина, чего-то привычного не хватало, и это мешало уснуть. Горшков приподнялся на локте, понял: остановились ходики. Он встал, одной рукой повернул выключатель, а другой машинально прикрыл глаза. Конторка осветилась мягким, спокойным светом: лампочка была завешена синей Надиной косынкой, натянутой на медную проволоку.

Горшков потрогал косынку – она была теплая от лампочки; потом лег, забыв завести ходики.

19

Утром Примак увидел в гараже чужую машину. Укрытая брезентом, она стояла возле забора рядом с еще не отремонтированным последним грузовиком. Пока Сережа выгонял из бокса эмку, лейтенант поднял брезент.

– Хороша! И резина почти новая. Кто такие?

– Знакомые" дяди-Костины, – объяснил Сережа. – Вчера приехали. Шофер Надежда Степановна и грузчик.

– И грузчик?.. – Примак щелкнул пальцами, потеребил усы. – И надолго сюда?

– Да застрянут на день. Им тут с завода надо получить груз, а он еще не готоз. Парниковые рамы для совхоза, что ли.

– Не готов? Так… – Лейтенант зажмурил один глаз, соображая что-то. – А ну, пока отставим ехать.

В конторке топилась печь. Стол был выдвинут на середину и накрыт чистыми газетами. Мужчины, устроившись на топчанах, пили чай. Надя с полотенцем через плечо сидела на единственном табурете. Широко расставленными пальцами правой руки она держала блюдце. Лицо ее раскраснелось.

При появлении лейтенанта мужчины встали.

– Вольно, товарищи, – шутливо скомандовал Примак. – Приятно кушать.

– С нами просим, – степенно предложила Надя.

К удивлению Сережи, Примак не отказался. Он скинул шинель, фуражку и, потирая руки, присел на топчан рядом с Горшковым,

– И ты садись, доедай, – сказала Надя Сереже. И отрезала ему большой кусок пирога. – Шапку-то сними и папиросу брось, не в пивной ведь. – Она сполоснула в ярко начищенном котелке свою расписную чашку, неторопливо вытерла ее краем полотенца, наполнила, поставила перед Примаком. – Чем богаты. Вот пробуйте шаньги наши сибирские, угощайтесь на здоровье.

Примак повел себя компанейски. Улыбнулся серьезному Горшкову, с шутливым испугом оглядел Тим-кины богатырские плечи, подул в чашку, отпил глоток, причмокнул.

– Есть к вам разговор, уважаемая Надежда Степановна, Песок, бревна, кирпичи. Работы—океан! Повозили бы денек-другой. Все равно вам дожидаться парниковых рам. Я деньгами не обижу. А? – Он отпил еще глоток и опять причмокнул. – Чудеса! Настоящий, великолепный чай!

Надя внимательно оглядела Примака: редкие волосы стоят торчком, побрит кое-как, в седых усах застряли крошки самосада, глаза вроде спокойные, а короткие пальцы нетерпеливо барабанят по столу. Смешной он, и чем-то трогательный, и подойти умеет. С легкой усмешкой заметила:

– Чай-то морковный, впрочем.

– Люди с дороги, Борис Григорьевич, – поспешно сказал Горшков. – У нас же семь грузовиков с прицепами, Не сегодня-завтра я закончу восьмой…

– Он закончит! Как вам нравится? А где эти семь грузовиков? Они когда-нибудь отдыхают? Слушайте, Надежда Степановна, они вертятся круглые сутки! Погрузка, уголь, детали со смежных заводов… – И, поймав в глазах Нади выражение сочувствия, Примак еще больше воодушевился: – Раньше детали поступали к

нам большими партиями по железной дороге. Кажется, хорошо? Так нет. Есть большая партия – нет порожняка, есть порожняк – нет большой партии. А маленькими завод не отправляет. И автомашину я не мог послать; у меня их всего было четыре, и те на ладан дышали. Сейчас, правда, у меня есть машины с такими моторами – от них можно умереть! – тянут по два прицепа, и покрышки не прокалываются. Мечта! Совсем недавно я послал в Курган на такой машине Обрезкова, и этот отчаянный парень – он летает как ветер! – привез семь тонн деталей. И я на минуточку перевыполнил план! – Примак поднял руку, закатил глаза. – Железо! Я достал тут в одном месте двадцать тонн. Вчера ночью Обрезков опять выехал в Курган. Но ведь кто-то должен заменить его здесь?..

В дверях появилась Ольга. Она принесла кастрюлю, завернутую в ватник. Примак носом втянул запах вареной картошки, сморщился, кивнул на повариху.

– Продукты, дрова, хлебозавод! Ей тоже каждый день подавай транспорт. А строительство? Шутка в деле! – Он многозначительно поднял указательный палец и вскинул свои брови-треугольники. – Морозы. Пока они окончательно не ударили, надо успеть выложить фундамент нового цеха. А где камень для этого фундамента? Где его взять?

– На Урале – да без камня? – насмешливо спросил Тимка.

Примак быстро повернулся к нему, всплеснул короткими толстыми руками.

– А кто его нам приготовил, позвольте спросить вас, товарищ Илья Муромский? Наш камень – скала, ее, боже мой, взрывать надо. Подрывники, аммонал, динамит! А карьер за семнадцать километров, под горой Хрустальной; одного бензина тонны сожжем. Вы думаете, это так просто?

Тимка смутился. Ольга кулаком стукнула его по спине.

Примак склонил голову набок, посмотрел на Надю, зажмурив один глаз, доверительно притронулся к рукаву ее кофточки.

– Ну как, а? Я вам в помощь грузчика дам. Надя встала, сняла с плеча полотенце.

– Тимофей, вещи из машины принесешь сюда. Проверь масло. Уважим, просит человек.

Тимка послушно встал. Пробираясь к двери, хотеп облапить Ольгу, но та вырвалась.

– Чем с девками заигрывать, поехал бы на Хрустальную, камушки поворочал. Работничек, нечего сказать.

Тимка обиженно засопел и вышел.

– Золотой вы человек! Я понял это с первого взгляда, – сказал Наде довольный Примак. – На товарной стоит наша платформа с песком. Четыре ездки – и вы с ней покончите! А я поеду по начальству. Может, где-нибудь найдется камень поближе. Запрягай-ка, Сережа, нашу эмку.

Через пять минут Надя была возле своей трехтонки. Горшков и Тимка выкатили из склада бочку с бензином, сняли с кузова брезент. Во двор зашел сварщик Логинов с лопатой на плече.

– Примак велел помогать песок грузить. Вот видишь, Константин Михайлович, опять вместе работаем. – Логинов сказал это с удовольствием. Он любил гараж и автомобили.

Полтора часа спустя, когда, разгрузив первую машину песка, Надя выезжала с территории комбината, навстречу попалась эмка.

Из нее вышел Примак и, прихрамывая, сердито зашагал к себе в контору.

– Камня нигде нет, елки-палки! – сообщил Сережа и кивнул в сторону ушедшего Примака. – Побежал звонить, подрывников добывать… Пойдемте в гараж, Надежда Степановна. Дядя Костя просил помочь движок поставить.

В боксе на верстаке стоял, двигатель, обмотанный тросом, под который была просунута двухметровая железная труба. Горшков и Логинов положили концы трубы на плечи, Надя тоже хотела было помочь, но Горшков легонько отстранил ее, и Тимка поспешно ухватился за шкивок коленчатого вала.

На крыле грузовика с ломом в руках поджидал Сережа. Когда двигатель опускали на раму, он попытался завести его лапы в фасонные кронштейны, но упустил момент: мотор перекосило, лом заклинило. Тимка поднимал свою сторону, а Логинов и Горшков, сколько ни кряхтели, не могли оторвать перекошенный мотор от рамы..

Тимка рассердился:

– А ну, отойдите все…

Он решительно залез под машину, уперся спиной в картер и сразу приподнял весь двигатель. Горшков ломом мгновенно завел лапы в кронштейны, а Надя вставила болты,

Тимка вылез из-под машины. Лицо его было чуть красней обычного, а дыхание почти ровное. Поймав восхищенные взгляды присутствующих, он оглядел двор гаража и с сожалением пробормотал:

– Небось, когда надо, так нет ее здесь.

* * *

Надя вторым рейсом гнала машину на товарную станцию за песком. Рядом с ней в кабине сидел Логинов, а Тимка, накинув тулуп на плечи, торчал г кузове. Поеживаясь от встречного ветра, он приплясывал и жмурился. Сердито думал об Ольге: «Работничек… При всем-то народе! Зубоскалка!»

На перекрестке Надя затормозила, пропуская трамвай. Тимкино внимание привлек хор голосов:

– А ну, взяли! Еще взяли…

У перекрестка, в небольшом скверике, молодежь перекатывала гранитные глыбы – остатки развалившейся церквушки.

Тимка поколебался только одну секунду, скинул тулуп и выпрыгнул из кузова на дорогу.

Большая гранитная плита никак не хотела сдвинуться с места. Ребята кряхтели, девушки повизгивали – все было напрасно. Паренек с ломом в руке плюнул, снял свою драную меховую шапку и вытер ею лоб.

– Эх ты, работничек! – пристыдил его Тимка. – Кто ж так ломом орудует?

– Со стороны глядеть – все не ладно, – сердито отозвался паренек. – А ты вот, товарищ, попробуй-ка сам ковырни.

– И ковырну. А ну, подай ломок. – Тимка с размаху загнал лом под плиту и приказал: – А вы все отсель нажмите. Взя-али! Еще раз!..

Плита подалась сразу на целый метр.

– Здорово! – удивился паренек. – Спасибо тебе, товарищ.

– Не на чем, – рассеянно ответил Тимка. – А вы, впрочем, чего здесь ладите?

– Каток себе устроить хотим. Вот второе воскресенье потеем.

Тимка оглядел маленькую площадку. Пренебрежительно сощурился.

– Ну что вы отвоевали – пятачок, не больно тут разъедешься.

Студенты удивленно смотрели на странного незнакомца. Он ходил между гранитными глыбами, ощупывал их огромной пятерней и чему-то радовался.

– Камень бы надо на машины и прочь. – Тимка нетерпеливо огляделся. – Кто у вас тут за начальство будет?

– Начальство есть, комендант общежития. – Шустрая Девчонка в заплатанных валенках сорвалась быстро с места, но внезапно остановилась, нерешительно затопталась на снегу.

От калитки шел грузный мужчина в теплой куртке и брюках галифе, заправленных в белые фетровые бурки. Он не спеша подошел, кивком поздоровался со всеми. Заметив паренька в драной шапке, сказал:

– А, это ты, Павел? Ну, как поживает твоя аварийная установка? Как работаешь? Выполняешь инструкцию?

Паренек покраснел, потупился, потом рывком снял шапку.

– Выполняю! Больше такого никогда не повторится…

– Чего это территорию не освобождаете от камня? – строго спросил Тимка.

Мужчина ответил не сразу. Он внимательно оглядел Тимку, а потом заваленный камнями сквер.

– Тут камня много. А с транспортом у Хлебопекарного техникума дело, я полагаю, обстоит плохо. А вы из какой организации, товарищ?

– Я?.. Я как раз и есть начальник транспорта…

– Ах, вот как, – мужчина поглядел на Тимку с нескрываемым интересом.

– Ну, хватит болтать. Время военное, – заторопился Тимка. – Машины я, пожалуй, найду. А грузить кто станет?

Павел выступил вперед.

– У нас в общежитии народу много. Мы сразу комсомольцев соберем. Уж ради такого дела все ребята пойдут.

– Тогда слушайте, – решительно заявил Тимка. – К вечеру, как машины освободятся, я их сюда пригоню.

– А вы не обманете? Вдруг не сможете? – спросила девчонка в заплатанных валенках.

Тимка искренне возмутился:

– Как это так, если я начальник транспорта?

Две студентки, глядя на него снизу вверх, пообещали:

– Мы сложимся, купим вам угощение.

– Вот еще! На студенческие угощаться! У самих, поди, желудки не доверху.

У выхода из сквера Тимка обернулся. Следом за ним шел мужчина.

– А вам для чего, собственно, этот камень понадобился? – спросил он.

Тимка поколебался. Потом сказал с важностью:

– Так ведь это не то что у вас в общежитии электролампочки да койки пересчитывать. Цех для производства боеприпасов строим. Есть тут в районе комбинат, – он приложил палец к губам. – И попрошу, товарищ комендант, не болтать об этом.

– Нет-нет, будьте спокойны, – серьезно сказал мужчина, пожимая протянутую Тимкой руку. И на прощанье добавил – Передайте привет лейтенанту Примаку. Скажите, Николаев желает успеха.

Мужчина ушел. А Тимка достал кисет, примостился на уличной тумбе и сидел часа полтора, пока вдали не показалась Надина трехтонка. Пропустив мимо себя машину, Тимка ухватился за борт и перемахнул в кузов на мягкий песок. 'Тулуп лежал сверху. Тимка завернулся в него, ухмыляясь, пробормотал:

– Ну, подождите, Оленька Никитична…

20

Дело, ради которого Горшков приехал в командировку, шло к концу; последний автомобиль приобретал настоящий «ходовой» вид. На крыле его в строгом порядке лежали гаечные ключи, отвертки, плоскогубцы; Горшков, не глядя, находил нужный инструмент и, поработав им, клал обязательно на прежнее место. Ключи азартно выстукивали по металлу, складно, как по нотам. Сережа следил за его ловкими руками и старался подражать.

– Ох, и вкалываешь ты, дядя Костя! И каждую гаечку вроде как человека любишь.

Горшков положил гаечный ключ.

– Иначе, Сережа, нельзя, – сказал он. – Приглядись как следует, и ты увидишь, что автомобиль чем-то похож на человека, только вместо крови течет у него по жилам масло, а дышит он так же – воздухом и жажду утоляет водой, от жары обмахивается вентилятором, зимой требует теплой одежды. Значит, и ухаживать за ним надо как за человеком, Ну-ка, перегрузи его – заворчит, закипит и откажется работать. Одним словом, забот с ним хватает. Но мы любим его за то, что он сильный, быстрый, послушный; глаза его могут видеть и ночью, а обувь не боится ни воды, ни грязи…

Со двора донесся шум мотора, потом сердитый На-дин голос произнес:

– Я покажу тебе, как шутки надо мной шутить! Горшков и Сережа вышли из бокса. Посреди двора

они увидели Надин грузовик, а сама Надя с лопатой в руках полусерьезно, полушутя наступала на Тимку.

– За что она его? – спросил Горшков у стоящего в сторонке Логинова.

– За дело, – спокойно ответил тот. – Приезжаем мы на станцию, смотрим, Тимки нет в кузове, один тулуп брошен. Ну, поплевали мы с Надеждой на мозоли и стали грузить. Приезжаем на комбинат, глядь, Тимка снова на машине. Завернулся в тулуп и спит на песке. Чудеса! Ну тут мы на него навалились, а он: «Да вы что, говорит, спьяна? Я же с вами грузил».

Тимка между тем добродушно отвел лопату и, хитровато прижмурив близорукие глаза, покровительственно сказал:

– Да ты не шуми, хозяйка. Я же камень сыскал для фундамента. Километра два отсель, не боле. Вот, чтоб мне Олёнки не видать! Садик там есть, и в нем церквушка, видать, еще от царя Гороха осталась.

– Тимоша говорит правду, – подтвердил Горшков. – Камня там действительно много. Только кто нам отдаст его?

– Не только отдадут, а ещё погрузят и спасибо скажут. – И Тимка, ударяя себя в грудь, рассказал все по порядку.

Все слушали, едва сдерживая смех.

– Господи! – воскликнула Надя. – Начальник транспорта. А я хотела его огреть лопатой,

* * *

За окном снег постепенно принимал лиловатый оттенок, зажегся фонарь у проходной комбината. Примак, сидел за письменным столом и, нахохлившись, смотрел на телефонный аппарат. Куда бы еще позвонить? Мал-кину? Мираж! Что это за жизнь, когда все надо доставать, как из-под земли? Смешно сказать, Примак не может найти камня!

Он протянул руку к телефону, но трубку не снял, прислушался: по-комариному дребезжало оконное стекло. Потом начал тихонько подрагивать пол, и вот уже запрыгали разбросанные по столу скрепки. Примак вскочил, уронив шинель, выключил электричество, посмотрел в окно.

По улице медленно двигались автомашины с прицепами. Они растянулись в колонну на целый квартал; в сумерках отчетливо белели хлопья пара, выскакивающие из-под пробок перегретых радиаторов, в кузовах возвышались наваленные грудами обломки темного уральского гранита. У ворот комбината головная машина остановилась, из кабины выпрыгнули Горшков и Надя, пригнулись, осматривая рессоры.

К ним, ковыляя, подбежал Примак. Подошли шоферы с других машин. Все смотрели потешаясь, как пожилой лейтенант мечется от кузова к кузову, ощупывает камни, смешно взмахивая короткими руками.

– Шутка в деле! Боже мой! Где вы взяли такое богатство?

– Это вот он нашел, – сказал Горшков и похлопал Тимку по плечу. – И бесплатно погрузку организовал.

Примак тоже хотел хлопнуть Тимку по плечу, но не дотянулся.

– Полный комплект! Немедленно! Сапоги, гимнастерку, полушубок, Если, гм-гм, э-э… найдется, конечно, такой размер. Как же ты додумался камень искать?

Тимка огляделся. На кухонном крыльце белела в сумерках женская фигура. Тогда он набрал полную грудь воздуха и как можно громче сказал:

– Так ведь это не щи из кислой капусты варить!

* * *

С перевозкой провозились до глубокой ночи. Примак замучил и своих рабочих и студентов. «Камня на камне не оставлю здесь», – грозно повторял он охрипшим голосом. И действительно, не успокоился, пока в скверике не осталось ни одного булыжника. Надя и Тимка работали наравне со всеми, и, хотя им пришлось поспать всего четыре часа, они назавтра в указанное время явились за своим грузом – парниковыми рамами и запасными частями к молотилкам.

В ясный морозный полдень старенькая трехтонка уже выехала с завода и, расшвыривая колесами еще не слежавшийся ночной снег, свернула в улицу, ведущую к выезду из города. Далеко на холме в холодной лазури четко забелели два каменных обелиска.

Тимка, одетый в новенький армейский бушлат – полушубка так и не удалось подобрать по размеру, – самодовольно развалился на сиденье. Он уже выкурил несколько самокруток подряд, но все еще вертел в ручищах новый бархатный кисет. На кисете было вышито зеленым шелком: «Кури и помни Ольгу».

– Хватит дымить, паровоз! Дышать нечем, – сердито сказала Надя и вдруг затормозила так резко, что Тимка ткнулся лбом в стекло.

У обелиска стояла Сережина эмка. На подножке сидел Горшков. Он подошел к трехтонке, бросил окурок, долго затаптывал его носком сапога. Тимка заерзал на сиденье, вылез из кабины и отошел в сторонку.

Горшков расстегнул ватник, достал небольшой сверток, неловко протянул Наде.

– Вы с утра уехали на завод грузиться… Я сбегал на рынок. Вот тут для дочки. Если будете в Петропавловске…

Надя развернула бумагу. Там были леденцовые петухи на лучинках, темные коржики и потрепанная кукла.

Горшков виновато смотрел на свои покупки.

– Все, что смог достать. И вот еще… фотографиро-вался для паспорта и заодно… – Он подал Наде незаклеенный конверт.

В нем лежали две одинаковые фотографии: на фоне тропических пальм и штормового моря стоит высокий худой Горшков – в ватнике, с зимней шапкой в руке – и грустно улыбается. На обороте одной фотографии было написано: «Моей дочери Аннушке», на второй: «Надежде Степановне от глубоко благодарного К,».

Надя вложила фотографии в конверт и убрала его в папку с путевым листом. Потом нашла взглядом Сережу, который топтался около своей эмки, и поманила его.

Он подошел как-то немного боком, по-мальчишески угловатый. Сунул озябшие руки в карманы мешковатой, не по росту кожанки.

– Счастливо, теть Надежда. Доброй дороги.

– Возьми, – с неожиданной звонкостью в голосе сказала Надя и подала ему свои шерстяные варежки. – Бери, бери, у меня в запасе другие. И смотри, слушайся дядю Костю. Обедайте вовремя. Ты сам последи за этим.

Она окликнула Тимку. Хлопнула дверка, охнул оборотами мотор, легкая поземка закрутилась вслед. Горшков смотрел, как быстро уменьшается машина, исчезая в заснеженном просторе Сибирского тракта, пока Сережа не дернул за рукав.

– Айда, дядя Костя. Мне скоро Примаку подавать. Да шапку надень, не май ведь, елки-палки,