Текст книги "Несовершенства"

Автор книги: Эми Мейерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Рико с загоревшимися глазами передает ему косяк.

– Ты что-нибудь знаешь про алмаз «Флорентиец»?

И в Джейке просыпается рассказчик. Рико смеется, не веря ни одному его слову, но Джейку все равно. По правде, он даже чувствует облегчение: это проясняет для него сценарий. Сюжет не будет правдоподобным, пока он не найдет пружину действия – не придумает, как Хелен получила бриллиант и почему сохранила его.

– Тебе разве не надо к двум возвращаться на работу? – напоминает Рико.

Джейк проверяет телефон и видит, что уже двадцать минут третьего. Он затаптывает самокрутку и машет другу на прощание. Когда он пробегает через фудхолл под открытым небом, на глаза ему попадается обедающий за столом в одиночестве человек с сальными седыми волосами и в кожаной куртке. В тот момент посреди погожего жаркого дня Джейк только замечает про себя, что у мужика, наверно, яйца сопрели в таком прикиде.

Дебора переезжала столько раз, что превратила это в целую науку. Она знает точные габариты Красного Кролика, в багажник которого вмещается вся ее одежда и кухонная утварь. Она умеет так сдвигать пассажирское сиденье вперед, чтобы на заднем уместить белое кресло-качалку, и двойным узлом закрепить матрас на крыше так, чтобы его не сдуло на шоссе. Кресло-качалка – единственный предмет, который перебрался из их с Кенни первой квартиры в Фейрмаунте, где она нянчила Эшли, в дом в Маунт-Эйри, где первые годы растила остальных, а потом в семейное гнездо на Эджхилл-роуд, куда она сейчас возвращается. Жаль, что нельзя позвать Честера на помощь. Его «тойота-фораннер» пришлась бы кстати, так же как его мускулы, но Честер не звонил всю неделю, с тех пор как бросил ее голой на процедурном столе. Так что Дебора оставляет мебель, которая не влезает в машину, в студии и направляется в дом своего детства. Владелец квартиры, разумеется, не вернет ей задаток.

Прежде чем начать распаковывать вещи, Дебора поджигает связку шалфея и заряжает свое намерение занять дом позитивом. Она начинает с кухни, затем дымит в гостиной и выносит горящий пучок на крыльцо, пытаясь избавиться не от флюидов Хелен, а от ауры ссор, которые происходили в этом доме. Очистив энергетику на первом этаже, она окуривает три спальни на втором и усаживается в столовой раскладывать карты Таро. Только когда ей выпадает шестерка Жезлов, Звезда и Рыцарь мечей, все прямые, она готова вселяться.

Дебора выгружает кухонную утварь в ящики и на полки шкафов и ставит кресло-качалку в гостиной, но одежду убрать некуда. Дебора уже решила, что разместится в комнате Хелен – самой большой и светлой, – однако шкаф и комод там забиты материнским барахлом. Шалфей изгнал из дома энергетический осадок их ссор, но сшитые Хелен платья так и висят на своих местах.

Она звонит Бек и предлагает как-нибудь поужинать вместе.

– Ну пожалуйста, – умоляет она, когда Бек колеблется, – мне одной тоскливо.

Как бы Бек ни истолковала отчаянную просьбу Деборы, она обещает заглянуть в начале следующей недели.

Приехав, Бек не может скрыть изумления перед тем, как Дебора изменила бабушкино жилище. Дом на Эджхилл-роуд никогда не менялся. Улица застраивалась в тысяча девятьсот двадцатых годах, стена к стене, зданиями в тюдоровском стиле с каменными колоннами и кирпичными фасадами, оштукатуренными вторыми этажами и двускатными крышами. Хелен растила Дебору во второй спальне, которая позже, когда Миллеры после ухода отца жили с бабушкой, стала комнатой Бек и Эшли. Джейку пришлось ютиться в швейной мастерской Хелен, где женщины с Мэйн-Лайн вставали на ящик, чтобы Хелен могла измерить необходимую длину платьев. Джейка раздражала необходимость делить комнату со всей этой тафтой. Он ненавидел, что каждое утро нужно скручивать матрас – вечное напоминание о том, что комната, где он спал, ему не принадлежит. Когда Эшли уехала в колледж, Джейк подкупил Бек, предложив махнуться с ним комнатами, за что пообещал научить ее водить машину и брать с собой на вечеринки старшеклассников. Но ради этого Бек не стала бы меняться. Ей нравились тени, которые бросали на стены кружева, перечный запах свежеотрезанной ткани, цветные нитки, которые всегда приставали к ее джемперам. Она совершенно не возражала против того, чтобы сворачивать по утрам матрас, и знала, что, если обстоятельства изменятся, она легко может переехать.

Теперь прежде кремовые стены перекрашены в яркие цвета. Естественные ароматы цветочного парфюма и сигарет погребены под резкими запахами карри, острого перца и шалфея.

– Я немного добавила красок, – признается Дебора, заметив, что Бек с удивлением разглядывает сине-зеленые стены гостиной.

Бек оборачивается к матери, готовая накинуться на нее, но Дебора заметно нервничает, страстно желая получить одобрение дочери. Переезд сюда, видимо, дался ей труднее, чем полагает Бек.

Поэтому дочь подавляет желание сказать матери, что она испортила их дом, и вместо этого произносит:

– Превосходно.

Дебора с явным облегчением вздыхает.

После ужина Бек идет следом за матерью по коридору с персиковыми стенами в бабушкину комнату – она теперь мятного цвета и завалена горами материнской одежды. Дверь стенного шкафа закрыта, и Бек понимает, что Дебора его еще толком не открывала.

Этот шкаф – единственный уголок в доме, который все еще хранит запах Хелен. В тесном помещении без окон запахи нафталина, сигарет и цветочного парфюма усилились. Вешалки ломятся от ярких брючных костюмов, шерстяных брюк, блузок с глухими воротниками. На верхней полке аккуратно составлены одна на другую картонные коробки. Внизу стоит ряд бежевой ортопедической обуви.

Мать с дочерью начинают с одежды, раскладывая ее на две кучи: одна – оставить, другая – отдать. Поначалу все предметы идут в первую, но что делать с клетчатыми брюками, которые шила Хелен, шелковыми блузами, шерстяными пиджаками, давно вышедшими из моды?

– Давай сложим это все в коробки и уберем в шкаф в гостевой комнате, – предлагает Бек.

Другое дело – обувь. Хелен не владела ремеслом сапожника. Все туфли они быстро складывают в мешок и присоединяют к куче для раздачи нуждающимся.

– А что в тех коробках? – Бек указывает на полку над перекладиной с пустыми плечиками.

Дебора пожимает плечами и берет одну коробку. Она заполнена бухгалтерскими книгами, относящимися к временам, когда Бек еще не родилась, с условными обозначениями услуг, которые она может разобрать только частично. «ПЛ», видимо, означает «платье», но что такое «МК»? Все цены удивительно низкие для одежды, сшитой по индивидуальному заказу, даже для 1962 года.

– Так вот почему мы ели мясо не чаще раза в неделю, – бормочет Дебора, листая журналы.

Бегло просмотрев записи, Бек и Дебора ставят коробку на полку и берут другую. В ней лежат фотографии незнакомых женщин, с которых Хелен снимала мерки. На одном снимке Хелен стоит рядом с невестой в парадном зале. Щеки у бабушки неестественно румяные, сапфирово-синее платье режет глаз.

Они достают с полки третью коробку, ожидая увидеть прочие реликвии, оставшиеся от швейной мастерской Хелен. Дебора усиленно пытается скрыть от дочери свое разочарование. Так вот что Хелен хранила в стенном шкафу? Фотографии чужих свадеб?

Но, открыв новую коробку, Бек ахает от удивления. На двух фотоальбомах лежит старая кукла в голубом платье. Непропорционально большие аквамариновые глаза уставились прямо на Бек. Маленький нос и рот придают кукле странный облик. Жесткие коричневые волосы вьются до плеч, фарфоровое лицо, ноги и руки персикового цвета залапаны грязными руками.

– Это твоя?

Дебора качает головой. Такая кукла с пухлыми красными щеками и уродливыми чертами могла бы напугать ребенка.

– Я никогда ее не видела. – Помолчав, она добавила: – Как ты думаешь, это игрушка Хелен?

– А чья же еще? – Бек крутит куклу, рассматривая ее. Задирает платье и видит на тряпичном туловище выцветшую красную печать: «Сделано в Австрии».

– Видимо, она привезла ее из Вены, – говорит Дебора, беря у дочери куклу и прижимая ее к груди. Фарфоровые конечности хоть и чумазые, но не имеют ни трещин, ни сколов. Выскользни кукла случайно из рук – и они разбились бы вдребезги. И тем не менее игрушка пережила беспечность детства и переезд на другой континент.

Дебора не отпускает куклу, и Бек вынимает два фотоальбома. Мать с дочерью садятся на бабушкину кровать и листают первый. Он посвящен важным событиям из жизни Миллеров: выпускной Бек в детском саду, первое выступление Джейка на сцене с гитарой, день рождения Эшли в комнате, украшенной по мотивам «Моего маленького пони», школьный выпускной вечер Джейка и Эшли, празднование окончания Бек колледжа, которое состоялось в гостиной ниже этажом.

На одном снимке они стоят на заднем дворе дома в Маунт-Эйри. Джейку примерно одиннадцать, мелкие кудри только еще приобретают его фирменный стиль. Эшли, видимо, двенадцать, но она выглядит на несколько лет старше. Бек улыбается, у нее совсем недавно выросли большущие постоянные зубы; правой рукой она держит за краешек ломтик дыни. Рядом часть фотографии была неровно оторвана, а потом опять приклеена, так что там вместе с детьми стоит Дебора. От отца на снимке осталась только рука, которая сжимает плечо матери.

Дебора смеется. Это превосходный пример, характеризующий Хелен: с виду суровая, но по сути заботливая.

– Я оставлю это себе. – Дебора кладет куклу на кровать и вынимает фотографию из прозрачного кармашка.

Так же как и в первом альбоме, во втором снимки расположены в хронологическом порядке, начиная с черно-белых карточек, сделанных еще до рождения Деборы. Известные ей фотографии бабушки Флоры, дедушки Лейба, дяди Мартина, семейной лавки на улице Фляйшмаркт в Вене. Снимки, запечатлевшие пикники на Дунае и прогулки по Венскому лесу, где Лейб мог перечислить латинские названия каждого растения. Были ли это настоящие названия, или он просто сочинял их, чтобы поразить детей, Хелен не знала и никогда не интересовалась.

– По этим снимкам и не скажешь, – говорит Дебора дочери, – но у твоей прабабушки Флоры были восхитительные рыжие волосы.

– Хелен так никогда и не узнала, что стало с ее семьей? – спрашивает Бек, глядя на карточку, изображающую Флору, Лейба, Мартина и Хелен в скромно обставленной комнате, видимо гостиной их дома.

Дебора качает головой.

– Ее брата и отца отправили в Дахау, так что они, скорее всего, погибли там. Что случилось с матерью, она, кажется, так и не выяснила. Когда в девяностых годах открылся Музей холокоста, помню, она пыталась навести справки, но не нашла никаких сведений. – Дебора смотрит на фотографию в руке дочери. – Жаль, что я их не знала. Так же как и своего отца. Иногда я думаю, если бы он вернулся из Кореи, моя жизнь сложилась бы иначе.

Деборе было всего три месяца, когда Джозефа Кляйна призвали в армию, и два года, когда он погиб. Хелен редко говорила о нем, никогда не водила дочь на его могилу и всегда меняла тему, когда Дебора просила рассказать о нем так же, как она рассказывала о жизни своей семьи в Вене. Хелен объясняла, что до свадьбы они были знакомы всего несколько месяцев, что он для нее почти такой же незнакомец, как и для Деборы. «Твой отец геройски погиб. Больше мне добавить нечего, – объясняла она. – Я тоже хотела бы знать его лучше». И у Хелен, которая почти никогда не показывала своих эмоций, краснели глаза, отчего маленькая Дебора испытывала смешанное чувство сожаления и тоски. Понятно, что матери больно было обсуждать потерю мужа, но Дебора все же грустила, что ей ничего не известно об отце. В конечном счете смерть Джозефа Кляйна была еще одним поводом, отдалившим Хелен и Дебору друг от друга, хотя могла бы их сблизить.

Дебора шмыгает носом, и Бек испытывает подобие вины – она не догадывалась, как одинока была ее мать в детстве. Однако этот душевный порыв быстро проходит: мать тоже не знает об одиночестве Бек в юности.

Дебора чувствует, что в настроении Бек что-то меняется, – вечер под угрозой. Хотя и в других обстоятельствах, но она последовала примеру Хелен в отношениях с собственными детьми – отдалилась от них, чтобы избежать вопросов о потерях.

– Знаешь, я о многом жалею, – начинает она, – о том, как я жила после ухода твоего отца. Я… я должна была… я не должна была бросать вас.

Бек не может смотреть на мать. До чего же она предсказуема. Хотя извинения могли быть и более убедительными.

Бек продолжает листать альбом и доходит до нескольких фотографий, на которых Хелен держит на руках младенца. Даже в таком нежном возрасте у Деборы уже выделялись высокий лоб и тяжеловатая челюсть.

Но Дебора изучает не снимки, а лицо дочери. Возможно ли добиться ее прощения? Сказать что-то в объяснение своих ошибок? Пусть не оправдать их, но показать, что это ошибки человека, а не чудовища?

– А это кто?

Дебора переключает внимание на черно-белую фотографию незнакомого мужчины, который сидит в гостиной ниже этажом, держа на коленях Дебору.

– Твой отец? – Бек вынимает карточку из кармашка и подносит к глазам. Между Деборой и этим человеком есть очевидное сходство: тот же тонкий нос, высокий лоб, квадратная челюсть, широко расставленные глаза. – Нет, не может быть. Этому мужчине лет пятьдесят. Такого бы не призвали в Корею. Может, это твой дедушка? Ты когда-нибудь встречалась с семьей отца?

– Нет. Они жили на Среднем Западе или что-то вроде того. – Дебора наклоняется к плечу дочери, и у нее захватывает дух. Она не помнит этого момента и все же, глядя в лицо незнакомцу, чувствует безотчетную тоску.

– Смотри!

Дебора показывает пальцем на другую фотографию того же человека, снятую в темном ресторане. Хелен сидит рядом с ним, а он обнимает ее за плечи. На столе перед ними два бокала с шампанским. Плакат на заднем плане гласит: «С Новым годом! 1955». Волосы у Хелен зачесаны наверх, что выгодно подчеркивает ее шею над меховым палантином. С правой стороны к палантину приколота брошь в виде орхидеи.

В 1955 году отец Деборы уже умер. В 1955 году Дебора была дочерью вдовы. У мужчины на фотографии видно кольцо на безымянном пальце, но у Хелен колец нет.

Они находят еще несколько снимков Хелен и того же человека – в Атлантик-Сити и парке Фэйрмаунт. На некоторых фотографиях они вместе с Деборой, на других смотрят только друг на друга.

Когда Дебора училась в первом классе, им задали нарисовать семейное древо. Она попросила Хелен помочь, и та пришла в ярость: «Что это еще за задание такое? Учителя не имеют права совать нос в личные дела учеников!» Тогда Дебора подумала, что такая реакция объясняется травмой из-за утраты семьи во время холокоста и героической гибели мужа в Корее. Действительно, недопустимо, чтобы первоклассники афишировали такие трагедии перед товарищами. Однако, судя по этим фотографиям, Хелен могла скрывать другой секрет, о котором не следовало знать малолетней дочери.

Дебора захлопывает альбом.

– На сегодня достаточно.

– Хочешь, заварю тебе чаю? – предлагает Бек, вставая с кровати.

– Необязательно. – Дебора пытается улыбнуться. – Просто очень много впечатлений.

Когда Бек выходит, держа альбом под мышкой, Дебора окликает ее:

– Оставь его, пожалуйста.

Бек кладет альбом на комод, за которым нашла брошь. Расследование истории «Флорентийца» и личности дедушки поворачивается малоприятной стороной. И все же снимок, сделанный в новогоднюю ночь 1955 года, неоценимо помог им. Он свидетельствует, что бриллиант был у Хелен как минимум с тех времен. Прощаясь с матерью, она думает, сколько еще секретов дремлет в бабушкиной комнате, сколько еще открытий о прошлом Хелен Миллерам предстоит сделать?

Но когда Рико берет у Джейка косяк и говорит: «Прими мои соболезнования по поводу смерти бабушки. Как ты справляешься?» – Джейк не знает, как ему объяснить свои чувства. Рико способен так подробно описать процесс устройства своей матери в дом престарелых, что Джейк даже некоторое время безуспешно собирался написать об этом сценарий. Рико видится с сестрами, братьями, кузинами и кузенами в доме его abuela[3]3
  Бабушка (исп.).


[Закрыть] каждую неделю. Рико его лучший друг, но что это на самом деле значит? Они вместе курят травку и ходят в бар смотреть баскетбол. Господи, когда это марихуана стала наводить на него такую тоску?

Семь

Прошло две недели после шивы по Хелен, и уже начали происходить странные события, которые можно объяснить только появлением у Миллеров бриллианта «Флорентиец». Первой это замечает Эшли. Возвратившись из Филадельфии, она снова вернулась к своему ритуалу, которому посвящала день, пока дети были в школе, – стала ходить в бассейн. Это не так дорого, как психотерапия, и гораздо эффективнее. Сейчас ей нужно найти незатратный способ дать выход своему гневу на Райана. Несмотря на его продолжающиеся заверения, что он уладит все недоразумения с компанией, ничто не может стереть воспоминаний о том, как он съежился в углу ванной и с каким страхом признался жене, что свалял дурака.

Когда Эшли въезжает на парковку около бассейна, за ней сворачивает темный седан.

Через полтора часа Эшли выходит с влажными после душа волосами, приятно уставшими мышцами и прояснившейся после плавания головой. Моросит, и женщина бежит к машине мимо темного седана, стоящего на месте для инвалидов. Знака «Инвалид за рулем» на стекле, однако, нет. Водитель – франтоватый мужчина среднего возраста – поднимает глаза от газеты и приятельски улыбается Эшли. Наверно, ждет жену после занятий аэробикой.

Прямо от бассейна Эшли направляется в библиотеку и, остановившись на красный сигнал светофора, ест заранее приготовленный салат. После физической нагрузки ее одолевает голод, и потому она быстро и жадно засовывает еду в рот. Это один из тех случаев, когда машина дает обманчивое ощущение приватности. Стекла у нее не затонированы, и все вокруг могут видеть, что сидящая внутри женщина ведет себя как свинья. Устыдившись своих дурных манер, Эшли бросает взгляд в зеркало заднего вида и замечает темный седан, ожидающий на светофоре позади нее. Водитель относится к тому типу мужчин, которых она всегда считала привлекательными: высокий, смуглый, недурен собой. Такой, как Райан. Впервые после того, как она увидела мужа на полу в ванной, она чувствует к нему влечение.

Направляясь по знакомым улицам к библиотеке, Эшли прибавляет звук стерео. Когда она въезжает на подземную парковку, седан заруливает в туннель следом. Мужчина в нем один. Никакой жены в спандексе. Зачем он стоял у спорткомплекса, если не нужно было никого забирать? Может, пережидал дождь? Странно все это. С другой стороны, люди вообще странные существа. По пути в библиотеку Эшли уже отбрасывает эти мысли.

В дополнение к бассейну Эшли начала ежедневно посещать местную библиотеку. После плачевной встречи с Джорджиной она перераспределила усилия и вместо поисков возможностей продать бриллиант занялась поисками доказательств, что он принадлежит им по праву. Единственной проблемой было то, что она не имела представления, как подступиться к прошлому Хелен. В библиотеке она рассчитывала найти какое-нибудь руководство по поиску предков, а нашла Клару, главного библиотекаря.

Клара не профессиональный исследователь, но завзятый генеалог-любитель. Корни своей семьи она проследила аж до викингов и с энтузиазмом предложила помощь, когда Эшли поинтересовалась соответствующими ресурсами. Она показала Эшли, как пользоваться сайтом ancestry.com. Вместе они нашли результаты самой ранней доступной переписи, 1940 года, где с радостью обнаружили, что Хелен проживала в пансионе на Монумент-стрит в Филадельфии. Эшли не подозревала, что в том году Хелен уже находилась в США. Тогда ей было всего четырнадцать лет, а значит, умерла она в возрасте девяноста двух. Старшая внучка предполагала, что бабушке было около ста.

Потом Клара помогла Эшли составить генеалогическое древо, которое назвала по фамилии Миллер, хотя Миллерами в нем были только Дебора, Бек и Джейк; даже у Хелен была другая фамилия, а также у самой Эшли Джонсон. Добавив Миллеров и Хелен, Эшли включила в схему Райана и своих детей. Найти свидетельство о рождении Хелен или брачное свидетельство своих прабабушки и прадедушки она не смогла, но хорошо знала членов их семьи по именам: Флора, Лейб и Мартин Ауэрбах. О других предках у нее сведений не было.

Когда Эшли поинтересовалась у матери девичьей фамилией Флоры, Дебора тут же ощетинилась.

– Не знаю, что ты от меня хочешь, – сказала она. – Мне известно только, что она научила Хелен шить и что у нее были ярко-рыжие волосы.

– Ты знаешь, где она умерла?

– Неужели я не рассказала бы тебе об этом? Отца и брата Хелен отправили в Дахау, но что случилось с Флорой, она так и не узнала.

– А как насчет твоего отца? – продолжала Эшли.

Когда она забила в базу сочетание «Джозеф Кляйн», система выдала больше 70 000 людей с таким именем. Она ограничила поиск списками военных, но среди жертв войны в Корее Джозефа Кляйна не оказалось.

– Не копайся в этом, – предупредила ее Дебора.

– Наверняка Хелен хоть что-то тебе говорила. Когда его призвали? Когда он родился? Откуда он?

– Я сказала, оставь это. – В голосе Деборы прозвучала необычная резкость.

Когда Эшли сообщила о странном поведении матери Бек, сестра поведала ей про фотографию, которую они нашли в стенном шкафу, и про мужчину, который очень похож на Дебору, но выглядит слишком старым, чтобы воевать в Корее.

– Так, значит, Джозеф Кляйн не наш дедушка? – спросила Эшли.

– Не уверена, что Джозеф Кляйн вообще существовал, по крайней мере среди знакомых Хелен. Я тут немножко покопалась и не нашла о нем ничего.

Эшли сразу же стало совестно: зачем она так насела на мать? Потом она поняла: не нужно сильно углубляться в прошлое, чтобы сообразить: в истории Хелен концы с концами не сходятся. Дебора, видимо, давным-давно оставила попытки разузнать что-то об отце.

Дерево с ветвями Ауэрбахов, Миллеров и Джонсонов выглядело худосочным, но у Эшли закончились родственники для его пополнения. Ну, позже, может быть, добавятся еще какие-нибудь Миллеры. Было бы легче отыскать семью ее отца, Кенни, но Эшли запретила себе подобное любопытство. Так что она сохранила семейное дерево Миллеров, состоящее всего из одиннадцати имен, и подозревала, что о других родственниках никогда не узнает.

Когда сегодня Эшли приближается к кафедре выдачи книг, Клара машей ей рукой, торопя подойти.

– Я все утро вас жду. Вы не поверите, что я нашла.

Заинтригованная, Эшли с волнением склоняется к ее плечу. Клара пахнет белым мускусом. На ней платье с иллюстрациями из книг. Она не похожа на других подруг Эшли, и это сближает их еще больше.

Клара кликает на ссылку «Нью-Йорк. Списки пассажиров и членов команды, 1820–1957», и имя Хелен Ауэрбах выскакивает в манифесте парохода «Президент Гардинг», вышедшего из Гамбурга в Нью-Йорк 23 апреля 1939 года.

Имя Хелен Ауэрбах встречается посередине страницы. Четырнадцать лет; род занятий: школьница; владение языками: немецкий; страна рождения: Германия; город: Вена; национальность: еврейка.

– Почему здесь написано, что Вена в Германии?

– Я тоже задалась этим вопросом, – объясняет Клара. – Оказалось, что перед войной, в тысяча девятьсот тридцать девятом году, Австрия была аннексирована Германией и потеряла независимость.

Эшли проводит пальцем по списку из шести имен, следующих за именем Хелен на первой странице манифеста. Имена и возраст разные, но под словом «ученица», под словом «немецкий», под «Веной» и «еврейкой» шесть раз повторяется: «ТЖ».

– ТЖ значит «то же», – говорит Клара, прищуриваясь, чтобы разобрать буквы.

И как это Эшли сама не догадалась? Она листает манифест дальше.

– Стоп. – Клара проводит пальцем по колонке на экране. – Путешествие Хелен оплачено господином Ирвином Гольдштайном. Он также назван как «ДР» – друг, – у которого Хелен поселилась в Соединенных Штатах, на Сайпрус-стрит в Филадельфии. И снова шесть строк под «ДР» и под пунктом назначения гласят «ТЖ». – Вы знаете Ирвина Гольдштайна?

Эшли качает головой.

– Никогда о нем не слышала. Итак, он заплатил за их поездку? И они все приехали к нему? Вроде бы мы выяснили, что бабушка жила на Монумент-стрит?

– Может быть, этот Гольдштайн устраивал их судьбу, – рассеянно произносит Клара, продолжая просматривать манифест. Вдруг она хватает Эшли за руку. – Смотрите…

Список продолжается, на странице повсюду мелькает «ТЖ». Клара и Эшли насчитывают еще сорок три имени, всего пятьдесят, и все эти пассажиры путешествуют с господином Ирвином Гольдштайном.

Клара пробегает указательным пальцем по графе с возрастом.

– Они все дети.

– Хелен из них самая старшая, – замечает Эшли, тоже бегло проглядывая эту колонку.

– Так, значит, этот Ирвин Гольдштайн спонсировал переезд еврейских детей в Соединенные Штаты?

– Вы раньше слышали о таких случаях?

– Никогда, – отвечает Клара, лихорадочно что-то печатая. – Невероятно.

Она находит в «Гугле» список статей из «Нью-Йорк таймс», «Филадельфия инкуайрер», «Филадельфия джуиш икспонент», «Филадельфия рекорд», «Джуиш таймс»: «Пятьдесят детей-беглецов прибывают из Вены», «Филадельфийский адвокат с женой едет в Вену, чтобы спасти пятьдесят еврейских детей», «Юные беглецы становятся добропорядочными американцами».

Неизвестно, имеет ли эта история отношение к бриллианту, но в любом случае открытие очень важное. Хелен никогда не говорила Миллерам, что ее вывезли в США вместе с другими детьми. Должно быть, на то была причина.

У Эшли жужжит телефон. Сообщение от Лидии: «Можно мы купим мороженое по пути домой?»

Эшли недовольна, что у одиннадцатилетней дочери появился мобильный телефон. Райан купил его ей, пока Эшли была в Филадельфии; такая неприкрытая попытка перетянуть ребенка на свою сторону – очевидный знак, что он вот-вот потопит корабль ее жизни.

Эшли смотрит на часы и спохватывается: через пятнадцать минут ей надо забирать детей.

– Мне пора идти, – отрывисто произносит она.

– Давайте я распечатаю вам сканы манифеста и статьи.

Принтер скрипит, выдавая страницы со списком пассажиров парохода «Президент Гардинг», статьями о господине Гольдштайне и пятидесяти детях. Эшли достает кошелек, чтобы заплатить десять центов за каждую страницу, но Клара отмахивается от нее:

– Это бесплатно.

Эшли несется к лифту, проклиная себя за опоздание. Хотя пунктуальность никогда не была ей свойственна, она всегда старалась в конце учебного дня ждать детей у школы. По парковке Эшли идет так быстро, что почти не обращает внимания на седан, припаркованный на месте для инвалидов, и симпатичного мужчину в нем, наполовину скрытого газетой.

На следующий день, когда Эшли видит ту же самую машину темно-синего цвета возле продуктового магазина, по спине у нее пробегают мурашки. Уж не следит ли за ней этот человек? Да нет, это просто темный «бьюик», говорит она себе; в Уэстчестере, наверно, сотни, если не тысячи темных «бьюиков». Проходя мимо подозрительной машины, она видит за рулем того же самого мужчину неопределенно-привлекательной внешности. Позже, когда она, не выходя из машины, снимает деньги в банкомате, «бьюик» въезжает на парковку.

Когда тот же самый автомобиль останавливается у тротуара возле школы, в которой учатся ее дети, Эшли цепенеет. Точно, водитель седана за ней следит, но почему-то не пытается делать это скрытно. Значит, хочет, чтобы она знала о слежке. Хочет, чтобы она боялась. По пути домой дети щебечут о том, как прошел день. Тайлер помирает со смеху, рассказывая об учителе музыки, который пукнул на уроке и притворился, будто это звук с записи. Лидия настаивает, что это неправда, на что Тайлер начинает имитировать пуканье, и Лидия просит:

– Мама, скажи, чтобы он перестал.

Эшли не слушает. Ее внимание полностью сосредоточено на машине в зеркале заднего вида, которая неотступно и терпеливо поворачивает вслед за ней.

– Мама! – кричит Лидия. – Ты проехала мимо нашего дома.

Эшли смеется, делая вид, что замечталась, и разворачивается. Седан останавливается у обочины. Когда они подъезжают к крыльцу, Эшли говорит детям:

– Бегите домой, а я сейчас.

Она ждет, глядя в зеркало. Через несколько минут седан проплывает мимо и уносится прочь.

Это уже не просто подозрение. Эшли достает телефон и отправляет сообщение брату и сестре: «За мной следят».

С чего бы кому-то следить за ней? В голову приходит только один ответ: из-за «Флорентийца».

Джейк получает сообщение от Эшли по пути в спортзал, расположенный на той же улице, что и супермаркет, где он работает. После возвращения с Восточного побережья Джейк решает не только бросить курить травку, но и заняться спортом. Вернее сказать, несколько раз в неделю повышать частоту сердечных сокращений и готовить бицепсы для того, чтобы качать на руках младенца.

Он не успевает ответить и даже осмыслить сообщение от Эшли, как получает еще одно, от Бек, потом снова от Эшли, и разговор складывается без него.

«Что значит – следят?»

«Верзила на машине всюду таскается за мной».

«Зачем ему это?»

«А ты как думаешь?» – Эшли добавляет эмодзи в виде бриллианта.

«Откуда кому-то знать о бриллианте?»

На экране появляются и исчезают три точки. Джейк сует телефон в задний карман и идет в спортзал, заключив, что Бек права: о бриллианте никому не известно. Даже если Эшли проболталась подруге, как он другу, все равно им никто не поверит. Пока. Пока они не выяснили, как алмаз попал к Хелен и почему она не продала его.

Пока Джейк переставляет ноги на эллиптическом тренажере, он размышляет над мотивом – пружине любого сюжета. Почему Хелен хранила бриллиант стоимостью десять миллионов долларов? Чем он был так важен для нее? Через открытое окно, выходящее на улицу, в кардиозону просачивается сигаретный дымок. Странно, но этот запах успокаивает Джейка.

– Что за мудак дымит под окном? – спрашивает Джейка накачанный пожилой мужик на тренажере позади. Его рельефные мускулы вызывают у Джейка глубокий стыд, поскольку его мышцы никогда не бугрятся, даже если их напрячь.

Джейк смотрит на улицу и видит прислонившегося к парковочным часам мужчину с сальными волосами, который размеренно затягивается сигаретой. На нем кожаная куртка. Тот самый тип, который ел тако, когда Джейк рассказывал Рико о «Флорентийце». Левая нога Джейка соскальзывает, и он едва успевает восстановить равновесие, чтобы не врезаться головой в консоль тренажера.

– У вас все хорошо? – заботливо интересуется человек, тренирующийся рядом с ним. Джейк выпрямляется и кивает, увеличивая темп. Он снова смотрит в окно. Неизвестный делает последнюю затяжку и давит сигарету металлическим носком ботинка, такого нелепого в столь теплую погоду. Потом мужик садится в машину и уезжает. Сердце у Джейка выскакивает из груди, хотя нагрузка более чем скромная.