Текст книги "Несовершенства"

Автор книги: Эми Мейерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Бек садится рядом с бабушкой на кровать и слегка трясет ее.

– Хелен!

Окоченевшее тело качается от ее прикосновения, отчего Бек мигом отскакивает в другой угол комнаты, ударяется о край комода и слышит стук – что-то застрявшее между комодом и стеной падает на пол. Бек нагибается и достает усыпанную драгоценными камнями брошь в виде цветка. Украшение размером с ладонь, на удивление тяжелое. Под небольшими темно-зелеными кристаллами, выложенными клинышком, подвеска с крупным желтым камнем в форме щита. Некоторые чистые стразы, покрывающие лепестки и чашелистники цветка, отсутствуют, и на их месте пустуют кружки белого металла. Орхидея, думает Бек. Конечно. Brosche.

Ах, Хелен! Все это время твое сокровище валялось за комодом.

С порога слышится изумленный вздох. Бек поворачивается – Эстер стоит в дверях, приложив ладонь ко рту. Бек незаметно опускает брошь в карман пиджака и чувствует ее тяжесть.

– Звоните девять один один.

Бек сидит около Хелен, гладя бабушкины щеки, пока не прибывают скорая помощь, полиция, а затем и судмедэксперт. Она как в тумане отвечает на вопросы полицейского, но, к счастью, он быстро отпускает ее. Потом осиротевшая внучка сидит одна в гостиной Эстер и ждет, когда хозяйка принесет с кухни печенье, которое Бек не станет есть, и чашку чая, которую она не будет пить. Бек достает мобильный телефон и открывает почту. Печатает в адресной строке имена сестры и матери и, чуть поразмыслив, добавляет имя брата. Конечно, ему тоже нужно сообщить. Джейк с Хелен были близки, если можно так сказать, учитывая, что он живет в четырех тысячах километров отсюда. Бек неохотно, но все же включает его в список адресатов.

Телефон показывает время 16:07. В теме письма Бек пишет: «Хелен умерла». Она понимает, что это неделикатно, но все остальные варианты, которые приходят на ум, – «Новости о Хелен», «Плохие новости о Хелен», «Новости» или просто «Хелен» – вводят в заблуждение, а потому она выбирает самую прямую формулировку. В теле письма она объясняет: «Извините, что вынуждена сообщать вам об этом таким образом. Я только что нашла ее дома. Напишу, когда буду знать больше».

Бек нажимает на «Отправить» и кладет телефон на колени. Несколько часов назад ее самой обременительной заботой было пройти в туалет, не столкнувшись с Томом. Хелен сказала бы по этому поводу, что только смерть может пресечь страдания по недостойному мужчине.

За окном от бабушкиного дома отъезжает скорая, увозя покойную. Маячки машины не горят, включать сирену нет необходимости. Тяжелая брошь оттягивает карман пиджака Бек. Она достает драгоценный цветок и проводит пальцем по острым кончикам листьев и шершавым углублениям, из которых выпали стразы. Почему она мало старалась оправдаться в глазах Хелен? Бабушка умерла естественной смертью, и все же у Бек не выходит из головы, что Хелен прожила бы дольше, не потеряй она брошь в виде орхидеи.

Два

Как только скорая уезжает, Эстер садится на диван около Бек. Гостиная в ее доме почти такая же, как у бабушки, – та же планировка, тот же паркетный пол. Чуть помедлив, соседка передает Бек конверт с завещанием Хелен.

– Через несколько месяцев после того, как мы перевезли маму…

У Эстер срывается голос. Ее мать Джойс очень долго была соседкой Хелен. Несколько лет назад Эстер с братом отправили ее в пансионат «Брит-шалом», и, вместо того чтобы выставить дом на продажу, Эстер предпочла поселиться здесь. Бек вспоминает, что прошлой осенью Хелен сообщила ей, что Джойс умерла.

– Мне очень жаль вашу маму, – говорит Бек, забирая конверт.

Эстер потирает плечи – при мысли о смерти матери ее знобит.

– Я ездила с ней и Хелен в библиотеку. Есть один сайт, где приводится стандартная форма завещания. Я была свидетельницей у обеих. – Голос у нее снова дрожит, и Бек недоумевает, почему Эстер решила именно сейчас вручить ей завещание, но соседка добавляет: – Там указания по поводу похорон. Не знаю, в курсе ли ты, но по еврейским традициям похороны должны состояться безотлагательно.

Хотя Эстер произносит эти слова мягко, они уязвляют Бек. Неужели Эстер считает, что внучка Хелен совсем ничего не знает об иудаизме? У нее, конечно, не было бар-мицвы, она понятия не имеет, как благословлять вино или покойника, но ей прекрасно известно, что хоронить усопшего нужно быстро.

Однако сильно обидеться она не успевает – Эстер обнимает ее так, словно отправляет на войну.

– Ты была ее любимицей, – шепчет Эстер, и Бек благодарит ее, не зная, что еще сказать.

Она возвращается в дом Хелен и беспомощно оглядывает перевернутую вверх дном гостиную, не зная, с чего начать. Разложив на диване подушки, она садится, не чувствуя готовности заняться разбросанными по комнате письмами и журналами. Сколько раз она сидела на этом диване и изливала Хелен душу с такой откровенностью, какой больше не позволяла себе ни с кем. В другие вечера они не разговаривали, а просто бесконечно играли в кункен или смотрели сериал «Перри Мейсон». Хелен была ее лучшей подругой, осознает Бек. Когда она приберет в доме и вернется в свою квартиру, у нее больше не будет лучшей подруги.

Ей понадобилось несколько часов, чтобы собраться с духом, навести порядок и вызвать такси.

«Извините, что не отвечала, – пишет она своей семье, как только приезжает домой. Каждый из Миллеров звонил, писал сообщения и снова звонил. – День был тяжелый. Хелен вместе с шомером (не уверена, что правильно его называю) в похоронном бюро. – Бек не находит в себе сил написать „тело Хелен“. Она не религиозна и вообще не верит в Бога, но ей хочется думать, что душа Хелен увидит, как тщательно она распланировала похороны. – Хелен желала, чтобы все прошло согласно традиции. По правилам она должна быть похоронена завтра, но я не могу организовать все так быстро, а в субботу хоронить нельзя, так что придется ждать до воскресенья. Вы успеете приехать? Думаю, мы устроим трехдневную шиву? А вообще оставайтесь, сколько захотите».

Бек знает, что мать и брат с сестрой усмотрят в ее словах враждебность. Отчасти она даже жаждет этого. Никому из них не приходилось обнаруживать окоченевшее тело бабушки. И никого не называли Diebin.

«Не заводись, – говорит она себе. – Они не виноваты в том, что ты не была рядом с Хелен в ее последние минуты». Затем она продолжает писать родным:

«Кроме того, прикрепляю копию завещания. Это моя обязанность как душеприказчика. – Бек уверена, что и в этих словах они услышат надменный тон. – Как видите, завещание однозначное. Хелен оставила Деборе дом, а остальное имущество Джейку, Эшли и мне; хотя я и не понимаю, что еще у нее было, кроме дома. Ни банковского счета, ни пенсионного вклада».

Всем известно, что Хелен не доверяла банкам. Однажды она ответила ужаснувшимся при этом заявлении Бек и Джейку: «Я храню свои деньги, как нижнее белье, ближе к телу».

«Мне нужно, – сообщает Бек, – чтобы вы все, пока будете здесь, подписали соглашение об отсутствии претензий. После этого я смогу представить в соответствующие органы документы на наследство и обеспечить исполнение завещания. – Эти формулировки слишком официальны для общения с семьей, слишком церемонны для памяти Хелен, но Бек пишет как душеприказчик, а не как родственница покойной. – Итак, – добавляет она, – надеюсь, вы все сможете приехать. Уверена, что Хелен было бы приятно ваше присутствие на ее похоронах».

Бек удивилась и даже немного обиделась, что Хелен оставила дом Деборе, которая сбежала оттуда, едва ей исполнилось семнадцать лет, потом подкинула матери детей и только по обязанности навещала Хелен раз в несколько месяцев. В то время как Бек приезжала к бабушке каждую неделю из искреннего желания провести с ней время. Нет сомнений, что Дебора просто заложит дом.

Кроме этого, в завещании было мало сюрпризов. Деньги, которые Хелен прятала в банках из-под кофе в кухне, в саше с сухими духами в гостевой спальне и в конвертах под кроватью, должны быть разделены поровну между Бек, Эшли и Джейком. Ничего необычного, за исключением одной фразы: «Моя желтая бриллиантовая брошь достается Бекке».

Бек берет свой пиджак и вынимает из кармана брошь. Она слишком тяжела, чтобы прикалывать ее на футболку, и Бек прижимает украшение к груди, глядя на большой кристалл в зеркало над комодом. Потускневшая и поломанная безделушка не может стоить дорого. Такая кричащая бижутерия сейчас в большой моде. Хотя, попытайся Бек объяснить Хелен, почему выпавшие стразы делают ее прикольной, бабушка покачала бы головой и заметила бы, что молодежь ни черта не смыслит в красоте. И все же эта брошь имела какое-то значение для Хелен и она хотела передать ее Бек. По крайней мере, в ту минуту, когда писала завещание. А потом обвинила ее в краже собственного наследства.

Эшли заворачивает остатки ужина, когда приходит второе письмо от Бек. Интересно, догадывается ли Райан, что она лжет насчет приготовления ужинов, замечает ли он, что на кухне никогда не бывает грязных противней и кастрюль. Разумеется, нет. Он слишком поглощен собственными секретами, чтобы обращать внимание на ее уловки. «Расслабься», – напрасно повторяет она себе. Гнев не поможет. Эшли убирает куриные бедрышки в холодильник и берет в руки телефон.

«Похороны в воскресенье… Трехдневная шива… Уверена, что Хелен было бы приятно ваше присутствие на ее похоронах». Стоя у раковины, Эшли смотрит на темный задний двор. Хотела бы Хелен, чтобы она выдерживала шиву? Они с бабушкой никогда не были близки, не то что Бек и Джейк, даже Дебора по-своему была к ней больше привязана. Когда они поселились у Хелен, Эшли было семнадцать лет и она уже вовсю смотрела в будущее, мечтала, как после окончания школы вырвется из семьи Миллеров. В свою очередь, Хелен не пыталась опекать ее или нянчиться с ней так, как с Бек и Джейком.

Рука, обнимающая ее за талию, отрывает ее от размышлений. Губы целуют ее в щеку. Эшли отшатывается и тут же чувствует вину. Формальные жесты и холодная реакция на них, отвращение, затем сожаления – к этому в последнее время сводятся ее отношения с мужем.

Райан притворяется, что не замечает этого. Он отпускает жену и подходит к столу посередине кухни.

– Спят, – говорит он, опираясь на гранитную столешницу. – Они все еще немного напуганы.

Дети впервые столкнулись со смертью, если не считать умерших школьных питомцев и гибели героев в кинодрамах. Райан вырос в протестантской семье, но считал обязательным только ставить елку на Рождество и готовить ветчину на Пасху, а о посещении церкви или о загробной жизни разговоров никогда не заводил. Эшли покопалась в «Гугле», но так и не поняла, как евреи представляют существование души после смерти, поэтому они с Райаном не стали убеждать сына и дочь, что Хелен ушла в лучший мир, а просто объяснили, что их прабабушка была очень старенькой и скончалась, прожив полную жизнь. Однако Эшли и сама сомневалась в своих словах. Хелен была родом из Вены. Во время Второй мировой войны она приехала в США, одна. Вышла замуж, родила Дебору, потом ее муж умер. После этого она шила свадебные платья и деловые костюмы для богатых, не в пример ей, женщин и остаток дней провела в ветшающем доме на Эджхилл-роуд. Действительно ли это можно назвать полной жизнью?

– Как твоя шея? – спрашивает жену Райан.

Эшли рассеянно потирает шею, вспоминая столкновение. Его и аварией-то нельзя назвать – машины даже не поцарапались, – но водитель седана, пожилой мужчина, настаивал на вызове полиции. Волокита растянулась на полдня. Тайлер пропустил тренировку, Лидия – репетицию для весеннего концерта. Оба ребенка и так были растеряны и напуганы, а тут еще Эшли рассказала им о смерти Хелен.

– Нормально, – холодно произносит жена, которую так и подмывает устроить скандал. Она закрывает посудомоечную машину и поворачивается к мужу. Эшли злится на себя за то, что отшатывается от его прикосновений. Он еще привлекает ее, и все же она не может подавить гнев. На то, что он сделал. На то, что это сломало его. На то, что он показал ей эту сломленность и теперь, несмотря на его красивое лицо, несмотря на ее страстное желание не утратить к нему сексуальный интерес, она видит перед собой только слабого мужчину, которого скоро уволят, а то и что-нибудь похуже.

Райан работает юрисконсультом в международной химической компании и отвечает за патентные заявки. Из-за большого количества обращений в помощь, как это обычно делается, нанимают сторонних юристов. И вот вместо того, чтобы привлечь несколько внештатных юристов, Райан нанял одного – своего друга Гордона, адвоката, занимающегося в Лас-Вегасе делами о вождении в нетрезвом виде. Гордон не имел права браться за патентные заявки, но он был лучшим другом Райана, оказавшимся на мели. Поэтому Райан исправлял его ошибки, сдавал заявки от своего имени и давал ему следующие поручения. В итоге Райану оказалось проще полностью вести эти дела самому, и, поскольку он надрывался, каждый день задерживаясь в офисе на несколько часов после и без того ненормированного рабочего дня, ему показалось несправедливым, что Гордон получает деньги за его труд. Они договорились, что Гордон будет возвращать Райану определенный процент от выплаченного фирмой гонорара. Эшли не знала подробностей, не знала, сколько это длилось и сколько денег принесла Райану побочная работа. Но недавно руководство компании организовало выборочный внутренний аудит и узнало о несанкционированной сделке Райана с адвокатом, специализирующимся на защите пьяных водителей.

– Как продвигается аудит? Есть что-нибудь новое?

Эшли знает, что муж ничего ей не расскажет. Он и раскололся-то лишь потому, что однажды ночью она обнаружила его в ванной: он сидел на полу около унитаза, раскачивался вперед-назад и бессвязно бормотал, как он доверял Гордону, а теперь его уволят. Понадобилось накачать его двумя стаканами скотча, чтобы он смог заснуть. Утром Райан немедленно начал умалять значение истории, которую поведал ей накануне. Тогда как накануне вечером Эшли видела неподдельный страх в его глазах и отчаяние во всем дрожащем теле, когда он произнес: «Я загубил нашу жизнь». И тем воспоминаниям она доверяла больше, чем утренней браваде мужа.

– Аудит – обычное дело, – произносит он. – Не волнуйся, все обойдется.

– Ты говорил с Гордоном?

– Я не хочу посвящать тебя в подробности.

– Я имею право знать. Это может отразиться не только на тебе.

Райан подходит и обнимает ее. Она его не отталкивает, но и не обнимает в ответ.

– Очень приятно, что ты беспокоишься. Я преувеличил опасность. Мне просто нужно объяснить происхождение некоторых документов – я справлюсь.

– А что, если мне вернуться на работу? – спрашивает Эшли как ни в чем не бывало, но голос выдает ее.

Она уволилась по своему желанию. Хотя ей нравился коллектив и она ладила с клиентами, но при первом приступе тошноты она поняла, что не хочет разрываться между семьей и карьерой. В первые несколько лет, пока Лидия была маленькой, а потом появился и Тайлер, она с увлечением проводила целые дни в парке, зоосаде, детских музеях. Когда дочь и сын чуть подросли и пошли в школу, они уже не нуждались в ней так остро, и ее обязанности быстро перешли с заботы о детях на хлопоты по дому. Эшли всегда ненавидела стирку и готовку, и в ее стройном теле никогда не было хозяйственной жилки.

– У тебя уже есть работа, – говорит Райан, целуя ее в макушку. – Самая трудная в мире. – Он еще раз крепко обнимает ее и выходит из кухни.

Они не всегда так общались. Когда будущие супруги познакомились, Эшли зарабатывала больше него, и ее привлекло в нем в том числе отсутствие страха перед ее успехом. Наоборот, он ее поддерживал, закупал продукты, если у нее был аврал, чтобы она лишний раз не волновалась, оставлял ей любовные записочки или рисуночки, если уходил на работу, когда она еще спала. Постепенно забота о жене так поглотила Райана, что сейчас упоминание о ее возвращении на работу он воспринял как оскорбление. Такое отношение к своим обязанностям главы семьи проистекало из любви к ней и к детям, но делало ее чересчур зависимой от него – и это тяготило Эшли еще до того, как она нашла его скорчившимся на полу.

Эшли снова смотрит в письмо от Бек. «Похороны в воскресенье… Трехдневная шива». Она уже договорилась с Райаном, что поедет на один день, но отвечает сестре: «Я останусь на шиву». Пусть Райан попляшет тут с детьми, пока она будет в Филадельфии. Путь сам почувствует, насколько тяжела самая трудная работа в мире.

Сигнал телефона будит Дебору. Сначала она не может понять, где находится. Ей снился такой явственный сон, словно она и не спала вовсе. Видение унесло ее в детство, в то время, когда Хелен и двенадцатилетняя Дебора поехали на каникулы. Они сели в старый «шевроле» Хелен и отправились в Портленд. Дебора до сих пор помнила, как высунула голову в окно и ветер приятно обвевал лицо, пока мать не сказала ей: «Ты же не собака, а потому сядь по-человечески». С закрытыми окнами в салоне было душно, и, чтобы отвлечься, Дебора включила радио. Хелен тут же его выключила. Это превратилось в игру – по крайней мере, Деборе было весело: включать приемник каждые несколько минут, чтобы мать снова его выключила. Потом Хелен прикрикнула на нее:

– Ты мешаешь мне сосредоточиться.

Остаток пути до Мэна они проехали молча.

В гостиничном номере Дебора надулась. Хелен, не обращая на нее внимания, стояла перед зеркалом и красила губы ярко-розовой помадой, которую так и не поменяла на протяжении следующих пятидесяти лет.

– Завтра мы поедем в Бар-Харбор есть омара. А если хочешь, пойдем на рыбалку.

– Ненавижу рыбалку, – заявила Дебора, хотя никогда в жизни не ходила удить рыбу.

Хелен отложила помаду и внимательно посмотрела на дочь.

– Это, знаешь ли, привилегия. Не у всех есть возможность поехать в отпуск.

– А я не напрашивалась ехать с тобой. – Дебора подождала, когда Хелен заглотит наживку и начнется ссора, потому что на самом деле девочка хотела поехать с матерью в Атлантик-Сити, где можно покататься вдоль дощатой набережной и полакомиться не омаром, а сахарной ватой.

– Может, тогда развернемся и поедем домой?

– Нет, – капризно скуксилась Дебора.

– Прекрасно, – ответила Хелен, закрывая тюбик помады. – Потому что мне не терпится посмотреть на китов. Никогда их не видела.

В комнате почти темно. Когда глаза привыкают к мраку, Дебора различает на полу очертания матраса – диван отделяет двухконфорочную плиту и холодильник от остальной части студии. Наплывают воспоминания. Каникулы в Мэне. Слово «привилегия» стало любимым словом Хелен – она постоянно напоминала дочери обо всех привилегиях, которые у нее отобрали в Австрии. А сегодня Хелен умерла.

Дебора включает свет и бредет в кухню что-нибудь поесть. Когда она, закрыв глаза, нечаянно уснула, на улице было светло. Теперь половина одиннадцатого, и она умирает с голоду. В холодильнике стоит полная кастрюля и целая батарея острых соусов. Дебора ставит кастрюлю на плиту, чтобы разогреть остатки чечевичного рагу, которое приготовила несколько дней назад, но оказалось, что греть-то особо нечего. Она бы полжизни отдала за гамбургер, но уже шесть месяцев не нарушает веганскую диету и твердо намерена дотянуть до года или хотя бы до семи месяцев. Телефон снова жужжит, и Дебора читает письмо от Бек.

Хелен оставила ей дом на Эджхилл-роуд? И семья собирается соблюдать шиву? Это что, какое-то извращенное наказание из загробного мира – заставить Миллеров съехаться вместе на три дня? Дебора находит вилку и начинает доедать остатки холодного рагу. От вкуса густого желтого месива ее тошнит. Она бросает ложку в кастрюлю, и от мысли, что семейный сбор – попытка Хелен всех их примирить, ее мутит еще больше.

– Ах, мама, мама, – говорит Дебора, глядя на комочки, приставшие к стенкам кастрюли. Она редко звала Хелен мамой и сейчас произносит это слово с удовольствием. Мама. Дом в наследство – это привилегия, хотя Дебора и поклялась после окончания школы, что ноги ее там не будет. Однако после ухода Кенни она снова поселилась в родном гнезде со своими детьми. Может быть, она обречена вернуться в дом на Эджхилл-роуд.

Дебора отправляет детям письма с сообщением, что приедет, и ни словом не заикается о своем наследстве. А копию завещания, которую Бек прикрепила к письму, даже не открывает.

Когда Джейк отпирает дверь в свою квартиру, туман в голове от выкуренного днем косяка еще не выветрился. Каким-то образом удалось дотянуть до конца смены в супермаркете, хотя Джейк не смог бы вспомнить ни одного клиента, которого обслуживал, даже того, который наорал на него, когда Джейк дважды снял с его кредитной карты стоимость покупки. Он думал только о беременности Кристи и смерти Хелен. В какой-то миг, когда он макал кусочки чесночной питы в образцы хумуса из эдамамэ, эти два события встали рядом в его сознании, словно одна жизнь заменилась другой, и внезапно Джейку представилось, что он ни в чем не нуждается так сильно, как в появлении на свет малыша.

В кухне он ставит на стул пакет с продуктами, купленными, чтобы потушить курицу по-охотничьи – других блюд он готовить не умел, – и кладет на стол букет, который купил за полную стоимость, а не выбрал из уцененных полувялых веников. Кристи любит лилии. Цветы только что раскрылись, так что простоят несколько дней.

К тому времени, как Кристи проворачивает ключ в замке, квартира наполнена теплом плиты и ароматом пряных томатов и перцев.

– Ну надо же, курица каччиаторе! – восклицает девушка. – Ты, наверно, весь извелся от чувства вины.

– Не то слово. – И он протягивает ей пурпурные лилии. Кристи берет цветы и подставляет ему щеку. Он с шутовской страстностью целует ее, чмокая мокрыми губами, пока она не начинает смеяться.

Потом Кристи вздыхает, бросает свою холщовую сумку на один из разномастных стульев возле стола и достает из серванта вазу для лилий. Обычно по ее настроению Джейк догадывается, что на работе ей пришлось усыплять собаку или участвовать в неудачной операции. Сегодня же, учитывая обнаруженную беременность и утреннюю ссору с Джейком, у нее есть другие причины для печали и утомления. Кристи никогда не встречалась с Хелен, но знает, как привязан был Джейк к бабушке. Когда он сообщит ей о смерти старушки, Кристи погладит его по волосам, успокоит и немедленно простит. Однако, хотя он и считает кончину Хелен и зарождение новой жизни неразрывно связанными событиями, спекулировать на несчастье ради прощения не хотелось. Так что пока Джейк молчит о смерти бабушки.

Вместо этого он спрашивает, глядя, как Кристи подрезает кончики стеблей:

– Ты давно узнала?

– Около недели назад. – Она наливает в вазу воды и красиво расставляет в ней лилии. Очень важно не выказать обиды из-за того, что она не сразу поделилась с ним приятной новостью. – Хотя у нас и туго с деньгами, но я хочу сохранить ребенка.

Джейк снова изображает спокойствие, однако сердце бешено колотится. По-видимому, она ждет, что он будет ее отговаривать. Неужели он из таких парней? Могут ли они растить ребенка в своей квартире с одной спальней? А что еще им остается? Позволить себе квартиру побольше они не могут. Следует ли им пожениться? И что подумают родители Кристи? Джейк живет в постоянном страхе перед Чжанами. Они бегло говорят по-английски, но в его присутствии всегда переходят на кантонский диалект китайского языка, почти наверняка выражая неодобрение по поводу неудачного выбора дочери. Джейку не нравится, что, даже думая о ребенке, он с ужасом представляет родителей Кристи.

– Ты слышал меня? – спрашивает она, и Джейк поднимает на нее глаза. – Я собираюсь рожать.

– Хорошо, – отвечает он, хотя имеет в виду «конечно, мы будем рожать». Хелен умерла, а Кристи беременна. Никто и не сомневался, что они оставят ребенка.

– Черт возьми, Джейк, ты так реагируешь, словно речь идет о выборе между индийской едой и пиццей. Что значит твое «хорошо»? – Она исчезает в комнате и захлопывает за собой дверь.

Джейк в растерянности сидит один на кухне. Он прошляпил в жизни так много возможностей – загубил свой талант писателя, расплевался с Бек, профукал просторную квартиру с умеренной арендной платой, испортил отношения с двумя предыдущими девушками. Каким-то образом ему удалось прожить с Кристи два года и не оттолкнуть ее. Пока.

Джейк подходит к закрытой фанерной двери.

– Кристи, – зовет он, подбирая слова, от которых ей станет лучше. Но он не успевает ничего сказать – телефон жужжит, и Джейк тянется к заднему карману брюк. – Что? – восклицает он, прочитав письмо от Бек. Дебора получает дом? Дебора? – Не может быть.

Джейк открывает завещание, прикрепленное к электронному письму. В разделе III черным по белому написано: Хелен оставляет дом на Эджхилл-роуд Деборе. Джейк прислоняется лбом к оштукатуренной стене.

Кристи с озабоченным взглядом распахивает дверь:

– Что случилось?

– Хелен, – отвечает Джейк. – Она умерла. – Он не готов рассказать ей о доме и выслушать рациональные объяснения, почему бабушка завещала дом именно Деборе.

Кристи прячет лицо на груди у бойфренда.

– Ах, Джейк.

Он крепко прижимает ее к себе.

– Прости, что не умею вести себя в подобных ситуациях. Я очень рад, что у нас будет ребенок. С того самого момента, как ты сообщила мне о беременности, я ни о чем больше не думаю. Даже не знаю, почему мне так трудно сказать тебе об этом.

– Мне и самой понадобилась неделя, чтобы осмыслить это. – Она поднимает на него глаза, и он целует ее в макушку. – А у тебя было всего несколько часов. Напрасно я приступила к тебе с ножом к горлу.

Джейк смеется.

– Если так ты приступаешь с ножом к горлу, не хотел бы я увидеть тебя в слепой ярости.

Кристи легко шлепает его по руке.

– Да, это душераздирающее зрелище, так что я бы не советовала вам злить меня, уважаемый. – Улыбка пропала с ее лица. – Мы потянем?

– Многие растят детей и в худших условиях.

Кристи смотрит на него с сомнением.

– Я возьму дополнительные смены, – продолжает Джейк. – Или снова пойду барменом, придется покрутиться на двух работах.

– Но когда же ты будешь писать? – Она все еще волновалась о его литературной карьере.

Джейк провел руками по ее шелковым волосам.

– Давай пока просто порадуемся. Времени для беспокойства у нас будет еще полно.

Вообще-то Джейк знает, что его девиз «лови момент, волноваться будешь потом» – хреновое жизненное кредо. Но, когда Кристи обнимает его крепче, он осознает, что в данной ситуации это правильная позиция.

– Похороны в воскресенье. Поедешь со мной?

– Джейк, мы не можем позволить себе даже один билет на самолет, не говоря уже о двух. Поезжай. Ты нужен своей семье.

Кристи встречалась с Эшли и ее детьми только раз – когда прошлой весной они навещали родственников Джейка. Остальных Миллеров она никогда не видела и не понимала, почему они не горят желанием общаться с Джейком. И все же она права: Джейк не видел Бек и Дебору шесть лет и поехать должен один.

Итак, Миллеры, все четверо, снова съедутся все вместе, впервые с тех пор, как Джейк их всех ошеломил в Парк-Сити.