Текст книги "Несовершенства"

Автор книги: Эми Мейерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Она рассказывает ему про особенности Тельцов, про их упрямство, творческие способности.

– Когда я с вами познакомилась, то подумала, что вы Скорпион, – признается она, хотя ему это ни о чем не говорит.

– Извините за ту угадайку с бриллиантами.

Дебора пожимает плечами.

– Я выбрала правильный камень. У него более спокойная энергия, чем у двух других.

– Тогда, полагаю, я должен угостить вас ужином. – Виктор не в силах сдерживать улыбку, и Дебора видит, что зубы у него хорошие, но не совершенные – на нижней челюсти они скучены. Она с трудом сдерживает желание провести пальцем по этим кривым зубам и почему-то уверена, что Виктор не стал бы сопротивляться.

– Полагаю, да, – произносит она.

Когда лифт останавливается на девятнадцатом этаже, Тайлер и Лидия как ни в чем не бывало подходят к стойке администратора, точно зная, что делать. Дебора в их возрасте подбежала бы к окну от пола до потолка и жадно стала бы любоваться видом, но ее внуков не удивишь рестораном, расположенным высоко над землей.

Виктор ждет за столиком, одетый так же, как и во время двух их предыдущих встреч, в черную кашемировую водолазку и брюки цвета хаки, по-видимому не чувствительный к установившейся в сентябре жаре.

Увидев приближающееся семейство, он встает и сражает Дебору своим очарованием. Ну и рассердилась бы Бек, узнав, что он так ей улыбался! Эшли оставила матери щедрую сумму на расходы – Деборе этого хватило бы на месяц. Она могла нанять няню, но решила взять внуков с собой: если дети будут с ней, значит, это не свидание, и ей необязательно сообщать об этой встрече Бек.

Виктор уже заказал куриные наггетсы и картошку фри, которые приносят, как только Дебора с внуками садятся за стол. Виктор наблюдает, как дети едят, и Дебора замечает в его глазах блеск, возможно зависть. Судя по его взгляду, детей у Виктора никогда не было.

Когда он наливает ей шампанское, Дебора спрашивает:

– Вы пьете только шипучее вино?

Он смеется.

– А что же еще предложить даме?

Дебора жестом подзывает официанта и заказывает два коктейля «Роб Рой».

– Я всегда предпочитаю что-нибудь покрепче на первом свидании.

– Так, значит, это свидание? – спрашивает ювелир, и Дебора не сразу понимает, что он ее дразнит.

Виктор и правда не привык пить ничего, кроме шампанского, и ржаной виски действует на него мгновенно. Плечи расслабляются, он рассказывает о своем обучении в Ювелирном Ряду, о старомодных европейских традициях постижения ремесла, начиная с метлы и заканчивая паяльной лампой. Когда он заговаривает о бриллиантах, дети проявляют интерес.

– У моей мамы есть бриллиант, – сообщает Тайлер Виктору. – Папа ей подарил.

Пока он спрашивает у мальчика и девочки, знают ли они, как образуются алмазы, официант приносит закуски. Виктор просит у него четыре листа бумаги и цветные карандаши.

– Сначала нарисуйте вулкан, – командует он детям. Лидия и Тайлер, как прилежные ученики, изображают горы с зубчатыми кратерами на вершинах. Тайлер даже присовокупляет зеленую лаву.

– Лава не зеленая, балда, – замечает Лидия.

– Правильно, – говорит Виктор, и Лидия кидает брату самодовольный взгляд. – Но и Тайлер не так уж ошибается.

Мальчик показывает сестре язык. Дебора думает напомнить внукам, что нужно вести себя прилично, но решает, что их соперничество вполне естественно. Не стоит учить их всегда быть паиньками.

– Если в вулкане есть оливин, он будет извергать крошечные зеленые камни. Собственно, с алмазами происходит вот что.

Вместе они рисуют земную мантию под вулканом, и Виктор очерчивает путь алмаза из области стабильности к поверхности земли. По лицу Деборы невольно расплывается улыбка, когда Виктор просит детей смять листы наподобие астероидов и бросить их на стол. Тайлер кидает комок в темную лужицу кетчупа на своей тарелке и вдавливает бумагу в соус.

– Почему ты всегда такой гадкий? – восклицает Лидия.

Когда Тайлер поднимает комок, оказывается, что бумажный астероид оставил в луже отпечаток, и Виктор, искусный миротворец, соглашается, что, хотя кетчуп и не самый гигиеничный пример, след от импровизированного небесного тела похож на вмятины, которые образуют настоящие астероиды на поверхности Земли. Он указывает на борозды в соусе.

– Алмазы могут формироваться в таких расселинах. При сильном ударе повышается температура и создаются необходимые условия.

Урок естествознания быстро сменяется возбуждением из-за мороженого и последующим падением уровня сахара, и Дебора уже видит на лице зевающего Тайлера признаки апатии.

– Нам пора домой, – говорит она.

Виктор настаивает на том, чтобы проводить их до гаража и заплатить за парковку. Завидев вдалеке Красного Кролика, Дебора внезапно стыдится пятен ржавчины на капоте, вмятин и царапин на бамперах.

Едва она собирается извиниться, как Виктор говорит:

– У меня был «Кролик» в середине семидесятых. Я любил ту машину.

Дети залезают на заднее сиденье, и Дебора чувствует в груди стеснение, когда Виктор подступает ближе, еще ближе. В конце концов он целует ее в щеку, и в животе у нее все опускается от разочарования.

– У вас восхитительные внуки, – говорит Виктор, открывая для нее водительскую дверцу.

– Боюсь, это не моя заслуга.

Он закрывает за ней дверцу и стучит по капоту, прощаясь. Он не говорит, что приятно провел время в ее компании и что они скоро увидятся, не упоминает о клейме и не спрашивает, рассказала ли она Бек о Джозефе Шпигеле и его близости к императору. Дебора выруливает на улицу и направляет машину к шоссе. Сначала Честер, теперь Виктор. Неужели она потеряла хватку?

На следующее утро на крыльце появляется букет полевых цветов, перевязанных бечевкой. Не розы или лилии, а дельфиниум, бодяк, львиный зев, нарциссы и ромашки – разумеется, Дебора знает все названия – с белой карточкой, на которой темно-синими чернилами красиво выведено «В.».

– Кто это тебе веник подарил? – интересуется Тайлер, обнаружив бабушку на пороге открытой двери с букетом в руках. Когда она поворачивается к внуку, тот уже исчезает в кухне и хлопает дверцами шкафов, балуясь с посудой.

– Если что-нибудь разобьешь, будешь покупать! – кричит Дебора Тайлеру, спеша в кухню, пока тарелки и чашки не посыпались на безжалостный пол. Только спустя несколько часов, когда цветы поставлены в вазу и Дебора ведет детей на прогулку в Старом городе, ей приходит в голову, что она не говорила Виктору, где живет.

Дебора не выполняет свое обещание написать Бек, как только выйдет от Виктора. Новость о Джозефе Шпигеле, который оказался ее отцом и наиболее вероятным похитителем бриллианта, еще слишком свежа. Она пока не осознала ее. К тому же, пока она не связалась с дочерью, Бек не узнает, что она встречается с Виктором. И потом, Бек тоже ей не пишет.

В итальянском ресторане Дебора рассказывает Виктору о Флоре. После того как он прислал ей букет, они посетили с детьми Академию естественных наук, но это их первое свидание тет-а-тет. Дебора использовала некоторую часть денег, которую Эшли оставила на няню. Она настаивает на встрече в ресторане, хотя Виктор предлагает заехать за ней. Ей хочется, чтобы отношения с ювелиром развивались медленно – раньше с ней такого не бывало, даже во время романа с Кенни.

Виктор соглашается, что она правильно не сказала ничего своим детям.

– Они уже в Вене, не ехать же им назад. К тому же, кто знает, ваша догадка насчет Флоры может оказаться верной. – Он не говорит, что это неразумно – по одной незначительной детали, рыжим волосам, предполагать, что таинственная няня могла быть ее бабушкой, хотя Дебора бранит себя за это с тех пор, как узнала о Джозефе Шпигеле. – Чего только в жизни не бывает.

– Брошь украла не Флора, а Джозеф, – напоминает она Виктору.

– В любом случае, не помешает зайти в «Шпигель и сыновья» и посмотреть, не сохранилось ли документов о броши Хелен, – предлагает ювелир. – Семейные фирмы такого рода обычно ведут учет. Если Хелен приносила ему бриллиант, чтобы вставить в оправу, об этом наверняка сохранилась запись. Тогда вы узнаете, подарил он ей алмаз или нет.

– Я не могу ехать туда, – признается Дебора. – Есть одно обстоятельство.

С ума сойти, как быстро она доверилась этому человеку. Она рассказывает Виктору о фотографии Хелен и Джозефа, о пустом прочерке в графе «отец» и о своих воспоминаниях, как она сама ребенком сидит на коленях этого мужчины. Она не помнит, когда последний раз говорила так долго, от закусок до самого десерта.

– Допустим, Джозеф ваш отец. Возможно, это его решение не указывать имени отца в свидетельстве о рождении, – говорит Виктор. – Хелен, как одинокой матери, потребовалось бы от него письменное согласие, признание отцовства. Что, если он не захотел этого, будучи женатым? Или, например, она пыталась защитить вас. Если бы его имя стояло в документе, он имел бы право претендовать на опеку и, возможно, попытался бы забрать вас у матери.

Да, этого Хелен не могла допустить. Она бы пошла на что угодно, лишь бы не потерять свою дочь.

Виктор кладет ладонь на руку Деборы. Какая теплая у него рука.

– Тяжело вам приходится?

– Я зациклилась на том, что она меня предала, и мне даже не приходило в голову, что она могла меня защищать.

– Забавно, что предательство и желание защитить внешне проявляются одинаково.

Дебора озадаченно смотрит на него. Что он имеет в виду? С другой стороны, она почти ничего о нем не знает.

– Но я слишком много болтаю. Расскажите о себе. – Последнее слово она произносит с намеком, поглаживая его руку.

Виктор осушает бокал вина – он воздержался от шампанского, когда она упомянула, что предпочитает терпкое итальянское красное. Она уже оказывает на него влияние. Он объясняет, как складывалась его карьера от подмастерья у ювелира до получения сертификата от Международного геммологического общества, как он начал работать в «Тиффани» и подхалтуривать на стороне, изготавливая обручальные кольца, и как познакомился с Бек, когда это вскрылось.

– В «Тиффани» мне было хорошо. – Он наливает себе еще вина, и Дебора догадывается, что он нервничает, опасаясь ее осуждения. – Это трудно объяснить. Я не чувствовал себя обиженным или недооцененным. Они доверяли мне, видимо, даже слишком. Это случилось само собой. Я не мог сопротивляться искушению. И, как доказала ваша дочь, мои действия не нарушали законов о товарном знаке. – Он изучает лицо Деборы, пытаясь угадать ее мысли. – Я знал, что не имею права так поступать, хотя и не совершал ничего противозаконного. Хотел бы я рассказать вам красивую историю, как пытался насолить капиталистическому обществу, но я просто увидел возможность и воспользовался ею.

Дебора колеблется, ошарашенная его откровенностью. В ответ ей тоже хочется быть искренней.

– А я за последние тридцать лет открыла тридцать семь компаний, – признается она. – Ни одна из них не принесла прибыли. – Она даже и не догадывалась, что может назвать точное количество. Однако оказалось, что их тридцать семь – пекарен, фирм по выгулу собак, мастерских хорошего самочувствия, – и все они провалились. Вроде бы положено этого стыдиться, но она всегда готова сгенерировать новую идею. Это как кубик Рубика – нужно только найти правильное соотношение граней. Просто она еще не нашла способ.

– За вашу тридцать восьмую идею, – говорит Виктор, поднимая полный бокал.

Дебора с трудом удерживается от того, чтобы вскочить и расцеловать его.

Вместо этого она предлагает:

– Поедемте со мной в ювелирный магазин?

Его ответ:

– Я мечтаю об этом, – почти так же идеален, как следующий за ним поцелуй.

На следующий день Дебора останавливает Красного Кролика на Ланкастер-авеню и вместе с Виктором смотрит на вывеску «Шпигель и сыновья».

– Как ты думаешь, они сильно расстроятся, если узнают, кто я? Что, если я ошибаюсь и он был просто другом, земляком из Австрии?

– Не волнуйся о них, думай о себе, – отвечает Виктор, целуя ей руку.

Когда он открывает дверь магазина, звенит медный колокольчик. Ковролин в шашечку и грязно-бежевые стены напоминают вестибюль банка. Дебора бывала в банках, которые выглядят точно так же, и там ее поднимали на смех, даже не выслушав бизнес-план.

На ювелирных украшениях нет ценников. Витрины заполнены, но не ломятся от товара. Дебора сразу понимает, что все здесь непомерно дорого.

Виктор берет инициативу в свои руки, что обычно раздражает Дебору, и спрашивает у человека за прилавком, не он ли Дэниел Шпигель, владелец магазина и внук Джозефа Шпигеля. Но Виктор всего лишь ее проводник в этом мире, законов которого она не понимает. Когда торговец снимает очки и подтверждает, что это он, Виктор кивает Деборе, давая ей возможность продолжить разговор.

– Меня зовут Дебора Миллер, – представляется она. – Не мог ли ваш дедушка знать мою маму, Хелен Ауэрбах?

Услышав это имя, Дэниел напрягся.

– Что вам угодно?

Стоящая рядом женщина – как заключает Дебора, жена Дэниела – растерянно смотрит на него.

– Она была дедушкиной… – начинает объяснять жене Дэниел и не заканчивает фразу. Заметно, что он чувствует неловкость.

Его сердитые, несдержанные слова убеждают Дебору, что все это правда: у Хелен был роман с Джозефом, и он подарил ей алмаз «Флорентиец». В магазине с кондиционером Дебору бросает в жар. Колени у нее подкашиваются, и Виктор поддерживает ее за локоть.

– Мы, наверно, присядем, – произносит он, провожая ее к стулу.

– Вам лучше уйти, – говорит Дэниел Виктору. Они смотрят друг на друга, пока Дэниел не отводит взгляд. – Прошу вас.

– Дэн, – мягко произносит его супруга, – женщина ни в чем не виновата.

– Вы знаете, как наша семья натерпелась от вашей матери? – Дэниел повышает голос. – Когда бабушка узнала о его интрижке и о вас, она попала в психиатрическую больницу. Это разрушило…

– Дэн, она не виновата, – сурово повторяет его жена и поворачивается к Деборе. – Зачем вы пришли? Что вы хотите узнать?

Три пары глаз останавливаются на Деборе, отчего у нее зудит все тело. Она никогда не любила быть в центре внимания. Виктор начинает говорить, но она обрывает его. Она сама должна рассказать эту историю. И узнать правду.

– Мама всегда говорила мне, что отец погиб в Корее, – объясняет Дебора.

Виктор сжимает ее плечо, чтобы приободрить.

– Я никогда не сомневалась в этой истории, пока несколько месяцев назад, после смерти Хелен, мы не нашли в ее спальне брошь в виде орхидеи, которую изготовил для нее ваш отец.

Дебора описывает фотографии Хелен и Джозефа и себя у него на коленях тоже. Она рассказывает, что ей удалось выяснить по отрывочным сведениям, говорит о клейме мастера на обороте броши.

– Наверно, вы слышали о судебном процессе, в котором фигурирует алмаз «Флорентиец»?

У Дэниела загораются глаза.

– Моя семья участвует в этом процессе. Мы Миллеры. Думаю, ваш дедушка вставил бриллиант в брошь и подарил ее моей матери.

Дэниел, сложив губы трубочкой, изучает ее уже внимательнее.

– Это невозможно. Может, другие ювелиры и кажутся жуликами, но дедушка славился своей честностью, по крайней мере в бизнесе. Он не стал бы делать украшение, чтобы спрятать ворованный бриллиант, тем более принадлежавший Австрийской империи. Он любил свою страну.

Дебора просит Виктора показать фотографии брошки на его телефоне – ее «раскладушка» устарела и не имеет ни качественной камеры, ни мощного Интернета.

Увидев снимки, Дэниел энергично мотает головой:

– Дедушка никогда бы не сделал такую безвкусную вещь.

Дебора открывает другое фото, изображающее оборотную сторону с клеймом «ДжШ».

Теперь пошатывается Дэниел. Он опирается на прилавок и трет рукой лицо, словно пытается проснуться.

– У вас ведь остались журналы учета? – вставляет Виктор. – Если ваш дедушка все-таки изготовил брошь, в вашем архиве наверняка есть подтверждающие это документы.

– Наш архив находится на складе, в другом месте. На поиски документов уйдет не одна неделя.

– У нас совсем мало времени, – говорит Дебора.

– Извините, это невозможно. – Дэниел исчезает за дверью, ведущей в офис, его жена следует за ним.

– И это всё? – спрашивает Дебора, когда Виктор помогает ей встать.

– Пока да. – Она выходит на Ланкастер-авеню, уверенная, что спокойствие Виктора – правильное поведение в данных обстоятельствах.

Когда они отпирают Красного Кролика, жена Дэниела выбегает из магазина, украдкой оглядываясь через плечо. Приблизившись, она протягивает Деборе обрывок бумаги.

– Склад, который упомянул мой муж, – это наш чердак. Там нет никакой системы, но вы можете прийти и поискать, что вам надо. Завтра я целый день буду дома.

Дебора смотрит на адрес. Они живут в Бервине.

– А как же ваш муж?

Женщина машет рукой.

– Он так раскипятился, что можно вырастить алмаз у него в заднице.

Жена Дэниела представляется как Хейди, и они договариваются встретиться в доме ювелира на следующий день, когда Дэниел уедет в гольф-клуб. Глядя, как Хейди спешит обратно в магазин, Дебора спрашивает:

– Думаешь, сохранились документы на брошь? Невзирая на обстоятельства, это была афера.

Виктор пожимает плечами: его не удивишь махинациями в ювелирном деле.

– По нелегальным сделкам тоже существует документация. Потому мошенников и ловят. Стоит хотя бы попробовать поискать.

Шестнадцать

Миллеры встречаются с Кристианом в вестибюле отеля и идут в винный бар, который порекомендовал консьерж. Вечера в Вене прохладные, порой даже зябкие, и Миллеры наслаждаются передышкой от жары, изводящей как восточное, так и западное побережье Америки. Сестры застегивают осенние пальто, а Джейк зимнее, и все вместе пересекают Штефансплац. Кристиан сменил свою обычную униформу – серую футболку и выцветшие рваные джинсы – на клетчатую рубашку, заправленную в черные брюки, и блейзер. В этом наряде он выглядит старше, и Бек легко представить его тридцати– или сорокалетним преподавателем, по которому сохнут студентки.

Когда они проходят мимо собора Святого Стефана к лабиринту улиц, составляющему центральный торговый район, Кристиан размахивает кожаной папкой. Что бы в ней ни лежало, это определит их дальнейшие шаги, но Кристиан никак не намекает на ее содержимое.

Винный бар находится напротив лучшего ресторана венских шницелей в городе, от дверей которого тянется заворачивающая за угол длинная очередь из туристов, одетых в этот прохладный вечер кто во что горазд. Немолодая блондинка за барной стойкой приносит посетителям блюдо с мясом и сыром вместе с бутылкой «Грюнер Вельтлинер». Кристиан наливает всем вино и только потом открывает кожаную папку и вынимает полиэтиленовый кармашек с бумагами.

– Я не нашел Флору Ауэрбах, зато нашел Флору Теппер, которая была няней пяти старших детей императора Карла с тысяча девятьсот тринадцатого по тысяча девятьсот восемнадцатый год.

– Это должна быть она, – возбужденно произносит Эшли.

Бек изучает симпатичное лицо Кристиана, явно не разделяя энтузиазма сестры.

– Если не она, то это чертовски редкое совпадение. – Джейк поворачивается к Бек. – Ты говорила, что Флора – не самое распространенное имя, так?

Бек не отрываясь смотрит на Кристиана, который посылает ей взгляд непонятного значения.

– Чтобы узнать наверняка, можно пойти в Еврейский архив и запросить свидетельство о браке.

Кристиан поясняет, что до 1938 года записи актов гражданского состояния велись в приходах или синагогах.

– Дело вот в чем. – Кристиан выкладывает на стол копию страницы из личного дела Флоры и переводит названия граф: должность, имя, дата и место рождения, вероисповедание, семейное положение и дети, образование, владение языками. Его палец останавливается на фразе и дате в конце страницы: «Wurde aus dem Hofdienst entlassen, 10 November 1918». – Это значит, что ее уволили со службы при дворе.

Миллеры смотрят на непонятную фразу, и их экзальтация выветривается. Уволили – то есть выгнали с работы. А значит, ее могли уличить в краже, а в таком случае вряд ли дарят на прощание драгоценный желтый бриллиант.

Кристиан прочищает горло, чтобы внести ясность.

– Когда в Австрии установилась республика, возник вопрос, что делать с придворными служащими. Большинство из них стали чиновниками или были отправлены в отставку. Многие должности упразднили. Я не слышал, чтобы кого-то увольняли, тем более личных слуг монаршей семьи. – Кристиан снова указывает на дату внизу страницы. – Но мне не дает покоя это число. Ночью одиннадцатого ноября императорская семья бежала в охотничий домик в Эккартсау. А десятого они еще не знали, что придется скрываться так поспешно, и не нуждались в средствах. Карл забрал из казны кучу драгоценностей еще до того, как курс кроны обвалился. У них не было никаких причин расставаться с няней.

– Так почему же, ты думаешь, ее уволили? – спрашивает Эшли.

Кристиан указывает на вероисповедание Флоры: католицизм.

– Флора не была католичкой, – твердо произносит Эшли, но потом начинает сомневаться: – Или как?

– Разве Хелен не упомянула бы об этом? – поддерживает ее Джейк. – И разве это не спасло бы ее от лагеря?

– Видите ли… – Кристиан начинает говорить своим профессорским тоном, и Бек это раздражает. – Возможно, что она приняла иудаизм позже. Межконфессиональные браки в то время были запрещены. Так что католичка могла выйти замуж за вашего прадедушку, только обратившись в его веру. С другой стороны, она могла солгать о своей религии. Цита отличалась невероятной набожностью. Все в ближайшем окружении обязаны были посещать мессу дважды в день и ежедневно ходить на исповедь. В ближний круг допускались только католики.

Джейк гладит короткую щетину на щеке.

– Значит, если она солгала и императрица узнала об этом…

Кристиан кивает.

– Но как она вообще получила работу при дворе? – спрашивает Эшли. – В то время это, вероятно, было весьма привилегированное место.

– Видимо, у нее имелись полезные связи. На эти должности брали только по рекомендации родственников или друзей, – объясняет Кристиан.

– Мы уходим в сторону, – строго произносит Бек, скрывая разочарование за властным тоном. – Неважно, как ее взяли на работу и была ли она католичкой. Главное, что ее уволили. Тех, кого выгоняют, не провожают щедрыми подарками.

– Если речь вообще идет о твоей прабабушке, – напоминает ей Кристиан.

Хотя Бек и благодарна ему за то, что он поддерживает хоть искру надежды, результаты поиска, как ни крути, неутешительные. Если придворная няня не их прабабушка, то больше зацепок у них не осталось. Если же все-таки она, значит, их прародительница воровка.

В баре душно. Никто не прикасается к потно-блестящим закускам из мяса и сыра, только Бек тянется к ломтику салями и разрывает его пополам. Кристиан заказывает вторую бутылку вина.

– Если бы она украла алмаз после увольнения, – говорит Джейк, – разве император не приказал бы найти ее? Не послал бы кого-то за ней, обнаружив пропажу?

Бек хочет сказать «Какая разница?», но Кристиан опережает ее.

– Когда монаршая семья уехала в сельскую местность в Австрии, доверенный человек Карла переправил драгоценности в Швейцарию. Император, скорее всего, узнал о пропаже после прибытия в Швейцарию. А к тому времени его успели предать столько людей, что он мог и не заподозрить в краже Флору.

Эшли мотает головой, и прядь волос выбивается из хвоста и падает ей на лицо.

– Не складывается. Как она вообще смогла проникнуть в хранилище драгоценностей? Она ухаживала за детьми. Не понимаю, как…

– Эшли. – Бек удивляет расстроенный голос сестры – Эшли явно очень хочется приписать Флоре героические качества. И дело не только в деньгах. Как Эшли будет жить, если они потеряют алмаз, если Райана посадят в тюрьму, если растает всякая надежда? Не если – когда. Все это теперь неизбежно.

– Мне жаль, что сведения, которые я нашел, вам не помогли, – произносит Кристиан.

Эшли сдувает волосы со лба и с ледяным выражением лица смотрит на сестру.

– Надо было продать алмаз итальянцам.

– Что ж, значит, я виновата. – Бек старается сохранять самообладание. Она знает, что ее сестре придется пережить больше, чем утрату бриллианта.

– Все это могло закончиться четыре месяца назад. Репортеры, статьи, судебный иск, преследования – ничего этого не случилось бы, а мы стали бы на полмиллиона богаче.

– Прекрати, Эшли, – старается успокоить ее Джейк. – Давай не будем.

– Конечно, вставай на ее сторону. Плевать на то, что она годами отказывалась разговаривать с тобой, хотя сама была во всем виновата, подлизывайся к ней, как ты всегда делаешь.

Она чувствует едкий вкус гнева на языке, его металлический запах в носу. Ощущает, как в душе поднимается характерное для Миллеров бешенство, но удивляет всех, включая себя, и начинает рыдать. Кристиан потирает руки и отворачивается. Барменша тщательно расставляет тарелки на витрине, притворяясь, будто ничего не замечает.

– Ну перестань. – Бек обходит маленький столик и обнимает сестру. Джейк тоже встает и обхватывает их обеих.

Когда они разнимают объятия, Эшли застенчиво смеется, вытирая со щек слезы. Брат и сестра тоже смеются. Кристиан смотрит на них в недоумении, и Бек понимает, что он единственный ребенок в семье и внезапный гнев, сменяющийся внезапным прощением, ему непонятен. Или же он относится к редкой породе людей, которые хорошо ладят с родственниками.

Эшли машет барменше и оставляет на столе стопку купюр по двадцать евро. Джейк замечает, что старшая сестра теперь всегда платит наличными, чего раньше никогда не было.

Они выходят в уличную прохладу и возвращаются к отелю. Эшли и Джейк отстают от Бек и Кристиана.

– Может, она и не крала бриллиант, – говорит Кристиан.

– Это неважно. Увольнение дает почву для обоснованного сомнения.

Кристиан искоса посматривает на Бек.

– Вы еще хотите ехать в Кремс-на-Дунае?

Она пожимает плечами.

– Петер Винклер ждет нас. Мы с таким трудом с ним связались. Неудобно отменять встречу.

– Мне жаль, что поездка прошла впустую.

– Это не так.

Кристиан улыбается и берет ее за руку. Ладонь у него слегка влажная.

В этот миг Эшли отрывает взгляд от дороги, по которой она пинала камушек, и хватает Джейка за плечо, указывая на Кристиан и Бек, которые, рука в руке, идут вперед, сливаясь на мощеных улицах Вены с другими безымянными парами.

Утром все молча отъезжают на поезде от станции Хайлигенштадт по направлению к Кремсу-на-Дунае, где живет Петер Винклер. Яркое солнце припекает сквозь стекло, согревая лицо Бек, наблюдающей, как удаляется Вена. Пейзаж меняется от коттеджей с соломенными крышами до разноцветных домиков, увитых виноградными лозами с гроздьями разной степени зрелости.

Средневековый Кремс, как Миллеры и ожидали, оказывается причудливым населенным пунктом. Петер Винклер владеет галереей на Вихнерштрассе, но приглашает встретиться в своем доме на холмах за городом. Американские гости пересекают главную улицу – длинную вереницу кафе, аптек, магазинов верхней одежды и художественных галерей – и взбираются к каменной церкви на вершине холма. Улица сужается, и они протискиваются по тесным переулкам между зданиями. На вершине холма улица огибает церковь, и путешественники пробираются по извилистой дороге к другой стороне холма, где начинают спуск. Здесь улицы становятся шире, а дома больше. Миллеры останавливаются у желтого особняка, увитого виноградом. Он выглядит старше, чем другие оштукатуренные дома на улице, и не только из-за винограда. Особняк сохранил изначальный готический облик, тогда как остальные здания вокруг явно перестроены.

Миллеры никогда не бывали в таком старом доме. По сравнению с ним даже самые ранние постройки Филадельфии кажутся совсем недавними. Полы скрипят при каждом шаге. От каменных стен тянет сыростью и прохладой, отчего Миллерам кажется, что они в музее, а не в чьей-то гостиной.

У Петера Винклера основательное брюшко и редеющие седые волосы. Он похож на Санта-Клауса, и его готовность показать коллекцию отца невероятно поражает Бек. Он, конечно же, превосходно говорит по-английски, и хоть им и не нужны услуги переводчика, Бек все равно рада, что Кристиан приехал с ними. Каждый раз, когда она встречается с ним глазами, Кристиан краснеет, и Бек думает, о чем он вспоминает: о том, как она кричала во время оргазма или как он захихикал, когда она первый раз коснулась его. Бек еще никогда не чувствовала себя такой старой. Разница между ними меньше десяти лет, что, если подумать, не так уж и много. И все же очевидно, что у нее больше опыта, а это возбуждает и раскрепощает. Ей нравится осознавать свою власть над юношей. Власть заводит.

Петер откидывается на спинку кресла, приготовившись слушать. Бек начинает с того, что благодарит его, и он в ответ пожимает плечами.

– Извините, что было так трудно со мной связаться. – Винклер уже принес с чердака коробки с архивом. Одну из них он ставит около кофейного столика и снимает крышку. – Мой отец до конца своих дней мечтал восстановить монархию.

Гости передают друг другу фотографии Габсбургов с датами и описанием на обороте. Карточки находятся в беспорядке и хранятся без защиты от механических повреждений и старения. Снимок со свадьбы Карла и Циты покрылся патиной, когда-то белая фата до пола пожелтела от небрежения.

– Это Франц Иосиф, император, – говорит Петер, указывая на стоящего рядом с молодоженами мужчину с пышными викторианскими усами. Миллеры смотрят снимки счастливой пары с Францем Иосифом: один запечатлел обед во дворце Шёнбрунн, другой изображает улыбающегося мальчика с пушистыми светлыми волосами, который стоит около сидящего в кресле императора.

– Отто, лучший друг моего отца, – объясняет Петер.

Кроме этого есть еще только одна фотокарточка Франца Иосифа – император в гробу, за которым идут Карл и семья. Цита укутана в черную вуаль. Новый император совсем не похож на предыдущего монарха – у него детское лицо и тонкие короткие усики. По сторонам от процессии толпа мужчин отдает покойному честь. Фотография помечена 30 ноября 1916 года. Конец одной эпохи и начало нового правления, короткого и обреченного на трагический исход.

Кристиан передает снимки от 30 декабря 1916 года – с коронации Карла в Будапеште как короля Венгрии. В руке император держит скипетр, корона у него на голове меньше, чем у Циты. На груди расшитого платья императрицы Бек замечает две броши. Они не попали в фокус, и бриллианты выглядят пересвеченными, но ни одно из украшений не напоминает шляпную булавку с «Флорентийцем».

Миллеры продолжают перебирать фотографии в коробке, где лежит еще много снимков императорской семьи на разных этапах ее правления и изгнания. На некоторых Цита молится. На других появляется мальчик с охотничьими ружьями. Фотокарточки фиксируют жизнь представителей семейства до и после падения империи, в Швейцарии и на Мадейре, за ужинами в особняках американского Таксидо-Парка и Квебека, где они жили во время Второй мировой войны. Есть снимки, относящиеся ко времени после смерти Циты и запечатлевшие следующие поколения Габсбургов – юных девочек и мальчиков в атласных вечерних нарядах и неоновых лыжных костюмах небесно-голубого цвета.