Текст книги "Несовершенства"

Автор книги: Эми Мейерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Погоди, а когда тебя уволили? – любопытствует Бек.

– Ну так, месяца четыре назад. Помнишь того парня, который за мной следил… Я понял, что он и не думал этого делать, когда залепил ему по физиономии.

– Господи, Джейк.

– Сам знаю. Я отдаю себе отчет о каждом своем неверном движении начиная с того удара.

А может быть, он был неправ с самого начала, когда позволил страху овладеть им и затуманить мозг. Суть в том, что он совершал одну ошибку за другой и однажды пришел домой из библиотеки, а не из супермаркета и нашел Кристи сидящей на диване нога на ногу, обхватившей свой маленький живот. Едва увидев ее, он почувствовал сейсмический сдвиг.

Джейк поцеловал ее в щеку и спросил, как прошел день, но она смотрела в пустоту.

– А как твой день? – в ответ произнесла она. – Ты ведь был на работе?

Джейка внезапно обуял ужас. Кристи продолжала:

– Представь себе мое удивление, когда я заехала в супермаркет и выяснила, что ты там не работаешь больше четырех месяцев.

– Я могу объяснить.

– Правда? Очень интересно послушать.

– Клянусь, я собирался рассказать тебе. Когда ты спросила, что у меня с рукой, в душе я говорил тебе правду, а вслух произнес почему-то совсем другое.

– Ты хочешь сказать, солгал.

– Солгал, – признался Джейк. – Но как бы там ни было, я пытался защитить тебя. Я думал, мы получим деньги от итальянцев, и не хотел волновать тебя преждевременно. А когда этого не случилось, мой сценарий уже шел так хорошо, что я решил – лучше двигаться в этом направлении. Но я найду другую работу. Прямо завтра пойду и…

– Чтобы защитить меня? – Ее голос опасно повысился. – Ты сделал это ради себя. Ты знал: если расскажешь мне, то придется признать, что ты ни на что не способен, а тебе этого не хотелось, и потому ты солгал. И продолжал врать мне четыре месяца.

Она была права. Конечно же, она была права.

Джейк сел рядом с ней на диван.

– Прости меня, Кристи. Не знаю, о чем я только думал. – Он потянулся к ней, она вскочила и отошла в другой угол гостиной.

Джейк и Кристи нередко пререкались из-за грязной посуды, арендной платы, но у них еще никогда не было крупной, яростной ссоры. Джейк гордился этим, считал это признаком здоровых отношений. Теперь он смотрел, как Кристи ходит из конца в конец комнаты и перечисляет, как по каталогу, все его грехи: неумение доводить дела до конца; отсутствие устремлений; неспособность заглянуть больше чем на пять минут вперед; уверенность, что все волшебным образом случится само собой, без всяких усилий; отсутствие материальной поддержки с его стороны – она тонет в долгах по студенческому кредиту и при этом за все платит одна. Слушая ее, Джейк понял, что ошибался: мелкие ссоры не бывают признаком здоровых отношений.

Джейк не мог вставить ни слова, да и не хотел. Он не желал говорить Кристи о ее недостатках, потому что ему нравилось в ней все без исключения.

– Хуже всего то, что, по-моему, тебя устраивает жизнь приспособленца. Тебе это кажется романтичным, что ли. Куда уж романтичнее – мужику скоро сорок, а он не может даже взять кредит на машину. – Она качает головой. – Тебе тридцать семь лет. Нельзя продолжать в том же духе. Хотя, собственно, ты можешь продолжать как угодно. Влезай в долги, чтобы написать свой сценарий. Живи хоть до самой смерти в заплесневелой квартире. Делай что хочешь.

Джейк не понимал, что она имеет в виду, пока она не открыла дверь.

– Прошу тебя, Кристи. Я знаю, что очень виноват перед тобой. Я все исправлю. Найду работу, мы обратимся к семейному психологу.

Она распахнула глаза:

– На какие шиши? Дело не только в том, что тебя уволили, и ты прекрасно это знаешь. Ты не двигаешься с места, Джейк. С тех пор как мы познакомились, ты барахтаешься в болоте. Не знаю, из-за фильма или из-за ссоры с Бек, но ты неспособен на поступки. Раньше меня это не смущало, но теперь у меня будет ребенок, и я больше не могу терпеть бесконечную ложь и игнорировать беспросветность. – И только по ее губам он прочитал: «Извини». Высказать ему все, что наболело, было тяжело.

– Я только соберу вещи. – Джейк, как громом пораженный, вошел в спальню. Он не имел представления, что покидал в сумку, но наконец она оказалась полной, и он закинул ее на плечо. Кристи снова сидела в гостиной на диване, положив ногу на ногу. Дверь оставалась открытой, внизу виднелся двор. Он помедлил перед порогом, ожидая, надеясь, что она что-нибудь скажет, но Кристи даже не взглянула на него.

Джейк заканчивает свою историю, и воцаряется долгое молчание. Он даже подозревает, что их с сестрой давно разъединили.

– Бек?

– Я здесь, – произносит она на удивление холодным тоном.

До этой минуты он не осознавал, что хотел услышать от нее «все наладится».

– Ты слишком сосредоточен на своих ошибках, – произносит наконец Бек. – Что ты сделал не так? Что можно было сделать иначе? Что ты мог бы сделать сейчас, чтобы исправить положение? А как насчет причин? Почему ты это сделал? Не только соврал по поводу нападения на клиента и увольнения. Почему ты не думал о будущем? Ты же знал, что Кристи беременна. Почему это не подтолкнуло тебя к желанию построить вместе с ней жизнь? Важно найти причину своих поступков, а не заниматься самоедством.

Джейк не уверен, что понимает разницу.

– Взять, например, нашу ссору, – продолжает Бек.

Джейк задерживает дыхание.

– Конечно, я разозлилась на тебя, потому что из-за твоего фильма меня выгнали из юридического, но это была моя вина. Я поплатилась за свои ошибки, а не твои. Но легче было обвинить тебя. К тому же меня обидело, что ты взял факты из моей биографии и тебе даже в голову не пришло спросить у меня разрешения или хотя бы поставить меня в известность. Более того, ты высмеял их. Ты выставил наши жизни напоказ всему свету и после этого ожидал, что мы просто за тебя порадуемся, поддержим тебя. И я должна была смотреть это, как все остальные идиоты в кинозале.

– Я об этом не подумал. Прости, Бек. Я правда не хотел никого обижать.

– Знаю. Но прощение не приходит сразу. Нельзя заставить человека забыть обиду, и ты не властен над тем, какую форму примет прощение. Кристи простит тебя. Судя по тому, что ты мне о ней рассказывал, она не станет исключать тебя из жизни твоего ребенка. Хотя это не значит, что она к тебе вернется. Решать ей. А пока лучшее, что ты можешь сделать, – смириться с промежуточным периодом.

Джейк не понимает, что она имеет в виду – какой еще промежуточный период? – но догадывается, что сестра говорит о настойчивости. Не сдаваться. Не бросать попытки примириться с Бек. С Кристи. Даже с Хелен.

– Пожалуйста, возьми меня с собой, Бек. Это не бегство. Я не пытаюсь спрятаться от проблем. Я хочу поехать. Мне нужно увидеть Вену и узнать, откуда родом Хелен.

Он напряженно ждет ответа, пока она наконец не произносит:

– Ладно.

Такое маленькое слово – «ладно», – окрашенное снисходительностью, словно Бек с самого начала не собиралась противиться его компании, независимо от того, хочет она видеть его своим спутником или нет. И все же Джейку эти два слога дарят надежду: «Ладно, прекращаем ссориться. Ладно, можешь поехать с нами в Вену. Ладно, я тебя прощаю».

Часть третья

Пятнадцать

В начале сентября брат и сестры Миллеры встречаются в аэропорту имени Джона Кеннеди, чтобы лететь в Вену. Джейк уже пережил ночной полет и боится еще одной бессонной ночи. Кристи он не сказал, что уезжает из страны. Это пришло ему в голову, только когда самолет из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк поднялся в темное небо. Ничего, через неделю он вернется. Она, скорее всего, даже не заметит его отсутствия. Едва самолет набрал высоту и табло «Пристегните ремни» погасло, Джейка вдруг осенило: между ними все кончено.

Пока Миллеры ждут посадки, Бек получает сообщение от Виктора: он идентифицировал клеймо.

«Пообедаем?» – пишет он.

«Не могу, лечу в Вену. Ничего, если вместо меня приедет мама?»

В окошке ответа некоторое время пульсируют точки, и наконец он отвечает: «Конечно».

«Отлично!» Про себя Бек извиняется перед Виктором за то, что подвергает его такому испытанию.

Объявляют посадку через пять минут, и Бек выскальзывает из зала позвонить матери.

– Только, пожалуйста, не позорь меня, – просит Бек, когда Дебора соглашается встретиться с Виктором.

– Хочешь сказать, что мне не стоит гадать на картах Таро?

– Мама…

– Слушай, за кого ты меня принимаешь?

Эшли находит Бек в галерее перед выходом и машет ей, давая знать, что начинается посадка.

– Я пришлю тебе список вопросов, которые надо ему задать. И напиши мне по почте, как только распрощаешься с ним.

– Слушаюсь, мэм, – отвечает явно довольная Дебора.

Пока они стоят в очереди на посадку, Бек отправляет матери электронное письмо с вопросами для Виктора и списком тем, которых нужно избегать, включая акупунктуру и жизнь после смерти. «Не заставляй меня пожалеть об этом», – пишет она и тут же стирает. Не стоит быть жестокой. К тому же просить Дебору соблюдать приличия – только провоцировать ее поступить ровно наоборот.

Эшли и Бек сидят у окна и у прохода перед Джейком и Кристианом. После ужина стюардесса выключает свет, и все пассажиры вокруг Джейка укладываются поспать. Он же, каждый раз закрывая глаза, видит Кристи и вспоминает, что она не знает, где он, и что их отношения действительно закончились. Прядь черных крашеных волос Бек падает за подголовник, и Джейк осторожно, чтобы не разбудить ее, пропускает их между пальцами. Из-за постоянного окрашивания они жесткие, как конская грива. У Кристи тоже черные волосы, но натуральные, шелковистые и гладкие. А он никогда не обращал на это особого внимания. Нет, не может быть, чтобы они расстались. Например, когда-то ему казалось, что Бек никогда не простит его, а вот ведь они вместе в самолете на пути в Вену. Кристи тоже простит его. Должна простить. Он сделает ради этого что угодно.

Бек чувствует, как ее волосы выскальзывают из пальцев Кристиана. По крайней мере, она предполагает, что это Кристиан играет с ее волосами. Удивительно, что он не стесняется, – на каждом из их четырех свиданий он напропалую флиртовал, но не прикоснулся к ней и пальцем. Однако в аэропорту он все время находил поводы дотронуться до нее. Слегка толкнул локтем, спросив, как они поделят комнаты. Положил ладонь ей на спину, когда подошла ее очередь заказывать в кафе, и снова, когда пропускал ее вперед при входе в самолет. Сжал ее руку, говоря, что по прибытии в Вену позвонит Петеру Винклеру. «Может, он не пользуется электронной почтой. Вот, например, если бы ты написала мне имейл, а не позвонила, нас бы сейчас тут не было», – сказал Кристиан и подмигнул Бек. Она еще не решила, хочет ли каких-то отношений с ним. Пока она не готова довериться кому-то, да Кристиан ничего и не предлагает в открытую. Во-первых, он слишком молод. Во-вторых, слишком беспечен. Но когда он отпускает ее волосы, Бек размышляет, какое все это имеет значение.

Эшли внезапно просыпается. Удивительно, что ей удалось заснуть так легко, но она находится в тысячах метрах над Райаном, а скоро будет в тысячах километрах вдали. Дети взвыли от восторга, когда она предложила им провести неделю у бабушки. Забавно, как благодаря тем же качествам, которые сделали Дебору ужасной матерью, она стала прекрасной бабушкой. Возможно, то же самое произошло и с Хелен.

Рядом с ней Бек пытается заснуть. По напряженно сжатому рту сестры и плотно сомкнутым векам Эшли понимает, что сон к ней не идет. Эшли переплетает свои пальцы с пальцами Бек. Та открывает глаза и улыбается. Неизвестно, что ждет их в Вене. Возможно, рыжеволосая няня вовсе не была их бабушкой. А если и была, Петер Винклер так и не ответил на письма Бек. И даже если Бек или Кристиан дозвонятся до него из Австрии, в габсбургской коллекции его отца может и не найтись свидетельств, что император подарил Флоре алмаз, или других призрачных кусочков головоломки, доказывающих, что бриллиант принадлежит им по праву. И все же они посетят Вену, где Хелен выросла и потеряла свою семью. Это и есть подлинная цель их путешествия. Они пройдут по улицам, где гуляли Флора и Хелен, и станут ближе к ним.

Самолет прибывает слишком рано, чтобы можно было заселиться в отель, посетить архивы или заняться чем-либо еще. Город спит. Прохладным утром путешественники бродят по центру Вены, пока в десять часов наконец не устраиваются в отеле. В номере Миллеры лежат без сна, Бек и Эшли на одной двухспальной кровати, Джейк на другой. Несмотря на смену часового пояса, они полны бодрости, а мыслями устремлены к близким, оставшимся дома далеко отсюда.

Джейк представляет, как рассказывает Кристи о первых впечатлениях от Вены в золотистом утреннем свете. Все дома здесь большие и серовато-желтоватые. Из-за этого весь город кажется живущим вне времени, хотя большинство магазинов торгует дизайнерской одеждой и современными предметами роскоши. И все же чистота этого города придает ему романтичный вид. Если Кристи простит его, он привезет ее сюда и они вместе познакомятся с его исторической родиной.

Прекрасно понимая, что никто не спит, Джейк наконец спрашивает:

– Думаете, мы найдем ее?

– Да, – чересчур уверенно произносит Бек. – В архивах должны быть сведения о Флоре.

В комнате снова воцаряется тишина. Джейк и Эшли переглядываются, волнуясь за Бек, ее безосновательная убежденность беспокоит их.

Здание Семейного, судебного и государственного архива ничем не выделяется среди окружающих построек и представляет собой массивное сооружение цвета охры, довольно величественное. Его столь же впечатляющая коллекция документов состоит из деловых бумаг за много столетий. Миллеры стоят в темном вестибюле рядом с Кристианом, который тихо разговаривает с архивистом.

– Флора Ауэрбах – ее имя в браке, правильно? Вы знаете, была ли она замужем, когда работала при дворе? Если нет, какая ее девичья фамилия? – спрашивает Кристиан Миллеров.

– Я знаю только ее фамилию после замужества. Мне не удалось найти свидетельство о браке в Интернете, так что мне неизвестно ни когда она вышла замуж, ни какой была ее девичья фамилия, – объясняет ему Эшли.

– Много ли женщин с именем Флора могли служить при дворе в тысяча девятьсот восемнадцатом году? – указывает Бек, замечая легкую досаду на лице Кристиана, когда он снова поворачивается к сотруднику архива.

Они продолжают переговариваться таким образом, пока архивист наконец жестом не приглашает их следовать за ним и не ведет их по лестнице в архив мимо статуи женщины в пышном платье. Поднимаясь по ступеням, Кристиан исполняет небольшой хореографический номер. Эшли бросает взгляд на Бек, и та пожимает плечами, чувствуя, как краснеет.

– Нам придется просмотреть дела всех придворных, – говорит Кристиан. – Даже если она действительно работала во дворце, ее личного дела здесь может и не быть. Говорят, когда империя рухнула, многие документы были признаны неважными и уничтожены.

– Документы няни, которая спасла кронпринца и остальных императорских детей, могли счесть неважными? – спрашивает Бек.

Кристиан пожимает плечами.

– Монархии больше не существовало.

– Нужные нам бумаги здесь, – настаивает Бек.

Джейк и Эшли снова переглядываются, но ничего не говорят.

Когда архивист приносит им первую стопку папок, Миллеры находят невероятное количество придворных должностей: караульные и привратники, камердинеры, хранители оружия, горничные, часовщики. В папках в алфавитном порядке сложены дела всего персонала императорской семьи за многие годы – документы на прислугу Франца Иосифа и Сисси, и Фердинанда, и Карла и Циты без разбору. Кристиан выписал для них несколько ключевых слов: Kinderfrau, Kinderpflegerin, Kindermädchen, Kinder-Stubenmädchen – различные няни и гувернантки, которые заботились о детях. В конце концов, имя Флора могло быть ласковым обращением, и в таком случае его не будет в личном деле. Лучше проверить папки всего персонала, обслуживающего детей Карла.

Перелистывая страницы, Кристиан тихо напевает себе под нос.

Эшли чуть не вскрикивает, когда находит документы на Kinderfrau Анну, но она опекала детей не Карла, а Франца Иосифа.

– Все безнадежно, – говорит Бек.

– Мы только начали. – Эшли закрывает папку и тянется за другой.

– За два часа мы нашли только одну няню, служившую при дворе за шестьдесят лет до восемнадцатого года.

– Так и проводятся исследования, – напоминает ей Джейк.

– Это твое экспертное мнение? – огрызается Бек. Джейк, конечно, прав. Архивные изыскания напоминают промывку золотоносного песка, но она не желает слышать поучения от брата, который наверняка никогда раньше не бывал в архивах. Бек смотрит на Кристиана, смущенная тем, что сорвалась на грубость, но переводчик улыбается ей, похоже не замечая ее агрессивного тона. – Просто я расстроена, – объясняет она Джейку.

– Все мы расстроены, – отвечает Джейк. – Давайте сделаем перерыв. Я помираю с голоду.

Компания идет за Джейком в ближайший бар. По дороге Кристиан продолжает подталкивать Бек локтем, гладить ее по руке, делать небольшие па, чтобы рассмешить ее. Бек тоже игриво толкает его, когда он спотыкается на тротуаре, шутливо напоминает ему смотреть под ноги, и все это под внимательным взглядом Эшли.

Выбранный Джейком бар оказывается темным и дымным, но в глубине есть зал для некурящих, оживленный кружевными скатертями и красными диванчиками. Американцы усаживаются за столик, и Джейк заказывает каждому Bier[5]5
  Пиво (нем.).


[Закрыть] – это одно из немногих слов, которые он знает по-немецки. У Кристиана тихо щелкает челюсть, когда он жует Wiener Schnitzel[6]6
  Венский шницель (нем.), готовится из телятины.


[Закрыть]. Бек телятину не ест и заказывает курицу, тушенную в соусе с паприкой.

Доев, она со звоном бросает вилку на керамическую тарелку.

– Зачем я только слушала россказни Деборы! Рыжеволосая няня. Просто сумасшествие.

Манера Эшли и Джейка переглядываться становится уже привычной. Это ключевой момент, который может иметь два последствия: или они все сплотятся, обвиняя Дебору, или переругаются. Дебора тут ни при чем. Не она, а Бек убедила свою юридическую фирму отправить ее сюда. Даже если Дебора и заронила в почву семя, Бек поливала его и вырастила цветок. Джейк и Эшли молча доедают свои шницели, и реплика Бек повисает в воздухе. Кристиан невозмутимо продолжает жевать, мыча себе под нос какой-то мотивчик. Эшли даже не уверена, настоящая это песенка или он сочиняет мелодию на ходу.

После обеда они направляются к архиву мимо длинных зданий одинаковой высоты – пять-шесть этажей, – каменных, с изысканным декором. По непонятной ей самой причине, несмотря на их красоту, однообразие нервирует Бек.

– Думаю, на сегодня мы разбегаемся, – говорит она.

Кристиан смотрит на часы.

– Архив открыт еще полтора часа.

Бек начинает что-то говорить, но слова застревают в горле. Как она может объяснить, что, хотя она сама привезла их в Вену, перспектива копаться в бумагах внезапно представляется ей напрасной тратой времени? Все эти папки и за год не переворотить, а документов на Флору они могут не найти, даже если они существуют, даже если их не выбросили сто лет назад, даже если Флора действительно была рыжеволосой няней. Кроме того, они находятся в городе, где Хелен выросла, где мать научила ее шить, где брат брал ее с собой в кафе посмотреть, как мужчины играют в шахматы и спорят, где отец водил ее в оперу. Они должны посетить Венскую оперу, увидеть Дунай, подняться на колесе обозрения, а не сидеть безвылазно в архиве, когда возможность обнаружить папку Флоры так ничтожна.

– Может быть, ты сегодня продолжишь без нас? – предлагает Эшли Кристиану.

– Я не против, – говорит Кристиан. – Но это снижает наши шансы что-нибудь найти.

– Что, если нанять пару архивистов? Они справятся с задачей лучше, чем мы, – добавляет Джейк, глядя на Бек.

– Думаю, фирма согласится заплатить за это, – говорит младшая сестра.

Кристиан пожимает плечами. Решение от него не зависит, и Джейк замечает облегчение на его лице. Кристиан машет рукой на прощание и бредет в сторону Херренгассе.

– Где ты откопала этого чудака? – спрашивает Эшли сестру. – О господи, ты покраснела.

У Бек действительно вспыхивают щеки. Ей по душе странности Кристиана, его ненавязчивость, то, что он ходит вприпрыжку, все время что-то напевает. Ей нравится, что он не чувствует неловкости, когда она рявкает на брата или сестру. Все в нем ей симпатично.

– Ну так что? – Эшли обнимает брата и сестру за талии. – Куда направимся?

– У меня есть идея. – Бек вынимает телефон и смотрит, как пройти к Israelitische Kultusgemeinde Wien[7]7
  Еврейская религиозная община Вены (нем.).


[Закрыть], где Гольдштайны снимали офис, чтобы встречаться с детьми и родителями и отобрать пятьдесят ребят для вывоза из страны.

Миллеры идут к реке, пока не доходят до здания на мощеной пешеходной улице, и смотрят на желтые еврейские буквы над дверью, прочитать которые не могут. В этом доме Флора убедила Гольдштайнов увезти Хелен за границу.

Эшли выуживает из сумочки телефон и находит в нем копию черно-белой фотографии из книги «Моя бабушка и 49 других детей», где около этого здания выстроилась очередь из семей. Окна теперь другие, так же как и вывеска над рельефными деревянными дверьми (надпись на немецком языке Джейк и Эшли понимают не больше, чем нынешнюю на иврите). Нацистские офицеры со скрытыми тенью лицами проверяют документы у входящих. Хелен на фотографии нет, по крайней мере, Джейк ее не видит.

– Почему, по-вашему, Гольдштайны выбрали бабушку? – спрашивает он сестер. Хелен была старше других сорока девяти детей. Чем она так выделилась из сотен венских еврейских ребятишек, что ее сочли достойной стать американкой?

– А других почему? – говорит Бек.

Никто не отвечает. Они читали, что Гольдштайны предпочитали брать детей, которые, по их мнению, позже имели возможность воссоединиться с родителями, но в основном выбор, видимо, был произвольным. Может быть, миссис Гольдштайн понравилась улыбка Хелен или ее платье. Может быть, она хотела взять девочку постарше и разглядела в Хелен заботливую натуру. Миллерам известно только, что именно в этом здании Гольдштайны обратили внимание на их бабушку и позже увезли ее в Америку.

На следующее утро за завтраком никто даже не заикается о том, чтобы присоединиться к Кристиану в архиве. Переводчик с размахом намазывает масло на хлеб и спрашивает Бек:

– Мне нанять двух архивистов на сегодня?

– Делай все, что считаешь нужным, – отвечает ему Бек.

– И еще я попробую дозвониться до Петера Винклера.

– Было бы прекрасно. – Бек притворяется довольной, но предполагаемая встреча с Винклером и знакомство с коллекцией его отца внушает ей так же мало надежды, как и архивные изыскания.

После завтрака Миллеры едут на метро в район Бригиттенау, где выросла Хелен. Оттуда они следуют вдоль Дуная в Леопольдштадт, куда позже перевезли Хелен с матерью. Сейчас Леопольдштадт стал модным районом, с кафе, торгующими веганским мороженым, и бутиками с одеждой от местных дизайнеров. Джейк чувствует укол вины: он хотел бы жить в этой части Вены, хотя Хелен переселили сюда против ее воли.

Второй день плавно переходит в третий, а Кристиан не нашел сведений о няне детей последнего императора. Ему, однако, удалось связаться с Петером Винклером, который смутно помнил письма Бек. Когда Кристиан объяснил, что он аспирант, изучающий последних Габсбургов, Петер с энтузиазмом предложил ему посмотреть отцовский архив. Вместе с Миллерами переводчик составил план посещения Кремса-на-Дунае в предпоследний день их командировки в Австрию. А пока проходит третий, четвертый день, а личное дело няни детей Карла и Циты все не обнаруживается. Миллеры так и не появились в архиве, чтобы помочь Кристиану. Они не смогли покинуть впитавшиеся в их кровь очертания Вены, помнившие Флору и Хелен.

Они посещают дворец Шёнбрунн, летнюю резиденцию Габсбургов, и идут на экскурсию по нескольким жилым помещениям, открытым для осмотра. Большинство из них принадлежали Францу Иосифу, но в конце экскурсии представлена ванная, которую Цита начала оборудовать современным для тех лет водопроводом и смывным унитазом. Закончили ремонт уже после падения империи, так что Ците не пришлось воспользоваться новыми удобствами.

– Вы думаете, Флора жила в этом дворце? – спрашивает Эшли брата и сестру.

Откуда же им знать?

В кладовой драгоценностей они идут по темным, прохладным комнатам с сокровищами короны, мимо витрин с украшенными камнями мечами, коронами, кольчугами и религиозными реликвиями. Несколько витрин стоят пустыми. Бек предполагает, что экспонаты на выставке, но когда она обращается с вопросом к смотрителю, тот объясняет, что эти украшения Габсбурги украли во время крушения империи. Витрины останутся пустыми, пока драгоценности не вернутся на родину.

Бек читает подписи у каждой витрины, ища упоминание о «Флорентийце», пока не вспоминает, что алмаз выставлялся в Художественно-историческом музее. Определенно, если австрийцы выиграют дело, бриллиант вернется сюда и будет экспонироваться вместе с другими драгоценностями Габсбургов. Бек обходит вокруг темную комнату с усыпанными камнями коронами, крестами, туфлями, прикидывая, где разместила бы «Флорентийца», будь она куратором выставки. Это был бы главный предмет экспозиции, как алмаз Хоупа в Смитсоновском институте или королевские драгоценности в лондонском Тауэре. Каждый день тысячи туристов приходили бы взглянуть на знаменитый камень. Бек думает про комод Хелен, теперь заполненный одеждой Деборы, про щель между ним и стеной, где застрял и едва не был потерян бриллиант. Никто кроме Хелен не видел его много лет. И никто не увидит, пока он остается в ячейке Федералистского банка в Филадельфии.

На какое-то мгновение Бек чувствует желание проиграть процесс. И тут телефон жужжит – пришло сообщение от Кристиана:

«Я нашел Флору».

– А, сестра Бек, – произносит Виктор, открывая дверь Деборе. В руках он, как всегда, держит бокал шампанского.

– Вы всех гостей встречаете с шипучкой или только меня и мою дочь?

– Значит, Бек в самом деле ваша дочь? – восклицает ювелир с напускным удивлением. – Входите, у меня для вас хорошие новости.

Дебора идет вслед за Виктором в гостиную, где на стеклянном кофейном столике лежит желто-коричневый конверт.

– Это заняло некоторое время, но в итоге я нашел нужный каталог. – Виктор вынимает из конверта глянцевый черно-белый журнал с названием «Указатель брендов и торговых марок. 1956». Пролистывает его до буквы «Ю» и указывает на логотип «ДжШ». Ниже напечатано название компании: «Ювелирный дом Шпигеля».

– Это клеймо производителя, которое было на обороте броши, – объясняет Виктор, раскладывая черно-белые фотографии скромной витрины магазина с надписью на стекле «Ювелирный дом Шпигеля». – Фирма начиналась с одного ювелира, работавшего на Сансом-стрит.

– Значит, это он изготовил брошь?

Виктор кивает, достает из конверта некролог, напечатанный в «Филадельфия инкуайрер», и протягивает его Деборе.

– Джозеф Шпигель открыл свой бизнес в крошечном помещении в двадцатых годах, после того как эмигрировал в Америку. К тысяча девятьсот тридцатому году у него уже была своя лавка с витриной, и ему удалось не закрыться во время войны. Он скончался в тысяча девятьсот шестидесятом, и его дело перешло к сыну, а затем к внуку. Теперь фирма называется «Шпигель и сыновья» и находится в Мэйн-Лайн в центре Уэйна.

Дебора подозревает, что Виктор слышит громкий стук ее сердца. В некрологе приводится фотография Джозефа Шпигеля. Дебора сразу узнает широкий лоб, угловатую нижнюю челюсть, тонкий нос, так похожий на ее собственный.

Вырезка падает из ее рук на пол. Дебора откидывается на спинку дивана, закрывает глаза и пытается успокоить дыхание.

– Что с вами? – Виктор наклоняется над ней, но не смеет прикасаться к гостье. – Я принесу вам воды.

Он отсутствует, кажется, дольше, чем необходимо, и Дебора благодарна за возможность какое-то время побыть одной. Этот некролог лишил ее всяких сомнений. Женатый мужчина из фотоальбома Хелен – Джозеф Шпигель, а не Джозеф Кляйн – действительно был ее отцом. У него была семья, бизнес, ювелирная лавка, где Хелен заказала брошь. Ее отец не погиб в Корее в 1953 году, когда Деборе был год. Он умер в Филадельфии в 1960-м, когда ей было восемь и она могла запомнить его.

Дебора наклоняется, чтобы поднять вырезку. Сердечный приступ в возрасте шестидесяти четырех лет, остались жена и двое детей. В некрологе ничего не сказано ни о третьем ребенке, ни о любовнице, которая родила его. Просматривая заметку, Дебора вспоминает, что в конце пятидесятых Хелен остригла волосы и стала делать высокий начес. Такую прическу она носила на протяжении шестидесятых, пока ее грива не начала седеть. Тогда Хелен отрастила волосы и стала укладывать косы короной на голове – и до самой смерти так и не меняла прически. На фотографиях, изображающих ее на пикнике с Джозефом, в танце, за ужином, рука в руке, у Хелен нет начеса. Тот факт, что с такой прической она не снималась, не обязательно свидетельствует о расставании с сердечным другом, но обозначает перемену в их отношениях – раньше любовники открыто фотографировались, затем начали таиться.

Виктор возвращается со стаканом воды. Приятная прохлада успокаивает Дебору. Она осушает стакан и ставит его около некролога. Глаза ее скользят по заметке и возвращают ее к той же мысли: 1960 год, ей восемь лет, она могла знать своего отца. Хелен не хотела, чтобы они общались. Потом в третьем абзаце Дебора обращает внимание на подробность, которую раньше не заметила: перед эмиграцией в Америку Шпигель был часовщиком при австрийском дворе.

– Значит, он был знаком с императором?

Виктор пробегает глазами по тексту.

– И, подозреваю, довольно хорошо. Он, вероятно, встречался с ним.

Внезапно все становится понятно. Флора не была няней. Несмотря на бриллианты, которые они нашли в кукле, не Хелен привезла «Флорентийца» в Америку. Должно быть, это был Джозеф Шпигель, придворный часовщик, у которого был доступ к императору. Видимо, он и подарил алмаз Хелен. А дети Деборы сейчас в Австрии и идут по неверному следу, на который она их навела.

Дебора оглядывает библиотеку с книжными полками от пола до потолка и стеклянными дверьми, ведущими в столовую в колониальном стиле. Виктор наблюдает за ней, наверняка делая тот же вывод: вот как алмаз оказался у Хелен.

Дебора поворачивается к нему.

– Почему вы нам помогаете?

– Несколько лет назад ваша дочь оказала мне неоценимую услугу. Я никогда не смогу ее в должной мере отблагодарить, но стараюсь делать все, что в моих силах. – Он говорит это так искренне, что Дебора не может вспомнить, почему первым ее побуждением было недоверие к нему.

– Вы Скорпион.

Он растерянно смотрит на нее.

– По зодиаку.

– Телец. Это хорошо или плохо?