Текст книги "Несовершенства"

Автор книги: Эми Мейерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Пять

Бек заходит в дом Хелен и столбенеет: вся семья сгрудилась над кофейным столиком вместе с Томом. Дебора смотрит на младшую дочь непроницаемым взглядом, тогда как лица остальных ясно выражают их чувства: Эшли в ярости, Джейк считает себя преданным, Том разочарован. Том. Что он вообще здесь делает? Почему шепчется с ее родными, как со старыми подельниками, собирающимися ограбить банк?

– Я тебя не приглашала, – говорит Бек бывшему бойфренду вместо приветствия. И тут она замечает открытый ноутбук с завещанием Хелен на экране. Видимо, они заметили примечание в разделе IV. Она инстинктивно стискивает сумочку, как будто кто-то из них может выхватить у нее бриллиант.

Бек осматривает родственников, которых, вероятно, не особенно окрыляет их доля наследства. Потом она вспоминает: они ведь не знают о стоимости бриллианта. Значит, просто расстроены из-за того, что Бек темнит.

Том встает.

– Я просто пришел выразить соболезнования.

Бек думает, что он уходит, чтобы Миллеры могли начать неминуемый скандал. Но он приближается к ней, и Бек одновременно хочет и не хочет, чтобы он коснулся ее. Его рука зависает в воздухе над ее плечом – удручающий компромисс между ее желаниями.

– Мы можем поговорить? – Он указывает на крыльцо.

На улице холодно, и Бек старается справиться с эмоциями, часто дыша и выдыхая облачка пара. Противоречивые чувства не отпускают ее – ей хочется заорать на Тома: «Какой черт тебя принес?», и одновременно она желает, чтобы он прижал ее к груди, погладил по волосам, а она обвила бы его руками.

Прежде чем она успевает что-нибудь сказать, Том поднимает руки вверх.

– Я не хотел вмешиваться.

– Что-то не помню, чтобы я тебя приглашала.

– Я сам пришел. Я же знаю, как близки вы были с Хелен.

– Мы с тобой не друзья, Том. Если ты не заметил, я из кожи вон лезу, чтобы не встречаться с тобой на работе.

– Заметил.

– Так почему же ты решил, что я захочу тебя видеть на поминках?

– Я все еще беспокоюсь о тебе. Пусть у нас ничего и не получилось.

– Интересный способ продемонстрировать это – вступить в сговор с моей семьей.

– Бек. – Он протягивает к ней руку. Она качает головой, и он сует руки в передние карманы брюк хаки. Куртки на нем нет, и он заметно дрожит. Бек хорошо его изучила: он не признается, что ему холодно, и останется здесь, сколько она пожелает. – Они орали друг на друга. Я не знал, что делать.

– Мог бы уйти и не совать нос в чужие дела.

Том смотрит на нее так, словно это нелепое предложение.

– Когда я представился, меня попросили взглянуть на расписку об отсутствии претензий по распределению наследуемого имущества, которую ты просишь их подписать. – Ну разумеется, Том произнес полное название документа. Он всегда находит тонкий способ подчеркнуть свою компетенцию, только раньше ее это никогда не раздражало. – Я посмотрел завещание и объяснил твоему брату, что у него нет оснований оспаривать наследование твоей матерью дома. – Том переступает с ноги на ногу и ежится от холода. – Почему ты ничего не сказала родным про брошь?

Том – добросовестный, въедливый юрист, с преданностью букве закона, а не ей. Ему известно, что украшение, поименованное в завещании как «брошь с желтым бриллиантом», должно быть оценено до распределения наследства. Ему известно, что ее семья может оспорить завещание, заявив, что Хелен не понимала ценности предмета, который оставила Бек, или, того хуже, что Бек оказала на бабушку давление.

– Потому что это неважно, – отвечает она.

Том смотрит на нее с сомнением.

– Ты сам знаешь почему.

И он действительно знает. Знает о фильме Джейка, о кредитных картах, которые Дебора оформляла на имя Бек, о регулярном длительном отсутствии матери дома, когда дочь не имела понятия, вернется ли она и жива ли вообще. Знает о сложных чувствах Бек по отношению к Эшли, которая сбежала из дома при первой же возможности и снова захотела сблизиться с младшей сестрой, когда родила детей и решила, что семья – это важно.

– Тебе следовало сказать им. Это твоя обязанность как душеприказчика.

– Да что ты? Обязанность? – Бек буравит Тома взглядом, наконец он не выдерживает и отводит глаза, и она понимает, что им не быть вместе, никогда. Обоими руководит неколебимое представление о правильном и неправильном, но у Бек оно, может, и ошибочное, но свое собственное, а у Тома – основанное на законе, то есть на юридических правилах, а не на моральных принципах. – Если я рассказала тебе несколько историй из жизни моей семьи, это еще не значит, что ты разбираешься в наших отношениях. – Бек так пышет гневом, что даже не замечает холода. У нее и без того достаточно поводов, чтобы обрушиться на него, а тут еще и ожидающая ее стычка с родственниками. Поэтому она просто говорит: – Уходи, – радуясь, что смогла сохранить спокойствие, что не дала ему возможности отмахнуться от ее слов как от сказанных в запале.

Том смотрит на часы. Однажды он признался ей, что взгляд на них выручает его в неловких ситуациях, для того он их и носит.

– Мне нужно вернуться домой, чтобы закончить одну работу до понедельника. – Интересно, он помнит, что раскрыл ей этот трюк? – Позвоню тебе позже.

Сунув руки в карманы, Том направляется к припаркованной машине. Он не позвонит, да она и не хочет этого, однако теперь, когда ее телефон молчит, она чувствует себя отвергнутой.

Том машет ей, примирительно улыбается и отъезжает от дома. Глядя вслед его машине, Бек осознает, что он винит себя за разрыв с ней.

Бек может назвать конкретный момент в январе, когда их роман закончился, хотя Том съехал от нее только через месяц. Они лежали в постели, щека Бек прижималась к его безволосой груди, и Том упомянул предстоящую командировку в Лос-Анджелес.

– Там ведь живет твой брат? – спросил он, хотя и так знал ответ. – Поедем со мной?

Том считал семью такой же необходимостью, как дом, или машину, или удобную пару обуви. Он звонил родителям каждое воскресенье, пару раз в месяц встречался с братом. И неважно, что болтать они могли только о группе «Иглз» – с родными встречаются независимо от того, приятно ли проводить с ними время. Собственно, в Бек ему больше всего нравилось, что она весьма ценит общение с Хелен. Он, однако, не мог понять, как же так: когда-то у нее были прекрасные отношения с Джейком, а тут вдруг они пять лет не разговаривают.

Бек сослалась на занятость на работе, но он продолжал гладить ее волосы и наконец спросил:

– Что между вами произошло?

Она – вот дура! – хотела, чтобы он понял ее, а потому рассказала ему все, начиная со школы.

Никому и в голову не могло бы прийти, что в старшей школе Бек была счастлива. Конечно, после того как она перестала думать об отце, когда в душе ее то и дело поднималась обида; когда она воображала мать в вермонтском ашраме, ее одолевал гнев; когда представляла, как брат и сестра начинают новую жизнь в коллежде, ее захлестывала зависть. Но она сколотила в Лоуэр-Мерион тесную группу друзей, более близких и преданных, чем в ее прежней школе. Ей нравились гуляш и жареная курица, которые готовила для нее Хелен. Она была гораздо счастливее, чем думали окружающие, подчеркнула Бек для Тома. И теперь, почти через двадцать лет, это обстоятельство оставалось важным для нее.

Так почему же она сорвалась? Дело было не в оценках – это она тоже подчеркнула. Всему виной мистер О’Нил, учитель английского в одиннадцатом классе. Его самодовольство. Его гнусность. Его совершенно ничем не оправданная неприязнь к ней. Главное, она ведь с удовольствием записалась в его класс. Он включил в программу «Самые голубые глаза» Тони Моррисон, «Бойню номер пять» Курта Воннегута, «Одинокого рейнджера и Тонто Кулачный Бой на небесах» Шермана Алекси. Он носил джинсы и в порыве энтузиазма не брезговал матом.

С самого первого дня Бек ему почему-то не понравилась. Правда, у нее было кольцо в носу и синие волосы, уложенные двумя плетеными пучками на макушке, из-под короткого топа выглядывал пупок с пирсингом, а на пояснице виднелась первая татушка – зеркало Венеры. Но зато она прочитала все, что задавали на лето, и получила 10 баллов из 10 во время блиц-опроса на первом уроке. Она всегда поднимала руку, никогда не выкрикивала с места. И все же мистер О’Нил редко вызывал ее, а если и давал возможность высказаться, то рассеянно кивал на ее продуманные ответы и быстро переключался на другого ученика, рассыпая похвалы Риду Тейлору, или Джону Рубенсу, или другому тупице, хотя они чаще всего отрыгивали идеи Бек в менее внятных формулировках. А хуже всего было то, что за все письменные работы он ставил ей тройки.

Бек же никогда не училась на тройки, никогда не была посредственной ученицей. Когда она попыталась поговорить с мистером О’Нилом о своих оценках, то он довел ее до слез.

«Возможно, если ты будешь уделять больше внимания аргументации, чем надругательству над своим телом, твои оценки изменятся», – заявил учитель. Его взгляд скользнул по маленькой груди вниз, к висящей на пупке подвеске и задержался на голом животе. Потом мистер О’Нил шумно втянул воздух, покачал головой и вышел.

Бек не решилась никому передать его слова и стала носить на все уроки мешковатые фуфайки. Тройки, однако, не заканчивались, а комментарии на полях сочинений гласили: «Серьезно? Ты издеваешься? Правда, что ли?» Она знала, что пишет хорошо, и понимала, что учитель не имел права делать ей такое замечание по поводу ее тела, но он пристыдил ее и заставил сомневаться в себе. Скоро эти сомнения распространились и на другие предметы, она стала бояться отвечать, сдавать письменные работы и вообще ходить в школу.

Только после того, как она пропустила две недели занятий, из школы позвонили Хелен.

Оглядываясь назад, Бек понимала, что хотела разоблачения. Ей было шестнадцать лет. Она не знала, как рассказать кому-то, насколько жалкой и беззащитной она чувствует себя из-за слов учителя английского. А самое смешное, что Бек провела те две недели в библиотеке, где училась самостоятельно. Ее подруги думали – она прогуливает вместе со взрослым парнем, с которым познакомилась на вечеринке, но единственным взрослым парнем, с которым она проводила время, был библиотекарь, он обсуждал с ней Вирджинию Вулф и Дугласа Адамса, не замечая ни голого живота, ни диких синих волос.

Через две недели она вернулась домой будто бы из школы, а на самом деле из библиотеки и обнаружила сидящую на диване безутешную Хелен. К удивлению Бек, Хелен не кричала на нее и не пыталась внушить ей чувство вины. Вместо этого она сказала: «Я не понимаю, Бекка. Объясни мне, почему такая умная девочка, как ты, прогуливает школу».

После нескольких попыток увильнуть от ответа Бек наконец поведала бабушке о разговоре с мистером О’Нилом, сомнениях в себе, порожденных его словами, о домашних заданиях, которые она выполнила за время своего отсутствия на уроках. Тем не менее о замечании учителя по поводу ее тела она умолчала: ей все еще было стыдно повторить его вслух.

На следующий день в кабинете директора Хелен шлепнула на стол стопку работ, сделанных внучкой за последние две недели, и попросила Бек подождать в коридоре. Бек так и не узнала, что говорила тогда бабушка за закрытой дверью, но, когда она открылась, директор выглядел пристыженным и поверженным, а Хелен – беспощадной и прекрасной. Директор сообщил Бек, что двухнедельное отсутствие не будет занесено в личное дело, но засчитывать или нет выполненные задания, остается на усмотрение учителей. Правда, он заверил ее, что, принимая во внимание обстоятельства, учителя сделают ей поблажку. Бек не понимала, какие обстоятельства он имел в виду, но Хелен дала ей знак поблагодарить директора за такое решение.

И все бы закончилось хорошо, если бы не мистер О’Нил – он был единственным учителем, отказавшимся оценить ее титанический труд. До конца учебного года Бек сидела на его уроках в углу с опущенной головой, покрытой капюшоном, и считала минуты до звонка. Время от времени, когда, например, говорили о травле Эстер Прин или об участи Фредовой, она нечаянно поднимала руку. Мистер О’Нил, так же как и раньше, медленно кивал, выслушав ее ответ, и она не могла расшифровать выражение его лица, однако ей становилось очень не по себе.

Дело не в том, что он поставил ей годовую оценку «три», которая могла помешать ей поступить в колледж. Вовсе не по этой причине она вломилась в кабинет директора и влезла в его компьютер. Просто мистер О’Нил унизил ее, и ему сошло это с рук.

И ей бы тоже сошел с рук ее поступок, ограничься она заменой своей оценки. Но когда Бек вошла в компьютер, то уже не могла удержаться. Она проверила все выставленные учителем английского отметки и обнаружила, что Рид Тейлор, Джон Рубенс и другие тупицы получили пятерки, тогда как большинство девочек – четверки и тройки. Калли Морган с брекетами и прыщами, которая до сих пор выглядела как малолетка, удостоилась пятерки, зато Оливия Томас из группы поддержки, которая носила топы с глубоким вырезом и была второй ученицей в классе, – всего лишь четверки. При этом Лиззи Мейерс, самой грудастой в параллели, звезд с неба не хватавшей, но трудолюбивой, учитель влепил тройку. Эта закономерность распространялась и на аттестацию в других классах мистера О’Нила. Бек насчитала двенадцать девочек, включая себя, чьи оценки явно были занижены. Одиннадцать других учениц, должно быть, переживали ту же беззащитность и уязвимость, как она сама. Преисполнившись чувством солидарности, Бек взбесилась, а потому стала неосторожной. Если бы она просто заменила свою тройку на четверку, никто бы не заметил. Но вместо этого Бек поставила всем обиженным, по ее мнению, девочкам пятерки. Однако и в этом случае все обошлось бы, не будь Лиззи Мейерс настолько сознательной и не поблагодари она мистера О’Нила за то, что он вознаградил ее за упорную работу. Он удивился, заинтересовался и докопался-таки до истины, в результате чего Бек исключили из школы.

Никому, кроме Тома, она не передавала слов мистера О’Нила. Ни Хелен, которая, хотя и выиграла битву против директора в первый раз, все же проиграла войну, когда обсуждалось отчисление Бек. Ни другим бойфрендам, которые даже не догадывались, что ее выгнали из школы. Ни Джейку, который приезжал домой на лето и, просиживая вместе с ней на крыльце бесчисленные вечера и покуривая травку, убеждал Бек, что все обойдется. До Тома Бек не могла собраться с силами, чтобы описать, как глаза мистера О’Нила обшарили ее тело, словно он испытывал одновременно возбуждение и отвращение, словно он был намного лучше ее.

Сначала Том крепко прижал Бек к себе, но слегка насторожился, когда она объяснила свое решение при поступлении в юридический институт умолчать об исключении из школы и годовом домашнем обучении. Он затаил дыхание, когда она сказала ему, что об этом никто бы не узнал, если бы не фильм по сценарию Джейка и не Молли Стэнтон, главная соперница Бек на роль редактора факультетского журнала. Возможно, не выказывай Бек столь откровенно презрение к Молли, которую уже ждало место в отцовской фирме, та не стала бы копаться в ее прошлом после просмотра злополучного фильма. А так она наябедничала декану, сообщив об исключении своей недоброжелательницы из школы, и в результате Бек сейчас была не дипломированным юристом с перспективой стать партнером, а помощником адвоката.

– Так ты жалеешь о содеянном? – спросил Том.

Бек следовало проявить осторожность: ответить «да», выразить, как положено, сожаления и стыд, произнести речь, которую можно было бы обратить к руководству юридического института и комиссии по этике перед экзаменом на право заниматься адвокатской практикой. Но вместо этого она сказала бойфренду правду:

– Я ни о чем не жалею. Мистер О’Нил – похотливый ублюдок, таким не место в школе. А Молли Стэнтон – заносчивая папенькина дочка, и она должна была признать мое превосходство. За меня никто не просил, я училась усердно. Никакой вины я не испытываю, только обиду на то, что со мной обошлись несправедливо.

После этого Том долго кивал, потом повернулся на бок и притворился спящим. Бек слушала принужденные вдохи и выдохи, пытаясь что-то объяснить, чтобы донести до него свои чувства. В тот миг она поняла, что их отношениям пришел конец.

Через месяц, когда он стоял в прихожей с чемоданами в руках, она хотела разозлиться на него. Но она была раздавлена: в первый раз кому-то открылась и в итоге опять осталась одна.

Когда БМВ Тома пропадает из виду на Эджхилл-роуд, Бек смотрит в даль пустой улицы, медля на крыльце дома. Ей нужна передышка, чтобы собраться с духом перед общением с семьей. Она выуживает из сумочки черную бархатную коробочку, открывает ее, и бриллиант сверкает на солнце. Ни за что она не расскажет родным о «Флорентийце». У Эшли в глазах вспыхнут знаки доллара, хотя она единственная из Миллеров не нуждается в деньгах. У Джейка в голове тут же выстроится сюжет нового сценария на основе событий из личной жизни Хелен. А у Деборы задрожат колени, когда она поймет, что дом был всего лишь уловкой, отвлекающей внимание от подлинного алмаза в наследстве.

Бек подумывает солгать – «Вы же знаете Хелен. Это просто побрякушка, которая, по ее мнению, мне подходит. Я и забыла о ней», – но Эшли всегда умела выводить ее ложь на чистую воду. Если родные узнают о бриллианте, придется его продать. Лучше уж, как сделала Хелен, спрятать его в ящике комода – пусть остается сентиментальным подарком, овеянной семейными преданиями реликвией. Ну зачем ей, в самом деле, знаменитый бриллиант?

Бек захлопывает коробочку и бросает ее на дно сумки. Значит, решено. Как ни в чем не бывало войти в дом, словно ей нечего скрывать. Снова вставить камень в брошь и положить ее к бабушкиной бижутерии. Да и вообще Бек охотится не за алмазом, а за его историей.

Когда она возвращается в гостиную, там воцаряется наэлектризованная тишина. Все настораживаются, как будто в комнате полно голодных хищников.

Наконец Эшли хватает ноутбук и показывает его Бек.

– Ничего не забыла нам рассказать?

– Осторожно, – предупреждает Джейк, забирая у нее компьютер. Эшли быстро припечатывает брата суровым взглядом, ожидая, что тот испугается и съежится. – Некоторые из нас не могут себе позволить бросаться ноутбуками.

– А что? – невинным голосом спрашивает Бек. – Ты имеешь в виду брошь?

– Да, Бек, именно брошь. Как бабушка ее назвала?

Джейк читает с экрана:

– «Моя брошь с желтым бриллиантом».

– «Моя брошь с желтым бриллиантом», – повторяет Эшли.

Бек смеется, ощущая пугающее спокойствие. Удивительно, как шестое чувство, интуитивная связь с семьей, позволило ей предсказать поведение родственников. Выходит, отделаться будет легче, чем она ожидала.

– А что? Вы думаете, она ценная? Это просто бижутерия, я нашла ее в ящике комода.

– Можно на нее взглянуть? – спрашивает Дебора. – Что-то не помню, чтобы Хелен носила какую-то брошь.

– Она у меня дома, – не моргнув глазом лжет Бек.

– Как это кстати. – Джейк убирает ноутбук в сумку для документов. – Твой бойфренд сказал, что по тому, как составлено завещание, мы все-таки должны разделить наследство поровну. Можешь забрать брошь себе, но ты должна возместить нам две трети ее стоимости из денег, которые Хелен нам оставила.

Бек вздрагивает.

– Он не мой бойфренд. Но, конечно, я отдам вам двадцать долларов. Вот сколько она стоит. Конечно, ты же так нуждаешься в деньгах… – Бек достает из сумки кошелек, вынимает десятидолларовую купюру, сминает и бросает в брата. – Это вся моя наличность. Остальные десять отдам, как только доберусь до банкомата.

– Ты ведешь себя глупо, – отвечает Джейк.

– Не указывай мне, как себя вести.

– Перестаньте оба! – восклицает Эшли, уперев руки в бока, словно разнимает Лидию и Тейлора.

Дебора повторяет позу старшей дочери и говорит:

– Давайте все успокоимся.

Ее отпрыски поворачиваются к ней с оскаленными зубами, и она садится в кресло, странным образом испытывая гордость за то, что три человека, которых она произвела на свет, могут за себя постоять.

Бек неестественно смеется.

– У меня действительно вылетело из головы. Это просто стекляшка.

– Почему же Хелен упоминает ее в завещании? – прищуривается Джейк.

– Не думала, что и ты у нас охотник за богатством, Джейк. – Бек выразительно смотрит на сестру.

– Что это значит, черт побери? – восклицает Эшли из-за плеча брата, а тот спрашивает:

– Господи, Бек, можешь ты не врать хотя бы секунду?

– Чтобы быть похожей на тебя, эталон честности?

– Когда это я врал? – Отчасти Джейк действительно хочет услышать откровенный ответ.

– Твоя беда в том, что ты путаешь разглашение чужих секретов с честностью.

– Ах, опять старая сопливая история. Ну, я облажался, и что? Когда ты найдешь новую причину дуться на меня?

– Зачем? Ты же не нашел ничего нового. – Бек не знает, что именно произошло с карьерой Джейка, ей известно только, что после «Моего лета в женском царстве» он не написал ни одного сценария.

– Перестань, Бек, – говорит Эшли, замечая, что брат уязвлен. Ей тоже неизвестно, что случилось с его карьерой, пишет ли он или бросил это дело, но она знает, что из-за ссоры с Бек он больше не работает сценаристом. – Давайте не будем отвлекаться. Почему ты не упомянула о броши?

– Тебе не приходило в голову, что я не хотела ранить твои чувства? Извини, Эшли, Хелен любила меня больше всех. Прости, что я не пожелала швырнуть тебе этот факт в лицо.

– Какую чушь ты несешь!

– Не обманывай себя. Если ты проводила с Хелен больше всего времени, это не значит, что ты была ее любимицей, – замечает Джейк.

– Сейчас не место и не время обсуждать это, – напоминает Дебора, складывая на груди руки и подбирая под себя ноги. – Это шива по Хелен.

– Не тебе изображать тут нравственный камертон, – бросает ей в ответ Эшли.

– Когда ты успела стать такой властной? – удивляется Дебора.

– Она всегда такой была, – вставляет Бек.

– Это правда, – соглашается Джейк. Но когда Бек поворачивается к нему, то вовсе не из солидарности.

С этого момента Джейк не помнит, что он говорит, какая из женщин называет его предателем. Он даже не знает, когда они переключили внимание с него друг на друга.

– Бек Миллер, – нараспев произносит Эшли, – защитница чужих чувств. Бек Миллер, деликатная и благородная особа. Не жди, что это напишут на твоем могильном камне.

– Эшли Миллер, – в тон ей говорит Бек, – надежная, как скала. Эшли Миллер, заботливая наседка. Не жди, что это напишут на твоем.

– Девочки, давайте не будем… – пытается разнять их Дебора, но обе дочери сердито зыркают на нее.

– Ну извини, что у меня есть семья, Бек, и я не могу бросить все на свете, потому что у тебя очередная трагедия.

– Когда это я просила тебя о помощи?

– Действительно. Не просила. Ты просто дуешься как мышь на крупу из-за того, что мы не можем волшебным образом прочитать твои мысли и удовлетворить твои желания.

– Это разве я все время требую, чтобы вокруг меня прыгали?

– Хочешь сказать, что я эгоцентристка?

– Тут и говорить нечего – это написано на твоем накачанном ботоксом лице.

– А, значит, ты лучше меня, потому что стремишься сделать себя не привлекательной, а уродливой?

Бек проводит рукой по черным крашеным волосам и складывает на груди татуированные руки. Эшли была красивее ее даже до того, как начала косметические процедуры, – законы сестринского сосуществования предписывали не произносить эту истину вслух.

– Я бы очень хотела взглянуть на брошь, – вклинивается в перепалку Дебора. На самом деле ей наплевать на брошь. Она верит, что Бек берегла чувства брата и сестры, особенно если речь идет о дешевой побрякушке. Но ей не нравится уязвленное выражение на лице Бек, и единственное, что приходит ей в голову, – это отвлечь внимание дочерей, переведя разговор на другую тему.

– Зачем? – спрашивает Джейк. – Ты уже прибрала к рукам дом – теперь собираешься заграбастать еще и брошку?

– Я ничего не прибирала к рукам. Хелен оставила его мне, – отвечает Дебора, уже жалея, что влезла в эту свару.

– А брошь она оставила мне, – добавила Бек.

– Ты же понимаешь, что мы можем оспорить завещание? Потребовать через суд провести оценку, – сказала Эшли.

– Ой, смотрите-ка, кто вдруг стал семейным адвокатом! – рявкает Бек. – Если у тебя муж юрист, значит, ты тоже разбираешься в законах?

– А если тебя выперли с юрфака, ты вдруг сделалась судьей? – парирует Эшли.

Джейк наблюдает, как разгорается грызня между сестрами. Эта сцена прямиком из фильма «Мое лето в женском царстве». Уже не различая смысла взаимных желчных выпадов, Джейк погружается в свои мысли, когда вдруг наступает тишина. В прихожей стоят Эстер и три седые женщины с блюдами для запеканок в руках. Джейк спешит забрать у них угощение, пока гостьи его не выронили.

Скоро Миллерам приходится угомониться, потому что гостиная наполняется пожилыми еврейками, а также являются два соседа и семейная пара помоложе, которая живет за стенкой и делила с Хелен крыльцо. Несмотря на занавешенные зеркала, вымытые руки, блюда с запеканками, это не типичная шива. Все смеются и болтают. Миллеры отступают в конец комнаты и, расслабившись, слушают байки, которые рассказывают гости.

На закате, когда посетители расходятся, дом снова погружается в тишину. Послевкусие ссоры, однако, не выветривается. Родственники покойной падают на диван, слишком уставшие, чтобы говорить. Никто не собирается извиняться. Дебора включает телевизор и щелкает по имеющимся пяти каналам, ненадолго останавливается на вечерних новостях и детской передаче и снова выключает телевизор.

Бек поглядывает на свой телефон. Почти семь. От Тома никаких сообщения. Ну и ладно, не больно-то и хотелось.

Она встает.

– Всё, я домой.

– Ты уезжаешь? – в один голос спрашивают Джейк и Дебора.

Эшли с упреком качает головой:

– Конечно, беги-беги.

– День был тяжелый, мы все устали. Увидимся утром, ладно? – Бек направляется к входной двери.

– Бек, – окликает ее Эшли, – это действительно бижутерия?

Джейк, Дебора и Эшли с оживленными надеждой лицами смотрят на нее с дивана. Встретившись с их голодными взглядами, Бек почти физически ощущает бремя своей семьи.

Тяжесть своего противостояния с Джейком, его вечное желание получить прощение. Хотя он часто шлет ей сообщения с шутками из детства и каждый сентябрь не забывает прислать ей открытку на день рождения, он не извинился напрямую за то, как изобразил ее в своем сценарии. Бек думает, что он до сих пор так и не понял, почему она чувствует себя преданной.

Она ощущает тяжесть своего раздражения по отношению к матери за то, что она их бросила, за то, что завела на имя младшей дочери две кредитные карты, долги по которым Бек все еще выплачивает девятнадцать лет спустя. И все из-за материнских махинаций. До обслуживания банкетов и выгула собак Дебора занималась выпечкой тортов, гаданием на картах Таро, торговала салатными заправками, украшениями со знаками зодиака, таблетками для похудения. Начинать дело и бросать было ее полноценной работой, которая поглощала все ее время, так что на детей его не оставалось.

Бек ощущает тяжесть своих натянутых отношений с Эшли, которая уехала в колледж и нырнула с головой сначала в учебу, потом в замужество, затем в материнство и стала посещать Пенсильванию, только когда появились Лидия и Тейлор. Каждый раз во время своих визитов Эшли разыгрывает спектакль: идеальная домохозяйка, идеальная мама. Как Бек может знать свою сестру, если та сама себя не знает?

Но острее всего Бек чувствует непреодолимый груз смерти Хелен, тяжесть всего, чего не знает о бабушке, вес бриллианта «Флорентиец» в сумке. Она копается в сумочке и находит черную коробочку. Семейные распри продлятся до тех пор, пока она не расскажет родственникам о бриллианте, но и после этого не прекратятся. Миллеры не перестанут в запальчивости бросать друг другу вздорные обвинения, становясь жадными, мелочными карикатурами на самих себя.

Бек переводит взгляд с коробочки на диван, где сидит ее семья. Даже если брошь по праву должна достаться ей, прошлое, которое олицетворяет украшение, принадлежит им всем.

Бек вынимает бриллиант из коробочки и кладет его на кофейный столик. В приглушенном свете затхлой бабушкиной гостиной камень выглядит скорее коричневым, чем желтым. Когда она придвигает его к родным, он ловит свет лампы и вспыхивает. Мать, брат и сестра издают изумленные возгласы, сознавая, что, как бы ни выглядела лежащая перед ними вещь, она священна.

– Это было в брошке, – начинает Бек.

Миллеры проводят в доме на Эджхилл-роуд три суматошных дня и три беспокойные ночи. Бек так и не возвращается в свою квартиру. Она находит в запасной спальне одежду, которую носила в старших классах, перебирает камуфляжные брюки и полосатые коротенькие топы, пока не откапывает, кажется, никогда не ношенные черные штаны, которые ей вроде бы сшила Хелен. Гости приходят и уходят, выражают соболезнования, приносят еду и букеты, хотя скорбящим не положено принимать цветы во время шивы.

Когда один из бывших клиентов Хелен вручает Миллерам лилии, Джейк думает о Кристи. Он не сказал своей семье о ребенке. Не хватало только выслушивать нотации на тему «ты еще не готов», при этом Эшли под неготовностью будет подразумевать, что растить детей дорого, а Бек – что должен существовать закон, запрещающий Джейку производить потомство. Однако их мнение для него не важно, только мнение Кристи. Он готов. Конечно, это не планировалось, и они с Кристи на двоих действительно зарабатывают меньше тридцати долларов в час и не имеют представления, как будут ухаживать за ребенком. Но воспитание, любовь, семья – к этому Джейк очень даже готов.

Он пишет Кристи сообщение: «Скучаю по тебе и по нашему малышу». Странно скучать по кому-то, кто еще не родился.

Вечером, когда гости уходят, Миллеры обсуждают Хелен и бриллиант. Бек честно рассказывает им об экспертизе, о приблизительных оценках Виктора, что алмаз стоит десять миллионов долларов. Сам камень спрятан в комнате на втором этаже. Только Бек знает, где именно. Ее родные согласны с таким положением дел, поскольку знают, что на самом деле ее поступками управляет скорее совесть, чем трезвый расчет.

– Ума не приложу, откуда у бабушки такая дорогая вещь, – говорит Эшли, листая брошюру с результатами экспертизы. – Сто тридцать семь каратов? Вы понимаете, какая это ценность?

– Как вы думаете, давно он у нее? – Джейк смотрит на брошь, усыпанную крошечными прозрачными и зелеными камнями, по словам Бек бриллиантами и изумрудами. Даже с вынутым «Флорентийцем» это самая ценная вещь, которую он когда-либо держал в руках. Деньги, которые можно получить за нее, не решат их с Кристи проблем, но могут создать подушку безопасности и успокоить панику будущей матери по поводу расходов, связанных с рождением ребенка.