Текст книги "Несовершенства"

Автор книги: Эми Мейерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

– Так что же получается: или кто-то… как это… добыл огромный желтый алмаз и держал его в секрете столетиями, или это и есть «Флорентиец»?

– Удивительно, что его не переогранили. Обычно, если бриллиант пропадает… – Бек замечает, что Виктор не употребил слово «украден», – его гранят по-новому, чтобы камень нельзя было узнать. Вашей бабушке, видимо, был очень дорог этот алмаз, раз она сохранила его в изначальном виде и спрятала в брошке середины века.

Бек переводит взгляд с фотографии шляпной булавки на орхидею на столике. Брошь с крошечными камнями, уложенными в pavé, существенно отличалась от многоярусного шляпного украшения с массивными круглыми и квадратными бриллиантами. Трудно поверить, что в этих двух вещицах присутствует один и тот же камень. Невероятно, но факт.

Виктор внимательно смотрит на Бек, и она понимает, что хмурится.

– Это удивительное открытие. Благодаря этому бриллианту вы невероятно разбогатеете.

– Если только он по закону принадлежит мне.

Виктор пожимает плечами.

– Есть люди, которые не заботятся о подобных пустяках. Но мы опять забегаем вперед. Сначала нужно его классифицировать.

– Что это значит?

Виктор находит коробочку для камня и объясняет: прежде чем официально заявлять, что это «Флорентиец», необходимо отправить его в Международное геммологическое общество, чтобы подтвердить, что это на самом деле бриллиант. После проверки специалисты составят отчет об экспертизе цветного бриллианта, описывающий физические свойства, степень прозрачности и точные размеры.

– А не опасно отправлять куда-то такой дорогой камень?

– Это лучшая организация геммологов в мире. Я сам отвезу им камень. Все будет анонимно, так что, даже когда подтвердится его подлинность, никто не узнает, для кого проводилось исследование.

У Бек жужжит телефон. Пишет Эшли: «Запасись, пожалуйста, едой на воскресенье. Ты же знаешь, какой я становлюсь, если не поем». Она добавляет смайлик в виде монстра, как будто от этого ее требование звучит менее нахально. Эшли общается в мессенджерах так, словно все на свете являются ее подчиненными. Хотя для неработающего человека у нее и так много подчиненных – няни, человек, выгуливающий собаку, тренер, целый штат домработниц, – Бек не одна из них.

«У нас же шива, – отвечает Бек. – А еврейских традиций без обильной еды не бывает».

«Отлично! Дай знать, если нужна помощь», – откликается сестра.

Бек сразу же чувствует себя стервой из-за своей придирчивости, но потом вспоминает, что Эшли уже нечего поручить – Бек все приготовила.

Телефон показывает время 15:30.

– Мне нужно идти в суд оформлять документы на наследство.

Виктор протягивает ей брошь с пустым гнездом посередине на месте алмаза.

– Здесь еще изумруды на несколько каратов, и бриллианты тоже. Вы можете продать их и отдать платину в переплавку. И один непрошеный совет: лучше не включать брошь в список наследуемых вещей. По крайней мере, пока мы не удостоверимся, с чем имеем дело.

Бек понимает, что хочет этим сказать Виктор. Если включить брошь в список, ее зарегистрируют. Придется платить налог, высокий налог, и Бек вынуждена будет продать украшение. А перед этим нужно убедиться, что вещь действительно принадлежит ей. Пока Бек точно не знает ее ценности, это просто дорогая лишь сердцу фамильная реликвия, ничего не стоящий предмет бижутерии, за обладание которым никто не станет с ней соперничать.

Когда Виктор провожает ее к выходу, Бек интересуется:

– За сколько можно продать такой алмаз?

Виктор вытягивает губы, подсчитывая в уме стоимость.

– Обычный бриллиант такого размера стоит около трех миллионов. Если удастся подтвердить, что это «Флорентиец», думаю, вы сможете получить за него десять.

Бек лишается дара речи. Это больше денег, чем она может вообразить, больше, чем она брала в качестве бесполезного кредита на обучение в юридическом институте, и больше оставшейся суммы долга по кредитной карте, который мать накопила на ее имя, когда Бек была подростком.

– Десять миллионов? – только и может прошептать она.

– Цену подобных алмазов формирует история, происхождение. Одно дело – бриллиант весом сто тридцать семь каратов, и совсем другое – бриллиант весом сто тридцать семь каратов, принадлежавший Марии-Антуанетте или Наполеону.

Виктор объясняет, что Мария-Антуанетта родом из Габсбург-Лотарингского дома и надевала этот бриллиант на свадьбу. Вторая жена Наполеона, также из австрийского монаршего дома, не расставалась с ним во время своего недолгого пребывания французской императрицей.

В лифте Бек и не вспоминает о том, как Том целовал ее в этом тесном зеркально-мраморном помещении. Горячка из-за перспективы получить столько денег не отпускает ее до первого этажа, пока Бек наконец не начинает подташнивать. Она уверена, что экспертиза признает в алмазе «Флорентийца». Также она совершенно не сомневается: Хелен знала, что это не бижутерия, и в завещании назвала украшение своим именем – брошь с желтым бриллиантом. Так почему же бабушка не продала ее, чтобы вырваться из убогой жизни? Ведь полно покупателей, которым наплевать на то, как драгоценность попала к нынешнему хозяину и есть ли у него доказательства законного владения ею. Зачем же Хелен хранила такую дорогую вещь? А если она знала, что эта брошь стоит гораздо больше ее дома и всех сбережений, спрятанных под матрасом, почему оставила украшение исключительно ей, Бек?

Когда открывается дверь лифта, Бек не может двинуться с места. Она ведь отправила копии завещания членам семьи.

Она выхватывает из кармана телефон и просматривает короткие, почти безразличные ответы на свой имейл. Ни один из адресатов не упоминает о непонятной броши. Бек расслабляется. Родные, конечно же, не заметили примечания. Для этого требуется внимание к подробностям, а никто из Миллеров им не обладает. Кроме того, у них нет оснований ждать приятных сюрпризов от завещания, и они не подозревают, что эти четыре слова – «моя брошь с желтым бриллиантом» – сулят Бек целое состояние.

– Едете наверх? – спрашивает входящий в лифт мужчина.

Бек качает головой и выскакивает в вестибюль. Выходя на Восемнадцатую улицу, она кивает швейцару, который подозрительно смотрит на нее, а может, ей просто так кажется. Бек ощущает чувство вины и понимает, что оно вызвано не тем, что она сделала, а тем, что только собирается сделать.

Встретившись с родственниками на кладбище, она не станет рассказывать им про брошь. Дело не в деньгах. Брошь была тайной Хелен, и, оставив ее Бек, она передала эту тайну по наследству внучке.

– Это называется клеймо мастера, вроде подписи ювелира. Правда, мне оно неизвестно, а значит, это не большой ювелирный дом. – Виктор поворачивает брошь лицевой стороной и обводит пальцем лепестки. – Такой тип pavé[2]2
  Способ крепления мелких драгоценных камней вплотную друг к другу.


[Закрыть] был распространен в пятидесятые. Я бы сказал, что вещица сделана в пятьдесят четвертом или пятьдесят пятом году. – Он проводит пальцем по большому желто-зеленому камню посередине, который Бек уже называет про себя хризолитом, и широко улыбается. – А вот это очень интересно. Учитывая период, здесь должна быть бриллиантовая огранка, но камень огранен двойной розой, а такой способ обработки вышел из моды в начале тысяча девятисотых годов. В середине века о нем уже не слышали. – Он сдерживает смех, и его лицо молодеет еще больше.

Четыре

Дебора и сама не верит, что опоздала. Ее внутренние часы явно отстают примерно на десять минут от времени на телефоне, но как можно опоздать на похороны собственной матери?

Когда она бегом взлетает по засыпанному снегом склону холма к могиле, выражения лиц ее детей говорят о том, что их ничуть не удивляет материнская безалаберность.

Женщина-раввин замолкает, увидев тяжело дышащую Дебору, и продолжает читать псалмы на иврите. Хотя для Деборы это сплошная абракадабра, мягкий ритмичный голос успокаивает ее. Конечно же, Хелен потребовала раввина женского пола. Она никогда не посещала врачей и парикмахеров – мужчин. Если бы можно было найти женщину-могильщика, она бы предпочла привлечь к похоронам и ее тоже.

– Ты опоздала, – шипит Бек, не отрывая глаз от раввина.

– Я заблудилась.

– Как можно заблудиться в Бала-Кинвуд? – раздраженно шепчет Бек.

– Ведите себя прилично, – говорит Эшли матери и сестре, хотя, кроме раввина, здесь посторонних нет.

Хелен особо оговорила в завещании, что на похоронах должны присутствовать только члены семьи. Дебора знает, что других родственников, кроме Миллеров, у матери не было. О судьбе родителей и брата Хелен ей известно только, что они погибли во время холокоста. В детстве Дебора слышала бесконечные истории о бабушке Флоре, которая водила Хелен в кино, ее брате Мартине и отце Лейбе, который катался с ней на колесе обозрения, но об их смерти Хелен никогда не рассказывала. А семью своего отца Дебора и вовсе не знает. Он погиб в Корее, когда ей было два года. Были у него родные или нет, Хелен с ними тоже никогда не встречалась. Во всяком случае, так она говорила дочери.

Дебора гладит кристалл в кармане пальто, пытаясь сосредоточиться, пока раввин читает кадиш. Несмотря на то, что это место находится в нескольких километрах от ее родного дома, она действительно заблудилась. Откуда ей было знать, что есть два кладбища Лорел-Хилл? Однако, слушая рабби, Дебора в глубине души понимает, что опоздала все-таки намеренно, чтобы избежать неловкой церемонии воссоединения с детьми.

Дебора так и пышет маниакальной энергией, и Бек отодвигается от матери подальше. Надо же, просто подошла к младшей дочери и встала рядом с ней, словно они союзники. Между тем то, что Бек живет ближе всех к Деборе, не делает их близкими людьми. Они разговаривают, дай бог, раз в месяц, обычно о Хелен. Бек может пересчитать по пальцам одной руки встречи с матерью за последний год. Она продолжает потихоньку отступать от Деборы, но еще чуть-чуть, и она окажется плечом к плечу с Джейком, а с ним она тоже не хочет иметь ничего общего.

Пока Джейк слушает рабби, ледяной ветер хлещет его по лицу. Интересно, в Филадельфии всегда так холодно в марте? Он уже давно живет на Западном побережье, и у него даже нет приличного зимнего пальто, а потому он стоит на краю могилы, запахнув полы джинсовой куртки и сложив руки на груди. Глаза чешутся после бессонной ночи в самолете. Он прилетел в половине седьмого утра и взял такси до Эджхилл-роуд – хотел в последний раз посмотреть на дом как на жилище Хелен. Там почти ничего не изменилось, словно можно было, как в детстве, проскакать по дорожке к крыльцу, распахнуть дверь и увидеть Хелен в широких шерстяных брюках, потягивающую на диване бренди. Джейк посидел на ступенях, чувствуя, как утреннее тепло просачивается сквозь морозный холод. Снова встретиться с Бек, с Деборой будет труднее, чем он предполагал.

На кладбище он явился первым, и, к счастью, следующей приехала Эшли. Он обнял сестру и спросил:

– Мы можем что-то сделать с домом?

– Например? – Эшли выглядела хронически усталой, даже кожа стала землистого оттенка.

– Нельзя отдавать его Деборе.

– Почему?

– Из-за всего, чего мы по ее милости нахлебались.

– Уж сколько лет прошло.

Эшли прожила на Эджхилл-роуд всего год. Ее не было в доме, когда недельное присутствие Деборы сменялось многомесячным отсутствием, и она не видела, как это повлияло на Бек. А вот Джейку пришлось наблюдать превращение когда-то жизнерадостной младшей сестры в замкнутую, скрытную и обидчивую особу.

– Теперь это просто старый дом.

– Ты же понимаешь, что она при первой же возможности его продаст, – сказал Джейк, подступаясь к вопросу с другой стороны.

– Но если он достанется кому-то из нас, мы поступим точно так же. – И Эшли в своей вечной манере спросила его: – Тебе нужны деньги?

Прежде чем он успел ответить, что дело не в деньгах, с заднего сиденья синего седана вылезла Бек. Она направилась к родным с таким видом, словно обдумывала возможность развернуться и снова прыгнуть в такси.

Бек сердечно обнялась с Эшли, как полагается сестрам, и, поколебавшись, обняла и Джейка тоже. Он попытался прижать ее к себе крепче и задержать подольше, но она почти сразу же отстранилась.

Когда Джейк поднял вопрос о доме в разговоре с Бек, она рассеянно блуждала глазами вокруг, намеренно не глядя на брата.

– Оставь это, – предупредила она.

Он не понял, что она имеет в виду – дом или их взаимоотношения.

– Тебя не злит, что он достанется Деборе?

Бек повернулась к нему, и Джейк бы предпочел не встречаться с ней глазами.

– Ты здесь даже не живешь.

Джейк понимал, что не стоит настаивать, но не мог ничего с собой поделать.

– Нет, ну Деборе!

– Ты ничего не знаешь об их отношениях, – бросила Бек и направилась приветствовать раввина.

Теперь Джейк наблюдает, как его сестру трясет от гнева, и не может понять: как это Бек, да еще в такой ярости, не хочет бороться за дом? Как Дебора может получить дом, их дом, когда она даже не удосужилась вовремя явиться на похороны Хелен?

Эшли и Дебора поворачиваются к Джейку, и он спохватывается: его очередь сыпать землю на гроб Хелен. Джейк вообще удивлен, что Хелен захотела похороны. Она всегда говорила, что тратить деньги на покойника – все равно что поливать искусственные цветы. Нет, он скорее ожидал, что она скажет: «Сожгите мое тело и выбросьте прах на помойку». От этой мысли Джейк цепенеет. Как ему могло такое в голову прийти? Хелен никогда бы не согласилась, чтобы ее тело сожгли.

Земля холодная и крупитчатая. Он зачерпывает щедрую пригоршню и сыплет ее сквозь пальцы в открытую яму. Джейк знает историю семьи Хелен только в общих чертах, но понимает: если ее родные не вернулись из гетто, то хоронили их не в сосновых гробах.

Последней подходит к краю бабушкиной могилы Эшли. Она берет горстку земли и поскорее бросает ее в яму. Она уже начинает жалеть, что приехала на три дня без детей. Будь здесь Лидия и Тайлер, у родственников была бы причина вести себя цивилизованно. Глубокий вздох. Ну уж нет, им не удавалось втянуть ее в их ссоры, когда она была подростком, и сейчас она тоже не станет вмешиваться. У нее достаточно собственных, настоящих поводов для беспокойства. В конце концов, ее жизнь может кардинально измениться.

Когда церемония заканчивается, Бек идет вслед за Деборой к «фольксвагену-раббит» – Красному Кролику, как называла его ее мать, – а Джейк и Эшли в противоположном направлении, к джипу Эшли. У Бек жужжит телефон, и она останавливается, чтобы прочитать сообщение от Виктора: «Экспертиза закончена. Надо забрать бриллиант и документ в течение часа».

«Уже?» – отвечает Бек. Даже учитывая связи Виктора, экспертиза должна была занять неделю.

«Лаборатория не каждый день имеет дело с желтым бриллиантом в 137 каратов».

Бек отмечает про себя, что он не называет камень «Флорентийцем».

Дебора ждет дочь около Красного Кролика. Хотя Бек трудно представить мать в какой-нибудь другой машине, ей все же не верится, что старая колымага еще на ходу. Из-под облупившейся бордовой краски местами вылезла ржавчина, кожаная окантовка кресел полопалась и частично отвалилась, но машина все еще не рассыпалась.

– Мне нужно кое-куда съездить по работе, – говорит Бек. – Я быстро.

– Ты шутишь? – спрашивает Дебора. – Сегодня воскресенье. К тому же ты на похоронах бабушки.

Бек находит в сумке связку ключей, снимает с кольца ключ от дома Хелен и протягивает матери. Дебора качает головой и раскачивает своей связкой.

– У меня уже есть.

– Я обернусь за час. Нужно заехать в одно место.

Дебора отпирает пассажирскую дверцу и распахивает ее перед Бек.

– Я тебя отвезу.

– Да нет, не надо. Правда. Лучше поезжай, вдруг заглянут подруги Хелен. Теперь это твой дом. – Бек достает из сумки составленное ею соглашение, где сказано, что все ознакомились с условиями завещания и возражений не имеют. Миллеры должны подписать его, прежде чем она представит в официальные органы перечень наследуемого имущества, прежде чем брошь по закону станет принадлежать ей, прежде чем дом перейдет к Деборе. – Попроси Джейка и Эшли поставить тут подписи.

– А что это? – интересуется Дебора, не принимая бумагу.

Бек понимает, что отправляет мать в львиное логово, но Дебора этого заслуживает. Если она собирается унаследовать дом, придется преодолевать связанные с этим сопротивление и недовольство. Слава богу, что представился случай переложить на кого-то обязанность заставить брата и сестру подписать документ и избежать сомнительного с моральной точки зрения умолчания о ценной броши.

– Пустая формальность – подтверждение, что мы все ознакомлены с тем, как распределяются доли наследников в завещанном имуществе. Когда все подпишут его и я официально получу полномочия исполнителя завещания, то смогу обеспечить переход к наследникам причитающегося имущества. – Бек рассчитывает, что от обилия юридической терминологии Дебора соскучится и согласится, и та действительно слегка тушуется. – Это значит, что ты сможешь получить дом, – поясняет для нее дочь.

Дебора наконец берет бумагу.

– Никто не хочет, чтобы он достался мне.

Бек не привыкла видеть мать столь подавленной.

– Такова воля Хелен.

Дебора захлопывает дверцу пассажирского сиденья и идет к водительскому месту.

– Мне все-таки кажется, это непорядочно со стороны твоих коллег – заставлять тебя работать сегодня.

– Я им передам.

– Увидимся через час, – скорее утверждает, чем спрашивает Дебора. Она проворачивает ключ в зажигании, и Красный Кролик чихает. Дебора видит в зеркале заднего вида, как уменьшается вдали стройная фигура дочери.

Дебора не хотела перекладывать родительские обязанности на Хелен. Период после бегства Кенни они помнила как в тумане. Она месяцами искала его, но тщетно. Годами посещала семинары по самосовершенствованию и только через несколько лет поняла, что это жульничество. Путешествовала по стране с мужчинами, которые так и не становились ее бойфрендами. Вынашивала идеи бизнеса, которые не осуществлялись. Своим детям она не смогла бы это объяснить, а Хелен никогда не требовала объяснений. Когда Дебора вернулась, Хелен приняла ее без упреков в духе «Ты же мать. Как ты могла бросить своих детей?». Дебора, кроме прочего, была дочерью. И, как дочь, она уехала из дома.

Виктор ждет Бек со своим вечным бокалом шампанского. Увидев черную ленточку, прикрепленную к джемперу, он меняется в лице.

– Вы прямо с похорон. Извините, я не знал.

Она пожимает плечами и берет из рук Виктора бокал.

– Пожалуйста, скажите, что у нас есть повод для праздника.

Виктор хихикает, не в силах сдержать воодушевление. Бек проходит следом за ним в гостиную, где лежит коробочка с бабушкиным желтым бриллиантом, а рядом глянцевая брошюра от Международного геммологического общества.

Когда Бек открывает отчет об экспертизе, в глаза ей бросается схематический рисунок бриллианта Хелен. Документ состоит из цифр и физических показателей: размеры и пропорции алмаза, вид шлифовки, характеристики цвета и прозрачности, вкрапления и результаты исследования в ультрафиолетовых лучах – Виктор объясняет, что при таком опыте изучается цвет, испускаемый бриллиантом в данных условиях. В комментариях геммолог перечисляет уникальность огранки, количество граней, перьевидное включение в форме сердца вдоль рундиста – пояска бриллианта.

Виктор указывает на рисунок камня с сердечком внутри.

– Внутри бриллианта есть крошечные трещины. Возможно, именно поэтому ваша бабушка не распилила его: в процессе он мог расколоться.

Виктор продолжает избегать названия «Флорентиец». В отчете также не упоминается это наименование.

– Значит, это не «Флорентиец»? – с разочарованием спрашивает Бек.

– Геммологическое общество не идентифицирует камни, только исследует их качества, – объясняет ювелир.

– А какая разница?

– Экспертиза описывает характеристики, а не историю камня.

Бек следует за Виктором в столовую, где под фарфоровыми колпаками стоят две тарелки. Угощение, помощь с оценкой бабушкиного бриллианта – это не только жесты великодушия и благодарности. Несмотря на пентхаус с видом на парк, богатую библиотеку и запасы дорогого шампанского, Виктор одинок. Надо почаще его навещать.

Усаживаясь во главе стола, Виктор говорит:

– Характеристики помогают идентифицировать камень. Большинство бриллиантов неидеальны. У них бывают трещины в виде перьев, как в вашем алмазе, и другие включения. Несовершенства делают их уникальными, по ним их и распознают. Результаты экспертизы указывают, в чем уникальность бриллианта, а не сопоставляют эти особенности со свойствами известного камня. – Виктор поднимает колпаки с тарелок и демонстрирует почти идеальные бутерброды с яйцами пашот и соусом. – У вас в собственности оказался «Флорентиец». Нужно только доказать это.

Когда Миллеры возвращаются с кладбища, в доме уже кто-то завесил все зеркала. Наверно, Эстер, предполагает Дебора: соседка расставляет в столовой готовые закуски из магазина.

У Деборы перехватывает дыхание от вида ругелаха, ветчины и соленого лосося. На тарелке, из которой она ела маленькой девочкой, разложены пирожки, и это зрелище потрясает ее больше, чем церемония похорон. Мало что изменилось в доме со времен ее детства – все те же тарелки с рисунком в виде плюща по краям, все тот же дубовый стол, купленный Хелен на дворовой распродаже и оказавшийся слишком большим для скромной столовой. Только в углу появился другой телевизор, а на лестнице – ковровая дорожка с розочками; Хелен постелила ее после того, как Бек поскользнулась на ступенях и пришлось накладывать швы.

Дебора оглядывает знакомую гостиную, прикидывая, когда видела Хелен в последний раз, и у нее сжимается сердце: она встречалась с матерью месяц назад, а обычно навещала ее еще реже.

Кто-то берет Дебору за руку и переплетает с ее пальцами свои – розовый маникюр, на безымянном сверкает кольцо с внушительным бриллиантом. Эшли – самая привлекательная из ее детей. Или же ее такой делают мелированные волосы, дорогая одежда и регулярные косметические процедуры. Она теперь почти не похожа на Миллеров. С другой стороны, она больше и не Миллер, а Джонсон – старшая дочь избавилась не только от девичьей фамилии, но и от связанных с нею обид. Эшли не нужно бороться с Деборой за дом, и она не собирается как-то уязвить мать. Однако это не обязательно означает, что она ее простила.

Эстер приказывает всем снять обувь, и Джейк, расстегивая ботинки, наклоняется к сестре.

– Это что еще за командирша? – спрашивает он.

– Разве ты не помнишь Эстер? – шепотом отвечает Эшли. – Живет по соседству. Ее мама была лучшей подругой Хелен.

Джейк вспоминает Нэнси Блум из дома за углом, но не припоминает ни Эстер, ни ее мать из соседнего дома. Он окунает ладони в миску тепловатой воды, которую протягивает ему Эстер, и, стряхивая капли, видит кадр крупным планом: комната с накрытым столом, держащиеся за руки мать и сестра, напряжение и печаль в помещении, ощутимое отсутствие Бек – какая кинематографичная мизансцена. Не исключено, что Джейк напишет сценарий об этой шиве, о Хелен. Это будет фильм, посвященный памяти умершей бабушки, совершенно не похожий на «Мое лето в женском царстве». Новая идея его даже приободряет.

Миллеры все вместе втискиваются на диван, Эстер садится рядом с ними в кресло и смачно причмокивает, уплетая ругелах. От сухого тепла жужжащего радиатора в комнате становится душно. У Миллеров нет аппетита, хотя Эстер каждые пять минут спрашивает их, не голодны ли они. Опустошив свою тарелку, она объявляет, что идет домой, и просит обращаться, если им понадобится помощь.

Когда она уходит, Дебора спрашивает ее:

– А что нам делать теперь?

– Поминать Хелен. – И Эстер захлопывает за собой дверь.

Джейк окидывает взглядом еду на столе.

– Как вы думаете, кто-нибудь еще придет?

– Нет, – отвечает Эшли с нехарактерной для нее суровостью в голосе.

– Ну что ты, конечно, придут и другие, – возражает Дебора.

Все старые подруги-соседки Хелен уже умерли, даже мать Эстер, но Хелен любили многие.

Миллеры сидят молча и ждут прибытия гостей, чтобы начать вспоминать Хелен. Но никто не появляется, и наконец Дебора признается, что проголодалась. В голову ей приходит: хороший способ похудеть – отказываться от еды из-за неловкости. Однако доставит ли ей стройность подобное удовольствие? – раздумывает она, собирая на тарелке сэндвич с ветчиной.

– Вот вам и веганство, – усмехается Эшли. Она хотела съязвить, но ситуация к сарказму не располагает. – Извини.

Дебора пожимает плечами.

– Хелен никогда не выбрасывала еду. Я просто отдаю ей должное. – Она устраивается в кресле, в котором сидела Эстер. Аппетит вдруг почему-то пропадает. – По понедельникам Хелен обычно жарила курицу. Во вторник готовила куриный салат с остатками мяса, которое удавалось отскрести от костей, а по средам у нас всегда был куриный суп. Даже кости шли в дело.

– Мы в курсе, – замечает Джейк. – Мы, знаешь ли, тоже здесь жили.

Эшли с упреком смотрит на брата. Судя по пришибленному выражению лица Деборы, он зашел слишком далеко. Но, в отличие от Эшли, он не собирается извиняться.

– Не понимаю, где Бек, – ерзая на месте, произносит Джейк.

– Ей пришлось отлучиться по работе. – Дебора так и не притрагивается к сэндвичу.

– У человека бабушка умерла, а его даже не могут оставить в покое на выходных? – Эшли вспоминает все те выходные, когда Райан якобы не мог отпроситься, все футбольные соревнования и диснеевские фильмы, которые он пропустил, отпуск в Лос-Анджелесе, который ему пришлось отменить. Он постоянно торчал на работе, но не потому, что этого требовала компания. Эшли сама себе удивляется. Она всегда была такой доверчивой или с тех пор, как муж стал ей лгать?

Чувства Эшли всегда сразу отражались на лице, и при первых признаках смятения по нему словно пробегала туча. Джейк внимательно изучает ее и, так же как старшая сестра, понимает: Бек вовсе не на работе. И хотя он не имеет представления, где она, но просекает, что у Бек очень уж вовремя появилось неотложное дело.

Дебора чувствует, как в комнате растет напряжение, накапливается статическое электричество и вот-вот засверкают молнии. И прежде чем громыхнет и брат с сестрой объединятся против Бек, мать достает документ, который отдала ей младшая дочь.

– Мы должны подписать это соглашение, – говорит она Эшли и Джейку, кладя бумагу на кофейный столик. – Чтобы Бек могла раздать каждому долю наследства.

– Ты имеешь в виду, чтобы ты могла получить дом, – уронил Джейк.

– Хелен была моей матерью, сынок, – ровным тоном отвечает Дебора. – Я знаю, что ты не понимаешь наших отношений, но…

– Вот именно, не понимаю. После всего, что ты сделала с нами, с Хелен, я теряюсь в догадках, почему она оставила наш дом тебе. Из ума она, что ли, выжила? И вообще, почем мне знать, может, ты хитростью заставила ее отписать дом тебе.

– Перестань, Джейк, – предупреждает Эшли.

Дебора и глазом не моргает.

– Я не обязана предоставлять тебе обоснование поступков Хелен.

– Ну, значит, я это не подпишу. – Джейк откидывается назад и складывает руки на груди. Он и сам понимает, что ведет себя как ребенок. Его поза как нарочно подначивает сестру и мать вступить с ним в пререкания.

Эшли и Дебора переглядываются, и мать рада, что хотя бы один ее ребенок не испытывает к ней ненависти, по крайней мере открытой.

– Зачем ты пытаешься еще больше накалить обстановку? – спрашивает она. – Все и так не слава богу.

Джейк с притворным удивлением наклоняется вперед.

– Это я пытаюсь накалить обстановку? Ты серьезно? Круто. Правда, это… – Джейк останавливается на полуслове, услышав стук, и поворачивается.

Незапертая дверь со скрипом открывается. Высокий, гладко выбритый мужчина слегка за тридцать с легким поклоном входит в гостиную.

– Извините, а Бек здесь? – спрашивает он. – Я Том.

Они все слышали о Томе. Хелен говорила Джейку и Деборе, что он надежный, основательный парень. Бек больше нуждается в таком партнере, чем в интересном и веселом. Со своей стороны, Бек рассказывала Эшли, что Том умный и интригующе чопорный, что она даже не догадывалась, как хорошо ей подходит столь консервативный человек. Но однажды она сообщила, что ошибалась: он вообще ей не подходит.

– Бек пригласила вас? – настороженно спрашивает Эшли.

– Вы ведь юрист, да? – Джейк берет со стола соглашение и протягивает гостю. – Не поможете нам прояснить некоторые детали в завещании Хелен, прежде чем мы подпишем это?

– Джейк, – начинает Эшли, – нужно подождать возвращения Бек.

Но Том уже направляется к дивану и берет из рук Джейка бумагу.