Текст книги "Несовершенства"

Автор книги: Эми Мейерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Три

Когда шесть лет назад на кинофестивале «Сандэнс» показывали премьеру фильма по сценарию Джейка Миллера, он решил пригласить в Парк-Сити Бек, Эшли и даже Хелен, хотя и знал, что она не приедет. Хелен никогда не летала на самолетах, а в кино не была как минимум лет десять.

– Я просто усну, – объяснила она внуку. – Безумие платить столько денег, чтобы поспать в кинозале. – И добавила: – Пригласи Дебору.

Джейк пообещал пригласить мать. Дебора удивила его, когда согласилась, и еще больше, когда прибыла в аэропорт, не попав в аварию, не лишившись водительских прав и не исчезнув загадочным образом. С другой стороны, чему тут удивляться: Джейк должен был понимать, что Дебора ни за что не упустит возможность поехать на кинофестиваль, если все расходы оплачиваются.

Миллеры ничего не знали о фильме, кроме того что он назывался «Мое лето в женском царстве» и рассказывал о летних впечатлениях двадцатиоднолетнего юноши, выросшего в окружении женщин. Имей родственницы сценариста хоть малейшее представление о сюжете, они бы поняли, что мужчина может написать такую историю только на основе личного опыта. Но им не пришло в голову, что двадцатиоднолетний герой – это Джейк, а женщины, рядом с которыми он возмужал, – это они. Сестры и мать не посмотрели трейлер в Интернете и не прочитали сценарий. Ну, вообще-то Бек попросила почитать, но Джейк так и не собрался прислать ей свое произведение. Оглядываясь назад, он очень хорошо понимал почему. Хотя Джейк и убеждал себя, что стесняется, боится показаться младшей сестре недостаточно талантливым, но, если честно, он осознавал, что фильм о его семье получился занимательным благодаря выведенным в сценарии образам домочадцев. Однако он не мог предвидеть, что заложил бомбу замедленного действия, которая готова взорваться и перевернуть все вверх дном.

Бек училась на втором курсе юридического института и перебивалась лапшой быстрого приготовления и коробочным вином. В самолете она сидела в бизнес-классе рядом с матерью, и они чокались бокалами шампанского, поднимая тосты за гордость семьи, Джейка, который скоро прославит их фамилию. Эшли летела из Нью-Йорка, тоже оплаченным Джейком бизнес-классом с шампанским, наслаждаясь отдыхом от трехлетнего сына и пятилетней дочери, – чувство вины за свою отлучку из дома не помешало ей попросить у стюардессы второй бокал шипучего напитка.

Три женщины встретились в Солт-Лейк-Сити, откуда шофер повез их в небольшой, обычно тихий городок в горах. Когда они прибыли в отель, Джейк был на интервью. Он оставил родственницам записку: встретимся на премьере. Мать и сестры открыли бутылку шампанского, которая приветствовала их в номере, и нарядились все трое, как студентки колледжа. Дебора даже позволила Эшли накрасить себя и с восхищением отметила, что благодаря макияжу кожа значительно помолодела. Бек нанесла свою стандартную боевую раскраску, с толстыми черными стрелками у глаз и пунцовой помадой, но вместо выбранных для премьеры джинсов и старомодной кофты согласилась надеть черное платье Эшли и туфли на высоком каблуке. Хотя Джейк посоветовал им одеться в повседневное, их внешний вид был очень далек от повседневности. Они расфуфырились так же, как героини фильма, и выглядели смешно, но даже не подозревали об этом.

Джейк сидел между родственницами во втором ряду кинозала. Когда в начальных титрах крупными буквами появилось его имя, Дебора похлопала сына по колену, Бек с другой стороны одобрительно ткнула брата локтем в бок, а Эшли протянула руку за спиной сестры и взъерошила ему волосы. От непривычно щедрого выражения родственной любви щеки у Джейка вспыхнули.

Уже во время первой сцены он понял, как охотно вводил сам себя в заблуждение. Первой раскусила его Дебора. Закончились вводные титры, и на экране показалось ее подобие, расхаживающее туда-сюда по крыльцу, подозрительно напоминавшему крыльцо в доме на Эджхилл-роуд. Актриса в длинном сером джемпере и с браслетами на запястьях из-за скудного макияжа выглядела изнуренной. Дебора провела рукой по коротким взъерошенным лилово-красным волосам и замерла, когда актриса провела рукой по коротким взъерошенным лилово-красным волосам, – героиня поняла, что оставила ключ в доме и захлопнула дверь. Эшли подавила смешок, а Бек бросила на брата настороженный взгляд.

Действие происходило в конце 90-х, сюжет подробно рассказывал о том, как главный герой Джош провел лето после третьего курса в колледже. Вместо того чтобы отправиться на практику, которая облегчила бы его переход в уже маячившую впереди профессиональную жизнь, Джош вернулся домой и работал в магазине стройтоваров, как делал каждое лето с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать и его семья переехала в дом бабушки. Теперь он достиг возраста, когда получил право пить, и в местном баре встретился с соседкой, знойной разведенкой. Все лето она учила его понимать женское тело, однако понять мозги женщин, живущих в его доме, он никак не мог. Нечесаная мать систематически исчезала из семьи, систематически не работала и систематически заводила заранее обреченные на неудачу связи. Сообразительную, но непутевую младшую сестру выгнали из старшей школы за то, что она взломала дверь в кабинете директора и подправила свои оценки в компьютере. Бабушка делала вид, будто не замечает, как мать главного героя таскает из ее кошелька деньги, а сестра прячет на дне мусорного контейнера пустые банки из-под пива. Старшая же сестра жила в Нью-Йорке с придурковатым женихом и ненадолго появлялась только в конце картины.

По мере развития сюжета женщины Миллер напрягались все больше. Публика же тем временем смеялась и, полностью поглощенная событиями фильма, не отрывала глаз от экрана.

В конце лета мать госпитализировали в результате несчастного случая при обслуживании одного торжества. Она чуть не лишилась руки, но в итоге отделалась тем, что влезла в чудовищные долги, поскольку у нее не было медицинской страховки. Разведенная соседка научила Джоша спрашивать у женщин, что им нужно, прислушиваться к их желаниям. В финале он действительно начинал слушать окружавших его женщин, сочувствовать их боли и одиночеству, которые не мог исправить, но мог попытаться понять.

Действие заканчивалось пикником в семейной доме, состоявшемся вечером накануне возвращения Джоша в колледж. Джош истратил собранные за лето деньги – нереалистичную сумму за пару месяцев работы продавцом на полставки – на то, чтобы анонимно оплатить материнские медицинские счета. Члены семьи ошибочно предполагали, что помощь пришла от беспутного отца в качестве компенсации за то, что он бросил жену и детей на произвол судьбы. И Джош принес последнюю жертву – он пришел к выводу, что ему лучше молчать о своем благородном поступке. В финальной сцене три поколения семьи вместе смеялись, когда мать здоровой рукой раздавала всем початки кукурузы; гипс на другой руке гарантировал, что она угомонится, по крайней мере до тех пор, пока не срастутся кости.

По окончании фильма зрители аплодировали, и Джейк встал, чтобы поблагодарить их, прекрасно замечая, что его родственницы не хлопают и выглядят так, словно увидели призрака.

Все вышли из зала, а женщины Миллер остались на местах. Поговорив с продюсерами, Джейк вернулся к матери и сестрам. Восторг схлынул с его лица, когда он понял, что больше не получится притворяться, будто это всего лишь кино.

– Ты спал с Нэнси Блум? – истошно завопила мать.

– И это все, что ты поняла? – рявкнула Бек матери. – Плевать на эту Нэнси! – И потом Джейку: – Я подчищала оценки? И тайком попивала пиво?

Джейк выглядел растерянным, и она постучала себя по голове, намекая на его безмозглость.

– Ты хотел унизить меня?

В тот миг Бек не приходило на ум, что ее институтские недруги могут немного покопаться и выяснить, что в фильме Джейка больше фактов, чем вымысла, и она не думала о том, что при поступлении умолчала об исключении из школы. В тот миг она была сосредоточена исключительно на невообразимом предательстве брата, который взял самые несчастные события из ее жизни и использовал их, чтобы развеселить зрителей.

– Это всего лишь кино, – пожал плечами Джейк, изо всех сил пытаясь принять невинный вид.

– Это, – Бек ткнула пальцем в направлении темного экрана, – подрыв репутации.

Джейк перегораживал проход, так что Бек толкнула его и вихрем вылетела в фойе.

– Хорошо, что Хелен этого не увидела, – заметила Дебора, быстро проходя мимо сына. – Мог бы пожалеть Бек.

Джейк и Эшли остолбенело смотрели ей вслед, поскольку наиболее безжалостно фильм, без сомнения, изображал Дебору. Воистину, люди видят то, что хотят, заключила Эшли. Конечно, было обидно, когда зрители смеялись над попытками героини, списанной с Эшли, искоренить свои филадельфийские привычки среднего класса. Но даже она невольно захохотала, когда утрированное подобие Райана в пьяном порыве выпрыгивает из такси и остается невредимым. Это было забавно, а на отсутствие чувства юмора Эшли не жаловалась.

Из фойе доносился рокот толпы – публика расхаживала в ожидании автобусов, которые повезут всех на банкет. Эшли внимательно осмотрела расстроенное лицо брата. В углах глаз уже начали появляться морщинки, а на висках седина. У него все еще была мальчишеская внешность, но старел он как-то неэлегантно.

– Фильм получился хороший, – сказала Эшли Джейку. – Но тебе не следовало писать этот сценарий.

– Да я и представить себе не мог такой реакции, – ответил брат. – Я считал, что он обо мне, мне и в голову не приходило, что он и о них тоже.

Эшли хотелось возразить. Он должен был это понимать. Как же иначе? По изумленному выражению его лица сестра догадалась: Джейк Миллер, как всегда, был сосредоточен на своих желаниях и даже не замечал, как его поглощенность собой ранит окружающих. Все характеры в фильме были переданы очень точно – все, кроме Джейка-Джоша, спасителя семьи.

Эшли взяла брата под руку и вывела его из зрительного зала.

– Мне на сутки дали освобождение от семейных хлопот, и я не собираюсь тратить это драгоценное время впустую.

Джейк засмеялся, и они вышли в оживленное фойе, где все хотели с ним поговорить. Эшли стояла рядом с братом и соглашалась с мужчинами среднего возраста в выцветших джинсах и кожаных ботинках, что Джейк великолепен и что никто не заслуживает успеха больше, чем он. И так оно и было.

Когда они вернулись в отель, Дебора и Бек уже уехали.

Теперь, когда все подготовлено к похоронам, Бек не знает, чем занять себя до воскресенья. Надо бы взять выходной; но тогда она будет сидеть дома и думать о смерти Хелен, о брошке, о коврике у входной двери, где больше не стоит обувь Тома, обо всем остальном, что исчезло из квартиры вместе с ним, – мешке с принадлежностями для софтбола около дивана, его одежде вперемешку с ее вещами в корзине для белья – и о следах его присутствия: мебели, которую он приобрел и оставил ей; адресованной ему почте, которую она потихоньку относит в его кабинет, когда он в суде или на предварительном следствии; части арендной платы, которую он заплатил вплоть до октября, когда истечет срок договора. Бек возражала, чтобы Том вносил бóльшую часть суммы, когда они жили вместе, и определенно не хочет, чтобы он продолжал платить ее сейчас, когда съехал с квартиры. Но ей не по карману оплачивать аренду в одиночку, как, впрочем, и переехать, а потому она решила воспринимать этот вклад как репарации за его трусость. И все же она не желает тратить день на валяние в кровати, а потому надевает блейзер, черные джинсы, застегивает старомодное шерстяное пальто, оборачивает вокруг шеи шарф и выходит из квартиры. Когда она ступает на крыльцо, в груди что-то трепещет, и Бек бегом возвращается домой. На тумбочке у кровати находит брошь и пристегивает ее к лацкану в память о Хелен, как траурную ленту.

Еще нет девяти, и офис полупустой. В кабинете Тома темно, Бек, быстро прошмыгнув мимо, доходит до своего рабочего места и включает компьютер.

Карен стучит в перегородку, осматривая полки Бек без семейных фотографий, мотивирующих цитат в рамках и почтовых открыток от дальних друзей.

– Как бабушка?

– Скончалась, – отвечает Бек, не отрывая глаз от монитора. Только бы не видеть скорбного выражения на лице сотрудницы, а то слез не сдержать. – Я доделаю обзор по делу Каннингема, и потом мне нужно взять отгулы на первую половину следующей недели.

– Ах, Бек! – Карен склоняется к ней и неловко обнимает Бек вместе со спинкой стула. – Не волнуйся об обзоре, его может подготовить кто-нибудь другой.

– Лучше, если это сделаю я.

Карен продолжает нависать над ней и гладить ее по плечам. В другой день Бек от этого покоробило бы, но сегодня ей приятно, что нашелся человек, желающий ее утешить, особенно из малознакомых. Карен переводит глаза на брошь. Бек смущенно касается украшения.

– Это бабушкина брошь.

– Какая прелесть. – Карен наклоняется так близко, что Бек видит перхоть в ее проборе. – Можно мне… – Она указывает на орхидею.

Бек ерзает на стуле, наблюдая, как Карен приподнимает лацкан, чтобы рассмотреть брошь.

– Кажется, это вещица сороковых или пятидесятых годов. – Карен вынимает из кармана мобильный телефон и включает фонарик. Когда свет отражается в кристалле, сотрудница ахает от восторга.

– Просто старая бижутерия, – говорит Бек.

– Не уверена. – Карен обводит пальцем ослепительные лепестки. – Бриллианты, кажется, настоящие. И большой камень тоже драгоценный. Когда я поднесла к нему фонарик, он вспыхнул всеми цветами радуги – кварц или стекло не обладают такой способностью.

Бек вполуха слушает Карен, объясняющую со своим сильным филадельфийским акцентом, как рассеивается свет, как преломляется в гранях камня. Цитрин – вид желтого кварца, который обычно использовался в бижутерии в середине века, – имеет очень низкую дисперсию, а потому свет в нем не разлагается на все цвета радуги.

– Могу предположить, что это хризолит. – Карен шумно втягивает воздух. – Он скорее желтый, чем зеленый, а значит, менее ценный, чем темный хризолит. И все-таки он очень прозрачный, особенно для такого большого камня.

Бек буквально слышит, как Хелен хихикает. Сколько внимания простой побрякушке.

Карен замолкает, выключает фонарик в телефоне и выпрямляется.

– Извини, я не хотела быть бесцеремонной. Просто я из семьи ювелиров.

Бек старается сдержать смех.

– Да нет, дело не в этом… Если бы ты знала мою бабушку, то поняла бы, что это подделка. У нее не было… Она была не из тех… – Ей отчаянно хочется рассказать этой почти незнакомой женщине, какой была ее бабушка. Хелен собирала мясные кости на бульон, ставила новые подошвы на обувь и чинила одежду. Она была слишком прагматична и чужда сантиментов, чтобы хранить в доме драгоценное ювелирное украшение.

Карен берет со стола Бек пачку стикеров и царапает на верхнем листке адрес.

– Я не специалист, но, по-моему, ты носишь на пальто новую машину.

«Киа» или «теслу»? – хочет схохмить Бек, но Карен с очень серьезным видом вручает ей записку.

– Посоветуйся с Лео. И если он попробует заявить тебе, что брошь в плохом состоянии, передай ему от меня, чтобы не паясничал.

Закончив обзор, Бек садится в лифт и оттягивает лацкан пальто, чтобы рассмотреть орхидею. В флуоресцентном свете желтый камень выглядит тусклым. Непонятно, с чего это Карен так возбудилась. Вероятно, увидела в камне отражение собственных фантазий, расщепившееся на сотни выдумок о семейных реликвиях, которые люди часто лелеют.

Двери лифта открываются, и, выходя в вестибюль, Бек застегивает пальто, чтобы смело встретить холодный день. Выйдя через крутящиеся двери на улицу, она достает из кармана шарф, заворачивает его вокруг шеи и в этот миг смотрит на лацкан. Солнечный луч падает на орхидею, желтый кристалл вспыхивает радужным светом, и у Бек внезапно перехватывает дыхание от невозможной красоты камня. Она оглядывает тротуары, проверяя, заметил ли кто-то еще это сияние, но пешеходы невозмутимо продолжают свой путь. Бек быстро отстегивает брошь, прячет в сумочку и, прижимая ее к себе, направляется к автобусной остановке. Нужно идти в суд, чтобы начать оформление документов на наследство. Это самый первый реальный шаг в прощании с Хелен, и его надо предпринять еще до звонка раввину и разговора с патологоанатомом. К этому она еще не готова.

Сунув свободную руку в карман пальто, Бек ждет автобуса на углу. Ее пальцы нащупывают записку Карен. «Братья Романо, ювелиры. Сэнсом-стрит, 714». На дне сумочки она находит брошь в виде орхидеи и переводит взгляд с нее на желтый стикер.

Потом она фотографирует украшение и отправляет снимок единственному знакомому ювелиру, бывшему клиенту их фирмы Виктору. «Мне досталось это в наследство, – объясняет она. – Коллега считает, что вещь может быть ценной. На фото не видно, но камень (возможно, хризолит?) сверкает на свету. Что вы думаете?»

«Это просто смешно», – говорит она себе, нажимая на «Отправить», и продолжает ждать автобуса. Телефон звякает почти сразу же, и она удивляется: неужели Виктор так быстро отвечает? Но оказывается, что это Джейк прислал сведения о своем рейсе, как будто его кто-то собирается встречать. Бек так погрузилась в подготовку к похоронам, что полностью не осознала перспективу снова увидеть братца. И не просто увидеть, а провести с ним три дня в четырех стенах в доме на Эджхилл-роуд.

Подходит автобус, и Бек уже собирается подняться по ступеням, как телефон бренчит снова. На сей раз это Виктор.

«Приезжайте ко мне немедленно».

Драгоценности для Виктора – не камни, не товар, не обещание вечной любви и не показатель социального статуса. Они для него – миллионы лет истории, объяснял он Бек. Сначала – углерод в мантии Земли, затем – открытия среди обломков земной коры и, наконец, вещественное доказательство множества жизней, которые прикасались к каждому камню. Кто еще, если не Виктор, может адекватно оценить брошь Бек?

Бек познакомилась с Виктором, когда ему понадобились услуги юриста. С самого начала сотрудничества они почувствовали внутреннее родство. Профессиональный ювелир и геммолог, Виктор занимался дизайном изделий в «Тиффани», пока работодатель не обнаружил, что он подхалтуривает на стороне, благодаря чему купил пентхаус в элитном районе Филадельфии. Раньше Бек не знала, что контрафактные украшения ничем не отличаются от подлинных. Как оказалось, при незаконном использовании товарного знака кольцо считается поддельным, даже если в него вставлены настоящие бриллианты. Что в этом плохого? – недоумевал Виктор, и Бек с ним согласилась. Он использовал собственный уникальный дизайн – что с того, что он повторял изделия, созданные им же для «Тиффани»? На упаковке не было написано «Тиффани и Ко», пусть даже она поразительно похожа на маленькую бирюзовую коробочку. Бек нравилось намерение Виктора сделать обручальные кольца а-ля «Тиффани» более доступными, а Виктору нравилось, с какой безудержной страстью Бек стремилась доказать законность его бизнеса.

Итак, по приглашению Виктора Бек направляется пешком к нему на Риттенхаус-сквер. Подойдя к дому, она поднимает голову и смотрит на непрозрачные окна уходящего в небо здания. Она была здесь один раз в прошлом году, когда клиент устроил благодарственную трапезу для Бек и Тома, руководившего тем делом. Судья вынес решение, что коробочки для изготовленных Виктором колец не повторяли стиль «Тиффани», и ювелиру не пришлось оплачивать компании ущерб. Ему разрешалось сохранить заработанные на контрафакте деньги при условии, что он перестанет создавать поддельные кольца. Чтобы отпраздновать удачное завершение дела, Виктор выставил шампанское и изысканную закуску – яйца бенедикт с соленым лососем вместо ветчины, – и после трех выпитых бокалов вино ударило Бек в голову. Когда Виктор провожал ее и Тома до лифта, она старалась это скрыть. Оказавшись в маленькой мраморной кабине, Бек глянула на Тома, пытаясь понять, пьян ли он. Это был их первый совместный процесс, они никогда еще ни о чем другом не разговаривали, и между ними определенно не возникало электричества. Но в том тесном пространстве он посмотрел на Бек алчущим взглядом и вдруг поцеловал ее. От удивления Бек не ответила на поцелуй. Он смущенно отстранился. Последовали извинения – это было неуместно, ему так стыдно, он не должен был… – пока она не поцеловала его, скорее чтобы заставить замолчать, чем снова почувствовать прикосновение его губ.

Теперь Бек стоит и смотрит на темные окна, досадуя, что ей придется снова ехать в том самом лифте.

Виктор открывает дверь. Он выглядит моложе, чем год назад, скорее лет на шестьдесят, чем на семьдесят один. На нем облегающая черная кашемировая водолазка, седые волосы зачесаны назад, на мизинце печатка с бриллиантами.

– Мисс Миллер, – здоровается Виктор и приглашает ее войти. Бек позволяет ему снять с нее пальто и повесить на вешалку в прихожей.

– Вы узнали секрет омоложения?

Виктор смеется.

– Это благодаря душевному спокойствию. Спасибо вам.

Именно Бек обнаружила, что коробочки для украшений Виктора при прямом свете отливают зеленью, а значит, имеют не бирюзовый цвет, как у «Тиффани», а цвет морской волны, настолько распространенный, что его нельзя считать чьей-нибудь торговой маркой. Дело помогло обеспечить Виктору финансовую состоятельность, а Тому проложило путь к партнерству в фирме. Бек получила мало преимуществ, если не считать возможности насолить абстрактному мужчине-сексисту – она ничего не имела против конкретно «Тиффани», кроме того что эта корпорация обогащается за счет желания женщин чувствовать себя любимыми, – а также подарочного сертификата от фирмы на посещение ресторанов Стивена Старра по собственному выбору.

Бек идет вслед за Виктором в гостиную с заставленными книгами стеллажами вдоль стен, и он предлагает ей бокал шампанского. Памятуя, какое действие произвело на нее шипучее вино в прошлый раз, Бек отказывается. Виктор наливает себе напиток и садится напротив нее в кожаное кресло с высокой спинкой.

– Что ж, давайте посмотрим на загадочную брошь, – говорит он, закидывая ногу на ногу.

Бек находит на дне сумочки орхидею и протягивает Виктору. Он на удивление долго рассматривает украшение, поворачивая его разными сторонами к свету. Брошь сверкает у него на ладони, и, хотя лицо у ювелира остается невозмутимым, Бек замечает блеск в его глазах.

С кофейного столика Виктор берет лупу, подносит ее к правому глазу и склоняется над орхидеей. Изучая большой желтый камень, ювелир слабо, почти неразличимо похмыкивает.

– Это принадлежало вашей бабушке? – наконец спрашивает он, не отрывая глаза от лупы.

– Брошь старинная?

Виктор кладет лупу на кофейный столик и прикладывает орхидею к кашемировому джемперу.

– Это застежка для меха. Сделана на заказ.

Для какого еще меха? Бабушку и с ценной брошью-то вообразить невозможно, не то что в норковом палантине. Ах, Хелен! Вот она, наверно, сейчас потешается.

Виктор переворачивает брошь и показывает на цифры, выбитые на металлическом кольце, окружающем поясок камня: «950».

– Платина. Во время войны она была недоступна для ювелиров, так что изделие определенно послевоенное.

Кроме цифр, на кольце выгравировано «ДжШ».

– Это называется клеймо мастера, вроде подписи ювелира. Правда, мне оно неизвестно, а значит, это не большой ювелирный дом. – Виктор поворачивает брошь лицевой стороной и обводит пальцем лепестки. – Такой тип pavé2 был распространен в пятидесятые. Я бы сказал, что вещица сделана в пятьдесят четвертом или пятьдесят пятом году. – Он проводит пальцем по большому желто-зеленому камню посередине, который Бек уже называет про себя хризолитом, и широко улыбается. – А вот это очень интересно. Учитывая период, здесь должна быть бриллиантовая огранка, но камень огранен двойной розой, а такой способ обработки вышел из моды в начале тысяча девятисотых годов. В середине века о нем уже не слышали. – Он сдерживает смех, и его лицо молодеет еще больше.

– Это хризолит? – Бек не уверена, что произносит название камня правильно, и по выражению лица Виктора делает вывод, что безбожно исковеркала его.

– Бек! – возбужденно восклицает он. – Это бриллиант!

Бек ничего не понимает в бриллиантах. Она всегда предпочитала бирюзу изумрудам, а серебро золоту. Но она знает, что большой бриллиант Эшли массой три карата – всего лишь зернышко в сравнении с камнем, лежащим в руке Виктора.

– Правда? Такой огромный?

– Вот именно. – Они молча смотрят на ярко сверкающий крупный желтый бриллиант.

У Бек внезапно кружится голова. Самое ценное богатство Хелен, не считая дома на Эджхилл-роуд, – телевизор, купленный несколько десятилетий назад. Откуда у нее такой бриллиант? Судя по всему, она не только им владела, но была им одержима.

– Давайте не будем забегать вперед, – предостерегает Виктор.

Он кладет брошь на стеклянный кофейный столик и исчезает в кухне. Бек слышит, как он включает воду. Виктор возвращается с чашкой мыльной воды, дорожной зубной щеткой, розовой тряпочкой и маленьким металлическим инструментом.

– Не возражаете?

Бек качает головой, и Виктор ловко отгибает крючки, которые держат желтый камень, переворачивает брошь, и камень выпадает из гнезда на розовую тряпицу в его левой руке.

Бриллиант огранен в виде купола с обеих сторон и имеет форму щита размером приблизительно с яйцо дрозда. Виктор окунает зубную щетку в мыльную воду и начинает скрести граненый желтый камень. Он на глазах становится более прозрачным, хотя и немного тускнеет.

Виктор хлопает по обитому твидом дивану около его кресла, и Бек подсаживается поближе, наклоняется к нему, и ювелир поднимает бриллиант к свету. Одна сторона камня несимметрично выступает.

– Видите искривление вот здесь? – Он проводит пальцем по неровной стороне по направлению к верхней грани бриллианта. – Заметили, что огранка не улучшает рассеивание света? Это значит, что его гранили ради размера, а не ради сияния. Такая огранка, – он присвистывает, – была распространена в шестнадцатом и семнадцатом столетиях.

– Хотите сказать, что это старинный камень?

– Не просто старинный. Исторический. – С этими словами он передает тряпицу с бриллиантом Бек, вскакивает и начинает осматривать свои стеллажи, занимающие все стены.

Бек с изумлением смотрит на огромный желтый бриллиант, ожидая, когда в нем появится лицо Хелен, которая закатит глаза и заявит: «Брось, ты всегда знала, что у меня есть секреты». Бек действительно понимала, что Хелен не все рассказывает о своей жизни. Например, что случилось с ее семьей во время холокоста, почему она приехала в США одна. Бек предполагала, что воспоминания об этом слишком мучительны, чтобы делиться ими. Однако оказалось, что камень хранит такие тайны, которые Бек не может даже вообразить.

Виктор снова опускается в кресло с двумя книгами и электронными весами в руках. Одна из книг в сером холщовом переплете, другая, в глянцевой суперобложке, называется «Знаменитые алмазы».

Бек и Виктор вместе считают количество сторон на щитовидном бриллианте – девять – и взвешивают его на весах – выходит 137,27.

– Это караты? – спрашивает ошарашенная Бек.

Виктор кивает и открывает в книге с холщовым переплетом таблицу со знаменитыми желтыми алмазами. Вместе они просматривают список и находят пятый по величине камень – алмаз «Флорентиец» точно такой же массы и девятисторонний.

– О боже… Это же… С ума сойти. – От изумления Виктор не может произнести законченную фразу. Бек никогда не видела его в такой ажитации. Нога у ювелира неритмично стучит по полу, на лице расцветает восторженная улыбка. Он обнимает Бек и, смеясь, привлекает ее к себе.

– А что это за алмаз «Флорентиец»? – интересуется Бек.

Виктор отпускает ее и листает книгу в суперобложке, пока не останавливается на черно-белой фотографии пышной четырехъярусной шляпной булавки, похожей больше на люстру, чем на украшение для головного убора. Три верхних яруса отделаны мелкими круглыми камнями, окружающими крупные квадратные. Внизу подвеска с самым большим камнем, обрамленным кружевной оправой, усеянной крошечными камнями. Этот нижний примерно такой же формы, как желтый бриллиант, лежащий на весах. Подпись под фотографией гласит: «Алмаз „Флорентиец“ в виде шляпной булавки. Последняя известная закрепка. Фото около 1870–1900 гг.». Ниже еще одно изображение бриллианта. В описании говорится: «„Флорентиец“ был девятисторонним 126-гранным алмазом изысканного желтого цвета в 137,27 карата огранки „двойная роза“. Камень утрачен. На фотографии представлена точная копия».

– На какую же шляпу можно прикрепить подобное украшение? – удивляется Бек.

– На корону. Непонятно, как королевские особы не ломали себе шеи, нося такой вес на головах.

Бек разглядывает снимок шляпной булавки, усыпанной драгоценными камнями.

– И все это бриллианты?

Виктор кивает.

– Каждый из них тоже стоит кругленькую сумму. Здесь, должно быть, сотня камней по нескольку каратов. Украшение принадлежало Габсбургам вплоть до падения империи. После этого… – Виктор машет рукой, показывая, как драгоценность растворилась в воздухе.

– Габсбургам? Вы имеете в виду Франца Фердинанда? – Бек напрягает извилины, вспоминая, что ей еще известно об австро-венгерской императорской фамилии. Она изучала историю в колледже, а по окончании сразу же выкинула ее из головы.

Виктор улыбается.

– Франц Фердинанд у всех на слуху, потому что из-за его убийства началась Первая мировая война, но он никогда не был императором, и «Флорентиец» ему не принадлежал. Камнем владел его дядя, император Франц Иосиф, который вставил его в ожерелье и подарил жене, Сисси. Это, однако, не заставило ее полюбить мужа. – Виктор переворачивает книгу, чтобы прочитать текст под подписью к фотографии. – Похоже, что эту вещь носил кто угодно, только не Сисси. После того как она была убита итальянским анархистом, Габсбурги решили, что бриллиант проклят, и никто не хотел прикасаться к нему. Тогда его вставили в эту шляпную булавку и отдали в экспозицию Художественно-исторического музея в Вене. Когда умер Франц Иосиф, трон унаследовал его внучатый племянник Карл, но ненадолго. Через два года после коронации закончилась Первая мировая война и монархия была свергнута. Перед побегом Карла вместе с семьей он поручил одному из своих советников забрать императорские драгоценности из казны и «Флорентийца» из музея и заранее переправить их в Швейцарию. Однако, когда монаршая семья прибыла за границу, бриллианта среди остальных сокровищ не оказалось. Его так больше никто и не видел.

Бек указывает на желтый алмаз, внезапно опасаясь прикасаться к нему.

– До сего дня? Вы думаете, это он и есть?

– Есть вероятность, что этот бриллиант вырезан из камня большего размера, но он имеет тот же вес, что и «Флорентиец». К тому же, как гласит таблица в этой книге, в мире только четыре известных желтых алмаза весом больше 137,27 карата – «Несравненный», «Оппенгеймер», «Де Бирс» и «Красный крест», – и их местоположение известно.