Текст книги "Несовершенства"

Автор книги: Эми Мейерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

– Боже, и она пыталась с ее помощью спасти мать. Душераздирающе.

Джейк не в состоянии постичь сестринские полунамеки, что еще раз подтверждает, что он не понимает женщин.

– Какая еще булавка?

– Такое украшение для шляпы, – с невозмутимым лицом произносит Бек.

Джейк закатывает глаза.

– В данном случае подвеска для короны. Исчезнувший в восемнадцатом году «Флорентиец» был вставлен в шляпную булавку вместе с несколькими другими бриллиантами. Брошь Хелен изготовлена не раньше пятидесятых годов, так что, возможно, бабушка привезла с собой булавку и много лет спустя вынула «Флорентийца» и вставила его в брошь.

– Бриллиант мог появиться откуда угодно. Почему вы думаете, что он именно из булавки?

Бек вздыхает.

– Разве не ты у нас сочиняешь сюжеты?

– Это натяжка.

– Это гипотеза. Которая, разумеется, требует доказательств. Поверь мне, я не склонна делать преждевременные выводы.

– Ну что ты, Бек Миллер никогда бы не позволила себе пустые домыслы.

– Знаешь что? Если у тебя нелады с девушкой, в чем, я уверена, ты сам виноват, это не значит…

– А у мистера Франкеля есть идеи, откуда у Хелен бриллиант? – вклинивается в их пикировку Эшли, пытаясь предотвратить надвигающуюся ссору.

Джейк пожимает плечами.

– Он сказал, что их чемоданы обыскивали очень тщательно.

– А еще что-нибудь он о Хелен рассказывал? – спрашивает Эшли.

– Только то, что она умела за себя постоять.

– Это мы и так знаем.

– Она повздорила с одним пацаном, который подсунул в ее куклу тухлую селедку, и нагрубила мистеру Гольдштайну.

Эшли смеется.

– Уверена, у того паренька отпала охота с ней связываться.

– Погоди-ка, – задумчиво произносит вдруг Бек. – Он сунул рыбу в куклу?

– У нее был фартук с карманом или что-то вроде того, – рассеянно отвечает Джейк.

– Кукла! – с воодушевлением говорит Бек Эшли.

– Думаешь?

– Она ведь где-то вот такого размера? – Бек разводит руки сантиметров на тридцать. – В ней легко можно спрятать украшение. А тело у куклы твердое, так что прощупать то, что внутри, нельзя.

– Может мне кто-нибудь объяснить, о чем вообще речь? – восклицает Джейк.

– Мы нашли в коробках с фотографиями куклу Хелен. В детстве она повсюду носила ее с собой, – снисходит к его просьбе Бек.

– И что же? – спрашивает Джейк.

– Держу пари, внутри она полая.

Дебора лежит в кровати, рядом на подушке покоится ее свидетельство о рождении. Сейчас девять часов, но она очень устала. Все тело ноет. Прошло много месяцев с тех пор, как к ней прикасался мужчина, с пикантными намерениями или в медицинских целях. Нужно снова начать встречаться с кем-то. Нужно найти нового иглотерапевта, желательно без гладко зачесанного хвостика и озорной улыбки. У Деборы всегда была насыщенная личная жизнь. Ей нравятся кожа, нагота, секс. Сейчас она жаждет отвлечься. От двух выпитых бокалов вина она чувствует себя еще более подавленной. Первый ей понадобился, чтобы собраться с духом и открыть конверт из Министерства здравоохранения Пенсильвании, второй – чтобы справиться с разочарованием: в документе не сказано, кто ее отец.

Все имеющиеся в свидетельстве о рождении сведения она могла бы заполнить сама. Дата рождения: 12 февраля 1952 года; округ: Филадельфия; имя матери: Хелен Ауэрбах; ее собственное имя: Дебора Флора Ауэрбах. В строке «Отец» одна только пустота кремового цвета.

Дебора Флора Ауэрбах. Ей никогда не казалось странным, что при рождении она получила девичью фамилию матери. Хелен всегда говорила дочери, что ее брак был совсем коротким и она никогда не чувствовала себя Хелен Кляйн. Она хотела и дальше носить фамилию своей семьи и поэтому после смерти Джозефа снова стала Ауэрбах. И это тоже была ложь. Мать никогда не переставала быть Хелен Ауэрбах. И Дебора всегда была Деборой Флорой Ауэрбах, пока не сделалась Деборой Ауэрбах-Миллер. После бегства Кенни она собиралась вернуть себе девичью фамилию, но бумажная волокита ее пугала, к тому же в тот период ей было тяжело даже вылезти из кровати. Дебора берет свидетельство и рвет его пополам. Лучше она будет носить фамилию Кенни, чем Хелен, но второе имя, Флора, ей хочется сохранить, чтобы сильнее чувствовать связь с бабушкой.

В другом углу комнаты звонит ее телефон. Осоловелая от эмоций и легкого опьянения, она, пошатываясь, идет за ним.

– Помнишь куклу? – говорит Бек, как только она отвечает. – Куклу Хелен, из Австрии. Посмотри, она пустая внутри?

Кукла сидит на комоде с тех пор, как ее нашли.

– Пустая? – переспрашивает Дебора. Пустая, как ее детство, как подложечная ямка, как вранье Хелен. Дебора сжимает куклу. – У нее твердое туловище, не могу сказать.

– Разрежь ее.

Деборе очень не хочется этим заниматься. Она просит это отложить, но Бек перебивает ее.

– Прямо сейчас, ладно? – произносит Бек своим характерным властным тоном, который ее мать всегда ненавидела. Однако сейчас Деборе нравится, что ее поступками кто-то руководит.

Она берет в кухне нож и делает надрез на спине куклы. Внутри в полости темно и пусто.

– Что-нибудь видишь там? – спрашивает Бек.

Дебора чуть раздвигает половинки кукольного туловища. В темноте что-то блестит, отражая свет потолочной лампы. Она переворачивает игрушку, и в ладонь ей падают три круглых бриллианта.

Двенадцать

Бек и Дебора входят в лифт и, поднимаясь в пентхаус Виктора, смотрят на цифры дисплея. Бек не видела ювелира два с половиной месяца, с тех пор как он получил от Международного геммологического общества результаты экспертизы бриллианта. За это время многое изменилось: в привычку вошли ужины с матерью и еженедельные разговоры по «Фейстайму» с братом и сестрой, они выяснили подробности переезда Хелен вместе с другими детьми в Америку, узнали о существовании у бабушки тайного любовника, который мог быть отцом Деборы.

– Пентхаус! – с восторгом произносит Дебора.

С тех пор как она обнаружила в кукле бриллианты, мать не выпускает их из виду. Она не спорит, когда дети настаивают на их продаже, чтобы оплатить услуги адвоката в деле о гражданской конфискации, но требует своего личного участия в сделке.

Лифт останавливается на последнем этаже. Бек поворачивается к матери.

– Пожалуйста, не опозорь меня.

– Буду держать свои предчувствия при себе.

– Я серьезно. Будь тише воды, ниже травы. Ничего не говори. Ты немая.

Дебора изобразила, как запирает рот на замок.

Когда дверь квартиры открывается, элегантный седовласый мужчина предлагает дамам шампанское. На нем черный кашемировый джемпер, что кажется Деборе странным и претенциозным: за окном двадцать семь градусов и моросит. Кем этот тип себя возомнил?

– Бек, вы не сказали, что придете с сестрой, – говорит Виктор, не давая возможности Бек представить свою спутницу.

Дебора хмурится. Столь грубая лесть – разновидность жалости.

– Я ее мать, – отвечает она, протягивая руку за бокалом, и теряется, когда хозяин дома принимает эти слова за приглашение подмигнуть ей.

В гостиной Виктор кладет бриллианты на кусок черного бархата. На темной мягкой поверхности они выглядят совершенно прозрачными.

– Это камни высокого качества, – подтверждает Виктор. – Около трех каратов каждый. По цвету, видимо, группа D, но нужно отправить их в лабораторию для подтверждения.

– Это значит, что они безупречные, – объясняет Бек матери, которая, как и обещала, не издала ни звука с тех пор, как они сели.

– А вы стали разбираться в бриллиантах, – улыбается Виктор.

Зубы у него тоже безупречные. Даже слишком. Он, вероятно, Скорпион, приходит к выводу Дебора. Кенни был Скорпионом.

– Можете сказать, какого они века? – спрашивает Бек Виктора.

– Определенно винтажные. – Он держит один из камней большим и указательным пальцами. – Видите, грани образуют круг? Никто больше не обрабатывает так бриллианты.

– Мы нашли их среди бабушкиных вещей. Они могут быть из шляпной булавки?

Дебора не сразу понимает, что Бек имеет в виду украшение, в котором находился «Флорентиец» до того, как был помещен в брошь. Виктор задерживает дыхание, крутя камень в руке. Дебора замечает, что он тянет время, придает себе значимость, заставляя их ждать.

– Могли. – Ювелир снимает с полки книгу о бриллиантах в черной твердой обложке. Она сразу открывается на странице с изображением шляпной булавки. Виктор проводит мизинцем по дуге из маленьких бриллиантов, огибающей «Флорентийца». На пальце у него кольцо с круглым бриллиантом, ограненным так, что он сверкает при любом свете. – Трудно оценить размер. Возможно, ваши камни из этого украшения.

– Нельзя ли как-то узнать наверняка? – невольно произносит Дебора.

Бек бросает на нее сердитый взгляд, но Виктор, по-видимому, очень рад, что его перебили.

– Посмотрите на этот бриллиант внимательнее, – говорит он, кладя камень Деборе в ладонь. Она поверхностно осматривает его и возвращает ювелиру. Виктор кидает его к двум другим на бархате, как кубик. – Я угощу вас ужином в «Le Bec-Fin», если вы скажете, какой из них только что держали в руке.

«Le Bec-Fin» уже несколько лет закрыт, но Дебора все равно там никогда не была. Дебора по одному кладет себе на ладонь бриллианты, чистые, как капли росы. Они идеально круглые и больше того, что был у нее когда-то. Вернее, она думала, что был. Когда брошенная жена пошла продавать помолвочное кольцо, подаренное Кенни, обнаружилось, что вместо бриллианта в нем фианит, а белое золото на самом деле серебро.

– Но мой муж говорил, что это золото, – возразила Дебора скупщику.

– Я дам вам за него тридцать пять, – сказал тот.

– Простите, вы сказали «три пятьсот»? – с надеждой переспросила Дебора.

Скупщик с жалостью взглянул на нее и положил на прилавок пятидесятидолларовую купюру.

– Вы не первая обманутая жена, которую я здесь вижу, – проговорил он.

Три бриллианта в ее ладони выглядят одинаково, и все-таки Дебора уверена, что раньше держала в руке тот, что справа. Она бросает два других на бархат и протягивает выбранный камень на ладони Виктору.

– Этот.

– Точно? – спрашивает он.

– Да. – Энергия этого камня кажется спокойнее, чем у его братьев, более знакомой, но Дебора не может произнести это вслух. – Я права?

– Не знаю. – Виктор улыбается с напускной застенчивостью. Дебора раздраженно переводит взгляд с него на дочь.

– Он дразнит тебя. Все три бриллианта одинаково огранены и одинаково безупречны. Это значит, что они идеальны. В них нет ничего уникального, обращающего на себя внимание, никаких несовершенств. Различить, а тем более идентифицировать их невозможно.

– Так что, можете вы продать их или нет? – в смятении спрашивает Дебора Виктора. Хотя ювелир и потрясающе привлекателен, она находит его противным. Определенно Скорпион.

– Ну… – Виктор поднимает брови, очевидно подсчитывая цену.

«Торгаш чертов, – думает Дебора. – Он нас облапошит».

– Сейчас бриллианты с такой огранкой не пользуются спросом, так что их купят с расчетом на переогранку. Это уменьшит их до двух с половиной каратов. Значит, придется продавать их, исходя из этой массы. – Виктор продолжает притворяться, что делает какие-то подсчеты. – Тогда, если принимать во внимание время на огранку и ее стоимость, а также тот факт, что у вас нет на эти камни документов… Пожалуй, я знаю пару человек, которые могут заинтересоваться. Речь идет, конечно, не о рыночной цене.

Деборе приходится прикусить себе щеку изнутри, чтобы не полюбопытствовать, каким будет его процент.

– Мы были бы вам очень благодарны, – говорит Бек.

– Для моего любимого юриста сделаю все, что в моих силах.

– Виктор, вы же знаете, что я не юрист, – застенчиво произносит Бек.

– Конечно. Вы для этого слишком порядочный человек.

Бек краснеет, а Дебору чуть не тошнит.

В лифте она чувствует, что дочь тихо закипает. Когда кабина устремляется вниз, в животе все бунтует. И зачем она только пила второй бокал шампанского?

– Что ты себе позволяешь? – сердито спрашивает наконец Бек.

– Ты о чем? – вызывающе отвечает мать.

– Виктор мой друг.

– Какой еще друг? Он тебе в отцы годится!

– Не у всех есть скрытые мотивы.

Ох, у всех.

Когда они выходят, Бек открывает зонт, хотя на улице только слегка моросит, и указывает в направлении, противоположном Красному Кролику.

– Я встречаюсь с переводчиком.

– Перестань, Бекка. Я хотела как лучше.

– Разумеется. Ты всегда хочешь как лучше.

– Что я такого сделала? Можешь мне объяснить?

– Ты мне не доверяешь.

– Я не доверяю твоему Виктору.

– Это одно и то же.

Дебора смотрит вслед удаляющейся дочери. Она хочет догнать ее, обнять и спросить, почему она всегда все усложняет. Бек по гороскопу Рак, по природе она чувствительная и так и не научилась обуздывать свои эмоции. А пока она не освоит эту науку, не быть ей по-настоящему счастливой.

Райан подъезжает к железнодорожной станции и встает во втором ряду от лестницы на платформу. На нем спортивные шорты и футболка с логотипом юридического факультета Нью-Йоркского университета. От обоих не скрывается ирония ситуации, связанная и с происхождением футболки, и с тем, что Эшли садится на поезд в город, а Райан возвращается домой готовить ужин.

– У тебя все получится, – говорит он, жестом выпроваживая жену из машины.

С тех пор как она поделилась с ним своим планом прощупать прежние контакты, он всей душой ее поддерживает, даже слишком. Из-за этого Эшли хочется спровоцировать скандал, но она сдерживает склочные порывы. Райан, при всех его недостатках, всегда был открытым человеком. Раз он говорит, что это хорошая идея, значит, действительно так думает. Если он убеждает ее, что она справится, он в этом уверен, даже если сама она в этом сомневается.

– Будем надеяться. – Эшли отстегивает ремень безопасности и выходит на влажную душную улицу. Прежде чем захлопнуть дверцу, она напоминает мужу: – У Тайлера сегодня тренировка на бейсбольной площадке, а у Лидии в четыре занятие по флейте. Да, и я все время забываю забрать твои вещи из химчистки. В договоре есть номер кредитной карты, так что тебе не надо…

– Эшли, я все сделаю. Иди покоряй мир. – Райан улыбается жене заученной улыбкой, и она почти верит ей. Зря она упомянула про химчистку, куда сдала деловой костюм, который ему больше не нужен.

Эшли тянется в машину, хватает кожаную сумку, которую не носила десять лет, и, клюнув мужа в щеку, бежит на поезд. Собеседование у нее в одиннадцать, но Эшли хочет приехать в центр к десяти, чтобы обдумать темы для обсуждения за чашкой мятного чая. Разумеется, ее бывшая помощница Стелла считает, что оказала ей любезность, согласившись на эту встречу. Ну и пусть, зато после собеседования ей могут предложить работу. По крайней мере, раньше было бы так. Теперь нужно только набраться терпения.

Пылая от унижения, она выбегает из здания в районе Трайбека. Эшли на самом деле считала Стеллу подругой, ведь она профессионально вырастила младшую коллегу и доверяла ей. Ради всего святого, Стелла была на ее свадьбе! А сегодня, сегодня она даже не пригласила ее подняться в офис. Нет, они встретились в кафе на первом этаже, и бывшая помощница каждые пять минут поглядывала на часы. Она не сказала Эшли, что это будет гонка с препятствиями – найти работу, не дала ей телефоны знакомых, которым нужны сотрудники, только проговорила:

– Молодец, что решила вернуться в строй. Но ты всегда была смелой. – И последнее слово почему-то прозвучало совсем не как комплимент.

Эшли медленно бредет по городу куда глаза глядят. Она еще не готова ехать домой в Уэстчестер, просить Райана забрать ее со станции и увидеть, как заблестят его глаза, когда он спросит, как прошла встреча, – он-то искренне верит в безусловный успех. Потом он станет ободрять ее, она разозлится, и они поцапаются в машине, потому что Лидия и Тайлер уже дома, а Эшли с Райаном пообещали друг другу не скандалить при детях. Нет, домой еще рано, а потому она идет дальше, пока не доходит до Бэттери-парка.

Стоит начало июня, и юбка-карандаш прилипает к бедрам. Темные пятна пота проступают на атласной блузке, которую не стоило надевать в такой влажный день. Эшли опирается на перила обзорной площадки, откуда открывается вид на остров Эллис и статую Свободы. Наверно, приближаясь к берегам Америки, Хелен в первую очередь увидела эту знаменитую скульптуру. В своих изысканиях Миллеры не озаботились узнать, где именно пароход с детьми причалил в Нью-Йорке. Ноги в туфлях на высоком каблуке ноют немилосердно, и Эшли снимает правую туфлю, чтобы пошевелить опухшими пальцами. Когда она жила на Манхэттене, то могла бы пробежать марафон на шпильках. Когда она жила на Манхэттене, Стелла не посмела бы обращаться с ней так, как сегодня. Эшли не допустила бы этого. Она отворачивается от серой воды и смотрит на свой бывший город. Теперь она допускает многое из того, что раньше пресекла бы на корню. Например, чтобы ее муж все дни проводил на кухне. Чтобы дочь терялась в догадках и волновалась из-за происходящего в доме, а сын пребывал в блаженном неведении. И чтобы сама она чувствовала себя сломленной.

Через несколько кварталов из окружающих небоскребов выделяется шестиугольное гранитное здание. Многогранная ступенчатая пирамида на крыше производит изумительное впечатление, и, хотя Эшли ничего и не понимает в архитектуре, ноги сами несут ее к мужественному зданию.

Оказывается, что это Музей еврейской истории и культуры. Прочитав белые буквы на зеркальной стене у входа, Эшли решает, что сама судьба привела ее сюда. Когда она проходит через металлодетектор в вестибюле, прибор звенит, реагируя на металлические каблуки туфель, в которых она едва переставляет ноги. Приходится пройти через рамку босиком. Затем Эшли поднимается в лифте на второй этаж. Это не столько этнографическая экспозиция, сколько мемориал холокоста, с антинацистскими плакатами, фотографиями и съемками выживших. Эшли смотрит записанный на видео рассказ женщины, девочкой пережившей заключение в Дахау. Семью Хелен – семью Эшли – тоже отправили в Дахау.

К ней подходит сгорбленная женщина с седыми кудрявыми волосами.

– Если у вас есть вопросы, задавайте. – Она представляется как экскурсовод-волонтер. – Отвечать на них – моя работа.

Волонтер – это не работа. Эшли всегда казалось, что она может заняться подобным делом, которое хоть и не приносит денег, но зато удовлетворяет желание быть полезной обществу.

– Почему мы не знаем больше? – Эшли, конечно же, имеет в виду «Почему я не знаю больше?» – о своей семье, погибшей в концлагере, о Хелен, об иудаизме. Ее дети даже не зажигают менору во время Хануки. Ей известно, что свечи символизируют светильник, который горел восемь дней, но ей неведомо, кто зажег тот светильник и почему в нем было мало масла. Она осведомлена о судьбе мужчин из семьи Хелен – ее отца Лейба и брата Мартина, – но не имеет представления, что случилось с бабушкиной матерью, Флорой.

Экскурсовод улыбается Эшли, она явно привыкла к расплывчатым вопросам.

– Моя бабушка спаслась из Австрии, – продолжает Эшли. – Ее брат и отец погибли в Дахау. Мы так и не узнали, что стало с ее матерью.

– В Мемориальном музее холокоста в округе Колумбия есть архивы со сведениями о погибших во время войны. Вы обращались туда?

Эшли качает головой.

– Это очень просто. Наберите имя в поисковике базы данных, и если там есть информация, она появится.

Сидя на скамье в парке, Эшли открывает сайт Музея холокоста и выходит в базу данных. Поисковая форма запрашивает сведения о Флоре, которые ее правнучке неизвестны: год рождения, девичью фамилию, номер узника, место смерти. Эшли печатает только имя и, чуть поколебавшись, нажимает на клавишу «Найти». Если она отыщет Флору, то назад дороги не будет. Как только она выяснит обстоятельства ее смерти, придется рассказать о них Миллерам. После этого им уже никуда не деться от полученных знаний.

Результаты запроса выдали только одну Флору Ауэрбах, и Эшли удивляется тому, как быстро нашлась прабабушка. Хелен искала мать много лет и тщетно. На сайте сделано пояснение, что большая часть информации о выживших и погибших была недоступна до начала двухтысячных годов. К тому времени Хелен, видимо, потеряла всякую надежду.

Эшли читает результат:

Дата рождения: 1898.

Место рождения: Вена.

Источник: Список заключенных концентрационного лагеря Лихтенбург, апрель 1939.

Источник: Транспортные списки отправленных в концентрационный лагерь Равенсбрюк, май 1939.

Эшли не помнит точных дат, когда Хелен увезли на поезде из Вены в Берлин или когда «Президент Гардинг» отбыл из Гамбурга в Нью-Йорк. Это случилось где-то в апреле 1939 года. В то время как Хелен уезжала навстречу новой жизни, Флора ехала навстречу смерти.

Сначала Эшли переходит по ссылке на список заключенных Лихтенбурга: раз Флору перевели в Равенсбрюк, она не могла умереть в первом лагере. Эшли медлит, прежде чем выйти на списки Равенсбрюка. Флора, скорее всего, погибла там. Однако оказывается, что списки не выложены онлайн, приводятся только описание ресурса и имена спонсоров. Поначалу Эшли испытывает облегчение, но это чувство тут же сменяется грузом ответственности: она должна все выяснить. Она обещала Деборе. Хелен прожила жизнь, не зная, что случилось с ее матерью. Эшли обязана выяснить правду, какой бы болезненной та ни была. Она открывает электронную почту и пишет музейному архивисту, интересуясь, как можно получить копии списков узников, переведенных из Лихтенбурга в Равенсбрюк.

Две недели. Джейк не ожидал, что Кристи будет так долго злиться на него, но вот факт: через две недели он сидит в вестибюле больницы «Добрый самаритянин», ожидая, пока Кристи пройдет осмотр. Она неохотно разрешила ему вернуться в спальню, но всегда притворяется, что засыпает, пока он чистит зубы. Джейк не помнит, когда они последний раз обнимались, не то что занимались сексом. Его даже не допустили в кабинет гинеколога. Спасибо хоть позволили в здание войти. Теперь нужно выбрать правильный способ заставить Кристи простить его.

Барабаня пальцами по бедру, он решает, что скажет ей. Джейк подумывал распечатать сценарий и поджечь листы в приемном покое, но вовремя сообразил, что это могут расценить как преступление. Или, допустим, принести с собой компьютер и грохнуть его об пол. Но на новый у него нет денег, да и Кристи может отнестись к этой выходке как к очередному доказательству его импульсивности. Он рассматривает даже вариант с признанием в увольнении и рассказом о том, как он ударил покупателя. Ужасно глупо, что он до сих пор не рассказал ей о том происшествии. А учитывая конфискацию бриллианта, ситуация обострилась до предела. Есть реальная вероятность, что камень не принадлежит Миллерам, а значит, они не получат ни десяти миллионов, ни даже пятисот тысяч – ведь теперь они уже не могут продать его итальянцам. Где-то на задворках сознания мелькает мысль, что по-хорошему он должен найти новую работу, однако сценарий о Хелен медленно, но верно продвигается. Еще немного, и он будет знать, выходит что-то стоящее или нет. Кроме того, он не занимает у Кристи. Заплатить за аренду квартиры в этом месяце его сбережений хватит, а кредитные карты у них разные.

Увидев, что она приближается, положив правую руку на почти незаметный живот, Джейк встает. Она не успевает сообщить ему заключение врача, как он выпаливает:

– Кристи, извини меня, пожалуйста. Мне надо было удалить тот черновик. И вообще никогда его не писать. Прошу тебя, скажи, что мне сделать, чтобы загладить свою вину.

– Это девочка, – говорит она и улыбается во весь рот. – У нас будет девочка.

Не задавая больше вопросов, Джейк привлекает Кристи к себе. Когда он прижимается к ее небольшому животу, ему кажется, что он чувствует, как их дочь толкается изнутри.

– Девочка.

– Я тоже прошу прощения, – говорит Кристи ему в грудь. – Я перегнула палку.

– Нет-нет, это все я виноват. – Джейк отодвигает ее от себя, чтобы посмотреть ей в глаза. – Я был неправ.

– Не без этого. Но ты же не продал тот сценарий. Приятно, что ты хотел понять, что пережила моя мама. Ей бы это польстило… – Кристи в шутку шлепает его. – Даже не думай показывать ей свои черновики.

Джейк прикладывает руку к груди и обнимает Кристи за плечи.

– Сердечко стучит?

– Еще как. Извини, что заставила тебя ждать в вестибюле.

Джейк пожимает плечами.

– Ничего, в следующий раз и я посмотрю.

Кристи крепко обнимает его за талию, и в этот миг Джейк решает, что, пожалуй, он правильно не рассказал ей об увольнении.

«Золотая старушка-разбойница» – так в средствах массовой информации называют Хелен. «Золотая», потому что «Флорентиец» желтого цвета. «Разбойница», потому что она не бандитка, не преступница, не взломщица, не клептоманка, но разудалая пожилая дамочка, владевшая бриллиантом, который никак не мог ей принадлежать. По крайней мере, так утверждает пресса.

Хотя в извещении о конфискации камня указано только имя Бек, борзописцы раскопали и других Миллеров, Джонсонов и Кристи Чжан.

После посещения врача Джейк и Кристи вернулись к близким отношениям – постоянные ласки, регулярный секс и кино вечерами по вторникам. Они ходят пешком в кинотеатр на Вермон-авеню, где цены на билеты держатся на уровне 1990-х годов, и раскошеливаются на большие стаканы попкорна с дополнительной порцией масла.

За время сеанса Кристи ходит в туалет два раза, потом еще один, перед прогулкой до дома.

– Надеюсь, не придется присаживаться за деревом, – шутит она, когда они вываливаются на улицу.

Вечер прохладный, и она льнет к Джейку. Идут они медленнее, чем обычно, и когда поднимаются по холму на Франклин-авеню, Кристи пытается справиться с одышкой.

– Срок еще совсем небольшой – почему я так задыхаюсь? – удивляется она.

Джейк наклоняется и показывает себе на спину.

– Хочешь, понесу тебя?

Она забирается к нему на закорки, и он тащит ее до моста Шекспира. За ними шлейфом тянется веселый смех Кристи.

На мосту они останавливаются и смотрят на дома внизу.

– Скоро мы уже не сможем ходить в кино по вторникам, – говорит Кристи, прижимаясь к Джейку.

Он крепко обнимает ее.

– Будем смотреть фильмы дома. Можем даже купить попкорницу.

– Вряд ли их еще используют.

– А какое нам дело до других?

Дойдя до Роуэн-авеню, они видят около своего дома толпу. Наверно, у кого-то вечеринка. Большинство их соседей – ребята двадцати с небольшим лет, работающие в таких местах, где есть возможность загулять во вторник вечером. Но имеет ли право Джейк осуждать их, если сам он не работает уже два месяца?

– Джейк… – Кристи замедляет шаг, когда собравшиеся поворачиваются к ним. На тротуаре стоят человек семь, некоторые с камерами, другие слишком взрослые, чтобы развлекаться в компании их двадцатилетних соседей.

Репортеры кидаются к Джейку и Кристи, окружают их, и все одновременно атакуют Джейка вопросами:

– Джейк Миллер, вы знали, что ваша бабушка украла самый дорогой бриллиант в мире?

– Можете рассказать, как к вашей бабушке попал бриллиант?

– Правда ли, что «Флорентиец» принадлежит семье Миллеров?

– Вы знаете, как ваша бабушка смогла добраться до «Флорентийца»?

– А как насчет вашей сестры Бек? Ее выгнали из юридического института? Говорят, она помогла вашей бабушке украсть «Флорентийца».

Джейк прекращает попытки протолкаться через толпу.

– Моя сестра – самый порядочный человек, которого я знаю. И бабушка тоже ничего не крала. Она пережила холокост. Говорите о ней с уважением.

– Как же к ней попал бриллиант?

– Она знала кого-то из окружения Габсбургов?

– Как давно у нее камень?

– Кристи, вы знаете что-нибудь о бабушке Джейка? Как вы относитесь к тому, что в его семье есть воровка?

Градом сыплются беспрестанные вопросы. Джейк обнимает Кристи, и они пробиваются через скопище людей, словно сражаясь со шквальным ветром. Когда они входят наконец в подъезд и голоса репортеров заглушает стеклянная дверь, Джейк быстро ведет Кристи по лестнице в квартиру.

Кристи останавливается посреди гостиной, кусая ногти.

– Что это было?

Джейк включает телевизор, и она удивленно смотрит на него, как бы говоря: «Ты что, серьезно собираешься смотреть ситком?» Он переключается на региональные новости.

– Подозреваю, что слухи о бриллианте просочились в прессу.

Кристи садится рядом с ним на диван, и они видят на экране, как они сами протискиваются к своему крыльцу и Джейк поворачивается, чтобы сказать слово в защиту сестры.

– Набежали как тараканы, – произносит Кристи, и Джейк качает головой. – Вероятно, сегодня совсем нет новостей, раз мы стали гвоздем программы.

Джейк пытается успокоить ее:

– Им скоро надоест. Нам все равно нечего им сказать.

Кристи прижимается еще ближе к нему.

– Я рада, что ты здесь, – говорит она так, словно он может быть где-то еще. Голос у нее нежный, но Джейка мучает неотвязное чувство, что ему недолго наслаждаться ее прощением. Кристи тут ни при чем, он сам виноват: зачем молчит о том, как ударил человека и как проводит дни в библиотеке, вместо того чтобы трудиться в супермаркете и получать заработную плату? Но сейчас, когда ее так утешает его присутствие, а за дверью столпилась орава охочих до сенсации репортеров, не время волновать ее еще и этими подробностями.

А потому он обнимает ее и говорит:

– Конечно, я здесь. И всегда буду рядом.

Хоть бы это было правдой.

Когда папарацци добираются до Джонсонов, Эшли решает, что они с Райаном должны рассказать детям о его преступлениях. Пресса еще не знает о выдвинутых против него обвинениях. Прокурор обещал не предавать процесс гласности, пока не вынесут решение по делу, но газетчики всегда умеют раскопать информацию, которая вроде бы засекречена. Не дай бог, Лидия и Тайлер услышат об отцовских прегрешениях от одноклассников.

Супруги договариваются побеседовать с сыном и дочерью после ужина, когда репортеры разойдутся и передний двор опустеет. Эшли ставит на стол разные сорта мороженого с фруктами. Сначала они позволяют детям лакомиться сколько влезет, но на пятой порции карамельного соуса Эшли обращается к Тайлеру:

– Думаю, тебе достаточно.

Лидия сидит над вазочкой простого ванильного мороженого без топинга.

– Не хочешь жидкого шоколада? – предлагает Райан. – Или взбитых сливок?

– Я предпочитаю простые вещи, – произносит Лидия, и ее слова звучат зловеще, хотя мать понятия не имеет, что она хотела этим сказать. – Так по какому поводу сборище? Почему вы пытаетесь подкупить нас мороженым?

– Почему ты решила, что мы хотим вас подкупить? – спрашивает Эшли, беря на заметку: сообщая детям неприятные новости, нужно действовать тоньше.

– А когда в последний раз ты покупала мороженое вместо замороженного йогурта? – широко распахивая глаза, вопрошает Лидия.

– Или, например, взбитые сливки, – добавляет Тайлер. Он выдавливает пышную сливочную пену на указательный палец и сует его в рот.

– Это из-за бриллианта, который украла Хелен? – Не давая матери возможности возразить, Лидия продолжает: – Мы, знаете ли, умеем читать. Так она, оказывается, тоже воровка?