Текст книги "Моя герцогиня"
Автор книги: Элоиза Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Глава 3
Джемма выглядела разгоряченной, взволнованной и счастливой. Такой счастливой Элайджа не видел ее… очень давно, должно быть, с первых дней замужества.
Со временем они привыкли скрывать друг от друга чувства.
А сейчас она радовалась не только благополучному избавлению, хотя им удалось беспрепятственно выбраться на берег, сесть в наемный экипаж и отправиться домой. Всю дорогу Элайджа жарко целовал жену – просто потому, что не мог не целовать, потому, что она отвечала на ласки с такой непосредственной, неподдельной искренностью, какой он не помнил с первых неловких объятий.
Всем его существом завладело одно настойчивое желание – оно накатывало с силой морского прибоя: едва ступив на порог, взять Джемму на руки и отнести наверх. К черту слуг с их сплетнями. Сразу в спальню!
Экипаж остановился, и Джемма первой спустилась по откидной лесенке, не забыв слегка наклониться, чтобы не стукнуться головой.
Сейчас ее трудно было узнать. Облако чувственности, плотной вуалью окутавшее ее в экипаже, испарилось в мгновение ока. Навстречу дворецкому поднималась сдержанная, величественная герцогиня. Казалось, вовсе не эту гордую леди только что с огромным трудом спасли от неминуемого жестокого насилия. Никто бы не поверил, что красавица вернулась с захваченного мятежниками корабля, а не из роскошного, сверкающего огнями бального зала.
Перепрыгивая через две ступеньки, Элайджа взлетел по лестнице, схватил герцогиню за руку и потащил в гостиную, нелюбезно захлопнув дверь перед самым носом дворецкого.
– Элайджа! – с улыбкой воскликнула Джемма. – Право, стоит ли…
Он не дослушал и не дал договорить: в требовательном поцелуе воплотилась острая потребность немедленно сделать Джемму своей. Во всех возможных смыслах. Только сейчас открыто, бурным потоком выплеснулся тот страх, который он ощутил на яхте, увидев любимую в полном одиночестве, без поддержки и защиты. А ведь могло произойти все, что угодно, вплоть до самого страшного.
– Ты моя. – Сейчас его голос ничем не напоминал обычный ровный баритон государственного мужа. Простые слова прозвучали властно, повелительно. Возражения, и даже сомнения не допускались. – Я… Тогда, много лет назад я отпустил тебя, – вымолвил он, отстранившись и тяжело дыша.
– Да, – отозвалась Джемма неровным взволнованным шепотом.
– Больше не отпущу. Никогда. – Слова прозвучали с отчаянной решимостью.
Она, кажется, испугалась. Ну и что? Какое ему дело? К счастью, милое лицо осветилось шаловливой, многообещающей улыбкой, и на сердце потеплело.
– Дорогой, мне нужно принять ванну! – рассмеялась Джемма.
Элайджа прижал жену к стене и навис, как хищный зверь.
– Нет.
– Право, милый, я вынуждена настаивать. Подумай сам: сначала грязная лодка, непонятная речная вода; потом наемный экипаж. Я… – она умолкла и с шутливым отчаянием взмахнула рукой, – не похожа на себя. – Неожиданно в ее взгляде мелькнула неподдельная, беззащитная растерянность.
– Для меня ты прекрасна даже грязной, – улыбнулся герцог. – Что ж, давай, прикажем приготовить ванну, а я с удовольствием исполню роль камеристки.
– Я купаюсь одна. Всегда.
Элайджа склонился ниже.
– Сегодня же изучу каждый уголок твоего чудесного тела. Ванна лишь ускорит процесс.
– Вы чрезвычайно самоуверенны, ваша светлость, – возразила Джемма, тщетно пытаясь снова стать той великолепной герцогиней, которой ничего не стоило покорить Париж красотой и остроумием.
Элайджа улыбнулся:
– Ну, вот видишь? Уже начинаешь меня узнавать. Так зачем же тратить время на ухаживание?
Но уговорить супругу оказалось нелегко: леди Бомон решительно отстранилась.
– С удовольствием встречу вас в своей спальне ровно через час, герцог.
Продолжать спор не имело смысла. В конце концов, они давно не дети.
Глава 4
Слова почему-то отказывались складываться в предложения, но, к счастью, горничные так увлеклись обсуждением охватившего город мятежа, что не заметили рассеянности госпожи.
Ее настроение менялось каждую секунду: только что в душе царил холодный ужас, а в следующий миг накатывала горячая волна. Казалось, невозможно противостоять восхитительному безумию, восторженному отчаянию, лишающему способности воспринимать окружающий мир и заботиться о впечатлении, которое производишь на окружающих. Почему-то вдруг показалось, что Элайджа уже здесь, а воспоминание о шоке на лице дворецкого в тот момент, когда герцог захлопнул перед его носом дверь, заставило рассмеяться вслух.
Джемма еще сидела в ванне, когда в дверь осторожно постучали. Бриджит вышла, а вскоре вернулась с горящими от возбуждения глазами.
– Все, ваша светлость, пора заканчивать. Герцог просит разделить с ним легкий ужин. Стол накрыт в его спальне, а слуги отпущены до утра.
Искренне преданная служанка даже не пыталась скрыть, счастливого предвкушения. На миг комната погрузилась в изумленное молчание, а потом болтовня возобновилась, как ни в чем не бывало. Джемма встала и позволила себя вытереть. Как странно: четыре женщины безошибочно поняли смысл сегодняшней ночи, но не позволили себе ни единого замечания.
Все горничные, конечно, знали, что долгие годы супруги жили врозь. Скорее всего, не осталась для них секретом и причина возвращения госпожи из Парижа: герцог Бомон нуждался в наследнике. Да и глупая влюбленность в собственного мужа наверняка не утаилась от проницательных взглядов.
Бриджит достала из комода ночную рубашку и расправила, ожидая одобрения. Безошибочная женская интуиция помогла выбрать самое экстравагантное, самое французское, самое восхитительное одеяние – а точнее, намек на одеяние. Тончайший нежно-розовый шелк просвечивал, а глубокое декольте, обильно украшенное вышитыми букетами роз, нескромно привлекало взгляд к груди.
Герцогиня коротко кивнула, и Бриджит подняла розовое облачко над головой. Рубашка скользнула, изящно подчеркнув контуры фигуры, и с легким шорохом опустилась к ногам.
– В волосах прекрасно будут смотреться розы, – авторитетно заявила Мариетта и вооружилась расческой.
– Вычурно, – лаконично заметила госпожа.
– Одна или две, не больше. – Француженка многозначительно улыбнулась. – Ничего нет лучше роз.
Джемма взглянула в зеркало и вновь – уже в который раз – возблагодарила судьбу за подаренную ей красоту. Впрочем, у нее хватало ума не позволить себе поддаться опасному искушению и возомнить, что красота способна заменить достоинство.
И все же на пороге пугающих и в то же время неудержимо манящих событий сознание собственной неотразимости радовало и поддерживало дух. Можно сказать, вселяло уверенность в успехе. Волосы капризно ниспадали на плечи золотисто-медовыми локонами, а небольшие розочки создавали образ распутной дикарки, готовой к таинственному языческому действу в сказочном весеннем лесу, среди сатиров. От дерзких мыслей глаза Джеммы заблестели, а на щеках выступил румянец.
– Очень мило, – заключила Бриджит и подошла ближе. – Может быть, мушку? Одну?
– Но я же не на бал собираюсь, – слабо запротестовала Джемма.
Однако Бриджит не собиралась выслушивать возражения.
– Вот сюда, – пробормотала она, приклеивая в уголок рта бархатную родинку. – Для поцелуев. И каплю губной помады.
Джемма потянулась к любимой баночке, однако горничная протянула другую.
– Сегодня лучше не красную, а розовую, ваша светлость.
Как странно устроена жизнь: служанки выбирают цвет помады и определяют количество цветов в волосах.
Джемма повернулась и с благодарностью улыбнулась.
– Надеюсь, – ответила госпожа на молчаливые пожелания, – что наш с герцогом ужин еще не успел остыть. Можете отдыхать.
Служанки присели в привычном реверансе, и вышли, оставив в воздухе легкое облачко счастливого предвкушения и надежды.
Джемма глубоко вздохнула. Отныне все зависело лишь от нее и Элайджи. До сих пор супружеский союз влачил жалкое, полуживое существование. Но все меняется; изменились и они. Ночь способна сотворить Чудо и научить счастью.
И нежности. Годы показали, что хотя наслаждение прекрасно, нежность – дар редкий и драгоценный.
Герцогиня расправила плечи и открыла дверь.
Элайджа очнулся внезапно. Так случалось всегда. А вот подступала темнота медленно: сознание отключалось постепенно, однако с неумолимой настойчивостью. Обычно, придя в себя, герцог упирался взглядом в чье-нибудь испуганное лицо – люди думали, что он умер. Бодрящее ощущение, что и говорить! Потом сердце начинало бешено, колотиться, как будто старалось наверстать упущенное и поймать привычный ритм.
Однажды приступ случился в холле палаты лордов, а вернувшись к действительности, Бомон обнаружил рядом шокированного и растерянного лорда Камберленда: бедняга отчаянно тряс его за плечо. Герцог Вильерс, однажды обнаружив приятеля, потерявшего сознание в библиотеке, поступил проще: начал шлепать по щекам.
Но хуже, чем сегодня, и быть не могло.
Джемма побледнела от ужаса. Пальцы, сжимавшие его запястье, дрожали.
– Прости, пожалуйста, – прошептал Элайджа.
– О Господи! – Голос Джеммы сорвался от волнения. – Умоляю, скажи, что это всего лишь дурной сон!
Он слабо улыбнулся.
– Сердце!.. – в панике пролепетала Джемма. – Твое сердце… твое сердце отказывает. История отца повторяется.
– Но я-то жив! И даже почти привык к этим приступам. Не исключено, что буду жить и дальше, время от времени теряя сознание.
Элайджа поднял руки, и Джемма разжала судорожно стиснутые пальцы. Она все еще стояла перед креслом на коленях: давно ли? Элайджа провел ладонью по ее золотистым волосам, и на ковер упала маленькая розочка. «Вот так падают розы в могилу», – подумал он и внезапно проникся острой жалостью к собственной горькой участи.
Джемма не двигалась.
– Нет, этого просто не может быть! Когда это началось?
– Первый раз случилось в прошлом году, в парламенте.
– Но… мы…
Он нежно привлек ее к себе.
– Иди сюда.
– Тебе нельзя напрягаться, – испуганно вскричала она.
– Не бойся, приступ уже миновал. – Элайджа посадил жену к себе на колени.
– Не верю! – немного помолчав, печально произнесла Джемма. – Не могу и не хочу верить. Ты так молод! Мы должны вырастить детей и вместе состариться.
Он прижался щекой к ее волосам.
– Нельзя измерять жизнь годами. Ценность существования заключается в том, что человек успел сделать в отпущенное ему время.
– Ты все понял и потому вызвал меня из Парижа, да? – неожиданно спросила Джемма.
– Отец умер в тридцать четыре. Надо быть последним глупцом, чтобы не спросить себя, намного ли я его переживу.
– И когда же ты это осознал?
– В восемь лет.
– О нет, – простонала Джемма и отчаянно вцепилась в отвороты его рубашки.
– С тех пор эта мысль неудержимо гнала меня вперед; страстно хотелось что-нибудь успеть.
– Потому что отец не успел?
– Ему не хватило времени. Сначала я его ненавидел, но потом понял, что у него не было того преимущества, которое судьба предоставила мне. Он же ничего не знал о болезни, просто навсегда остался молодым. Возможно, прожив еще лет сорок, сумел бы доказать, на что способен.
– Он имел право на безрассудства. А ты… о, Элайджа, тебе так и не выпало шанса вволю подурачиться! Как жаль!
Оба замолчали.
Потом Джемма тяжело вздохнула и спросила:
– Тебе больно?
– Когда засыпаю?
– Это не сон. Да, в это время.
– Совсем не больно. Это обычно случается, когда я сижу. Кажется, что темнота сгущается и обступает со всех сторон. Только когда просыпаюсь, возникает неприятное ощущение. Но быстро проходит.
– А что делает сердце?
– Изо всех сил пытается вернуть к жизни. И пока всякий раз успешно, С прошлого года ничего не изменилось: я засыпаю и просыпаюсь. Пока хуже не становится.
– Не храбрись, – строго предупредила Джемма. – Это ужасно! Невыносимо!
Элайджа молча погладил ее по щеке. Вот так всегда: в парламенте слова текут свободным, сильным потоком, а в самые ответственные моменты неожиданно куда-то пропадают. А ведь все эти моменты связаны с самым дорогим человеком – с женой.
– Ничего не поделаешь, Джемма, – наконец заговорил герцог. – Остается лишь жить – до тех пор, пока нить не оборвется. Люди постоянно умирают, и многие совершенно неожиданно.
К несчастью, приступы неизменно сменялись жуткой головной болью, и сейчас железный обруч уже сдавил виски.
– Не верю, что тебе не бывает больно. Глаза говорят иное.
– Очень болит голова. У Фаула есть лекарство.
Джемма мгновенно вскочила и позвонила, вызывая дворецкого.
– Так он все знает?
– Я собирался и тебе сказать. Когда-нибудь.
– А кто еще знает?
– Викери.
– Но он ничего мне не сказал!
– Просто не выдалось удобного случая. И Вильерс.
– Ты доверился Вильерсу, но не мне.
– Не доверялся. Он сам однажды обнаружил меня в библиотеке. – Элайджа тяжело поднялся: голова напоминала наковальню, по которой стучали огромным молотом.
– Сядь, пожалуйста. – Джемма вернулась и слегка подтолкнула мужа к креслу. – Еще рано вставать.
– Физическое напряжение необходимо, – возразил Элайджа и поймал губами ее губы. – По-моему, я потому и пережил отца, что много двигаюсь.
– А ты чувствуешь приближение приступов?
– Складывается впечатление, что всему виной внезапное нервное напряжение. В парламенте, например, я страшно разозлился из-за тупости оппонента. А сегодня, как только увидел тебя на яхте, сердце и вообще едва не остановилось.
– Значит, нельзя так напрягаться! – Голубые глаза Джеммы заблестели. – Надо больше лежать!
Элайджа криво усмехнулся:
– Прости, но это уже тюрьма, а не лечение. Не беспокойся, приступы случаются не очень часто. Бывает, целая неделя проходит без происшествий. – Он слегка покачал головой, пытаясь ослабить сжимавшие лоб тиски. – Хорошо помогают упражнения. Если сердце начинает сбиваться с ритма, иногда удается убежать от приступа – вернее, ускакать верхом. Тогда оно вспоминает, как надо работать, и успокаивается. – Он многозначительно поднял брови. Хочется верить, что брачные отношения пойдут на пользу здоровью.
Однако Джемма нахмурилась:
– А к доктору ты обращался?
– Бессмысленно.
– Я не согласна! – горячо возразила она.
– Еще никому на свете не удалось вылечить разбитое сердце, – задумчиво произнес Элайджа. – Что бы ни означало это загадочное выражение.
Джемма расплакалась, а герцог еще больше разозлился на собственное сердце – не столько за то, что оно разбито, сколько за способность разбивать другие сердца.
Глава 5
27 Марта
Утром Джемма проснулась с той страшной пустотой в душе, которая приходит на смену горю. Вчера она заставила Элайджу выпить принесенный Фаулом поссет и ушла. Вернулась в свою комнату, с досадой убрала из волос розы, умылась, надела любимую, совсем простую ночную рубашку, забралась в постель и проплакала почти всю ночь.
Слезы не принесли облегчения, но Джемма приняла твердое решение: Элайдже необходимо срочно оставить работу в кабинете министров. Бешеные нагрузки и отсутствие отдыха вредно сказываются на здоровье.
Вполне возможно, муж правильно оценивал ситуацию, обещая не умирать ни сегодня, ни завтра. Но если отказаться от круглосуточных заседаний палаты лордов, то не исключено, что удастся прожить целый год. Или пять лет. Или…
Герцогиня тщательно оделась, стараясь не встречаться взглядом с Бриджит. Нездоровье господина, разумеется, не осталось тайной для слуг, и в доме воцарилась печальная, напряженная тишина.
В утренней комнате герцога не оказалось. Фаул сообщил, что его светлость срочно вызвали на внеочередное заседание в кабинете главы муниципалитета, и пустота в сердце начала неудержимо заполняться гневом.
– Герцог не оставил записки? – спросила Джемма, хотя заранее знала ответ.
Фаул откашлялся.
– Посыльный явился на рассвете, и его светлость просил передать самые глубокие извинения.
Элайджа убивал себя. Ради чего? Чтобы правительство Англии могло лишний день, лишнюю неделю работать гладко?
– Его светлость не знал, когда сможет вернуться домой, – продолжал Фаул, разворачивая перед госпожой тщательно разглаженный свежий номер «Морнинг пост».
Глупо злиться. И все-таки как можно было уехать, не попрощавшись, особенно после того, что случилось вечером? Что, если он умрет? Бросит ее без поцелуя, без единого доброго слова? От ужасной мысли к глазам подступили слезы, и Джемма попыталась отвлечься.
– Очевидно, муж предупредил, что не сможет вернуться к ужину, не так ли, Фаул? – уточнила она и удивилась, услышав, как сухо и безжизненно звучит ее голос.
– Боюсь, его светлость высказал предположение, что освободится очень поздно, – ответил опытный дворецкий. Он положил перед ней еще одну газету. – А вот и «Морнинг кроникл», ваша светлость. Вчерашний бунт здесь сравнивают с мятежом Гордона, который разгорелся четыре года назад. Хорошо, что сейчас меньше жертв, да и тюрьма устояла.
Вчера Элайджа выглядел усталым, даже изможденным, но все равно оставался невыразимо прекрасным. Густые черные брови и темные глаза подчеркивали мужественность и силу характера – настоящий гражданин Древнего Рима: отважный и непреклонный. Или секрет кроется в выражении искренности и страсти в борьбе за справедливость?
Если бы муж сейчас оказался рядом, она бы отругала его: кричала бы, как торговка. Неужели нельзя подумать о себе? Элайджа должен, просто обязан бросить эту ужасную палату лордов. Корбин говорил правду, хотя исходил из ошибочных предпосылок. Элайдже необходимо наслаждаться жизнью, а не вскакивать чуть свет и не мчаться куда-то, чтобы с пеной у рта обсуждать восстания и плавучие тюрьмы.
Джемма смотрела на газетную страницу, бессмысленно читая одно и то же предложение.
Как же они теперь смогут иметь детей?
Судя по миниатюрному портрету, Элайджа был очаровательным ребенком: самым настоящим кудрявым ангелом. И у их малышей могли бы быть пышные светлые локоны. Джемма представила чудесного мальчика – такого же красивого и серьезного, как отец. В горле застрял ком, и, чтобы отвлечься, она поспешила взять с тарелки тост и кусочек масла.
Ничего нельзя изменить. Ровным счетом ничего. Сознание собственной беспомощности разъедало душу. Даже игра в шахматы казалась кощунством, подобно игре на скрипке во время Великого римского пожара. Надо что-то придумать, выработать какой-нибудь хитрый план спасения.
Единственная мысль, которая пришла в голову, показалась мелкой и суетной. Если жить мужу осталось недолго, значит, надо устроить так, чтобы он наслаждался каждой минутой, каждым мгновением земного существования. То есть план Корбина приобрел новое значение. Ухаживать за Элайджей, отвоевать его у соперницы.
Или будет лучше, если герцог сам одержит победу над дерзким претендентом на сердце супруги?
Но нельзя же кокетничать с другим джентльменом лишь ради того, чтобы Элайдже пришлось ревновать и добиваться ее внимания? Что за фальшивый ход! Остается одно: организовать соблазнение самого герцога – или попытку соблазнения. Важно не ошибиться с выбором достойной соперницы. Элайджа прекрасно знал всех дам ее круга, и ни одна из них не…
Джемма замерла.
За восемь бурных лет парижской жизни удалось встретить лишь одну-единственную настоящую, серьезную конкурентку – маркизу де Пертюи. Поединки красавиц прославились на всю французскую столицу. Они без устали соревновались и в экстравагантности нарядов, и в блеске остроумия, достигнув высот в искусстве оскорбления, тонко замаскированного под комплимент.
Луиза совсем недавно приехала в Англию, и Элайджа еще не успел с ней встретиться. В высшей степени утонченная дама не отличалась безусловной красотой, а потому в глубине души Джемма не сомневалась в собственном превосходстве. Оставалось лишь найти дипломатичный способ знакомства маркизы с герцогом.
Задача оказалась не из легких. Дело в том, что мадам де Пертюи чрезвычайно дорожила своей безупречной репутацией, хотя суть вопроса заключалась не в исключительной добродетели: Луиза до такой степени погрузилась в процесс выслеживания собственного блудливого мужа, что просто не успевала смотреть по сторонам.
Единственное чувство, которое могло заставить ее пойти на поводу у соперницы – это злость. Вывод напрашивался сам собой: необходимо подтолкнуть Луизу в сторону герцога таким образом, чтобы сама она ничего не поняла. Сценарий дьявольски сложный, можно сказать, почти в духе, интриг Макиавелли.
Джемма наконец расправилась с тостом и заставила себя дочитать статью о вчерашнем бунте. Прежде чем снова оказаться за решеткой, восставшие заключенные успели сжечь несколько домов. К счастью, предусмотрительность горожан, построивших надежные баррикады, не позволила бандитам проникнуть во многие укрепленные районы.
«Морнинг пост» выдвинула прямые обвинения в адрес мэра Лондона и кабинета премьер-министра: как случилось, что гражданам пришлось самим защищать себя и своих детей с помощью метел и пустых бочек? Почему королевский полк остался в стороне от событий и не выполнил своего прямого долга по охране жизни и благополучия подданных?
Читать дальше Джемма не могла: мешали дурные предчувствия. Теперь Элайдже придется произносить в парламенте бесконечные речи, выслушивать возражения и снова непримиримо отстаивать собственную точку зрения.
– Сегодня я должна выглядеть особенно элегантно, – обратилась она к Бриджит, встав из-за стола. – Предстоит визит к маркизе де Пертюи. Вчера я успела заметить ее на королевской яхте, так что мадам в Лондоне.
Глаза честолюбивой служанки загорелись, и работа закипела. Еще бы! Успех будет оценивать едва ли не лучшая парижская горничная и главная конкурентка! А спустя несколько часов герцогиня Бомон впорхнула в гостиную маркизы де Пертюи, достойную принять саму Марию Антуанетту.
Сегодня она надела парик – событие исключительно редкое. В отличие от тех безвкусных, а порой и откровенно грязных сооружений, которые доводилось видеть на балах и приемах, ее голову венчал каскад нежных белых локонов, сиявших, как только что выпавший снег в лучах утреннего солнца. Мариетта постаралась взбить кудри как можно выше, однако проявила тонкий вкус и, вместо того чтобы прилепить сверху клетку с птицей или какую-нибудь иную нелепицу, украсила прическу нежными цветами.
Розовое утреннее платье отличалось тонким изяществом; юбки деликатно раздвигались, являя вниманию восхищенного зрителя ажурные кружева более насыщенного и глубокого оттенка с неожиданно смелой янтарно-золотой каймой. Однако главной убойной силой, по мнению герцогини, несомненно, обладали туфли: очаровательнее крошечные лодочки из розового атласа с золотыми пряжками – разумеется, на высоких каблуках.
Появления маркизы пришлось дожидаться всего лишь минут двадцать, не больше. Как только хозяйка впорхнула в гостиную, гостья немедленно встала и присела в коротком реверансе. Поклон означал, что герцогиня готова забыть о превосходстве собственного титула. Маркиза в свою очередь, постаралась присесть ниже, чтобы показать, что дипломатичный комплимент не остался незамеченным, а принят с глубоким почтением и искренней благодарностью.
Наконец дамы закончили торжественный и сложный ритуал приветствия и позволили себе сесть. Стоит ли пояснять, что благодаря ширине кринолинов каждой потребовался особый диван? На одном они бы просто не поместились.
Наряд маркизы отличался еще большей изысканностью, чем наряд герцогини. Необходимо заметить, что мадам Пертюи никогда не носила иных цветов, кроме черного и белого. Несколько эксцентричный выбор, впрочем, весьма выгодно оттенял темные глаза и волосы. Вот и сегодня она спустилась в гостиную в белом утреннем платье, причудливо расшитом узорами из черного шелка.
Пока пили чай и вели дежурные разговоры о вчерашних событиях, Джемма исподволь рассматривала основанный на контрасте образ. Забавно. Не зря Элайджа однажды заметил, что маркиза похожа на шахматную доску.
– Как обстоят семейные дела? – наконец поинтересовалась гостья, для надежности спрятавшись за чашкой. – Во время нашей последней встречи вы собирались в Линкольншир… – Она многозначительно умолкла, приглашая мадам Пертюи к откровенному разговору.
Черные бархатные брови сурово сошлись на переносице.
– Я обнаружила супруга… во всяком случае, выяснила, где он был. Нашла ту самую деревню, где он проводил время с этой… с этой шлюшкой, за которой он и примчался в Англию. Слуги все разузнали. – В голосе чувствовалась боль: вынести унижение нелегко. – Они оставались там больше недели. Потом муж неожиданно уехал, а его любовница задержалась еще на день-другой…
– По крайней мере, они больше не вместе! – воскликнула Джемма. – Маркиз ее оставил!
– Да. – Лицо Луизы немного просветлело. – Местные жители в этом не сомневаются. Анри просто уехал; должно, быть, отчаянно стремился от нее избавиться. Говорят, так спешил, что не потрудился забрать из гостиницы вещи, хотя, честно говоря, верится с трудом: муж привык путешествовать с комфортом. Полагаю, он уже вернулся во Францию. – Она взяла с блюда лимонный кекс. Очень странно, что он вообще пересек Ла-Манш ради этой распутницы, даже если предположить острый приступ любовной лихорадки.
– А вы не намерены последовать за супругом? – осведомилась Джемма.
– Разумеется, нет! – отрезала маркиза. – Только представьте: Анри может подумать, что в Англию меня привело исключительно беспокойство по поводу его недостойного поведения. – Мадам величественно проигнорировала тот очевидный факт, что причина ее появления на туманном Альбионе именно в этом и заключалась, и беззаботно повела плечами. – Мне абсолютно все равно, как он поступает, и ему это отлично известно. Я намерена оставаться здесь как можно дольше. Лондон – восхитительный город.
Джемма услышала в заявлении декларацию намерений: Луиза планировала пробыть в Англии ровно столько, сколько требовалось, чтобы убедиться, что супруг не смеет задавать ей лишних вопросов.
Настало лучшее время для оскорбления, причем беспощадного, способного вызвать мгновенную вспышку ярости. Джемма развернула веер и поднесла к лицу, оставив открытыми лишь глаза: верный признак того, что она находится в полной боевой готовности. Веера вообще служили светским дамам незаменимым оружием в борьбе с соперницами. Она доверительно заговорила:
– Дорогая маркиза, если нуждаетесь в мудром совете относительно супружеских отношений, то стоит лишь задать вопрос…
Луиза с подозрением прищурилась.
– Совет какого рода, дорогая герцогиня?
– О, всего лишь небольшое предложение, – Джемма слегка обмахнулась веером. – Не приходила ли вам в голову изменить свое… – Она описала в воздухе абстрактную фигуру, словно боялась даже подумать о продолжении.
– Мое что?
– Я могу говорить откровенно? – Джемма опустила веер к подбородку и ослепительно улыбнулась: – Мы ведь близкие подруги.
– Разумеется, какие сомнения! – воскликнула маркиза, не в силах скрыть ненависть к любым проявлениям искренности.
– Вы носите самые изощренные наряды из всех, какие только доводилось видеть блестящему Парижу. Лишь сама Мария Антуанетта способна с вами сравниться. Ваше лицо всегда безупречно, ваши…
– Несомненно, – ледяным тоном подтвердила Луиза.
– И всё же, – Джемма вздохнула, – невозможно не заметить, что выглядите вы… о, совсем чуть-чуть… как шахматная доска, дорогая маркиза. Какой мужчина захочет спать с шахматной доской? Вы стремитесь не соблазнить, а произвести впечатление. Оказаться на виду. – Она на миг умолкла, чтобы жертва успела проникнуться безысходностью, и снисходительно, милостиво добавила: – Хотя, конечно, вы очень красивы.
Луиза уже едва не скрипела зубами от злости.
– А вот мой супруг никогда не смотрит в сторону. – Джемма нанесла следующий удар и резко захлопнула веер. – Почему, маркиза? Как вам кажется?
– Одно несомненно: вовсе не потому, что вы непорочны, – беспомощно огрызнулась жертва.
– Увы, это правда, – вновь притворно вздохнула Джемма. – Признаюсь, я грешна. Но, тем не менее, мой дорогой Элайджа ни разу даже не взглянул на другую женщину – за все годы, которые я провела во Франции. Остается лишь пожелать вам такого же счастья. – Безмятежная улыбка, должно быть, уже довела соперницу до бешенства. – Близкие подруги обязаны помогать друг другу в трудную минуту.
– Итак, на ваш взгляд, Анри повез эту низменную особу в Линкольншир потому, что ему претит моя элегантность?
– Мой супруг, – Джемма пожала плечами, – никогда, ни при каких обстоятельствах не смотрит на других дам. Почему бы это, дорогая маркиза? Думаю, не только потому, что мои наряды чуть более грациозны, чем ваши неистребимые черно-белые покрывала. Дело в том, что я не ношу на рукаве собственное сердце.
На щеках Луизы появились небольшие, но отчетливо заметные белые пятна.
– О, эти ваши английские пословицы… не поняла, где мое сердце?
– У всех на виду, милочка. Вы никогда не флиртуете. Стоите возле стены и следите за каждым шагом Анри с таким неотступным вниманием, что сердце едва не выскакивает из глаз.
– Значит, мое сердце в глазах, а не на рукаве?
– Конечно, вам многие искренне сочувствуют, но находятся и такие, кто не прочь позлословить. Постарайтесь проявить немного безразличия, каплю легкомыслия, дорогая. Столь откровенная ревность способна вызвать лишь жалость.
– Жалость? – растерянно повторила маркиза.
– Элайджа никогда не обращает внимания на других дам, – снова подчеркнула герцогиня и спросила себя, не переигрывает ли.
Однако маркиза с такой силой сжала веер, что тонкая бумага не выдержала.
– О, придумала! – Джемма откинусь на спинку дивана, словно только что совершила гениальное открытие. – Почему бы вам, не попробовать устроить здесь, в Англии, небольшой скандал? Предпринять нечто пикантное, что вызвало бы пересуды, способные преодолеть Ла-Манш и долететь до Парижа? Тогда самоуверенный маркиз поймет, что не только он способен развлекаться на стороне.
Луиза зловеще усмехнулась:
– Уж не думаете ли вы, что будет трудно найти того, кто осмелится заглянуть за шахматную доску?
– О нет, что вы! – горячо запротестовала Джемма. – Не стоит понимать мои слова слишком буквально! Когда вы говорите о шахматной доске, сразу кажется, что я имела в виду недостаточный объем корсажа. Право, ни за что в жизни не сказала бы ничего подобного! Не сомневаюсь, что многие джентльмены довольствуются, мягко говоря, и более скромным предложением. – Она демонстративно отвела взгляд от абсолютно нормальной груди маркизы, словно не хотела заострять внимание на серьезном недостатке, и продолжила атаку: – Да, порой женщины чрезвычайно жестоки друг к другу. Представляете, недавно одна моя знакомая – ужасная болтушка – отозвалась о вас самым пренебрежительным образом. Да, она отвратительно воспитана! Упомянула какую-то птицу. Кажется, ворону. – Герцогиня пожала плечами. – Как бы там ни было, я выступила в защиту. Возразила, заявив, что считаю вас единственной в своем роде, ведь умом и обаянием вы способны составить конкуренцию даже знаменитым куртизанкам.
