Текст книги "Моя герцогиня"

Автор книги: Элоиза Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Пешка бьет пешку, – послышалось спустя несколько мгновений. – Миледи?

Голова кружилась.

– Моя просьба состоит из двух частей.

– Не уверен, что излишество законно, – строго возразил Элайджа.

– Хочу, чтобы теперь ты прикоснулся к моей груди – так же, как прикасалась я. – Джемме еще не доводилось произносить столь смелых слов, а потому голос заметно дрожал. – Конечно, если не возражаешь. А потом опиши ощущения.

– Рассказать обо всем, что чувствую?

– Просто поговори со мной. – Она легла и закинула руки за голову, почти касаясь деревянной спинки. – Я ведь тебя не вижу, и ты меня не видишь; вот и комментируй каждое движение, каждое прикосновение. Помнишь, как красиво говорил в бассейне?

Сгорая от желания, она ждала впечатлений. И когда, наконец, ощутила на груди ласковые ладони, не смогла сдержать стон. Большие пальцы принялись поглаживать набухшие от удовольствия вершинки, и по телу пробежала легкая дрожь.

– Говори, – выдохнула Джемма.

– Красивее твоей груди нет на свете, – начал Элайджа, и хриплый, чувственный голос поведал все, что так хотелось услышать. Руки осмелели, и прикосновение утратило нежность, побуждая двигаться вместе с движением ладоней и пальцев. – Понимаешь, руки не самый чуткий инструмент, и описать впечатления нелегко. Поэтому…

Прикосновение губ отозвалось пламенем желания. Любимый говорил, не умолкая, рассказывая о совершенных линиях и бархатной коже, однако Джемма почти не слушала. Повязка на глазах лишила возможности видеть, но тело с готовностью восполнило утраченное зрение. Оно отвечало на каждое прикосновение и молило о продолжении.

Представлять доску и помнить расположение фигур оказалось задачей почти непосильной, и все же игра продолжалась до тех пор, пока Элайджа не оповестил:

– Слон бьет коня. – Заявление прозвучало почти как признание в любви.

– Моя очередь. – Джемма освободилась, на ощупь нашла его голову и притянула к себе. – Поцелуй меня, – шепотом приказала она.

Поцелуи Элайджи говорили красноречивее слов. Этот прозвучал дерзким, решительным предупреждением пирата нежной красавице. Пламя разгоралось с неудержимым напором.

– Ферзь бьет слона, – ответила Джемма и с удивлением услышала в собственном голосе откровенный голод.

– С тебя причитается, – немедленно прореагировал Элайджа и, не прекращая поцелуя, жадно прижался к укромному уголку в развилке. Джемма выгнулась, стремясь прильнуть и слиться воедино.

– Пешка на h6, – пробормотал Элайджа.

Джемма старалась вспомнить следующий ход. Да, она заранее все представила, все рассчитала, все предусмотрела. Но сосредоточиться так и не удалось: Элайджа снова провел по груди горячей ладонью, и мысли мгновенно померкли. Кажется, надо сделать ход пешкой? Может быть, забрать слона?

Элайджа потянулся к столу, и простое движение отозвалось новой волной наслаждения. Джемма подумала об этом, не обращая внимания на острые сигналы собственного тела, и вдруг вскрикнула: шеи коснулись холодные, мокрые от шампанского губы.

Кожа горела.

– Нет! – выдохнула она и повернула голову, хотя и не могла увидеть самого прекрасного на свете лица.

– Сейчас не твоя очередь просить о поцелуе, – со смехом остановил Элайджа. – Не поможет даже мольба.

– Я не привыкла умолять! – сердито отозвалась Джемма и сразу вспомнила следующий ход: – Конь бьет слона. Можешь требовать компенсации.

Теперь шею принялся щекотать холодный язык.

– О!

Губы скользнули по щеке и замерли в уголке рта.

– Я заставлю тебя умолять, – пообещал Элайджа. – Это мое главное желание.

– О!

– Ладья бьет коня, – прошептал он на ухо.

От звука вкрадчивого; таинственного голоса нетерпение переросло в болезненное томление. Джемма лихорадочно придумывала следующий ход, способный разбить планы коварного противника и принести звание лучшего мастера Лондонского шахматного клуба. Противник тем временем исследовал губами линию подбородка и щек, чем лишал остатков здравого смысла. Ах, до чего же чудесен, соблазнителен аромат чистого мужского тела!

Нет, мысли отказывались подчиняться. Больше всего на свете Джемме хотелось сорвать с глаз повязку, вцепиться в густые волосы мужа и целовать, целовать, целовать…

– Твой ход! – приказал Элайджа.

Джемма не ответила, потому что явственно ощутила, как он содрогается от сдерживаемого смеха.

Внезапно открылась одна простая, но бесконечно значимая истина: оказалось, что порой совсем нет необходимости выигрывать. Смысл жизни заключался не в победе, а в любви. Она любила Элайджу – любила всем сердцем, а значит, желала ему удачи и успеха, пусть даже в одной-единственной шахматной партии. Собственный проигрыш утратил обычное значение: совершенно не обязательно побеждать в каждом поединке.

– Ты выиграл, – признала Джемма осипшим от волнения голосом и наградила победителя внеочередным, непредусмотренным правилами поцелуем. – Поздравляю. – Она медленно подняла руку и сняла с глаз повязку.

Элайджа смотрел на нее сияющими глазами и улыбался.

Глава 19

– Ты играл без повязки! – возмущению не было конца.

– Немного схитрил. – Он откатился в сторону и сел. Джемма тоже поднялась.

– Неужели обманул?!

Поверить было невозможно! Безупречный, образцовый герцог Бомон не только вероломно снял повязку, но и не проявил ни капли раскаяния.

– Но зачем, зачем ты это сделал? Подожди! Я же гладила тебя по волосам и должна была заметить…

Элайджа позволил себе рассмеяться вслух.

– Должно быть, немного отвлеклась и не обратила внимания.

– Но зачем?

– Победа не главное. – Он склонился и нежно поцеловал ее в губы. – Я снял, повязку в самом начале игры, потому что хотел постоянно за тобой наблюдать.

Джемма нахмурилась.

– Надо было сказать!

Он посмотрел на нее, не скрывая восхищения.

– Ты прекрасна. Никогда прежде не доводилось видеть тебя обнаженной: ты всегда пряталась под одеялом.

– А я за тобой подсматривала, – призналась Джемма. – Пока ты одевался, лежала тихо и притворялась, что сплю. Тогда мы ночевали в парадной спальне, помнишь?

Элайджа обвел взглядом комнату.

– Какая разница?

– Разница в том, что ты пришел ко мне.

– Готов прийти к тебе куда угодно, только позови.

– Приходи, когда пожелаешь… всегда буду рада. – Джемма рассмеялась.

Однако Элайджа остался серьезным.

– Что-то не припомню, чтобы ты когда-нибудь ко мне приходила.

Джемма разрывалась между восхитительным ощущением блаженства и смущением.

– Потому что я не приходила.

– А сегодня расскажешь о своих предпочтениях?

Ее щеки вспыхнули румянцем.

– Ну…

– Уж не хочешь ли сказать, что репутация французов преувеличена?

– Возможно. – Меньше всего ей хотелось признаваться в собственной неопытности. – Видишь ли, я никогда… никогда не задерживалась надолго… я…

Элайджа странно сморщился, и только сейчас Джемма поняла, что он смеется. Смеется!

– Я пытаюсь сказать что-то важное, а ты!.. – с возмущением воскликнула она и легонько шлепнула мужа по плечу.

– Полезно было бы узнать правду раньше. Я остался здесь, в Англии, и вынес адские муки, считая, что ты нашла прекрасных любовников.

– Я рассталась с ними не потому, что отношения не приносили удовлетворения, – уточнила Джемма и для убедительности покачала головой. – Я их бросила из-за тебя.

– Из-за меня?

– Не могла избавиться от отвратительного ощущения предательства. Да, сознательно и хладнокровно решала завести роман, однако на деле ничего не получалось. Все казались ужасно скучными, да и постель не слишком радовала.

– До чего же мы были глупыми!

Джемма нервно откашлялась.

– Может быть, хочешь, чтобы я повторила что-нибудь из репертуара твоей любовницы?

Элайджа посмотрел серьезно.

– Да, кое-что действительно можно попробовать, но бедная Сара здесь абсолютно ни при чем. Может быть, раз уж ты начала, поговорим о ней подробнее?

Джемма прикусила губу, однако любопытство одержало верх.

– Тебе известно, что любовница заранее смазывает маслом рабочее место?

Глаза Джеммы удивленно округлились.

– Специально, чтобы мужчина…

– Именно так. Она хорошая, добрая женщина, и до свадьбы я еще пытался доставить ей удовольствие, прикасался к груди. Но, женившись, сразу утратил и интерес, и способность получать наслаждение. Просто использовал женское тело – без лишних слов и как можно быстрее.

Джемме неожиданно стало холодно.

– Мы оба наделали много ужасных ошибок. Мне следовало сражаться за мужа, а не убегать трусливо и малодушно.

Воцарилось тяжелое молчание.

– Может быть, сегодня тебе лучше просто уснуть? – наконец спросил Элайджа. Кажется, разговор основательно выбил Джемму из колеи. Его темные глаза наполнились раскаянием и сожалением.

– А ты будешь сидеть и казнить себя воспоминаниями о той, которая получила целое состояние за интимные встречи с самым привлекательным мужчиной Англии? – Джемма не скрывала сарказма. – Или все-таки посвятишь время жене?

Суровая складка у рта смягчилась, однако Элайджа смотрел так, словно ожидал продолжения.

Она легла на спину и многозначительно произнесла:

– Конечно, поговорить необходимо.

Он кивнул.

– Хочу рассказать о том, что узнала во Франции.

Элайджа нахмурился, и Джемма поспешила уточнить:

– Нет-нет, вовсе не от двух своих любовников. Боюсь, эти встречи не принесли истинного наслаждения, а уж тем более вдохновения. Впрочем, виновата исключительно я сама: не смогла преодолеть душевного холода и безразличия.

Взгляд Элайджи заметно потеплел.

– А вот от французских дам довелось услышать немало нового и интересного, – мечтательно продолжила Джемма и провела рукой по груди.

– С нетерпением жду подробностей. – Элайджа склонился, однако воздержался от прикосновения.

– Тебе известно, что женщинам нравится, когда их целуют здесь? – Она изобразила на животе стрелку.

– Доводилось слышать и очень хочется попробовать. – Хрипотца в голосе свидетельствовала об искренности признания.

– Некоторым мужчинам доставляют наслаждение поцелуи женщин… – Она обозначила взглядом конкретное место. – Причем не менее острое, чем другие, более решительные действия. А женщина порой загорается быстрее, если любовник в нужный момент ее поглаживает.

Элайджа смотрел так, словно с трудом держал себя в руках.

– Джемма, ты наговорилась?

Не ответив на вопрос, она перевернулась на живот, встала на колени и взглянула на мужа через плечо.

– Почти. Правда, хотела добавить, что одна пожилая француженка утверждала, что ребенка легче всего зачать вот в такой позе.

Элайджа прорычал что-то нечленораздельное и опрокинул жену на спину. Навис над ней сверху и посмотрел в глаза.

– Все хорошо, правда?

Она сжала ладонями его лицо.

– Люблю тебя.

Слова прозвучали как благословение, как прохладный дождь жарким летом. Элайджа с трудом перевел дух – в горле застрял ком.

– О Боже! Неужели это правда? – наконец произнес он.

– Больше жизни, – просто подтвердила Джемма. – Элайджа…

Он не отводил взгляда, словно впервые увидел прекрасное произведение искусства.

– Да?

– Может быть, не стоит терять время? Честно говоря, боюсь сойти с ума. – Очевидно, она не лукавила, потому что действительно заметно дрожала.

Он с улыбкой провел ладонью по груди.

Прикосновение обещало награду. Джемма вздохнула и не без труда продолжила:

– Я хочу…

– Этого? – Место руки немедленно заняли губы, однако даже поцелуя оказалось недостаточно. Шахматная партия продолжалась целую вечность, и Джемма действительно едва не теряла сознание от вожделения.

– Хочу тебя. – Голос прозвучал по-детски, а потому она запустила пальцы в волосы, и пробормотала ему в губы: – Хочу прямо сейчас, немедленно.

Герцог Бомон пользовался заслуженным доверием членов английского парламента и правительства. Если слышал, что где-то срочно необходимо его участие, то, несмотря на трудности, старался сделать всё, что мог, причем наилучшим образом.

Вот и сейчас он без единого слова провел пальцем по самому интимному, самому тайному уголку.

Джемма вздрогнула и негромко вскрикнула. Голос любимого прозвучал низко и хрипло, напоминая скорее клич потустороннего существа, чем хорошо поставленную речь государственного деятеля.

– Ты прекрасна, восхитительна, неповторима!

Ласка продолжалась, и Джемма нетерпеливо выгнулась.

– Элайджа, – прошептала она, но тут же забыла обо всем, что собиралась сказать, потому что там, где только что была рука, оказались горячие жадные губы. Язык дарил необыкновенные, неописуемо яркие ощущения. Джемма зажмурилась, представив, что снова завязала глаза шелковым шарфом. Элайджа действовал безжалостно, поднимая любимую все выше и выше – на вершину страсти.

Наконец он отстранился и еще шире раздвинул безвольные, утратившие силу ноги.

– Открой глаза, – приказал он строго. – Посмотри на меня.

Ослушаться казалось так же просто, как полететь на луну.

– Пожалуйста, – выдохнула Джемма, – Элайджа!

По сравнению с огромным, сильным мужчиной она чувствовала себя крошечной и слабой, но он вошел легко, словно делал это каждую ночь в течение долгих лет супружества. Да, не было между ними черной пропасти разлуки, и он привычно, запросто вернулся домой. Ноги ослабли от обволакивающего удовольствия, и Джемма снова тихо вскрикнула.

Страсть, властно подчинившая каждую клеточку, лишившая воли и способности мыслить, даже отдаленно не напоминала неловкие встречи первых недель совместной жизни. В то странное, почти нереальное время она чувствовала себя растерянной и смущенной, если не сказать испуганной. Кусала губы, чтобы невольным возгласом не вызвать у мужа отвращение. Ну а сейчас никакой силы воли не хватило бы, чтобы сдержать стоны.

И все же ритмы их движений не совпадали с идеальной точностью. Почему-то ей не удавалось выгнуться в нужный момент, и оттого они двигались не слаженно, а как будто отталкивая друг друга.

Элайджа остановился.

– Нет! – воскликнула Джемма. В ногах нарастал восхитительный, жизнеутверждающий жар – ничего подобного испытывать еще не приходилось, – а потому отчаянно хотелось продлить и усилить переживание. – Пожалуйста, не останавливайся! – Она вздрогнула и снова выгнулась.

– Ты ведешь, Джемма, – хрипло произнес он.

– Что? – не поняла она.

Он ловко закинул ее руки за голову и прижал ладонью.

– Позволь мне, – добавил он сквозь зубы.

Однако даже после того, как он возобновил движение, она не поняла, в чем дело. Восхитительное, сладостное, многообещающее томление нарастало.

Элайджа с силой подался вперед.

Джемма не могла оставаться пассивной и двигалась хаотично, боясь упустить хотя бы мгновение счастья.

Он издал странный звук – нечто среднее между рычанием и смехом, отпустил на свободу руки и приподнялся так, что ее ноги обвили его бедра. Упрямству пришел конец.

– Элайджа! – взмолилась Джемма, оскорбленная безволием собственной позы, но он ничего не слышал, а просто продолжал мерно двигаться, и наконец ей удалось поймать единственно верный ритм и прильнуть в нужный момент.

– Да, – процедил он сквозь зубы и взглянул на нее почти яростно. Мощное движение продолжалось, и Джемма страстно, доверчиво прижималась, постепенно растворяясь в бесконечном пространстве. Огонь в ногах рос, распространялся, захватывал каждую клеточку существа. Теперь она не дрожала, а пылала.

Все это время Элайджа не отрывал глаз от лица любимой. Властный, уверенный, жадный взгляд действовал гипнотически, неумолимо сжимая тугую пружину вожделения.

– Джемма, – тихо, требовательно позвал он. Она обвила руками его шею, прижалась еще крепче и рассыпалась на мелкие кусочки, как рассыпается небо во время грозы. Отныне не существовало одной, цельной Джеммы: прежняя осталась в прошлой жизни, но появилась новая, познавшая высшее блаженство бесконечной любви.

Элайджа поднялся на вершину вместе с ней, испытав одновременно ярость, жар и счастье. Символом победы и обладания прозвучало единственное короткое, емкое слово:

– Моя!

Разве можно к этому что-нибудь добавить?

Глава 20

1 апреля

Утро

Вильерс с ненавистью смотрел на документ, доставленный из конторы Темплтона. В списке числилось восемь имен и восемь адресов. Но почему же восемь? Герцог твердо знал, что детей у него всего шесть. Точнее, даже пять, но платил он за шестерых.

Никаких объяснений к перечню не прилагалось, да и вообще создавалось впечатление, что Темплтон, как крыса, спрятался в глубокую темную нору и вылезать не собирался, а для надежности, скорее всего, прихватил с собой изрядное количество деньжат.

Таким образом, число восемь можно было трактовать двояко: или к настоящему моменту детей действительно стало больше – этот вариант Вильерс категорически отвергал, – или два имени попали в список случайно, по ошибке.

Герцог вздохнул и приказал подать экипаж.

Первый адрес привел в скромный район Степни. Поначалу Вильерс хотел отправить за ребенком лакея, но передумал. Что ни говори, а здесь жил его старший сын. Мысль отозвалась головокружением и даже легкой тошнотой.

Дверь открыла женщина, на первый взгляд показавшаяся набожной. Однако, присмотревшись внимательно, нетрудно было заметить во взгляде характерную остроту. Леопольд сделал вывод, что благочестие пришло на смену земным и значительно более веселым убеждениям.

– Доброе утро, – поздоровался он. – Я – герцог Вильерс. А вы, должно быть, миссис Джоббер?

– Да, сэр. – Появление столь высокопоставленной персоны привело хозяйку в откровенное замешательство. Что ж, немудрено. Во всем королевстве трудно было найти более представительного джентльмена. Сегодня герцог выехал из дома в бледно-розовом бархатном камзоле и вполне мог бы оказать честь даже королевскому двору. Но вместо пышных покоев он стоял на пороге маленького ветхого дома. Да, такова ирония жизни: можно нарядиться в самый дорогой в мире бархат и при этом обнаружить своих детей в жалком, забытом Богом углу.

– Я приехал за сыном, – сообщил Вильерс.

На лице миссис Джоббер отразилась боль.

– Неужели хотите забрать?

Неудивительно, что она успела привязаться к мальчику. Вполне естественно, всякий разумный родитель должен об этом мечтать.

– Если не возражаете, с поклоном подтвердил гость.

Миссис Джоббер отступила, приглашая войти. Оставив лакея на улице, герцог переступил порог и вошел в прохладный полумрак прихожей. В доме пахло свежим тестом и яблоками.

– У нас тихий час, – шепотом предупредила хозяйка.

– Тихий час? – По расчетам герцога, старшему из детей должно было исполниться двенадцать. Разве в этом возрасте спят днем? Может быть, он что-то путает?

Постарайтесь не шуметь, – попросила миссис Джоббер. – Все отдыхают в одной комнате.

– У вас много детей?

– В настоящее время пятеро – четыре девочки и один мальчик. – Она остановилась и, повернувшись, скрестила руки на груди. – Кто-то наговорил обо мне плохого? Не верьте, все это ложь. Я никогда не беру больше пяти детей. У каждого своя кровать, по воскресеньям обязательно ходим в церковь, а передники меняем строго через день. Никаких…

– Ничего подобного, – перебил Вильерс. Вопреки желанию он должен был объяснить свою позицию: – Дело в том, что я решил воспитывать сына в собственном доме.

– В вашем доме?

Герцог постарался скрыть раздражение.

– Да, хочу, чтобы все мои внебрачные дети росли под одной крышей.

– Боже милостивый! – воскликнула миссис Джоббер, хотя вовсе не выглядела испуганной. – Что ж, в таком случае можно не переживать. Я успела полюбить вашего мальчика. – Она открыла дверь в гостиную, обставленную старой, но аккуратной и очень чистой мебелью. – Если соизволите подождать здесь, я сейчас его приведу. Боюсь, правда, что спросонья ребенок может раскапризничаться.

– Я и сам люблю покапризничать, – заметил герцог. – Без семейной черты парень не был бы моим сыном.

Парень действительно оказался не его сыном.

Чуждое создание выглядело пухлым, как диван – если бы диван соответствовал по размеру. С круглой, заплывшей жиром физиономии смотрели маленькие, похожие на смородины глазки. Герцог мгновенно ощутил неприязнь.

Судя по реву, ребенок испытал похожее чувство.

Вильерс поднялся.

– Боюсь, произошла ошибка, – обратился он к воспитательнице, которая энергично хлопала толстого розового поросенка по плечу и что-то шептала на ухо. – Моему сыну примерно двенадцать лет, а зовут его Тобиас. – Сам бы он ни за что не дал такое имя, но что поделаешь?

– Что?

Пытаясь перекричать рев, герцог заговорил громче:

– Моему сыну девять лет, а возможно, даже десять. – Он и сам сомневался.

Миссис Джоббер упала на стул и посмотрела на него так, словно известие шокировало ее до глубины души.

– Значит, вы – папа Джуби? Темплтон сообщил, что отец воспитанника – джентльмен, но больше ничего не пояснил.

– Герцога тоже можно назвать джентльменом, – сообщил Вильерс, с трудом преодолевая желание вытащить из кармана список и удостовериться. – Но имя моего сына не Джуби, а Тобиас. Это точно.

– Мы привыкли называть его Джуби.

– А! – Оставалось только сожалеть. Прозвище напоминало кличку лошади, которая почти выиграла скачки, да немного не дотянула. – Не будете ли добры позвать Тобиаса, чтобы мы могли отправиться домой?

– А его здесь нет, – заявила миссис Джоббер, все еще внимательно разглядывая посетителя. – Да, кажется, вижу некоторое сходство. У мальчика ваша манера держаться.

– Будьте любезны, пригласите Тобиаса.

– Но он у нас больше не живет. Темплтон решил, что мальчику пора ходить в школу. – По ее лицу пробежала тень. – Не побоюсь сказать честно: ваш Темплтон мне совсем не нравится.

– Потому что отправил ребенка учиться? – уточнил Вильерс, пытаясь решить, почему стряпчий дал адрес этого приюта, а не школы.

– Являлся сюда и осматривал все вокруг, словно он и есть герцог, – сердито сообщила хозяйка, укачивая маленького толстяка. К счастью, тот, кажется, снова уснул. – Зато ни разу не привез подарка ни на именины, ни даже на Двенадцатую ночь. А потом вдруг примчался и забрал Джуби неизвестно куда, не позволив толком проститься.

– Я не ограничивал сына в средствах и очень сожалею, что Темплтон не удосужился включить в смету подарки. – Сам он ни разу в жизни об этом не подумал, но сейчас твердо решил, что утром пришлет миссис Джоббер крупную сумму.

– Вижу, вы ничего не знали о небрежности стряпчего, – сдержанно заметила хозяйка, продолжая укачивать ребенка. – Но, во всяком случае, приехали. А ведь многие отцы за всю жизнь ни разу не проявляют интереса. От меня дети попадают в ученики к ремесленникам, и дело с концом.

– Может быть, подскажете адрес школы? – осведомился Вильерс. Малыш крепко спал на руках воспитательницы, и хотелось как можно быстрее снова оказаться за дверью.

– Темплтон отвез Джуби в Уоппинг, в школу Гриндела, сообщила хозяйка. – Сама бы я ни за что не остановила выбор на этом учебном заведении, тем более для Джуби. Мальчик умен и сообразителен, так что мог бы получить хорошую профессию… например, выучиться на золотых дел мастера или старьевщика. А когда-нибудь он непременно станет мэром Лондона. Мы даже его дразнили: говорили, чтобы готовился занять место Дика Виттингтона.

Вильерс вздохнул. Миссис Джоббер проводила гостя к выходу, не переставая с восхищением рассказывать о Джуби. Возле двери герцог остановился.

– Сколько лет вы заботились о Тобиасе?

– Вашего сына привезли ко мне совсем маленьким – всего нескольких недель от роду, – быстро ответила хозяйка приюта, – а два года назад Темплтон забрал его и отдал в школу. До чего же малыш был худ! Представить невозможно! – Она любовно погладила толстую спину воспитанника. – Совсем не похож на Эдварда. К вашему сведению, Эдвард – сын барона. – Она гордо приосанилась. – Беру только лучших.

– Ваши заботы достойно оплачивались?

– Четыре гинеи в месяц, как я и просила. Спасибо вам. Плюс все медицинские расходы, хотя Джуби никогда не болел. Как только мне удалось откормить мальчика, уже ничто не могло его остановить.

Вильерс с трудом удержался, чтобы не застонать. Судя по всему, теперь ему предстояло встретить диван солидных размеров, да к тому же с сомнительным именем.

– Джуби непременно вам понравится, – продолжала щебетать миссис Джоббер. – Всем нам так не хватает милого, доброго друга. Представляете, он даже делал девочкам кукол из кусочков дерева и веревочек. Они не отходили от него ни на шаг и постоянно просили рассказать какую-нибудь историю.

Информация могла означать лишь одно: Джуби не его сын. Невозможно.

– Странно, что вы его забираете. Отправите работать в конюшни? Он всегда любил лошадей.

Еще бы, с таким прозвищем.

– Мадам, – вежливо возразил Вильерс, – в конюшнях мой сын работать не будет.

– А в кухне ему делать нечего, – уверенно заключила воспитательница. – Повара хватит удар: мальчик обожает поесть. – Она гордо улыбнулась.

– Сделаю все возможное, чтобы он был сыт.

Неожиданно миссис Джоббер дотронулась до его рукава. Вильерс окаменел: он ненавидел, когда к нему прикасались.

– Можно вас попросить время от времени отпускать мальчика к нам? С тех пор как Темплтон отвез его к Гринделу, нам удалось встретиться всего два или три раза. Однажды Джуби убежал, но его тут же поймали. Ах, я так скучаю!

– Непременно, – любезно пообещал Вильерс. Он еще раз поклонился и вышел, оставив добрую женщину со спящим на руках раскормленным ребенком.

Голова отчаянно болела, и больше всего на свете хотелось отказаться от глупой затеи. Его сын не имеет права носить имя Джуби. Это невыносимо. В конце концов, он не какой-нибудь простак, а Вильерс. Герцог Вильерс.

Как он узнает, что ребенок действительно его? Сын джентльмена, сказала хозяйка приюта. Должен же был Темплтон сообщить, что отец Тобиаса – герцог.

Аристократическая натура восставала против безвкусицы визита: толстый слюнявый малыш, дурацкое прозвище, убогий домишко.

Герцогу не пристало беспокоиться о подобных мелочах. Ребенок, рожденный вне брака, не мог считаться настоящим сыном.

Честно говоря, утверждение трудно было считать убедительным.

Тобиас, разумеется, был его плотью и кровью. Он даже хорошо помнил мать, Фенелу. Роскошная женщина, итальянка, оперная певица. А до чего же она разозлилась, когда поняла, что беременна!

Кричала и бранилась, а он смеялся. Правда, потом пообещал взять на себя все заботы о ребенке, ведь театр продолжал гастролировать. И даже целых семь месяцев содержал всю труппу. Приятные ночные встречи продолжались до тех пор, пока певица не заявила, что ненавидит и его, и собственные распухшие ноги.

Когда пришло время, Темплтон сообщил о появлении на свет сына и благополучном устройстве новорожденного в надежные руки.

Вильерс даже знал, откуда взялось имя Тобиас: Фенела как раз исполняла роль невинной девушки, соблазненной подлым бароном Тобиасом. Барон добился расположения девицы и склонил ее к прелюбодеянию. Разница лишь в том, что безжалостный искуситель перевоплотился в полного сил толстого Джуби.

Джуби.

Вильерс вздрогнул и по узким ступенькам поднялся в карету.